Кто о чем, а я о ящике. И не о каком-нибудь, а именно о долгом.

Чем же, собственно, отличается долгий ящик от просто ящика? Попробую осветить этот вопрос.

Обыкновенный, честный, советский просто ящик состоит из четырех стенок, дна и покрышки.

Долгий ящик – наоборот. Хотя стенки у него изредка и имеются, но зато и покрышка у него абсолютно отсутствует. Поэтому про долгий ящик принято говорить тихо, скрипя зубами и сжимая кулаки:

– У-у-у, проклятый! Чтоб тебе ни дна, ни покрышки!

Ни на какую крупную роль, имеющую общественно-политическое значение, просто ящик не претендует и довольствуется незаметной, скромной, повседневной работой.

Что же касается долгого ящика, то – шалишь!

Долгий ящик другого сорта. Долгий ящик любит власть, славу, кипучую деятельность. Любит быть заваленным делами, проектами, сметами, изобретениями, жалобами.

Так и говорят потом со слезами на глазах:

– Ну, братцы, попало мое изобретение в долгий ящик! Пиши пропало!

Или весело:

– А жалоба-то, которую подал на меня негодяй Афанасьев, что я ему дал по морде, того… в долгий ящик… тю-тю… хе-хе…

Одним словом, у долгого ящика есть и враги и друзья. Смотря по обстоятельствам.

А уж ежели где какая волокита, бюрократизм, разгильдяйство или головотяпство, то будьте уверены, что долгий ящик тут первый человек.

И если бы управление какой-нибудь железной дороги пожелало бы соорудить в назидание какой-нибудь этакий шикарный памятник волоките и бюрократизму, то я предложил бы такой проект.

Письменный стол, покрытый сукном… тем самым сукном, про которое говорят: «А ты, Ваня, зря себе голову не ломай. Клади под сукно – и баста».

…На столе – справки, отношения, резолюции, входящие, исходящие… За столом два сонных чиновника, ковыряющихся в носах (фигуры, натурально, должны быть отлиты из крепкой меди). А у них на плечах возвышается, как некое завершение, красивый долгий ящик, снабженный стишками товарища Зубило.

Впрочем, не настаиваю. Итак, товарищи, о долгом ящике.

На днях в лавке ТПО на станции Подсолнечная Октябрьской обнаружен в высшей степени редкий экземпляр долгого ящика.

С первого взгляда никто бы и не заподозрил, что это именно долгий ящик.

Наоборот, такой симпатичный просто ящик. Четыре стены, дно и покрышка. В покрышке аккуратная щель для корреспонденции. А на стенке написано, чтоб не заподозрили, что это долгий ящик: «Ящик для жалоб и заявлений».

И что же вы думаете?

Этот тихий на вид ящичек при ближайшем рассмотрении оказался закоренелым, злостным долгим ящиком.

«Совершенно случайно 9 января, – пишет нам рабкор, – при ревизии лавки на ящик было обращено внимание, и из него извлекли заявление, опущенное туда… тридцатого декабря тысяча девятьсот двадцать четвертого года, то есть триста семьдесят пять дней тому назад».

Понимаете, какая скотина! Висел на стене целый год и в ус не дул.

Если бы не счастливая случайность, так бы до сих пор, негодяй, и молчал, что в нем лежит заявление.

Так бы и пролежало, может быть, в подлом ящике бедное заявление лет сорок-пятьдесят!

И, может быть, году этак в 1966-м какой-нибудь глубокий и дряхлый старик, член лавочно-наблюдательной комиссии, натолкнулся бы по старческой слепоте на этот ящик и заинтересовался им.

А интересно взглянуть: что находится в этом ящике?

И посыпались бы из вскрытого ящика на дряхлого члена лавочно-наблюдательной комиссии жалобы:

«Почему нету керосина?», «Даешь дешевый ситец!», «Приказчики кроют матом» и т. д.

И набросился бы рассвирепевший старик на заведующего лавкой:

– Почему керосина не держите?

– Керосина? – удивился бы заведующий. – Это какого керосина? Которым лет тридцать тому назад самоеды освещали свои жилища?

– При чем тут самоеды! Керосин подавайте!

– Керосин, товарищ, теперь у нас музейная редкость. Поезжайте в Москву. Там в Политехническом музее десять-пятнадцать граммов оставлено для обозрения… А нам керосин для чего? У нас, слава богу, от электрического освещения и отопления некуда деваться.

– А ситец почему дорогой?

– Да вы что, папаша, издеваетесь надо мной, что ли, при исполнении служебных обязанностей? Никакого ситцу и в помине нету. Зимой – сукно. Летом – шелк. Большой выбор и недорого.

– А зачем приказчики, того… кроют покупателей?

– Чем кроют?

– Известно чем. Матом.

– Не держим таких сортов.

– Как же не держите, если покупатели жалуются? Вот видите жалобы…

И взял тогда заведующий лавкой жалобы и воскликнул:

– Ба-тень-ка! Да ведь это не жалобы, а, можно сказать, исторические редкости. Поезжайте в Москву, большие деньги дадут, как за рукописи тысяча девятьсот двадцать четвертого, двадцать пятого, двадцать шестого и двадцать седьмого годов. Начало двадцатого века. Эпоха-с! А вы говорите – керосин.

– Позвольте, да у нас сейчас какой год?

– Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.

– Скажите пожалуйста, как быстро время летит! Когда я прилег давеча вздремнуть после обеда, был тысяча девятьсот двадцать шестой год, а проснулся – оказался уже тысяча шестьдесят шестой. Спасибо, что сказали. Проклятый долгий ящик! Пойду отдохну. Всхрапну часок.

Вот, дорогие товарищи, до чего может довести долгий ящик!

Это только один экземпляр.

А сколько их, этих долгих ящиков, висит по линии железных дорог?

Сколько их скрывается в письменных столах администраторов?

Сколько их в учкпрофсожах, месткомах, линейных конторах, и т. д., и т. д.? Уму непостижимо!

Ищите их, товарищи! Выводите их, негодяев, на свежую воду! Уничтожайте их! Превращайте их в честные, деловые, скромные, советские просто ящики!