- Китайская собака! - зарычал в ответ японский голос.
      - Я тебя сейчас стрелять буду!
      - Я тебе сейчас голову оторву!
      Директор вцепился в рукав секретаря.
      - Отойдите от двери. Ложитесь на пол... Сейчас будет стрельба. Они вдребезги разнесут приемную... Послал бог секретаря болвана!..
      Директор и секретарь легли на пол и прижались к паркету.
      - Бегите за полицией, - прошептал директор.
      - Бегите сами, - прошептал секретарь.
      В приемной щелкнули курки.
      - Вытащили маузеры... - прошептал директор.
      - Начинается! - шепотом заплакал секретарь.
      В приемной воцарилась гробовая тишина, и раздался ледяной японский голос:
      - Молись, китаеза!
      - Молись, японская... г... гейша!.
      - Что же ты не молишься?
      - А ты чего не молишься?
      - Эх ты, обезьяна! Патроны на тебя жалко тратить, а то бы я давно прострелил твой дурацкий лоб.
      - Сам осел.
      - От такового слышу.
      - Может быть, мне тоже, гадина, на тебя жалко патроны тратить.
      - Еще бы не жаль! Небось каждый патрон денег стоит.
      - А что же ты думаешь, они у нас даром, на деревьях растут? Н-да-с. Нынче патроны кусаются.
      - Между прочим, извините за нескромный вопрос, почем за патрончики платите?
      - По двадцать центов штука. А вы?
      - Мы тоже по двадцать.
      - Ужасная дороговизна!
      - Уж и не говорите!
      - Прямо не знаю, что и делать, хоть совсем не воюй. Одно разорение, верите ли.
      - Золотые слова.
      - Простите за нескромный вопрос: где товар берете?
      - Да здесь и беру. А вы?
      - Представьте, и я здесь.
      - Черпаем, так сказать, из одного источника, хе-хе!
      - Прямо грабеж среди бела дня!
      - Золотые слова. Форменный грабеж.
      - И не говорите!
      - Что же вы стоите? Прошу вас, садитесь.
      - Да и вы тоже... стоите... почему-то...
      - Простите, не имею чести...
      - Генерал Бей Ву-хо. А вы-с?
      - Генерал Ки-Ки-мора.
      - Так вы говорите, двадцать центов за штуку?
      - Двадцать.
      - Вот и воюй... хе-хе!
      - Послушайте, как вы думаете, а что, если, так сказать, в организованном порядке...
      - Представьте себе, у меня такая же мысль...
      - А вы придвигайтесь к столу...
      - А вы пистолетик... того...
      - Пистолетик мы спрячем... Зачем же нам пистолетик? Мы сейчас... хе-хе... вместо пистолетика лучше автоматическую ручку... У вас случайно листика бумажки не найдется?
      - Листика бумажки? Всегда! Извольте-с.
      В приемной снова наступила тишина, нарушаемая изредка шепотом.
      - Экие ведь разбойники... Да ведь этак скоро и воевать порядочным людям невозможно будет.
      - Пишите, пишите...
      - Джон, - прошептал директор, - там что-то творится странное, пойдите узнайте...
      Секретарь осторожно пробрался в приемную и через минуту вернулся обратно, бледный, дрожащий, покрытый холодным потом. Его глаза остекленели.
      - Перегрызли друг другу горло? - шепотом спросил директор.
      - Хуже.
      - Задушили друг друга?
      - Хуже.
      - Сделали друг другу харакири?
      - Хуже.
      - Н-не понимаю.
      - Они... - пролепетал секретарь, - они... вместе... пишут ультиматум... с требованием... снизить цены... на... маузерные... патроны...
      Вы думаете, что это плод больной фантазии? Ничего подобного!
      "Оба противника в дальневосточном конфликте снабжаются одними и теми же фабрикантами оружия.
      В связи с этим заслуживает быть отмеченным любопытный случай, сообщенный в парламенте депутатом лейбористской партии Мортаном Джонсом. Некая фабрика занята выработкой маузерных патронов для Японии и для Китая.
