Валентин Катаев
      ОСТРОВ ЭРЕНДОРФ
      1. Профессор Грант делает открытие
      Ровно без двадцати семи минут восемь профессор геологии Грант в последний раз повернул ручку своего замечательного арифмометра. Он написал мелом на большой классной доске, висящей справа от его письменного стола, десятичную дробь, похожую по количеству нулей по меньшей мере на велосипедные гонки, и опустил на глаза тёмные очки-консервы.
      Холодный пот покрывал его высокий лоб. Он пробормотал:
      - Нет, этого не может быть. Я, вероятно, ошибся.
      За тонкими сквозными жалюзи начиналась нежная музыка утра.
      Два воробья, сидевшие под окном на ложноклассической лозе винограда Изабелла, трижды чирикнули: чвиу, чвиу и ещё раз чвиу, а затем, вспорхнув, улетели.
      Во дворе фермы струя воды твердо била в жестяное ведро.
      - Надо проверить вычисления,- громко сказал профессор Грант и, подняв консервы на лоб, снова завертел ручку арифмометра, нажимая на цифры клавиатуры и поворачивая рычажки.
      Лампа над столом, как бы утомлённая бессонная ночью, слабо и ровно горела под густым оранжевым колпаком.
      * * *
      Здесь будет вполне уместно сказать читателю несколько слов по поводу авантюрного романа вообще и этого в частности.
      Прочитавши с первых строк о престарелом профессоре, который производит какие-то очень сложные вычисления, затем взволнованно трёт седеющие виски большим профессорским платком, читатель, конечно, имеет полное право отнестись к моему роману скептически и бросить его читать с первой же страницы. Возражать против этого трудно. Разумеется, читатель уже наперёд знает, что профессор делает гениальное открытие, которое должно облагодетельствовать человечество. Конечно, негодяи похищают формулы и чертежи, заготовленные простодушным учёным в одном экземпляре. Затем жених профессорской дочки даёт торжественную клятву, что он, хотя бы ценой собственной жизни, достанет вышеупомянутые чертежи, нежно прощается с невестой, залезает в первый, подвернувшийся под руку, дирижабль и начинает преследовать преступников. В дальнейшем происходит целый ряд совершенно необыкновенных приключений на суше, на воде, под водой и в воздухе, и приблизительно через десять печатных листов читатель приходит к развязке, соответствующей национальности и вкусам автора.
      Англичанин сажает негодяя в тюрьму, женит храброго молодого человека на профессорской дочке, а самого престарелого учёного окружает почётом и уважением, если, конечно, его изобретение не идёт вразрез с семейными традициями и социальными устоями доброй, либеральной Британии. Француз заставляет негодяя, похитившего чертежи, обольстить профессорскую дочку, благородного молодого человека - застрелиться, а профессора - спешно сойти с ума и поджечь свою дачу. Весёлый американец неизбежно пользуется приёмом неожиданной развязки, и совершенно подавленный читатель в двух последних страницах, к ужасу и удивлению, узнает, что профессор - вовсе не профессор, а каторжник, бежавший двадцать лет тому назад из пересыльной тюрьмы в Вальпарайзо; дочь профессора - переодетый сын президента, скрывающийся от кредиторов; благородный молодой человек - дочь нефтяного короля, а украденные чертежи - прейскурант большого ателье готового платья (Нью-Йорк, 124 авеню, цены вне конкуренции, приезжим 60% скидки). Русский автор вообще не кончает романа и, получив от доверчивого издателя небольшой аванс, четыре дня подряд ездит на извозчике в совершенно пьяном виде и потом долго судится с правлением какого-нибудь треста за разбитые стёкла первого этажа.
      Ничего исключительного читателям своего романа я не обещаю. Предупреждаю откровенно. Однако считаю долгом заметить, что всё изложенное ниже есть чистейшая правда, и профессор Грант, проживавший на уединённой ферме, в двадцати милях к северу от Нью-Линкольна, одного из самых значительных научных центров Соединенных Штатов Америки и Европы, действительно сделал необыкновенное открытие.
      * * *
      ...В шестнадцать минут первого проверка вычислений была кончена. Ошибки не было.
      Профессор Грант потёр ладонями виски и утомлёнными глазами уставился на доску, где была написана десятичная дробь.
      - Вычисления правильны с точностью до нуля целых одной стотысячной,сказал профессор.- Вычисления правильны. Нет никаких сомнений.
      Грант быстро потёр руки и забегал по кабинету. Затем он трижды хлопнул в ладоши.
      Дверь шумно отворилась, и в комнату вошёл лакей-негр.
      - Душ,- коротко сказал Грант.
      Лакей улыбнулся так широко, что в комнате стало светлей на сто пятьдесят свечей, и быстро распахнул жалюзи, впустивши в комнату большую свежую партию утреннего света и коровьего мычания, погасил лампу и расставил на полу походный гуттаперчевый таз.
      Грант скинул халат и не без гордости похлопал себя по седеющей груди.
      - Ну, старина Том, сегодня большой день. Твой хозяин сделал замечательное открытие.
      С этими словами Грант стал под блестящий сноп ледяной воды, ударившей из гуттаперчевой лейки, подвешенной над тазом. Он закудахтал, захлёбываясь от удовольствия.
      - Довольно, довольно!
      Лакей потянул за шнур и выключил душ. Он накинул на профессора махровую простыню и стал растирать своего господина до тех пор, пока тот не расцвел, как георгин.
      - Хватит. Можете идти. Передайте мисс Елене, что я жду её к завтраку на теннисной площадке.
      Лакей вышел. Профессор Грант привык одеваться сам.
      Через три минуты он был готов.
      * * *
      Мисс Елена Грант удачно отбила драйф своего партнера, поправила голой до локтя рукой рыжеватые волосы, выбившиеся из-под пикейной шапочки, постукала ракеткой по туго натянутой сетке и, поймав с лёту подряд два мяча, сказала:
      - До свидания, Джимми. На сегодня - всё.
