Но он обнял ее, прижал к себе, и она почувствовала, как сквозь предательские плавки резко, воинственно восстало его естество. Ей не удалось сказать про картину - она и фразу подходящую приготовила, - потому что он уже целовал ее, и она смогла только покачать головой. Какая уж там картина...
      - Милая, дорогая моя, - он все не мог от нее оторваться, - какая ты умница, что пришла! Я звонил Борьке, он - Ириной маме, она дала телефон, но тебя все не было...
      - Я работала с туристами, улетала...
      - Пошли скорее. Осторожно, у меня тут перегорела лампочка и где-то под ногами валяется палка: я запираюсь на всякий случай.
      Он вел ее вниз, по ступенькам, и она послушно шла за Лёней - туда, в мастерскую, где была она на холсте и бумаге, шла к его картинам, подоконнику, где они пили чай, к широкой тахте, на которой сидели.
      - Сейчас, сейчас, я сейчас... Я ведь спал, у меня не убрано, я не одет...
      Лёня сдернул с тахты простынку, схватил подушку, да так и застыл с подушкой в руках, глядя на Лизу - на то, как она вешает на вешалку пальто, как садится на краешек стула.
      - Лиза... Лизонька... Мне все кажется, что я сплю.
      Машинально, ни о чем таком даже не думая, подчиняясь древнему, как мир, инстинкту, он старательно расстелил простыню, бросил назад подушку, подошел к Лизе, поднял ее со стула, коснулся рукой волос.
      - Надо надеть халат, - вслух подумал он. - И умыться.
      Он скрылся в своих комнатушках и довольно долго не выходил, пока, хотя бы отчасти, не успокоился. "Набросился, как дикарь, - ругал он себя. - Где тут халат-то?" Он вышел в длинном махровом халате, купленном с продажи одной из картин, которым очень гордился.
      - Как ваши переводы? - спросил он, решив быть вежливым и нейтральным.
      - Ничего, продвигаются, - приняла его тон Лиза. - А как ваши картины?
      - Да вот они, - оживился Лёня. - Смотрите! Тоже, можно сказать, продвигаются.
      - Мы снова на "вы"? - тихо спросила Лиза и прошла к холстам, но Лёня перехватил ее по дороге.
      - Это я от смущения, - признался он. - Оттого что боюсь злоупотребить положением: вы у меня в гостях.
      Теперь она сама поцеловала его. Хотела дружески, мимолетно, но он ее уже не отпустил. Да она и не могла от него оторваться. Господи, какой огонь пылает в этом худом теле!
      - Лиза, не надо, я за себя не ручаюсь...
      "Он думает, что я девушка, - пронзила Лизу мучительная догадка. - Что же мне делать? Как сказать? Он будет меня презирать..."
      - И я, - прошептала она. - Я тоже за себя не ручаюсь.
      - Но я мужчина, - возразил он.
      - А я женщина, - сказала Лиза, как прыгнула в ледяную воду.
      - Ты меня совсем не знаешь, - пробормотал Лёня, улыбаясь жалко, едва ли не виновато.
      - Я еще должна тебя уговаривать? - вся дрожа, неловко пошутила Лиза.
      Если он сейчас, сию минуту не обнимет ее, она просто умрет от стыда и горя.
      - Нет, не должна...
      Он развязал пояс халата, притянул Лизу к себе, к своему голому телу, легко и быстро коснулся ее плеч, талии, бедер, руки его почувствовали эту странную, так неожиданно возникшую на рассвете девушку, он отстранил ее от себя - очень мягко - и стал раздевать.
      - Не надо, я сама, - смущенно воспротивилась Лиза, но он ее не послушал.
      И вот она стоит перед ним нагая, прелестная, обольстительная - так и просится на полотно. Он обязательно напишет ее обнаженной!
      - Иди ко мне...
      Он берет Лизу на руки, кладет на тахту и ложится с ней рядом. "Не спеши, - удерживает он себя. - Дай ей самой захотеть..." Он целует Лизу, шепчет ласковые, откровенные, неприличные даже слова - Жан такого не позволял никогда, а может, просто не знал этих слов по-русски, - его язык возбуждает Лизино тело, и что-то данное самой природой возникает в самой его глубине, рвется Лёне навстречу. И в ту самую минуту, когда уже нет сил больше терпеть, когда Лиза готова молить Лёню о сострадании, он к ней приходит.
