Американец молчал как истукан.
      - Мистер Смит, - сказал я задушевно, - товарищ Смит... Ну хоть теперь, когда мы уже все осмотрели, скажите искренне и чистосердечно свое мнение о нашей выставке.
      Американец поправил роговые очки.
      - Замечательная выставка! Спорить не буду. Но это все показное. Это все - пышная витрина магазина, в котором ничего нет. Я уверен, что девяносто девять процентов посетителей вашей хваленой выставки под пиджаками не имеют даже рубах.
      - О! - воскликнул я.
      - Хотите пари?
      - Хочу.
      - Тысяча фунтов против одного!
      - Есть. Эй, молодой человек! Будьте любезны. На одну минутку. Десять фунтов хотите заработать? Хотите? Отлично! Снимите пиджак. Да не стесняйтесь, чудак вы, снимайте. Здесь дам поблизости нет.
      Американец ехидно улыбался.
      Молодой человек застенчиво снял пиджак.
      - Прошу убедиться - великолепная егерская рубаха.
      - Это единичный случай, - тупо сказал американец.
      - Ах, единичный случай? Хорошо. Папаша! Дядя! Как вас там? Будьте любезны, снимите пиджак. Да не стесняйтесь, папуля. Червонец заработаете. Прошу убедиться. Рубаха. Не стану, конечно, уверять, что она батистовая, но что из хорошего домашнего полотна, так это факт. Спасибо, папуля, за мной червонец.
      - Это не факт.
      - Великолепно! Возьмем третьего. Эй, снимите пиджак! Не стесняйтесь! Здесь все свои люди. Вот чудак! Червонец заработаете!
      Молодой человек испуганно покраснел и пытался улизнуть. Американец злорадно улыбнулся:
      - Э, нет, подождите, снимайте пиджак!
      Я схватил молодого человека за шиворот и стащил с него пиджак.
      О, ужас! На молодом человеке не было рубахи.
      - Ага! - закричал американец. - Я же был уверен. Я говорил!
      Разъяренный молодой человек закрылся пиджаком и смущенно пробормотал:
      - Это ошен нэкарашо - так поступайт с заграничным гостем. Я буду жаловатьця нах дейтче миссия...
      Американец был убит. Он выложил, по крайней мере, полфунта фунтов и исчез.
      Я расплатился с потерпевшими и, весело насвистывая, пошел жертвовать на Воздушный флот.
      1923
      ГАЛЕРЕЯ ВЫСТАВОЧНЫХ ПОСЕТИТЕЛЕЙ
      Руки глубоко засунуты в карманы штанов. На носу старомодное пенсне. Толстая нижняя губа выпячена. Говорит в нос. Рыжий.
      - Ну-с! Где же ваша хваленая Всероссийская сельскохозяйственная выставка?
      - Да вот же, вокруг. Она и есть.
      - Н-не вижу.
      - Не видите? Но павильоны, экспонаты, посетители... Арка главного входа опять же...
      - Да, но я не вижу выставки. Выс-тав-ки самой не вижу!
      - Помилуйте, да это же выставка и есть! Вокруг.
      - Вот это? Вокруг? Выставка? Это вы называете выставкой? Ну, знаете...
      - А что такое?
      - Ничего, ничего... Не стану спорить... Конечно... Может быть, это и выставка... Но только не так, как я себе представлял, молодой человек, эту выставку!
      - Вы меня удивляете. Ведь налицо имеются павильоны и экспонаты. Не станете же вы отрицать...
      - Бога ради, я ничего не отрицаю! Нечто вроде павильонов я действительно вижу, но есть ли в вышеупомянутых павильонах экспонаты? Это ба-а-льшой вопрос!
      - Как вопрос? Позвольте! Мы можем войти в любой павильон. Прошу убедиться. Вот вам и экспонаты.
      - Где?
      - Да вот же. Стоят. Видите?
      - Не вижу. Лошадей действительно вижу, а экспонатов не вижу.
      - Так это же и есть экспонаты.
      - Лошади? Экспонаты?
      - Да, экспонаты.
      - Может быть... может быть... У каждого свой взгляд на вещи. По-вашему, пожалуй, этот автомобиль тоже экспонат?
      - Экспонат.
      - Ах, так... Ну конечно... В таком случае... Не смею сомневаться. Но только не так я представлял себе эту хваленую выставку! Что ж, по-вашему, этот человек с сигарой тоже экспонат?
      - Нет, он не экспонат. Он экспонент.
      - Ах, простите, простите! Экспонент. Не стану спорить. Значит, автомобиль - экспонат, а господин - экспонент?
      - Да.
      - Так, так... Выставка, значит? А не будете ли вы добры мне объяснить, что же это у вас здесь натыкано?