      Джимми сошёл с площадки и сунул голову под садовый кран.
      Когда его голова из белой сделалась чёрной, он туго выкрутил налипший на лоб чуб, покачался на одной ноге, подхватил мизинцем за вешалку фланелевый пиджак, брошенный в траву возле садовой бочки, перекинул его через плечо, сказал "ол райт" и, насвистывая канадскую песенку, скрылся в зелени.
      Мисс Елена не более минуты смотрела ему вслед, жмуря от солнца золотые глаза, потом подняла маленький, короткий подбородок, повернулась на каблуках и побежала навстречу отцу, который шёл, потирая руки, к столу, накрытому под красным полосатым зонтиком.
      - Дочь моя,- торжественно сказал профессор Грант, с аппетитом принимаясь за еду,- сегодня большой день. Я бы сказал, очень большой день. Сегодня твой отец сделал удивительное открытие.
      - Надеюсь, ты не имеешь в виду моих отношений с Джимми?
      - Нет, этого я не имею в виду. Но зато я имею в виду отношение вулканического процесса к поверхности земной коры,- торжественно заметил Грант.
      - Да,- сказала Елена.
      - За последние пятьдесят лет, как тебе, вероятно, известно, наша планета находится в процессе постоянных и очень значительных геологических изменений.
      - Да.
      - Подвинь мне, пожалуйста, яичницу. Пятьдесят лет тому назад с корой земного шара начали происходить удивительные вещи. Не то в тысяча девятьсот двадцать первом, не то в тысяча девятьсот двадцать пятом году в Азии произошёл целый ряд существенных изменений земной поверхности. Так, например, чуть не была уничтожена Япония; сильные колебания почвы наблюдались в Туркестане, в Южной Индии и Цейлоне.
      - Да.
      - Учёные того времени не обратили достаточного внимания на эти явления. Но я, посвятивший всю свою жизнь геологическим изысканиям, не так давно установил связь между этими ещё слабыми фактами и несомненным перерождением поверхности всего земного шара. Наблюдение целого ряда записей точнейших сейсмографов и сопоставление этих записей с научными данными прошлого века дали мне основание заключить, что легенды о всемирном потопе и об Атлантиде имеют под собой вполне научную почву. Ты меня понимаешь?
      - Да.
      - Отлично. Налей мне полстакана бордо. Спасибо. Итак, я продолжаю: сегодня великий день. Сегодня мне удалось вычислить с точностью до нуля целых одной стотысячной время и место начала грандиозных геологических изменений, которые должны затем пройти по всей коре земного шара ровно через месяц от сегодняшнего дня. Катастрофа будет грандиозной...
      Грант выпил глоток вина, и глаза его под тёмными консервами сверкнули восторгом вдохновения.
      - Перерождение коры земного шара будет колоссальным. Оно начнётся у Южного полюса и захватит Южную Америку и Австралию. Эти материки опустятся в океан. Вслед за ними в океан опустятся Азия и Европа, а также Африка и Северная Америка. Это будет нечто более грандиозное, чем всемирный потоп. Вода ринется на сушу. На месте океана поднимутся новые материки... История человечества вступит в новую фазу. И всё это предсказываю с точностью до нуля целых одной стотысячной я, профессор геологии Арчибальд Грант, десятого сего мая. Ну, как тебе это нравится, девочка?
      На этот раз она не сказала своего обычного "да".
      - Триумф, триумф! - Грант вскочил с соломенного кресла.
      Он поднял на лоб консервы.
      - Имя профессора Арчибальда Гранта войдёт в историю человеч...
      Он осёкся.
      Прямо перед собой он увидел гипсовое лицо дочери. Её глаза, полные стеклянного ужаса, были неподвижны.
      - Елена! Что с тобой? Ради бога...
      Губы Елены слабо зашевелились:
      - Надеюсь... ты шутишь?
      - Ну вот,- смущённо забормотал профессор,- я никак не мог предполагать, что тебя могут до такой степени растрогать научные успехи твоего отца.
      - Отец... Подумай, что ты сказал!.. Изменение поверхности... всего... земного шара...
      - Ну, стоит ли из-за этого расстраиваться? Каждые десять-пятнадцать миллионов лет происходят подобного рода неприятности.
      Елена залпом выпила стакан воды и горько заплакала.
      - Значит... ровно через месяц... мы все... погибнем?
      - Погибнем?
      Профессор Грант задумался, опустил со лба консервы, потёр переносицу и растерянно произнес "гм".
      - Похоже на то...- наконец пробормотал он.
      Косая морщина легла над его переносицей. Он ужаснулся. Вспотел. Покрылся смертельной бледностью.
      - Подожди... Этого не может быть!
      С этими словами он бросился к дому, размахивая салфеткой и сбивая башмаками пёстрые наперстки ещё не вполне распустившегося мака, растущего на лужайке.
      - Этого не может быть,- сказал он и бешено завертел ручку арифмометра, нажимая цифры клавиатуры и поворачивая рычажки.
      2. Преимущество Пейча перед Матапалем
      Два самых влиятельных человека в мире, в двух частях Нью-Йорка, были заняты делом.
      Пейч чистил трубку.
      Матапаль слушал доклад второго секретаря.
      Пейч был руководителем стачечного комитета Объединённого союза рабочих тяжёлой индустрии Соединённых Штатов Америки и Европы.
      Матапаль был Матапаль. Другого определения его социального положения нет. При отсутствии фантазии его можно было бы назвать королём. Но король это понятие слишком неопределённое. Королём можно быть по рождению и продолжать какую-нибудь захудалую династию. Но Матапаль не был продолжателем династии, если, конечно, не считать династией союз гуталинового короля Матапаля и королевы экрана Настурции Джимперс.