      Представители обоих заказчиков случайно оказались на этой фабрике в одно и то же время, и их по недоразумению посадили в одну и ту же приемную. Там они начали беседовать между собой о дороговизне вышеозначенных патронов и в результате согласились послать фирме совместный ультиматум с требованием снизить цены".
      ("Известия", 10 марта 1933 года.)
      Империалисты - хорошие хозяйственники. Уж если убивать рабочих и крестьян, то, по крайней мере, по дешевке!
      1933
      ЗООЛОГИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
      Иностранные газеты сообщают: "Около полугода назад германское министерство земледелия поручило директору берлинского социального музея профессору Гильцгеймеру установить, какие собачьи породы должны почитаться истинно германскими, то есть существующими на территории Германии с древнейших времен.
      Профессор Гильцгеймер произвел ряд специальных раскопок на местах, где некогда были расположены древние германские селения и становища. Ему удалось найти большое количество собачьих скелетов и даже хорошо сохранившихся трупов.
      На основании этих находок он установил, что некоторые породы собак являются для Германии коренными, другие же были привезены позже из чужих стран и только портили истинно германскую расу".
      Истинно германскими собаками следует считать, согласно профессору Гильцгеймеру, датских догов (любимых собак Бисмарка) и жесткошерстных фокстерьеров, вошедших ныне в моду под названием "Рик" и "Рек".
      Надо полагать, что вскоре все собаки неарийского происхождения будут вырваны с корнем и счастливая Германия поднимется на новую ступень национального процветания.
      Но, разумеется, одними собаками дело не ограничится. Уж если вырывать, так вырывать! С корнем так с корнем!
      И мы не сомневаемся, что на днях берлинцы будут свидетелями следующего величественного зрелища.
      Прелестный летний день. Берлинский зоологический сад. По тенистой аллее солидно движется авторитетная комиссия по немедленному изъятию и ликвидации всех животных неарийского происхождения.
      Впереди идет профессор Гильцгеймер. Вид у него строгий, но справедливый. Могучие морщины украшают его великолепный лоб мыслителя и гуманиста. Лоб Гауптмана с легкой примесью Геринга.
      За профессором следует ассистент, а за ассистентом - бравый отряд штурмовиков.
      Авторитетная комиссия деловито переходит от клетки к клетке.
      Профессор не любит долго размусоливать. Его решения быстры, почти молниеносны. Сразу видно, что почтенный профессор в деле определения арийства и неарийства съел собаку. Разумеется, собаку арийского происхождения, по меньшей мере датского дога.
      - Следующий! - браво восклицает профессор.
      - Слон! - так же браво отвечает ассистент.
      - Вырвать с корнем!
      - Почему-с?
      - Потому, что еврей.
      - Слон - еврей?
      - Еврей. Не видите - нос крючком. С корнем!
      - Слушаюсь.
      - Следующий!
      - Страус.
      - С корнем!
      - Слушаюсь.
      - Дальше!
      - Лев.
      - С корнем!
      - Но простите... Они-с, так сказать, в некотором роде царь зверей...
      - Вас не спрашивают! Не видите - курчавый. Еврей. С корнем! Дальше!
      - Соболь-с.
      - С корнем!
      - Соболя с корнем?
      - С корнем. Еврейская фамилия. Дальше.
      - Очковая змея.
      - С корнем!
      - Почему?
      - Потому, что это не очки. Это пенсне. Акушерка. Я ее знаю. С корнем!
      - Слушаюсь.
      - Дальше!
      - Дальше аквариум, господин профессор.
      - Сыпьте. Что это?
      - Селедка!
      - Сами понимаете. Еврейка. С корнем. Дальше.
      - Кит.
      - С корнем!
      - Еврей, что ли?
      - Кит не еврей, но три дня скрывал в своем чреве еврея без прописки. С корнем!
      - Слушаюсь.
      Через два часа все было кончено. В Берлинском зоологическом саду не осталось ни одного животного. Профессор обвел сверкающими глазами пустые клетки и с удовлетворением спросил:
      - Все?
      - Все.
      - Отлично. А это?
      Профессор наклонился к одному из бравых штурмовиков и, надев очки, стал внимательно всматриваться в какую-то точку на его воротничке.