      - Только не уходи, - чуть не плачет она.
      А он и не собирается, он еще набирает силу, руки его оказываются под ее ягодицами.
      - Какие они у тебя маленькие, упругие...
      Лёня приподнимает Лизу над тахтой, и страсть могучей волной накатывается на Лизу снова.
      - Ах ты моя русалочка, - растроганно шепчет Лёня. - Одарит же природа!
      - Не уходи! - снова просит Лиза.
      - А ты и вправду настоящая женщина, - счастливо улыбается Лёня. - Я прямо тону в тебе.
      - Милый мой, дорогой...
      - Не бойся, я тоже пока не насытился.
      Он переворачивает ее на живот, потом кладет Лизу на бок. Он делает с ней все, что хочет, синие глаза сияют, губы у обоих вспухли от поцелуев.
      - Ох...
      Он откидывается на подушку, кладет ее голову себе на плечо.
      - Поспим немного? Ты всего меня забрала, и я такой сонный и легкий.
      Да, он весь теперь в ней, она переполнена им до краев, ожила, как земля после весеннего ливня. Лиза закрывает глаза, засыпает усталая и счастливая, но просыпается вдруг, сразу. "Он не любит меня, - пронзает мозг ужасная, унизительная догадка. - Это что-то другое, ненастоящее. Что же делать? А может, я ошибаюсь?" Повернув голову набок, она смотрит на спящего Лёню. Лицо спокойное, мирное. Страсть отбушевала и улетела. И все? И все. А разве этого мало? Да, теперь мало. Он чувствует ее взгляд, просыпается, улыбаясь ласково, но спокойно.
      - Русалочка... Пойдем, я тебе покажу, как я тебя вижу.
      Лиза вспыхивает от внезапного гнева. Вот оно, самое для него главное! Но покорно встает, накидывает на плечи поданный ей халат и идет к мольберту.
      5
      "Ирка, что делать, скажи? Влюблена по уши в того самого Лёню, на чьей выставке мы с тобой были. Помнишь, ты еще помогла ему перевозить картины..."
      Лиза задумалась с ручкой в руке. Как это все описать? Ее влюбленность, ласковое его равнодушие, дикую ревность к Лёниной, неизвестной ей жизни, к другим женским портретам, его бессердечный смех, когда она ему об этом сказала.
      - Ах ты, русалочка! Я же художник...
      Что это значит? Он, что ли, признался? Лиза испугалась той боли, которую, если "да", испытает, и не стала расспрашивать, уточнять. Нет, не станет она писать Ире, об этом - не станет. И стыдно, и долго, да еще, говорят, письма, отсылаемые за границу, читают всякие там... в погонах.
      "Скорей бы каникулы! Ты приедешь? Я тогда что-то тебе расскажу. Отвечай скорее, когда приедешь, чтобы я тебя дождалась, не уехала в Красноярск. И мама твоя волнуется. Целую тебя. Пока!"
      Вот и все, что в конце концов написала Лиза. Сегодня зачет, она пойдет первой, в девять утра, чтобы сразу же, как сдаст, - к Лёне. Целых три дня они не видались! Как он там, в своем подвале? Пишет? Лежит на тахте? Бегает по знакомым? Говорит, будет выставка - большая, в Манеже, и взяли у него три работы: два пейзажа и Лизу. На нее, обнаженную, будет смотреть вся Москва, вообще все, кто хочет. Может, она мещанка: почему так мучительно это ее смущает? Именно так и сказал Лёня, когда она попыталась своей обнаженности воспротивиться.
      - Какая же ты мещанка!
      - Давай положим на колени шарфик, - чуть не плача попросила Лиза.
      - Шарфик! - фыркнул Лёня. - Тогда уж лучше листочек!
      - Какой листочек?
      Иногда она его не понимала: Лёня не договаривал фраз, пропускал слова, умолкал вдруг на полуслове.
      - Какой-какой, - раздраженно передразнил он ее. - Фиговый! Разве не видела? Старые мастера целомудренно прикрывали...