      Королём можно быть по роду торговли.
      Например: свиным королём, или нефтяным королём, или чем-нибудь в этом роде. Но непосредственно у Матапаля не было ни достаточного количества свиней, ни нефтяных промыслов. Финансовым королём Матапаля тоже нельзя было назвать, потому что фактически у него не было ни одного банка.
      И тем не менее Матапаль был королём.
      Он был королем королей. И если бы поставить всех королей по рождению друг на друга, на них поставить королей по профессии, для полного ансамбля прибавить к ним наиболее добросовестных королей экрана и королей биржи (я не буду говорить о шахматных королях, королях бокса, королях мод, королях взломщиков и прочей мелочи), то получился бы такой столб, что самый верхний король мог бы свободно сбросить пепел своей сигары в первый попавшийся под руку лунный кратер.
      И всей этой кучей королей владел Матапаль Второй, сын Матапаля Первого, гуталинового короля, и королевы экрана Настурции Джимперс.
      Кажется, на месте Матапаля можно было бы себя чувствовать весьма недурно и даже изредка позволять себе скромные развлечения.
      Однако не было в мире человека так бешено занятого, как он.
      Всё его время было размечено по хронометру.
      От двадцати двух минут первого до трёх минут второго он выслушивал ежедневный доклад второго секретаря.
      - Продолжайте,- сказал Матапаль второму секретарю, подставляя кончик папиросы под огонёк, вспыхнувший в пальцах предупредительного лакея.- Я вас слушаю.
      Второй секретарь Матапаля, стоивший не менее двадцати миллиардов долларов, пожилой господин, по слухам, владеющий Австралией и половиной Китая, вынул из коробочки ментоловую лепёшку и положил её под язык, которому не хватало порции зелёного горошка, чтобы быть похожим на большой кусок свежей ветчины.
      Он сказал:
      - Генеральные маневры наших соединённых эскадр. Тихий океан.
      - Прошу вас,- наклонил голову Матапаль.
      Второй секретарь подошёл к распределителю, нажал кнопку 3B, и вслед за тем небольшой алюминиевый экран над бюро Матапаля осветился фиолетовым светом. По экрану побежала мраморная морская зыбь. Обозначились клубы пушечного дыма. Из трубы микрофона послышались микроскопические раскаты орудийной пальбы. Ветер отнёс пушечный дым влево. Не менее двухсот линейных кораблей, выстроенных в восемь кильватерных колонн, чётко проявились на игрушечной ряби океана. Туча угольной черноты лежала в небе над маленькими утюжками кораблей. Волны под ними лоснились от сажи, отливая стальным блеском. Внезапно по всем бортам пробежали красные язычки. Дым заволок всё, и через минуту сквозь дым высоко вверх взлетели сотни косых гейзеров. Трубка микрофона выплюнула гул залпа.
      - Достаточно,- сказал Матапаль,- дальше.
      Второй секретарь выключил экран.
      - Сто восемьдесят линейных кораблей,- сказал он.- Такое же количество, не позже чем через месяц, выйдет из доков.
      - Можно ли ручаться за команды?
      - Двенадцать тысяч моряков вполне надёжны. Двенадцать тысяч колеблющихся. Остальные...
      - Я вас слушаю.
      - Остальные опасны.
      Матапаль положил ноги, обутые в грубые, но страшно дорогие башмаки, на ручку кресла. Кресло бесшумно повернулось на винте.
      Матапаль помолчал.
      - В вашем распоряжении одиннадцать минут,- сказал он.- Продолжайте.
      Второй секретарь подошёл к распределителю. В течение пяти минут Матапаль увидел маневры танков, эволюции восьми эскадрилий истребителей, испытание недавно введённых в армии магнитных волн, останавливающих на расстоянии моторы и парализующих железные механизмы. Он увидел маневры двенадцати армий, происходящих в разных частях земного шара. Горные пушки, с забавными ящичками, прыгали по морщинам Гималаев. Автомобили, как гусеницы, переползали через Сахару, и колониальные пехотинцы в белых тропических шлёмах вязли по колено в жёлтеньком песочке возле пирамид. Пехотные цепи синих французов катились через зелёные лужайки Эльзаса, и дым походных кухонь смешивался с белым цветом яблонь.
      - Довольно,- сказал Матапаль.- В вашем распоряжении осталось ещё четыре минуты, и я хочу видеть доки.
      Второй секретарь подошёл к распределителю.
      - Доки Реджинальд-Симпля. Девяносто линейных кораблей. Шестьдесят тысяч рабочих. Работа производится в две смены круглые сутки.
      Второй секретарь нажал кнопку. На экране возникло предместье Реджинальд-Симпля. Среди серых кубов домов и труб, транспарантов кабелей, черепичных крыш, стеклянных и стальных стен легко и воздушно стояли броневые решётки доков и грациозные конструкции кранов. Второй секретарь повернул рычаг, и панорама местности легко и неторопливо поплыла перед глазами Матапаля.
      Вдруг Матапаль быстро перебросил ноги с ручки кресла на пол, и его затылок побагровел.
      - Что это значит?
      Второй секретарь приподнял левую бровь.
      - Дым... что это значит? Трубы...
      Матапаль бросился к распределителю и остановил движение панорамы.
      - Я не вижу дыма. Я не вижу движения людей. Я не вижу работы. Что это значит?
      Второй секретарь кинул в рот две лепёшки и кончиками пальцев тронул седеющие виски. Он не шевелился.
      - К чёрту лепёшки!..- завизжал Матапаль.- Говорите, что это значит?
      Второй секретарь быстро выплюнул лепёшки в руку и пробормотал:
      - Мы не предвидели... Мы не предполагали... что они пойдут на это...
      - Вы не предполагали? - грозно воскликнул Матапаль.
      - Но Галифакс гарантировал...