      - А это что?
      - Это клоп-с... Прикажете вырвать с корнем?
      Профессор побагровел.
      - Вы, кажется, забываете, - воскликнул он патетическим голосом, - что в жилах этого благородного животного течет чисто арийская кровь! Оставить. Посадить в лучшей клетке. Поить. Кормить. Одевать. Обувать. На казенный счет. Мы должны поощрять всех, в ком течет чисто арийская кровь.
      Ура!
      1934
      КРАСКИ ГЕББЕЛЬСА
      Фашистский журналист Людвиг Хамке вошел в кабинет министра пропаганды Геббельса и робко остановился у двери. Геббельс посмотрел на него глазами удава и хрипло спросил:
      - Ну? Принес?
      Людвиг Хамке суетливо поклонился:
      - Так точно. Принес.
      - Давай сюда.
      Людвиг Хамке подошел на цыпочках и положил на стол рукопись. Геббельс покосился на Хамке и брезгливо потянул к себе исписанные листки.
      - Ну-с, посмотрим, что ты там нацарапал, Хамке! Небось опять такая же ерунда, как и вчера? Смотри у меня, Хамке! Я не посмотрю на то, что ты ариец.
      - Никак нет, - прошептал Хамке, бледнея. - Как можно-с? Останетесь довольны-с. Все в лучшем виде изобразил. Не жалея, можно сказать, красок.
      - Плевал я на твои краски! Мне важны не краски, а факты. Факты есть?
      - Так точно-с.
      - А где брал?
      - Известно где... сам, - скромно потупился Хамке. - Собственноручно, так сказать... Плод, так сказать, личного вдохновения. Я, можно сказать, работаю для фашистской пропаганды, не жалея пальцев. Смотрите, какие у меня стали пальцы. Были как сосиски, а стали тоньше макарон. Высасываю, высасываю. Этак никаких пальцев не хватит.
      - Ну и дурак. Если пальцев не хватает, с потолка бери.
      - Помилте... Какой же у меня потолок? Я с него уже второй год все беру и беру... Уж почти никакого потолка и не осталось... Так только, одна видимость, а не потолок.
      - Ну, хватит. Некогда мне с тобой тут разводить теорию брехни. Посмотрим, что ты тут навысасывал...
      Геббельс углубился в рукопись Хамке, и вдруг глаза его налились кровью.
      - Ба-а-лван! - закричал он. - Разве так пишут?
      - А что?
      - А вот то, смотри, что ты пишешь. Ты пишешь: "Германское информбюро сообщает, что во время боев на южном участке Восточного фронта германские пехотинцы натолкнулись на огонь советских пулеметчиков, прикованных к своим пулеметам". Это что такое?
      - Это... брехня.
      - Я сам знаю, что брехня. Но какая брехня? Бездарная брехня. Старая брехня. А нам нужна брехня вдохновенная, сенсационная, новая брехня. Бери карандаш, я тебе сейчас продиктую. Пиши: "Натолкнулись на огонь зарытых в земле большевистских пулеметчиков. Советские солдаты стояли в вырытых ямах, заваленные землей до плеч. Свободны были только руки, чтобы стрелять. Некоторые из взятых в плен, отрытые германскими солдатами, сообщили, что их принуждали выкапывать в земле ямы и затем прыгать в них, а коммунисты собственными руками утрамбовывали вокруг них землю". Точка. Все. Понятно?
      - Вы - гений! - воскликнул Хамке.
      - Ну уж и гений, - скромно улыбнулся Геббельс. - Просто небольшой уголовный стаж, отсутствие совести и присутствие нахальства. Главное, Хамке, как надо врать? Врать надо самозабвенно, вдохновенно, беспардонно. И побольше фактов, побольше конкретности. Дураков еще на свете много. На то вся ставка. Ну что у тебя там дальше?..
      И Геббельс углубился в рукопись.
      Через час фашистский журналист Людвиг Хамке выходил из кабинета Геббельса, держа в руках листки выправленной "информации". Его глаза сияли и губы шептали подобострастно:
      - Н-да-с... Геббельс... Вот это да! Вот это врет! И откуда только такой талант у человека? Уму непостижимо!