      - Это показательный огород. Картофель, помидоры.
      - Ага! Это, значит, как же - экспонаты или экспоненты?
      - Экспонаты.
      - И картофель - экспонат, и помидоры - экспонаты? Превосходно! О-ча-ро-ва-тельная выставка! Бла-го-дарю, не ожидал...
      - Подождите. Куда же вы уходите? Вы еще не видали и сотой части. Я сейчас вам покажу лесной павильон, мелиорационную систему, показательный колхо... Подождите. Не уходите... Ушел, проклятый!
      И напрасно вы будете его удерживать. Скептик непоколебим. Все равно он будет вечером пить чай у знакомой старой генеральши и говорить:
      - Понимаете, Глафира Петровна, такое большевики устроили... такое... Построили павильоны. Понаставили лошадей, автомобилей. Понатыкали какие-то подозрительные овощи. Гуляют иностранцы. "Это, говорят, экспоненты, а то, извольте видеть, экспонаты". Прррродают билеты! И уверяют, что это все Всероссийская сельскохозяйственная выставка! И чего только Европа смотрит? Не понимаю... Ужас-с!
      1923
      НЕИСПРАВИМЫЙ
      - Ну-с, что вы скажете теперь, милостивый государь? - весело воскликнул я, врываясь в затхлый кабинет Тупягина.
      - А что такое? - кисло поморщился Тупягин, поджав тонкие лиловые губы.
      Я выдержал блестящую паузу и, заранее предвкушая эффектное изумление Тупягина, небрежно бросил:
      - Звонкая монета. Выпущена Советским правительством.
      - Ерунда! - сказал Тупягин.
      - Но сегодняшний номер газеты... На первой странице...
      Я ткнул Тупягину газету. Тупягин лениво скользнул глазом по очерченному синим карандашом месту и сказал:
      - Брешут! Очки втирают! Погубили Россию, а теперь баки забивают.
      - Это кто Россию погубил?
      - Большевики ваши погубили. Чувствуют, что их песенка спета, и морочат доверчивых людей. Могу вас уверить, что не пройдет каких-нибудь двух недель, как все ваши совнаркомы полетят кувырком вместе с вашей мифической звонкой монетой!
      - Тупягин... Ха-ха... Вы меня просто удивляете! Ведь совершенно то же самое вы утверждали два года назад.
      - Я своих мнений не меняю-с! Тогда утверждал и теперь утверждаю. Ваша звонкая монета - брехня.
      - Ах, так! А это, по-вашему, тоже брехня?! - воскликнул я, вынимая из кармана новенький двугривенный.
      Тупягин вскользь посмотрел на двугривенный, сиявший в моих пальцах, и пожал плечами.
      - Обыкновенный николаевский двугривенный... Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году...
      - Да, Тупягин, видите: вместо орла - ненавистные вам серп и молот и надпись: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".
      - Ерунда! Приклеили!
      Я заскрежетал зубами.
      - Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? - Я вытащил из кармана казначейский билет. - Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!
      - Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.
      Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:
      - Тупягин... Какие же деньги в таком случае вы признаете?
      - Ро-ма-нов-ски-е! - скрипнул Тупягин. - Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.
      - Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? - сказал я, ласково улыбаясь. Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?
      - Зеркало, - с удивлением сказал Тупягин.
      - Зеркало. Но оно мне не нравится.
      Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.
      - Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.
      Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.
      - Надеюсь, - ласково сказал я, - что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли, Тупягин? Лучше я вам просто заплачу пятьсот рублей наличными за организацию уюта в вашей мрачной холостяцкой берлоге - и дело с концом.
      - Как угодно, - сухо сказал Тупягин.
      - Потрудитесь получить, - сказал я, протягивая Тупягину романовскую пятисотку.
      - Вы что, издеваетесь надо мной?
      - Какое уж тут может быть издевательство, - грустно сказал я, - умел уют старому холостому другу устраивать - умей и денежки за это платить. И не какие-нибудь советские... паршивые... фигли-мигли. А настоящие, романовские, так сказать.
      - Надеюсь, вы шутите?.. - хрипло прошептал Тупягин.
      - Какие уж тут шутки!.. До свидания, Тупягин... Мебель советскую покупайте на Сухаревке. Там, знаете ли, дешевле и хуже. И все-таки не в каком-нибудь гнусном большевистском государственном тресте.
      1924
      ГЛАВ-ПОЛИТ-БОГОСЛУЖЕНИЕ
      Конотопский уисполком по
      договору от 23 июля 1922 года с
      общиной верующих поселка при ст.
      Бахмач передал последней в
      бессрочное пользование богослужебное
      здание, выстроенное на полосе
      железнодорожного отчуждения и
      пристроенное к принадлежащему
      Западной железной дороге зданию, в
      коем помещается железнодорожная
      школа.