      И Лиза сдалась, часами сидела обнаженной, позируя. Потом Лёня передумал и уложил ее на бок. Горел камин, было тепло, но тело все равно покрывалось гусиной кожей - от стыда, его зорких профессиональных взглядов, бросаемых то на грудь, то на плечи.
      - Чуть-чуть приподними одну ногу. Поставь на ступню и приподними. Да не так!
      Он бросил кисти, подошел, жестко взял за лодыжку, поставил ногу. Лиза вспыхнула от смущения, слезами наполнились ее глаза.
      - Вот-вот! - закричал Лёня. - Хорошо! Глаза - как озера, полны воды...
      Воды... Это слезы! А для него - вода.
      - Ладно, отдыхай. Сейчас сделаю кофе.
      Лиза сидела, завернувшись в халат, и ждала его ласки, рассеянного поцелуя, иногда - близости. Но это случалось редко, очень редко, все реже и реже. Почему? Она плохая женщина? У него есть другая? Почему, Господи?
      Зачет Лиза сдала блестяще и на какое-то время превратилась в прежнюю Лизу - счастливую, красивую, победительную.
      - Ты так похудела! - восхищенно сказала Неля с персидского отделения. - Прямо тростиночка. А у меня ничего не выходит. - Неля была пухленькой, с ямочками на щеках и круглым животиком. - Теперь надежда вся на экзамены: в сессию я всегда худею.
      Знала бы она причину!
      - Вы, кажется, увлеклись арабской литературой? - сказал Лизе принимавший зачет историк. - Но имейте в виду, вы интересно мыслите исторически. Подумайте: может, стоит заняться моим предметом? Среди арабских племен в средние века происходили события, знаете ли, примечательные... Словом, подумайте. Предмет вы знаете основательно.
      Радость вспыхнула и погасла. История... Средние века... Переводы с арабского... Все теперь стало неинтересным. Она даже забыла позвонить в "Иностранку", спросить, как им ее работа. В душе и сердце, в жаждущем теле - один лишь Лёня. Как же уедет она от него в Красноярск на целых два месяца? Она без него так долго не выдержит.
      Лиза шла к Кропоткинской по залитой солнцем Москве и не замечала ни молодой травки на высоком холме у дома Пашкова, ни яркого солнца, щедро заливавшего древний, ни на какой другой не похожий город, ни оживленных прохожих, принарядившихся и помолодевших, как это всегда бывает весной. Она мысленно уговаривала Лёню не мучить ее. В чем было мучение, она и сама не могла бы сказать, но в том, что он ее мучил, не сомневалась. Сколько они встречаются? Скоро месяц. А что она о нем знает? Ничего.
      - Ведь ты где-то живешь? - спросила однажды.
      - Вот мой дом! - хлопнул он ладонью по тахте.
      Но разве же это правда?
      Как-то раз она пришла, а его не было. На двери болтался клочок бумаги: "Несколько дней меня не будет: заболела мать". А она и не знала, что у него есть мать. И записка без обращения. Значит, для всех. И что такое "несколько дней"? От какого дня надо считать? Бумага желтоватая, грязная, но это ничего не объясняет. Она, может, была уже старой, а может, пожелтела от солнца и ветра.
      Тупо и безотчетно Лиза просидела у себя в комнате целых три дня. К очередному зачету, правда, готовилась, но главное - ждала звонка, проклиная всех, кто занимал телефон. Через три дня Лёня позвонил и позвал ее. Лиза бросилась на зов, как собачка.
      - Как мама? - из вежливости спросила она.
      - Да что ей сделается? - с досадой ответил Лёня. - Иди ко мне, я соскучился.
      "Он соскучился! - ликовала Лиза. - Какое счастье!"
      Вот и знакомый двор. Высокие мрачные дома окружают голое, не усаженное деревьями пространство. На улице радостно, солнечно, а здесь вечный сумрак. Лиза подошла к подвалу, остановилась в испуге: почему отворена дверь? При тусклом свете ею же купленной лампочки стала спускаться вниз. И вторая дверь тоже была распахнута настежь. Веселые голоса, женский смех... Лиза перешагнула через порог. В первую секунду ничего не могла рассмотреть: ослепили огромные яркие лампы. Лиза моргнула, прикрыла глаза ладонью, потом ладонь отняла. Поплыли радужные круги.