      - Галифакс осёл и негодяй! Но куда смотрели вы, милостивый государь? И почему я не был своевременно поставлен об этом в известность?
      - Я был в полной уверенности, что Галифакс...
      - Довольно! Оставьте свои оправдания при себе. Срок вашего доклада истёк. Но, ввиду важности событий, я даю вам лишних десять минут. Их требования? В двух словах.
      - Они требуют всеобщего разоружения, восьмичасового рабочего дня и всех политических прав.
      - О! И вы молчали?
      - Я не предполагал, что дело может зайти так далеко. Кроме того, Галифакс...
      - Ещё одно упоминание о Галифаксе, и я прикажу моему лакею ударить вас по щеке. Кто организатор?
      - Стачечный комитет Объединённого союза рабочих тяжёлой индустрии.
      - Руководитель?
      - Пейч.
      - Число бастующих? Список предприятий? Проект ликвидации? Через полчаса они должны быть у меня на столе. Я не задерживаю вас больше.
      Второй секретарь взялся было за коробочку лепёшек, но рука его повисла в воздухе. Он быстро повернулся и вышел из комнаты.
      - Сегодня приёма не будет! - крикнул Матапаль лакею.- Оставьте меня одного. Ступайте.
      Оставшись один, Матапаль некоторое время смотрел на экран, на котором стояла разноцветная панорама дока. На широких заводских дворах, заваленных грудами ржавого железа, было пустынно. Воздух, обыкновенно пропитанный дымом тысяч труб, был удивительно чист и прозрачен. Вон через дорогу переходят двое детей - мальчик и девочка. Вероятно, школяры.
      Матапаль повернул ухо к микрофону и прислушался. Слабый, тонкий, смутно знакомый звук поразил его слух. Он, этот звук, как будто тянулся тончайшим золотым волоском, лёгкой вибрирующей трещиной.
      - Ставлю сто против одного, что это поёт петух.
      Матапаль выключил панораму, подошёл к окну и закурил египетскую папиросу.
      - Да,- сказал Матапаль,- это поёт петух, и борьба только начинается.
      Вдруг он побагровел и топнул ногой.
      - Галифакс, Галифакс... хотя бы тысяча Галифаксов... Нет, положительно, человечество слишком заражено этими опасными бреднями прошлого века. Достаточно и того, что над ними висит дамоклов меч СССР, притягивающий к себе больше половины земного шара! Человечество заражено гангреной. Человечество требует немедленной и серьёзной операции. И я её произведу. Довольно.
      * * *
      ...Пейч в последний раз покрутил в мундштуке трубки раскалённой проволокой, внимательно посмотрел его на свет и, оставшись вполне довольным, ввинтил мундштук в чубук. Он растёр на ладони немного кепстена, подсыпал из холщового мешочка друма, пересыпал смесь в другую ладонь и, не торопясь, набил трубку. В его распоряжении оставалось добрых полтора часа. Он вынул из кармана зажигалку, со свистом провёл колесиком по зубчатой коже большого пальца и закурил.
      - Посмотрим,- сказал он задумчиво.- Посмотрим. На нашей стороне хотя бы уже то преимущество, что мы можем бороться, не выходя из своих квартир.
      3. 11° 8' восточной долготы и 33° 7' южной широты
      Елена бесшумно вошла в кабинет отца. Она остановилась на пороге и взялась рукой за косяк двери. Её заплаканное лицо было припудрено.
      Карты обоих полушарий были разостланы на полу, и профессор Грант ползал на четвереньках по жёлтым материкам, поминутно роняя в синие океаны свои очки-консервы и поворачивая голову к чёрной доске, сплошь испещрённой косыми колонками цифр.
      Он держал в руках громадный красный карандаш.
      Урча, как собака, которая гложет кость, он деловито перечёркивал красными крестами острова и материки и над перечёркнутыми местами ставил загадочные знаки.
      - Отец,- тихо сказала Елена.
      Профессор Грант продолжал своё странное занятие.
      - Отец! - Елена повысила голос.- Отец! Что это значит?
      Профессор Грант зачеркнул Африку, тщательно справился с записью на доске, аккуратно записал над крестом цифру и, подняв упавшие консервы с острова Елены, пробормотал:
      - Да... В чём дело? Ах, это ты! - Он наконец заметил дочь.- Ах, это ты, Елена! Видишь ли...
      Профессор Грант виновато надел очки, почесал себе переносицу и растерянно покашлял.
      - Видишь ли, Елена... Мои вычисления оказались совершенно правильными. Человечество обречено, но...
      Проблеск лёгкой надежды пробежал по лицу Елены.
      - Но? - воскликнула она.- Что "но"?.. Ради бога...
      - Но дело в том, что я сделал новое поразительное открытие. Садись сюда, я сейчас тебе всё объясню.
      Елена прошла через Северный полюс и села на Францию, поставив ноги на Атлантический океан.
      - Да,- сказала она, обхватив колени маленькими смуглыми руками.
      Профессор Грант стал на колени, уронив при этом очки в Сахару, и торжественно потряс над головой красным карандашом.
      - Мы спасены! Слушай меня внимательно.
      * * *
      И профессор Грант объяснил своей дочери всё.
      Он ползал по Северному и по Южному полушариям, деловито размахивая карандашом, сыпал цифрами и формулами, ронял и вновь поднимал очки, задыхаясь от нетерпения и восторга.
      Наконец, он сказал самое главное:
      - Перерождение земной коры начнётся у Южного полюса и захватит Южную Америку и Австралию. Эти материки опустятся в океан. Гм... Отлично. Я их зачёркиваю. Дальше. Я зачёркиваю Азию, Европу, Северную Америку и Африку. Попутно мы зачеркнули острова и архипелаги. Гм... Что же мы видим?..
      Елена приложила платок к глазам.
      - Кажется, больше мы уже ничего не видим,- пробормотала она.