      1941
      ДУРНЫЕ СНЫ
      Швейцарская газета "Националь цейтунг" сообщает, что германские власти запретили редакторам газет и журналов при оценке войны на Востоке делать какие-либо исторические сравнения. Категорически запрещено сравнивать в какой бы то ни было связи эту войну с походом Наполеона на Россию. Вместе с тем администрации театров предложено снять с репертуара спектакли, в которых фигурирует Наполеон.
      Что ж, картина вполне ясная. В медицине это называется мания преследования. Нетрудно себе представить Гитлера в роли сумасшедшего.
      Спит Гитлер плохо. Просыпается желтый, опухший, со вкусом жеваной резины во рту. Просыпается и нервно звонит:
      - Позвать Геббельса!
      Входит Геббельс:
      - Изволили звать?
      - Изволил.
      - Что прикажете?
      - Ты что ж это себе позволяешь, любезнейший? - строго говорит Гитлер.
      - В каком смысле? - робко спрашивает Геббельс.
      - А вот я тебе сейчас скажу, в каком. Ты у меня кто?
      - Министр пропаганды-с.
      - Гм... Какой же ты министр пропаганды, когда у тебя даже снов порядочных нету?!
      - Снов?
      - Ну да, снов. Опять мне всю ночь мерзкие сны показывали.
      - То есть в каком, так сказать, смысле?
      - А в таком самом! Опять мне всю ночь Наполеон снился, будь он трижды проклят. Что ж это такое, любезнейший? Если у тебя самому фюреру такие паскудные сны снятся, то можно себе представить, какая дрянь снится каждую ночь обыкновенному рядовому немцу.
      - Помилуйте! Но при чем же здесь я?
      - Тебе подчиняются все зрелища?
      - Подчиняются.
      - А сон, по-твоему, что такое?
      - Не могу знать.
      - Ну и дурак! Сон видят?
      - Так точно! Видят.
      - Раз сон видят, - значит, он зрелище?
      - Так точно. Зрелище.
      - Ну вот и выходит, что ты не можешь для своего фюрера даже зрелище приличное организовать. Тьфу!
      - Виноват.
      - То-то! "Виноват". Смотри у меня. Еще один раз увижу во сне Наполеона - шлепну на месте. Будешь у меня знать. И вообще что это за безобразие: всюду, куда ни посмотришь, исторические параллели. Пошел вчера в театр, думал малость развлечься, - и что же идет в театре?
      - А что-о? - побледнел Геббельс.
      - А то самое. Пьеска.
      - Так точно... Очень веселое произведение-с...
      - Веселое? А кто там участвует? Наполеон там участвует. Понимаешь?
      - Н... никак нет.
      - Не понимаешь? Я тебе говорю немецким языком! На-по-ле-он. Разве это допустимо? Немецкий зритель видит на сцене Наполеона, и ему в голову лезут всякие вредные мысли: дескать, поход на Россию, разгром, бегство... Некрасиво!
      - Так точно. Немедленно прикажу снять с репертуара.
      - Давно пора. А автора расстреляй!
      - Он уже умер.
      - Жалко. А наука проходит по твоему министерству?
      - Так точно. По моему-с. А что?
      - Так что же ты, сук-кин сын, позволяешь у себя в учебниках писать?
      - А что-с?
      - Смотри, негодяй!
      Гитлер открыл хрестоматию:
      - Видишь?
      - Где-с?
      - А здесь. Читай: что написано?
      - Написано: "Четыре времени года: весна, лето, осень и зима".
      - Зима? - подозрительно посмотрел Гитлер на Геббельса.
      - Так точно-с... зима... А что, разве...
      - Идиот! Немецкий мальчик посмотрит в хрестоматию, увидит слово "зима", и ему в голову полезут всякие вредные мысли: дескать, Наполеон, поход в Россию, поражение и так далее... некрасиво! Так?
      - Так точно.
      - Прикажи выбросить.
      - Кого-с?