      - О-о-о! Лиза! Братцы, знакомьтесь: вот она - моя красавица!
      Ковер с тахты был стянут на пол, расстелен посреди студии. Знакомая корзиночка с хлебом стояла в центре импровизированного стола. Консервы, бокалы, бутылки, тарелки... А вокруг бородатые парни, женщины в ярких платьях. Одна из них - в косынке до бровей, с шелковой шалью на талии, монистами на шее, длинными серьгами в ушах - обнимала Лёню за плечи. Лёня сбросил со своих плеч ее руку, встал, пошатнулся, двинулся к Лизе.
      - Напоили, черти, - сказал беззлобно и хлопнул в ладоши. - Внимание! Те же и русалка по имени Лиза. А это - Сергей, Маша, Лида, Павел...
      Тот, которого звали Павлом, встал тоже. Маленький, прямо карлик, с длинной трубкой, которую тут же сунул в рот, выпустив ароматный синеватый дымок, он важно обошел Лизу, оглядев ее с ног до головы, как всегда оглядывают женщин мужчины, остановился напротив, вынул изо рта трубку - как видно, из вежливости.
      - Ли-и-иза, - протянул он. - Да мы все вас знаем: это же вы на выставке...
      Он снова откровенно, внимательно оглядел Лизу, и она почувствовала, что ее раздевают, видят в ней ту обнаженную женщину, что лежит на кушетке, согнув ногу в колене, выставляя себя на всеобщее обозрение.
      - Вы не могли бы и мне позировать? - прищурившись, сказал коротышка.
      - Э нет, это моя натурщица!
      Лёня оттер коротышку от Лизы, обнял ее, чмокнул в щеку.
      - Поздравляю!
      - С чем? - еле шевеля губами, спросила Лиза. Значит, она - натурщица?
      - Наше с тобой "ню" купил саратовский музей, представляешь? - сощурил синие глаза Лёня. - Он очень известен, и там много прекрасных работ. Я даже аванс получил. Видишь, празднуем? Садись, Лизавета.
      Никогда он не называл ее так, да и никто, даже в детстве...
      - Эй, - крикнул Лёня, - сполосните для нее бокал и тарелку!
      Он потянул Лизу за руку, усадил рядом с собой.
      - А тарелка есть. Чистая, - лениво протянула девица в монистах и косынке по самые брови.
      Это она обнимала Лёню, когда Лиза вошла. Как же ее зовут? Про нее он, что ли, сказал, Маша? Черные умные глаза, густые, сросшиеся у переносицы брови, пушок над верхней губой. Наверное, страстная...
      - Вы тоже его любовница? - со смехом наклонилась она к Лизе.
      - Машка, не хулигань. - Лёня погрозил ей пальцем.
      Лиза взяла бокал, выпила вино залпом, не отрываясь. Дешевое, с каким-то странным привкусом, оно обожгло пустой желудок, но зато притупило боль, а еще через пять минут все вокруг сделалось ирреальным, как во сне или в бреду.
      Неужели это она, Лиза, сидит на ковре, поджав под себя ноги, и Лёня обнимает одной рукой ее, а другой Машу? Это на ее колени положил голову коротышка с трубкой, а она перебирает пальцами его волосы и смеется? Лёня отталкивает коротышку и снимает руку с плеча Маши. Теперь он обнимает только Лизу, а потом кладет голову ей на колени - как тот, другой. Гневно сверкают черные Машины глаза, а Лизе смешно: Маша ревнует! Но раз ревнует, так, значит, имеет право? Ай да Лёня! А она-то его жалела: худой, несчастный, и без работы, и денег нет. Лежала обнаженной, позируя: "У него же нет на натурщицу денег!" Теперь на нее, с приподнятым бесстыдно коленом, будут глазеть посетители - там, в Саратове. Хорошо хоть, что не в Москве. А если бы купил Красноярск? Что было бы тогда с мамой? При мысли о маме так стало жалко себя, что потекли слезы.
      - Лизунь, ты чего?
      Лёня смотрел на нее улыбаясь, и Лиза увидела вдруг, что они сидят с ним вдвоем, а все остальные собрались вокруг коротышки, который водит народ от картины к картине, что-то там объясняя, взмахивая трубкой и разводя руками. Сколько прошло времени - десять минут или час?