      Профессор Грант сидел на корточках среди обречённой планеты и победно помахивал карандашом, как указкой во время сенсационного доклада в большой аудитории Нью-Линкольнского географического общества.
      - Итак, милостивые государи,- продолжал профессор Грант, всё более и более воодушевляясь,- вулканическая волна, пройдя по обоим полушариям, совершила коренные изменения в поверхности земной коры. Все старые материки ушли под воду, и начинают возникать новые материки. Но, господа! Я сказал, что под воду ушли все материки, архипелаги и острова. Это не совсем точно. Одна точка земного шара, а именно - точка на пересечении одиннадцати градусов восьми секунд восточной долготы и тридцати трёх градусов семи минут южной широты останется вне сферы влияния геологических изменений. Таков результат анализа самых точных сейсмографических записей за последние пятьдесят лет.
      Профессор Грант поднял консервы на лоб, громко высморкался, прошёлся взад и вперёд на четвереньках по Африке и, остановившись перед дочерью, продолжал:
      - Теперь посмотрим, милостивые государи, что же, собственно говоря, находится на пересечении вышеупомянутой долготы и широты? Вообразите себе там находится Атлантический океан. Теперь, господа, попрошу вас взглянуть на эту карту. Вот одиннадцать градусов восемь секунд восточной долготы.
      Карандаш профессора Гранта пополз по меридиану через океан.
      - Итак, милостивые государи, нам нужно найти тридцать три градуса семь минут южной широты.
      Елена легла животом на экватор и, найдя искомую шпроту, повела нежным пальцем с родовым лаковым ноготком по Атлантическому океану.
      Карандаш профессора и мизинец дочери столкнулись.
      - Остров! - воскликнула Елена.
      Профессор Грант обвёл красным карандашом маленькую, еле заметную точку на карте и торжественно встал во весь рост.
      - Да, милостивые государи,- сказал он.- Остров! Не материк, не полуостров, не плоскогорье, не бассейн, а именно небольшой круглый типичнейший океанский остров, в десять километров ширины и пятнадцать длины. И вот этому-то одному острову и суждено остаться невредимым.
      Елена вскочила на ноги.
      - В таком случае мы не можем терять ни минуты. Мы должны немедленно ехать на остров!
      Профессор Грант поднял вверх карандаш.
      - Спокойствие, дитя моё. Прежде всего - спокойствие. Не считая сегодняшнего дня, в нашем распоряжении остается ещё тридцать дней, и я должен успеть сделать доклад в геологическом обществе.
      - Но это безумие!
      - О!
      Профессор не находил слов. Назвать безумием доклад в геологическом обществе!
      - Елена! Ты позволила себе оскорбить наиболее уважаемую научную ассоциацию Штатов, насчитывающую шесть с половиной тысяч избранных представителей учёного мира, среди которых я с уважением могу назвать имена профессора Опопанакса, создателя бессмертной теории происхождения пород розового гранита в Гренландии, и французского учёного О-де-Колона, автора громадного учёного труда о поверхности задней стороны Луны.
      Елена сердито топнула ножкой.
      - Ты не будешь читать доклад в геологическом обществе. Мы должны немедленно ехать на остров.
      Профессор Грант с удивлением посмотрел на дочь.
      Её губы были плотно сжаты, а глаза решительно сверкали.
      - Мы немедленно едем на остров!
      Профессор Грант провёл рукой по лбу.
      - Меня удивляет твой тон,- сказал он нерешительно.- Я никогда не предполагал, что у моей единственной дочери такой отчаянный характер. Но пойми же, дитя моё, что прежде всего я должен исполнить свой долг перед наукой, а уже потом заботиться о себе. Завтра же я буду делать доклад.
      Елена посмотрела на него ледяными глазами.
      - Другими словами, ты хочешь, чтобы мы погибли?
      - Нет, я этого не хочу. Повторяю: в нашем распоряжении имеется тридцать дней. Я сделаю доклад, и мы сейчас же отправимся на остров.
      - Тогда уже будет слишком поздно,- спокойно сказала Елена.
      - Но повторяю, что в нашем распоряжении...
      - В нашем распоряжении не останется ни одной каюты на пароходе, ни одного местечка на палубе, ни одного аэроплана, ни одной моторной лодки, ни одной яхты, ни одной шлюпки, ни одного куска гнилого дерева, на котором мы могли бы добраться до острова. Не пройдёт и минуты после твоего доклада в геологическом обществе, как население всего земного шара ринется на остров. Это будет в сто раз страшнее великого переселения народов. Обезумевшие люди бросят города и села и лавой потекут к берегам океанов, всё сметая на своем пути. Наиболее сильные захватят корабли и летательные машины. Возле каждой лоханки произойдут кровопролитные бои. Миллионы слабых погибнут. Миллионы наиболее сильных захватят остров. Но разве сможет этот крошечный клочок земли вместить такое громадное количество людей? Об этом смешно говорить. Это будет небывалая катастрофа, и мы первые погибнем в толпе обезумевших людей вместе с твоим уважаемым профессором Опопанаксом и не менее уважаемым французским учёным О-де-Колоном.
      - Чёрт возьми! - растерянно пробормотал профессор Грант.- Но в таком случае что же делать?
      Елена на минуту задумалась.
      Из окна доносился чудесный запах свежих майских роз, полных золотых пчёл.
      Елена тряхнула головой.
      - Я знаю, что нам надо делать. Пока ни один человек не должен знать о твоём открытии. Сегодня же вечером мы едем в Нью-Йорк.
      - В Нью-Йорк?
      - Да, в Нью-Йорк. Другого выхода нет. Причём о нашем отъезде решительно никто не должен знать.
      В коротких словах Елена рассказала отцу всё, что она придумала.
      Профессор Грант утвердительно кивнул головой.