      - Зиму. Пусть пишут не "четыре времени года", а "три времени года". Благонадежным немцам совершенно достаточно трех времен года: весна, лето и осень. Просто, но мило. А зима - совершенно лишнее. Убрать!
      - Слушаюсь.
      - Ступай. Да, подожди. И еще, это самое... Распорядись, чтобы сны немецкому населению показывали более приятные. А то все убитые да убитые... три миллиона убитых. Некрасиво! Это может навести немецкое население на дурные мысли... А я этого терпеть не могу.
      - Слушаюсь.
      Оставшись один, Гитлер на цыпочках подкрался к книжному шкафу, достал том энциклопедического словаря на букву "Н", нашел статью "Наполеон", вырвал ее и с наслаждением бросил в камин. Глаза его дико блуждали.
      1941
      ЗЕРКАЛО, ИЛИ НОВОГОДНИЕ ГАДАНИЯ
      В НОВОЙ ИМПЕРСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ
      Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Старый, 1941 год, положив в свой мешок шесть миллионов убитых, раненых и пленных немцев, собирался в путь.
      Стрелка часов показывала без четверти двенадцать. Гитлер бегал по своему кабинету в новой имперской канцелярии и нервно размахивал руками.
      - Под Ленинградом бьют, - бормотал он, - под Москвой бьют, под Волоколамском бьют, под Калинином бьют, под Ростовом бьют, под Можайском бьют... Доннер-веттер!.. Адъютант!
      Вошел адъютант.
      Гитлер остановился перед ним в позе Наполеона и отрывисто бросил:
      - Где не бьют?
      - Не могу знать.
      - Болван!
      - Слушаюсь.
      - Ступай!
      - Так точно.
      Гитлер поерошил волосы, вытер со лба холодный пот и снова забегал по кабинету.
      - Под Тулой двадцать тысяч, - нервно забормотал он, - под Калинином восемьдесят тысяч!.. Доннер-веттер!.. Адъютант!
      Вошел адъютант.
      - Гадать!
      - Чего-с!
      - Я говорю: желаю гадать. Я верю в свою звезду. Я должен написать своим непобедимым войскам новогодний приказ. Я должен приоткрыть своему народу завесу будущего. Понятно?
      - Так точно!
      - Приготовить все для новогоднего гадания. Желаю гадать, как древний грек: по внутренностям животных. Принести молодого теленка и вспороть ему живот. Ну?
      - Никак нет.
      - Чего никак нет?
      - Теленка никак нет.
      - Что? В Берлине нет теленка?
      - Так точно. Помилуйте! Где же его взять, теленка?
      - Болван! Тогда волоки сюда быка, корову, свинью, барана... Ну? Чего ж ты стоишь с глупой улыбкой? Нету, что ли?
      - Так точно. Нету.
      - Гм... Может быть, козы есть?
      - И коз нету.
      - Так. Неприятно. Ну, в таком случае я буду гадать на чем-нибудь другом. Буду гадать не как древний грек, а как древний славянин. Черт с ним! Не важно. Тащи сюда курицу и зерно. Будем кормить курицу счетным зерном.
      - Помилуйте! Вашсиясь... - плаксиво сказал адъютант. - Откуда же у нас куры? Откуда же у нас зерно? Ни одной курицы, ни одного зернышка!
      - А Украина?
      - Все потребили.
      - Кто потребил?
      - Доблестная германская армия.
      - Негодяи! Только и знают, что жрать да жрать! Не напасешься... Скверно. Ну, ничего не поделаешь, в таком случае не буду гадать, как древний славянин, а лучше буду гадать, как древний француз: на кофейной гуще. Давай сюда кофейную гущу. Ну? Чего ж ты стоишь? Гущи нет, что ли?
      - Так точно. То есть никак нет. Гуща есть, только кофею нет.
      - Дурак!
      - Слушаюсь.
      - Совершенно нет кофею?
      - Ни зернышка.
      - Так-с! Печально. Ну, да ничего не поделаешь. В таком случае не буду гадать, как древний француз, а буду лучше гадать, как древний... как древний... Уж и не знаю, что и придумать... Не знаешь, как еще можно гадать?
      - Можно еще гадать на картах, - робко сказал адъютант.