      - Ничего.
      - Нет, скажи, - с пьяной настойчивостью требовал Лёня.
      Покачивались стены, уплывал пол. Что такое было в вине?
      - Я думала, у нас серьезно, - начала с трудом Лиза: слова плохо ей подчинялись, - а ты меня обманул. Все твои друзья считают, что я натурщица... Они видели меня голой... Я для тебя, как Маша.
      Кружилась голова, подташнивало, болело сердце.
      - Так, отвечаю по пунктам, - стал загибать пальцы Лёня. - Натурщицы, если хочешь знать, - настоящие труженицы, так что нечего их презирать. Это - первое. Второе: "ню" - есть "ню", а не голая баба, и ты еще будешь гордиться, что висишь в музее. - Он загнул второй палец. - Маша... - Лёня загнул третий палец, - она как бабочка: садится на все цветочки, а ты - моя женщина, и я отношусь к тебе соответственно.
      - Соответственно - это как? - слабо спросила Лиза.
      - Это значит, мне хочется с тобой спать и я люблю с тобой просыпаться, - терпеливо объяснил Лёня.
      - А любовь?
      - Кто знает, что это такое, - неопределенно ответил Лёня, и Лиза с ужасом почувствовала, что рука его забирается к ней под юбку и ложится между ног.
      Университет, туристы, восхищавшиеся ее арабским языком, лестные слова историка, прозвучавшие часа два назад, уважение редактора "Иностранки", перед которым все заискивают, и вдруг - какой-то подвал, дурное вино, соперница Маша и Лёня, готовый, похоже, на все и при всех, потому что все уже видели ее голой, пусть даже это и называется "ню".
      Лиза, собрав все свои силы, вытолкнула из себя любимую, подлую руку, встала и неверными шагами двинулась к выходу, переступая через тарелки и чашки, пытаясь сдержать слезы. Но они уже струились по ее щекам, сползая к горестно опущенным уголкам рта, капая на подбородок.
      - Ты куда? - крикнул вслед Лёня, но с места не встал.
      6
      "Милая Лиза! Ничего невозможно понять из твоих писем, но кажется мне, что на душе у тебя смутно. Или мне только так кажется? В августе, дорогая моя, я не приеду, потому что всем нам, иностранцам, устраивают бесплатное заметь! - турне по Китаю. Ну скажи, разве можно отказаться от такого подарка? Твой гражданский долг объяснить все Борьке и маме, особенно Борьке - чтобы не обижался. Такой шанс дается раз в жизни! Подумать только - объехать чуть ли не весь Китай... Теперь особенно пригодится твой подарок на свадьбу, надо только запастись пленками, а вообще я уже им снимала всякие жанровые сценки в китайских кварталах. А помнишь, как щелкал Артем, когда мы пили шампанское и кричали "ура"? Ну ладно, я, как видно, ужасная эгоистка! Все о себе... Ты-то как? Напиши внятно, хорошо?
      Лиза, ведь Пекин - это еще не Китай, как Москва - не Россия, а Лондон - не Англия. Столицы - статья особая: вывески, многоязычье, парадный костюм страны. А хочется узнать Китай. Я уже предчувствую шикарный Шанхай, побережье, запах лепешек, которые пекут прямо на улицах, вкус водорослей и рыбы, какой никогда не пробовала в Москве. Как бы хотелось мне поделиться всем этим с вами, мои дорогие! И впечатлениями, и ощущениями, всем-всем, что здесь мне открылось. Борьке я купила свитер, маме - шаль, а тебе изумительную пижаму, японскую. Все - в магазине для иностранцев за конвертируемые юани. Что это такое? Приеду и расскажу. А презенты передам с одним нашим парнем - он летит в Москву. И еще твоей и своей маме передаю жасминовый чай, уверена, что они будут в восторге.
      Это я все подлизываюсь и оправдываюсь. Обо всех вас я, конечно, соскучилась, но если б ты знала, что это за страна - Китай! Удивительная, единственная в своем роде. А какие люди... Вот только последнее время к советским... Нет, это - при встрече, которая будет теперь через год..."