      - Да, дитя моё,- сказал он.- Ты права. Это единственное, что я могу сделать.
      Было шесть часов вечера. Нью-йоркский экспресс отходил в семь часов двадцать пять минут.
      - Мы возьмём с собой только самое необходимое,- сказала Елена.Хорошенько спрячь свои бумаги с вычислениями. Это самое главное. Об остальном позабочусь я.
      Елена подошла к отцу и положила свою золотую голову на его плечо, посыпанное лёгкой серебристой перхотью.
      Профессор Грант взял в руки её тёплое, кроткое лицо и нежно поцеловал в лоб. На его глаза навернулись слёзы.
      - Итак...- сказал он, но волнение перехватило его горло.
      - Мы начинаем... новую жизнь... отец.
      С этими словами Елена решительно вышла из комнаты.
      4. Гибнущая репутация Вана
      Через двадцать минут профессор Грант и Елена, одетые в дорожные костюмы, вышли из ворот фермы. Их никто не увидел.
      Лакей играл с шофёром в карты, сидя в траве у гаража. Садовник Свен окапывал яблони в самом отдалённом углу сада. Повар бранился с экономкой в кухне.
      Возле бара "Хромой фонарь" стояло такси. Шофёр в косматой кофте и вишнёвых крагах, с очками, поднятыми над козырьком кепи, задрав голову, вливал себе в горло яблочную настойку. Хозяин бара стоял в дверях с метёлкой из куриных перьев и зевал во весь рот, поглаживая фартук.
      - Добрый вечер, господин профессор,- сказал хозяин бара.- Ставлю сто против одного, что бездельник шофёр такси не заработает на вас ни одного цента. Ваш форд славится во всём округе.
      - Добрый вечер, мистер Бобс,- любезно ответил профессор Грант,- можете считать себя проигравшим.- С этими словами профессор Грант влез в такси.
      Шофёр кинул в стакан монету, а стакан кинул хозяину бара. Потом надел рукавицы и завёл мотор.
      Елена вынула из кармана письмо и протянула его мистеру Бобсу.
      - Если вам не трудно, передайте это письмо завтра сыну архитектора Джимми.
      Она быстро вскочила в автомобиль.
      Мотор выстрелил четыре раз и рванулся вперёд, оставив старика Бобса в облаке пыли и синего дыма.
      Иметь такую выдающуюся собственную машину и пользоваться такси! Положительно, старик Грант начинает чудить.
      Старик Бобс приложил письмо в виде щитка к глазам, посмотрел, щурясь от солнца, вслед удаляющемуся такси, пожал плечами и, взмахнув пёстрой метёлкой, пошел в бар, где уже, несмотря на ранний час, начиналась драка.
      В это же время в ворота фермы профессора Гранта въехал на велосипеде загадочный молодой человек - Ван, один из главных действующих лиц этого романа.
      Ван кинул машину в траву и увидел у задней стены гаража чёрного лакея мистера Гранта.
      Ван сдернул с головы кепи в шахматную клеточку и махнул им в воздухе.
      - Алло! Профессор Грант дома?
      Лакей бросил трефового короля и пиковую семерку на розоватый клевер и вскочил на ноги.
      - Профессор дома. Как прикажете доложить?
      - Скажите, что его желает видеть мистер Ван по делу, не терпящему отлагательства.
      Негр приветливо озарил окрестности белозубой улыбкой и скрылся в дверях особняка.
      Загадочный Ван нетерпеливо заходил взад и вперёд по лужайке перед домом.
      Прошло десять минут.
      Дверь распахнулась, и на пороге появился лакей. Конечно, было бы крайне легкомысленно утверждать, что он был бледен. Он был даже, может быть, более чёрен, чем всегда. Он сверкнул яичной скорлупой своих белков и выбросил вверх тревожный сигнал гуттаперчевых манжет.
      Он орал:
      - Алло! Старик Свен! Боб! Мистрис Моро! Алло! Все сюда!
      Негра окружили остальные слуги.
      - Профессор... Полчаса тому назад он же был дома,- заплетающимся языком пролепетал лакей.- Его нет. Он исчез. Мисс Елена исчезла. Все исчезли. Я читал бумагу. Вот она, эта бумага. Я увидел её на столе мисс Елены.
      С этими словами негр протянул слугам бумагу.
      - Вот она. Прошу вас, читайте.
      Ван выхватил лист из рук лакея. На бумаге было написано красным карандашом следующее:
      "Мы покидаем с отцом ферму навсегда. Всё наше имущество оставляем слугам в полную собственность. Жалованье за две недели вперёд на комоде, возле зеркала.
      Елена Грант".
      Ван отчаянно свистнул. В два прыжка он очутился у двери и ринулся внутрь дома.
      Прислуга гуськом последовала за ним.
      Как человек, хорошо знакомый с расположением комнат, Ван быстро отыскал кабинет профессора. Он обвёл глазами помещение, молниеносно выбросил с грохотом все двенадцать ящиков письменного стола, полез под кровать, выгреб кучу обгорелой бумаги из камина, опрокинул ногой плевательницу и горестно воскликнул:
      - Его здесь нет! Он увёз его с собой!
      Затем Ван надел кепи, огорчённо пожал руку лакею, выбежал из дома и вскочил на велосипед.
      - Ничего! - закричал он обалделой прислуге.- Ничего! Ван отыщет его во что бы то ни стало. Ван не даст своей репутации погибнуть.
      Ван отчаянно зашинковал ногами и, поравнявшись с трактиром, остановился.
      - Эй, хозяин! Не проходил ли здесь полчаса тому назад профессор Грант со своей дочкой? У него был в руках свёрток?
      Старый Бобс критически оглядел Вана и пробурчал: "Первый раз вижу такую пронырливую ищейку. Ох, чувствую я, что старик Грант начудил".