      Лицо Гитлера побагровело.
      - На картах?! - закричал он. - На каких картах? Может быть, на топографических? На военных? Мерси. Я уже гадал. Пошел вон, мерзавец!
      - Слушаюсь.
      - Постой! А на чем еще можно гадать?
      - Не могу знать.
      - А ты подумай.
      Адъютант наморщил лоб и стал думать. Думал долго-Наконец нерешительно переступил с ноги на ногу.
      - Можно еще гадать... Только не знаю, стоит ли...
      - Говори!
      - Можно еще гадать на зеркале.
      - На зеркале? Очень хорошо. Зеркало. Мне это даже нравится. В этом есть что-то древнеарийское.
      - Только... не советую... Потому что зеркало, оно... Как бы это сказать...
      - Молчать! Неси сюда зеркало. Приказываю!
      Через минуту на столе Гитлера стояло зеркало. По бокам его горели две свечи. Стрелки часов показывали без одной минуты двенадцать. Гитлер сел к столу и осторожно заглянул в зеркало. И в следующую секунду раздался его отчаянный, душераздирающий вопль.
      Адъютант бросился к Гитлеру. Фюрер лежал в глубоком обмороке. Адъютант осторожно потер ему уши. Гитлер открыл глаза и простонал:
      - Доннер-веттер! Мерзавец! Я тебя просил принести зеркало, а ты мне подсунул какую-то отвратительную, сумасшедшую рожу. Убери сейчас же!..
      Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Часы пробили двенадцать. Дверь новой имперской канцелярии отворилась. На пороге гитлеровского кабинета стоял малютка - новый, 1942 год. Он держал под мышкой большой гроб.
      Мороз, как говорится в таких случаях, крепчал.
      1942
      НЕКРОЛОГ
      Преступный мир понес невознаградимую утрату. Мировую шпану постигло тяжкое горе. Ушел величайший жулик двадцатого века, негодяй, душегуб и предатель, основоположник итальянского фашизма, верный ученик и последователь Иуды Искариотского, друг и соратник Адольфа Гитлера, мастер провокаций и прогрессивный паралитик Бенито Муссолини.
      За двадцать один год своего владычества в Италии Беня покрыл себя неувядаемой славой. Вся многовековая история мировых неудачников бледнеет перед камуфлетами и крахами, постигшими Беню на сравнительно небольшом отрезке времени. Задумав возродить великую Римскую империю, Беня стал энергично прививать себе манеры древнего римлянина: подымал для приветствия руку, брился мечом, время от времени произносил речи с балкона венецианского дворца в Риме.
      Однако, не обладая особым политическим тактом и твердыми познаниями в географии и истории, пылкий Бенито впал в роковую ошибку. Черты древнего римлянина привить-то он себе привил, но впопыхах эти черты оказались чертами римлянина времени упадка. С этой роковой минуты все и покатилось.
      Пользуясь общим замешательством, Беня нахватал себе колоний: Абиссинию, Триполитанию, Ливию, Албанию. Он уже подумывал о Египте, Тунисе и Алжире. Но тут вступили в свои права черты упадка. В Абиссинии Беня жестоко засыпался, и его крепко поколотили. Поколотили Беню также и в Египте, Ливии, Триполитании, Тунисе, Алжире. И очень крепко попало ему в России, куда его берсальеры, по милости Адольфа Гитлера, попали и пропали...
      Покойник обладал нежным, лирическим характером: во время своего пребывания у власти он нахапал у итальянского народа не один десяток миллионов лир, что и дало повод благодарным итальянцам сложить в честь дучо прелестную канцонетту, которая начиналась так:
      Мы стараньями Бенитки
      Все ограблены до нитки.
      Для поправления пошатнувшихся делишек Беня поступил в услужение к Адольфу Гитлеру. Но служба у Адьки не дала Бене никакого удовлетворения. Работать приходилось на своих харчах, и зачастую бедный Бенчик принужден был подставлять свою морду под удары, предназначенные его хозяину. Так, например, на Волге Беня потерял все легионы своих древнеримских макаронщиков, после чего, обращаясь к Адьке и не будучи слишком силен в истории, воскликнул:
      - Вар, Вар, отдай мне мои легионы!