      Лиза задумчиво отложила письмо. Да уж, если плохо, то плохо все. Вот и Ирка не приезжает, так что ждать в Москве больше некого. Нет предлога сидеть в Москве, в общежитии, и прислушиваться, не зазвонит ли телефон. Завтра последний экзамен, и все. Впереди Красноярск, мама, Енисей, школьные друзья и подруги. А ей так не хватает Лёни! Может, в той истории она чего-то не поняла? Может, все не так уж и страшно? Художники - это совсем другая среда, у них свои манеры и законы свои, с чем-то можно было бы примириться. Но с чем? Примириться с Машей? Или обнаженной лежать на тахте? Позволять ему залезать под юбку при всех?
      Ночью эта проклятая Маша приснилась: будто, звеня монистами и браслетами, гадает ей по руке, а Лёня смотрит на них обеих и улыбается. Утром Лиза убеждала себя, что ничего серьезного между Лёней и Машей нет. "Господи, какая я дура! Завтра экзамен, а я... Но что значит - "серьезное"? Разве близость - это так, несерьезно? Как он говорил? "Маша как бабочка..." Но представить, что они лежат рядом..."
      - Можно к тебе? Есть у тебя англо-русский словарь?
      Вошла Аля, и Лиза, истерзанная тяжелыми думами, торопливо и сбивчиво, повторяясь, подыскивая с трудом слова, их пропуская, проглатывая, стала говорить, говорить... Она не видела со стороны, не чувствовала себя. Ошеломленная Аля смотрела на нее во все глаза. Лиза... Такая умная, сдержанная, такая красивая - за ней же бегает полфакультета - так страдает из-за какого-то дурака!
      - Да он в подметки тебе не годится, - обрела наконец дар речи Аля.
      - Но мне его не хватает! - в отчаянии за-кричала Лиза.
      - А тогда наплюй на все его выкрутасы, - подумав, посоветовала Аля. Тебе с ним детей не крестить. Знаешь, как делают мужики? Нравится им женщина - так они бегают за ней, унижаются, говорят слова...
      Лиза невольно улыбнулась: это Алино выражение всегда ее забавляло. "Говорят слова..." Очень точно.
      - Вот бы и нам так, - горячо продолжала Аля. - А мы все - гордость, чувство собственного достоинства... Добейся своего и тогда развивай это свое достоинство.
      - Но я и так пришла к нему в мастерскую, - грустно напомнила Лиза.
      - Да, - задумалась Аля. - Тут ты права. Идти во второй раз - уже перебор. Знаешь что? - Она села рядом. - Уезжай-ка ты к маме. Отдохни, постарайся развеяться, авось все и пройдет. Так ты дашь мне словарь?
      - Конечно.
      Мама стояла на узком балкончике аэровокзала, развернутом к летному полю, под огромными буквами, обозначающими название города, и махала рукой. В белом элегантном плаще, стройная, молодая. Лиза, улыбаясь, подняла в ответ руку: "Вижу, вижу". Маленькие вагончики повезли их от самолета.
      - Детонька моя, - прижала ее к себе мама, и Лиза в который раз подивилась ее молодости, блеску глаз, стройности. - Как ты, маленький, похудела. Замучили тебя твои восточные языки? Ничего, я взяла на неделю отпуск, буду тебя откармливать.
      - Только на неделю? - огорчилась Лиза.
      - Ты же знаешь, навигация у нас короткая, - заоправдывалась мама. Летом вообще не дают отпусков. Я и неделю-то еле выпросила.
      Она, прищурившись, смотрела на дочь. Веселость ее исчезла.
      - Что-то случилось? - с тревогой спросила она, и Лиза ткнулась маме в плечо.
      - Ах, мамочка, как мне не везет!
      Они ехали уже в такси.
      - Ничего себе! - возмутилась Анастасия Ивановна. - Учится в МГУ, да еще на таком удивительном факультете, живет в Москве, в шикарном таком общежитии, катается с туристами по всему Союзу, и ей - не везет! Да все мои знакомые умирают от зависти.
      - Я не об этом, - понуро склонила голову Лиза.
      - Ладно, дома поговорим, - решила мать.