      Он сказал вслух:
      - А если бы даже он здесь проходил или, скажем, проезжал на такси, на синем закрытом такси, вам бы от этого стало легче?
      - Но свёрток, свёрток?
      - А если бы даже у него в руках действительно был свёрток? Ну?
      Ван вскочил на машину. Спицы вспыхнули молнией. Облако пыли ударило в самый нос старика Бобса.
      Шоссе стремительной серой лентой развернулось под беснующимися башмаками Вана, который думал:
      "Синее закрытое такси. Совершенно верно. Я видел его, подъезжая к трактиру. Моя репутация должна быть спасена! И она будет спасена!"
      * * *
      Ровно в семь часов двадцать три минуты профессор Грант со своей дочерью вышли на перрон Нью-Линкольнского вокзала.
      Профессор бережно держал под мышкой большой, тяжёлый свёрток.
      Через две минуты они уже были в купе. Стёганые стенки с кожаными пуговичками подрагивали, занавески трепал ветер, пол ходуном ходил под ногами. Мимо окна косо резались сосны и ели, выскакивали двойные номера неожиданных семафоров, мосты наполняли уши железным грохотом.
      Ровно в семь часов двадцать семь минут мокрый и красный Ван, тяжело отдуваясь, таща на плече свой велосипед, вступил на пустой перрон Нью-Линкольнского вокзала.
      - Чёрт возьми! Я, кажется, слегка опоздал. Но это ничего. Экспресс идёт до Нью-Йорка двадцать часов. За это время можно кое-что предпринять, и моя репутация, так или иначе, будет спасена.
      С этими словами Ван прислонил свой велосипед к автомату для стрижки ногтей и быстрыми шагами направился в комнату дежурного полицейского комиссара.
      * * *
      Елена нежно прижалась к отцу.
      - Завтра днём мы будем у Матапаля.
      5. Преимущество Матапаля перед Пейчем
      - Товарищи! - сказал Пейч на вечернем заседании стачечного комитета.Итак, война объявлена. Сегодня ровно в полдень началась забастовка рабочих тяжёлой индустрии Соединённых Штатов Америки и Европы. По имеющимся в моём распоряжении самым точным и самым последним сведениям, ни одно предприятие не оказалось штрейкбрехером.
      (Бурные аплодисменты.)
      - Товарищи, перед нами тяжёлая задача. Мы должны с ней справиться. От этого, может быть, зависит счастье наше и наших детей. Две недели забастовки - и большая программа вооружений мистера Матапаля будет сорвана!
      (Крики одобрения. Аплодисменты. Шум.)
      - Товарищи, уже недалёк час, когда мы сумеем взять твёрдой рукой за горло кучку негодяев, окопавшихся на Пятой авеню, и, я надеюсь, нам удастся стрясти с их лысых голов шёлковые цилиндры на кремовой подкладке!
      (Крики: "Верно! Правильно! Да здравствует Пейч!")
      Затем на трибуну взошёл человек в кожаной куртке с небольшим эмалевым красным флажком на груди. Он снял чёрную фуражку и поднял руку, и зал потонул в буре аплодисментов...
      - В принципе я ничего не могу возразить против того, что сказал с этой трибуны уважаемый товарищ Пейч. Я бы только хотел задать собранию несколько не столь существенных, но тем не менее достойных некоторой доли внимания вопросов.
      (Голоса: "Просим! Говори, Галифакс!")
      - Товарищи, как вы смотрите на возможность уладить конфликт с правительством мирным путём? Лично мне кажется, что это вполне возможно. К чему понапрасну тратить силы, если всё равно мы забастовкой никакого толка не добьёмся?
      (Голоса: "Внимание! Галифакс острит!" Шум. "Тише!")
      - В сущности, наши требования сводятся к следующему: восьмичасовой рабочий день, всеобщее разоружение и все политические права рабочим. Не так ли? В чём же дело? По имеющимся у меня точнейшим сведениям, Матапаль готов пойти на восьмичасовой рабочий день. Политические права? Если не считать некоторых пустяковых ограничений, мы имеем все политические права, вплоть до права жениться без контроля верховного совета предпринимателей и иметь неограниченное количество детей мужского пола (о девочках я не говорю: на черта они нам сдались!). Что же касается всеобщего разоружения, то, на мой взгляд, дело обстоит проще. Из-за чего, собственно, заварилась каша? Пусть СССР разоружится, примкнёт к Соединённым Штатам, и дело с концом, не так ли, товарищи?
      (Шум. Крики: "Долой!" Свист. Голоса: "Просим!")
      - Ну, что ж,- сказал Галифакс, когда шум в зале улёгся.- Ну, что ж. Я сказал всё, что должен был сказать. Больше никаких предложений не имею. Однако снимаю с себя всякую ответственность за последствия упорства Пейча. Матапаль шутить не любит. И я не буду удивлен, если завтра у нас в водопроводах не окажется воды, в булочных - хлеба, в кухнях - газа и в лампочках - света.
      С этими словами Галифакс сошёл, окружённый своими сторонниками, с трибуны и, провожаемый свистками, скрылся в боковом проходе.
      - Старая песня! - послышались возгласы.- Басни! Заячья душонка! Долой Галифакса! Да здравствует Пейч!
      Заседание было закрыто.
      - Этот тип мне не нравится,- сказал человек в кожаной куртке, выходя с Пейчем на воздух.
      Пейч задумчиво затянулся.
      - Как вам сказать... Пожалуй, вы правы. Однако уже полночь, а нам с вами предстоит о многом переговорить.
      * * *
      ...В первом часу ночи Матапаль выслушал живую фоностенограмму заседания стачечного комитета.
      - Хорошо,- сказал он и сделал несколько пометок в блокноте.
      Затем он позвонил в секретариат.
      Одновременно в пяти разных концах города пять телеграфистов приняли в эту ночь пять радиотелефонограмм.