      На что нервный Адя отвечал:
      - Плевал я на твои легионы. У меня и своих лупят и в хвост и в гриву...
      Кончилось все это тем, что Беня вынужден был уйти в мир иной. Как говорится, собаке собачья смерть!
      1943
      РАЗГРОММЕЛЬ
      Когда генерал Паулюс сидел в волжском мешке, фюрер прислал ему на самолете фельдмаршальский жезл и дубовые веточки к ордену.
      Новопредставленный, то есть, простите, новоиспеченный, фельдмаршал только этого и ждал. Он тотчас привязал к маршальскому жезлу носовой платочек и заметил:
      - Ну, братцы, все в порядке. Только что фюрер дал мне, так сказать, дуба. Теперь, я думаю, и мы все со спокойной совестью дадим дуба.
      После чего бодро сдался сам и сдал своих вшивых фрицев доблестной Красной Армии.
      За сей подвиг история наградила фельдмаршала новой фамилией:
      Пропаулюс.
      Примерно такая же штучка произошла с другим немецким генералом Роммелем.
      Когда генерал Роммель сидел в африканском мешке, фюрер прислал ему на самолете фельдмаршальский жезл и дубовые веточки.
      "Эге, - подумал сообразительный вояка, - жезл! Дубовые веточки!.. Знаем мы эти штучки! Ученые!.."
      Новопредставленный фельдмаршал подозвал генерала Арнима и сказал ему развязно:
      - Вот что, коллега. Такая картинка... Хайль Гитлер! Только что мне из Берлина прислали, как бы это выразиться, в некотором роде фельдмаршальский жезл и, знаете ли, дали немножко дуба. Так уж вы, будьте столь любезны, возьмите этого дуба и подержите на минуточку жезл, а я сию секунду приду. Мне надо смотаться на одну минуточку...
      С этими словами хитрый фельдмаршал сунул в руки оторопевшего коллеги Арнима жезл из дуба, сел на транспортный самолет и рванул из мешка на Балканы, подальше от греха.
      После чего генерал Арним рассудительно привязал к жезлу носовой платок и, не теряя драгоценного времечка, сдался в плен вместе со всеми своими вшивыми фрицами и макаронщиками.
      За сей подвиг история наградила фельдмаршала Роммеля фамилией Разгроммель.
      Так теперь и будут именоваться: Пропаулюс-Волжский и Разгроммель-Африканский.
      Одним словом, как сказано у Чехова: "А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища - страшное дело!"
      Мало сказать - жарища. Не жарища, а пожар в сумасшедшем доме. Положительно африканское солнце в тесном взаимодействии с воздушными, наземными и морскими силами наших доблестных союзников окончательно размягчило мозги Гитлера и Муссолини, и до сих пор, впрочем, не отличавшиеся особенной твердостью.
      В самом деле.
      Гитлера бьют по морде с двух сторон - с востока и юга. Гитлер трещит по всем швам, и все же накануне своей капитуляции в Африке - он, как сообщают зарубежные газеты, приказывает высечь статую победы для установки ее на Триумфальной арке при въезде в... Каир.
      Муссолини потерял все свои колонии и почти все свои войска, он довел Италию до положения крошечной, третьестепенной странишки и при этом устраивает "День империи" и велит выбить медаль "В честь завоевания Египта".
      И что же получилось?
      Высекли не статую, а высекли Гитлера.
      Выбили не медаль, выбили Муссолини из Африки.
      Причем высекли крепко и выбили тоже крепко - навсегда.
      Вот тебе и непобедимая ось!
      Как говорят в таких случаях украинцы: ось тоби дуля!
      Впрочем, это еще цветочки, ягодки впереди. После африканской лихорадки, надо надеяться, фашистская банда испробует все прелести сицилийской холеры.
      1943
      НЕВРАСТЕНИК-БОДРЯК
      Только теперь стало совершенно ясно, что Гитлер не просто неврастеник. Он - неврастеник-оптимист. Или, выражаясь научно, псих-бодряк.
      - Мой фюрер!