      Шофер повернул зеркальце, взглянул незаметно. Если уж этой девушке не везет... Красавица! Но печальна. А мать так и светится радостью. Еще бы: дочка приехала. Но, похоже, не только в дочке дело. Шофер наездил десятки километров, кто только не садился в его машину, каких только разговоров он не наслушался! В людях, кажется, разбирался.
      Дома ждали традиционные сибирские пельмени, и еще мама раздобыла торт из мороженого - в Красноярске они только тогда появились.
      - Он в холодильнике, - гордо сказала она. - Еле достала!
      - Мама, мамочка, я так несчастна!
      И Лиза рассказала все.
      - Господи, - вздохнула мама, - как же в самом деле тебе не везет! Такая большая Москва, столько хороших мальчиков... Ты ж у меня красивая.
      - Не родись красивой, - грустно улыбнулась Лиза.
      Они сидели рядышком на диване, на кухне уже кипела вода. Мама обнимала доченьку свою за плечи.
      - Но ты не только красивая, - возразила она. - Ты у меня еще умница. И еще ты добрая и порядочная.
      - Не родись красивой, - повторила Лиза и добавила: - Не родись умной, доброй, порядочной. А родись счастливой.
      Анастасия Ивановна встала, отошла к окну. Солнце скрылось за тучей, стал накрапывать дождь. Что за напасть такая: как Лизе приехать... Действительно не везет.
      - Ой, там же вода вся выкипит, - спохватилась она. - Пошли бросать пельмени.
      Лиза нехотя встала. На кухне был заботливо накрыт стол, посредине стояла высокая ваза. Мама открыла холодильник, вытащила пельмени, побросала их в воду. Помешивая, стала ждать, когда пельмени всплывут. Лиза смотрела на мать с надеждой, ждала, как маленькая, какого-то слова, помощи, но та, задумчиво улыбаясь, все помешивала осторожно пельмени в широкой кастрюле, будто это было самым для нее главным.
      - А ты по-прежнему встречаешься с тем, из Дивногорска? - по какому-то наитию спросила Лиза. - Забыла, как зовут...
      - Да. - Мать ответила торопливо, чуть виновато. - И я никогда не была так счастлива. Мы любим друг друга. А зовут его Павликом, Павлом.
      Лиза опустила глаза: как-то странно... Павлик... Ему небось лет сто. Да, мама ее сейчас не поймет.
      - Ты только не думай, что я тебя не пойму! - Анастасия Ивановна будто подслушала мысли Лизы. - Я все понимаю, и я бы все отдала, чтобы ты...
      - Все? - улыбнулась Лиза. - Даже своего Павлика?
      - Ну зачем ты так, - покраснела мать. - Я же не виновата...
      - Нет, виновата! - в отчаянии закричала Лиза. - Ты меня воспитала такой... такой... Я ничего не знаю, я не умею себя вести!
      - Да кто тебе всю эту чушь наговорил? - рассердилась Анастасия Ивановна, и светлые ее глаза вспыхнули гневом. - Уж не твой ли художник с его вольными нравами?
      Лиза не успела ответить. Звонок у двери звенел уже на всю квартиру.
      - А вот и Павлик, - радостно сказала мама, быстро сняла фартук и поспешила к дверям.
      - Ну как, встретила? - раздался из прихожей густой бас.
      - Да, конечно!
      Пауза. "Целуются", - поняла Лиза, и ей стало неловко. Зачем мать его пригласила? Уж в этот день могла бы... Вошел высокий, грузный, немолодой мужчина, лет на пять старше матери. Тоже мне - Павлик.
      - Павел Васильевич, - протянул он руку Лизе.
      Лиза неохотно руку пожала.
      Он поставил на стол шампанское. В руках у матери были цветы. Так вот зачем на столе ваза!
      - Где тут штопор? - по-хозяйски спросил Павел Васильевич.
      - Да ты же знаешь! - радостно ответила мать.
      Гость выдвинул средний ящик кухонного стола, достал штопор, подмигнул Лизе, ввинтил его в пробку, предварительно сняв фольгу. Мать следила за каждым его движением. Им было хорошо вдвоем - это же видно сразу! Зачем теперь матери Лиза? Мысль эта была жестока, несправедлива, но мы часто жестоки, когда несчастны.