      В первых четырёх местах: в центральном управлении водопроводов, на газовом заводе № 17, на Бруклинской электрической станции и в мукомольном тресте - радиотелефонограммы были одинакового содержания:
      "НЕМЕДЛЕННО ВЫКЛЮЧИТЬ РАЙОН РЕДЖИНАЛЬД-СИМПЛЯ ИЗ СЕТИ СНАБЖЕНИЯ. УБЫТОК ПО ТЕКУЩЕМУ СЧЕТУ №711 СОЕДИНЁННОГО БАНКА ШТАТОВ. МАТАПАЛЬ".
      В пятом месте:
      "НАЧАЛЬНИКУ ГРУППЫ №9. С ПЯТИ ЧАСОВ УТРА ВЫ ЗАНИМАЕТЕ ПУНКТЫ У РЕДЖИНАЛЬД-СИМПЛЯ ПО ДИСПОЗИЦИИ №488. ПОЛНАЯ ИЗОЛЯЦИЯ. ТОЧНОСТЬ И СВОЕВРЕМЕННОСТЬ ВЫПОЛНЕНИЯ - НА ВАШЕЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ. МАТАПАЛЬ".
      * * *
      На рассвете обитатели Реджинальд-Симпля обнаружили отсутствие воды и газа на кухнях.
      Затем оказалось, что хлеба в булочных нет.
      Тока не было.
      Весь район Реджинальд-Симпля был оцеплен группой 9, снабжённой наиболее усовершенствованными аппаратами фиолетовых лучей, действовавших на расстоянии одного километра и ослеплявших каждого, попавшего в сферу их влияния, на двое суток.
      В десять часов утра над Реджинальд-Симплем пролетело восемнадцать аэропланов, сбрасывающих летучки следующего содержания:
      "Прекратите забастовку - прекращу блокаду. Согласен на восьмичасовой рабочий день. Матапаль".
      Жёны рабочих, вышедшие на рынок, были остановлены пикетами группы 9.
      Толпы рабочих вышли из домов на улицы.
      Их лица были бледны, но твёрды.
      Пейч быстро вышел из своей квартиры и вмешался в толпу.
      Его окружили.
      Он взобрался на штабель угля и, решительно вынув изо рта трубку, сказал:
      - Товарищи! Мы предвидели это. У нас есть некоторый запас воды и хлеба. Мужайтесь. Карточки на хлеб и воду можно получить у секретаря стачечного комитета.
      Толпа женщин кинулась к зданию стачечного комитета.
      - Да здравствует забастовка! - кричали одни.
      - К чёрту! Дело зашло слишком далеко! Напрасно мы не послушались Галифакса. Галифакс? Мы пойдём посоветуемся с Галифаксом,- говорили другие.
      Но Галифакса нигде не было.
      * * *
      - Галифакс,- сказал второй секретарь,- вы не оправдываете своего жалованья. Вы сообщаете, что в распоряжении стачечного комитета не имеется ни одного килограмма хлеба. Тем не менее оказывается, что хлеба имеется на четыре дня. Что это значит?
      Галифакс разгладил медно-красные усы.
      - Галифакс, ваш авторитет среди рабочих падает. Поднимите его, и мы поднимем вашу ставку.
      В два часа Матапаль произнёс коротенькую речь на заседании совета миллиардеров.
      Он сказал:
      - Господа, борьба началась. Наши силы превосходят силы неприятеля вчетверо. Рабочие будут раздавлены. Призываю вас к выдержке и дисциплине. Больше я ничего не имею сказать.
      * * *
      Экспресс Нью-Линкольн - Нью-Йорк приближался к городу.
      Профессор Грант дремал, прислонившись к мотающимся подушкам купе.
      6. У Таймс-сквера на Бродвее
      Пейч сказал:
      - У нас мало хлеба и воды, но у нас достаточно угля, чтобы пустить в действие электромотор нашей радиостанции.
      Радиотелеграфист надел на уши приёмники и, настроив их, как арфист настраивает арфу, стал передавать депешу.
      Снасти антенн озарились нежным голубоватым светом.
      В тот же миг все слухачи земного шара, сидящие в бронированных будках супердредноутов, в лёгких, дюралюминиевых кабинах самолётов, в комфортабельных кабинетах редакций и министерств, в голубятнях профсоюзов, услышали тонкий, высокий звук незримой волны электричества:
      "ТОВАРИЩИ! НА ПОМОЩЬ! НАД НАМИ ПРОИЗВЕДЕНО НАСИЛИЕ. МЫ ЗАПЕРТЫ МАТАПАЛЕМ В РАЙОНЕ РЕДЖИНАЛЬД-СИМПЛЯ. ПРОДОВОЛЬСТВИЯ НА ТРИ ДНЯ. ВЫХОДЫ ОХРАНЯЮТСЯ ГРУППОЙ 9. ТРЕБУЙТЕ СНЯТИЯ БЛОКАДЫ. ЕЩЁ ДВЕ НЕДЕЛИ - И МЫ ПОБЕДИМ. БОЛЬШАЯ ПРОГРАММА ВООРУЖЕНИЙ СОРВАНА. ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ! ПЕЙЧ".
      * * *
      - Пейч телеграфирует всему миру,- сказал второй секретарь Матапалю.Мне кажется, что дело заходит слишком далеко.
      Матапаль вцепился в ручки кресла.
      - Посмотрим,- процедил он сквозь золотые зубы.- Пошлите контррадио. Прошу вас докладывать о положении дел каждые десять минут.
      Второй секретарь поклонился.
      - Подождите.- Матапаль понизил голос: - Ваше мнение по поводу событий?
      - Мы зашли слишком далеко. Хлеб, вода, газ - это допустимо... Но вооружённая сила... Мы нарушили элементарные права граждан Штатов.
      - Вы думаете?
      Матапаль записал несколько слов в блокнот.