      - В чем дело? Почему у вас такой смущенный вид?
      - Я даже не знаю, как сказать...
      - Ну-ну!.. Смелее! Что у вас там стряслось? Докладывайте!
      - Как бы это выразиться... Наши войска, так сказать, немножко отступили.
      - Вот как? Это любопытно. И сильно отступили?
      - Н-не особенно сильно... Хотя, собственно говоря, порядочно.
      - А именно?
      - От Волги к Днепру.
      - Ну и что же?
      - Ну и, так сказать, ничего ж. Неприятно.
      - Что неприятно?
      - Неприятно, что отступили.
      - Как!! Это вы называете неприятностью?
      - Приятного мало.
      - Наоборот. Совершенно наоборот. Вы говорите - от Волги к Днепру? И прекрасно. Пре-крас-но! Я очень рад. Это именно то, о чем я мечтал всю жизнь. Помилуйте, да ведь это же колоссальный военный успех! Почти триумф!
      - Да, но...
      - Никаких "но", дорогой мой! Прикиньте. От Волги до Днепра сколько километров?
      - Да что ж... По самым скромным подсчетам, километров шестьсот.
      - А не больше?
      - Не думаю.
      - Жалко.
      - Виноват, мой фюрер... Я не совсем расслышал. Вы, кажется, что-то изволили сказать?
      - Я изволил сказать: жалко. Жалко, что шестьсот, а не семьсот или даже не восемьсот. Ведь это что значит? Это значит, что наши коммуникации сократились на шестьсот километров. Вы подумайте только. Раньше нам приходилось возить снаряды, продовольствие, войска, танки, пушки бог знает куда. К черту на кулички. Куда-то на Волгу. Вы знаете, сколько мне стоили одни железнодорожные билеты? Ужас! А теперь - будьте любезны. Доехали до Днепра - тут тебе и фронт. И ни на какую Волгу таскаться не надо. Нет, вы меня положительно обрадовали. Счастливейший день в моей жизни! Ха-ха-ха! Ха-ха, ха-ха, ха-ха! Имею честь! Хо-хо-хо! Прямо именины! Хе-хе!
      - Мой фюрер! Беда!
      - Где беда? Что беда? Почему беда? Хе-хе-хе! Ой, только не пугайте меня! А то я сильно нервный. Хо-хо-хо! Ну-с, рассказывайте, какая такая приключилась беда?
      - Кавказ...
      - Что Кавказ?
      - Нас выгнали с Кавказа.
      - Ой, боже мой, какие страсти-мордасти! Вбежал как сумасшедший. Лицо бледное. Губы трясутся. Я даже в первую минуту испугался. Думал, бог знает что случилось. Может быть, думаю, водопровод... хе-хе... испортился. А вы Кавказ потеряли! Ну и слава богу, что потеряли. Очень он мне нужен. Да ну его к черту! Куда ни ткнешься - горы.
      - Да, но нефть...
      - Что "нефть"?
      - Мы потеряли нефть.
      - И прекрасно сделали, что потеряли. Во-первых, ее на Кавказе много. Куда ее девать?
      - Как куда? Вывозить!
      - За шесть тысяч километров? Нет уж, мерси. Пускай русские сами вывозят. Тут, батенька, на одних железнодорожных билетах можно в трубу вылететь. А во-вторых, коммуникации. Шутка ли сказать - каждый день переться воевать куда-то на Кавказ! Нет, положительно я очень, очень доволен, что мы наконец развязались с этим Кавказом. А что касается курортов, то уверяю вас, что в Крыму курорты гораздо лучше, а главное - ближе.
      - Да, но дело в том, что, так сказать, и Крым... Гм...
      - Потеряли?
      - Вот именно.
      - Слава тебе господи! Слава тебе господи! Вы меня окрыляете. Прямо-таки гора с плеч. Ух! Нет, в этой войне нам положительно везет. Без ложной скромности могу сказать, что я таки здорово поработал в деле сокращения коммуникаций. Так, значит, вы говорите, что и Крым ухнул? Ну, спасибо вам за приятные известия. Просто праздник на душе. Хочется петь и смеяться. Ха-ха-ха!