      А Павлик оказался ничего мужиком, понимающим. Выпил бокал шампанского - "За вас, Лиза!" - откушал пельменей и откланялся: "Вам нужно побыть вдвоем". Мать проводила его до двери, снова задержалась в прихожей, вернулась с красными пятнами на щеках.
      - Ты меня осуждаешь?
      - Нет.
      - Осуждаешь, вижу... Потому что пока не знаешь, что любовь приходит, не спрашивая, и не всегда только в юные годы...
      - Но ведь он женат, - напомнила Лиза.
      - Да, женат, - горестно подтвердила мать. - Что же делать? Чтобы какая-то женщина из-за меня плакала...
      - Рано или поздно заплачет, - жестко сказала Лиза.
      - Почему? - испугалась мать. - Она не знает.
      - Узнает.
      - Как?
      - Рано или поздно все узнается.
      Они словно поменялись местами: горе сделало Лизу мудрой. Анастасия Ивановна смотрела на нее с испугом: откуда эта жестокость?
      - Давай есть торт, - примирительно сказала она. - Смотри, какой он красивый!
      И с ужасом услышала в своем голосе заискивающие нотки.
      Лиза не досидела в Красноярске до осени, а ведь в этом году было чудное лето! Но ей все было не в радость, хотя она вовсю купалась, каталась на пароходе, уступив матери, съездила в Дивногорск. Приходили старые друзья, но казались скучными. Лиза здорово их обогнала - не по интеллекту, а по взгляду на мир. Да, хорошо, что уехала она в свое время в Москву: провинция есть провинция, даже если это такой большущий город, как Красноярск. Школьные ее друзья и спорили на каком-то другом уровне, и общались как дети, и платья носили длинные, а вся Москва уже года три бегала в мини.
      Неожиданно прислал письмо Сашка, и Лиза неожиданно этому письму обрадовалась. Кто-то думает о ней, вспоминает... Только получив письмо, поняла, как же она чудовищно одинока. Мама пропадала в порту - труженик Енисей работал и днем и ночью, и так же, денно и нощно, вкалывал отдел перевозок. Впрочем, Лиза была этому даже рада: часами валялась на диване, и никто не бросал на нее исподтишка испуганных взглядов; если не хотелось, то не шла на пляж, и никто ее не уговаривал. А потом наврала, что должны приехать туристы, и рванула в Москву.
      7
      В "Интуристе" Лизе обрадовались как родной.
      - Прилетела! - ахнула Евгения Федоровна, старшая по африканским группам. - Да тебя нам сам Бог послал! Все в разъездах да в отпусках, и вдруг - нате вам! - Евгения Федоровна взмахнула узким, усыпанным мелкими буковками листком, словно Лиза ей могла не поверить. - Двадцать человек из Египта! А у нас даже с английским сейчас в Москве - никого, я уж не говорю про арабский...
      От радости, что нашелся выход, Евгения Федоровна - грузная, немолодая, пунцовая от своего вечного давления - тарахтела как пулемет.
      Лиза облегченно вздохнула: она дома, и она при деле. Невозможно два месяца валяться на пляже! Отдыхать надо от чего-то и в меру. Тем же вечером она уже встречала группу. Смуглые египтяне живо уселись в автобус, и Лиза сразу стала рассказывать им о Москве.
      Как приятно после долгого перерыва снова говорить по-арабски! Как здорово, что группа в этот раз молодежная. Почти все - ровесники Лизы, и есть девушки. Немного, но есть.
      - Вот программа вашего пребывания. Правда, она на английском, но вы его, наверное, знаете?
      - Да-да, знаем, - дружно закивали туристы.
      - Вот и прекрасно. Что бы вы хотели увидеть еще, сверх программы?
      Лиза всегда спрашивала, хотя никто ей этого не поручал. Но она спрашивала и по возможности желания выполняла. Руководитель группы тут же устроился рядом, подал список своих подопечных.
      - Познакомимся, - белые зубы сверкнули в улыбке. - Меня зовут Мохаммед. Имя, как видите, каноническое. Это Хани, а та красавица -Лейла. Красивое имя, да?
      - Что ж, ей подходит!
      - А вообще все мы - выпускники самых разных вузов, и почти все художники, будущие художники, хотя многие уже выставлялись.
      - Не может быть, - растерялась Лиза.