      ...Окна церкви выходят в
      школу...
      Из судебной переписки
      Отец дьякон бахмачской церкви, выходящей окнами в школу, в конце концов не вытерпел, надрызгался с самого утра в день Параскевы Пятницы и, пьяный как зонтик, прибыл к исполнению служебных обязанностей в алтарь.
      - Отец дьякон! - ахнул настоятель. - Ведь это что же такое. Да вы гляньте на себя в зеркало: вы сами на себя не похожи!
      - Не могу больше, отец настоятель! - взвыл отец дьякон. - Замучили, окаянные. Ведь это никаких нервов не хва-хва-хва-тит! Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту...
      Дьякон зарыдал, и крупные как горох слезы поползли по его носу.
      - Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: "Религия есть опиум для народа". Тьфу! Дьявольское наваждение. Ведь это ж... ик... до чего ж доходит?.. И сам не заметишь, как в кам... Ком-мун-нисти-ческую партию уверуешь! Был дьякон - и ау, нету дьякона! "Где, - спросят добрые люди, - наш милый дьякон?" А он, дьякон... он в аду... в гигиене огненной!..
      - В геенне, - поправил отец настоятель.
      - Один черт, - отчаянно молвил отец дьякон, криво влезая в стихарь. Одолел меня бес!
      - Много вы пьете, - осторожно намекнул отец настоятель, - оттого вам и мерещится.
      - А это мерещится? - злобно вопросил отец дьякон.
      Владыкой мира будет труд!
      донеслось через открытое окно соседнего помещения.
      - Эх! - вздохнул дьякон и пророкотал: - Благослови, владыка!
      - Пролетарию нечего терять, кроме его оков!
      - Всегда, ныне, и присно, и во веки веков, - подтвердил отец настоятель, осеняя себя крестным знамением.
      - Аминь! - согласился хор.
      Урок политграмоты кончился мощным пением "Интернационала" и ектении:
      Весь мир насилья мы разрушим до основанья! А затем...
      - Мир всем! - благодушно пропел настоятель.
      - Замучили долгогривые, - захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка. - Я - слово, а они - десять...
      - Я их перешибу, - похвастался учитель языка и приказал: - Читай, Клюкин, басню.
      Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:
      Попрыгунья-стрекоза
      Лето красное пропела.
      Оглянуться не успела...
      - Яко спаса родила! - грянул хор в церкви.
      В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.
      Первый ученик Клюкин заплакал в классе, а в алтаре заплакал отец настоятель.
      - Ну их в болото! - ошеломленно хихикая, молвил учитель. - Довольно, Клюкин, садись. Пять с плюсом!
      Отец настоятель вышел на амвон и опечалил прихожан сообщением:
      - Отец дьякон заболел внезапно и... того... богослужить не может.
      Скоропостижно заболевший отец дьякон лежал в приделе алтаря и бормотал в бреду:
      - Благочестив... самодержавнейшему государю наше... Замучили, проклятые!..
      - Тиш-ша вы! - шипел отец настоятель. - Услышит кто-нибудь - беда будет...
      - Плевать... - бормотал дьякон. - Мне нечего терять... ик... кроме оков!..
      - Аминь! - пропел хор.
      1924
      ЧУДО КООПЕРАЦИИ
      Нарсуд 3-го участка Каширского
      уезда села Иванково признал отцами
      родившегося у гражданки Поляковой
      ребенка - Кузнецова, Титушина,
      Жемарина и Соловьева.
      "Рабочая газета"
      Гражданка Полякова застенчиво подошла к столу народного судьи и аккуратно положила на него небольшой, но чрезвычайно пискливый сверток.
      - Подозрений ни на кого не имеете? - деловито заинтересовался судья.
      - Имею подозрение на Кузнецова.
      - Ага! Гражданин Кузнецов, подойдите.
      На задних скамьях послышалось тяжелое сопение, и белобрысый парень выдвинулся вперед.
      - Есть! - сказал он, угрюмо вздохнув.
      - Гражданин Кузнецов, - строго спросил судья, - признаете?
      - Чего-с?
      - Вещественное доказательство, говорю, признаете? Ребенок ваш?
      - Никак нет. Не мой.
      - Однако гражданка Полякова имеет на вас подозрение. Что вы можете сказать в свое оправдание?
      Кузнецов переступил с ноги на ногу и мрачно заметил:
      - Подозрение признаю... А ребенка - никак нет... Не признаю.
      - Значит, вы утверждаете, что между вами и гражданкой Поляковой ничего не происходило?
      - Так точно, происходило.
      - Ага! Раз между вами и гражданкой Поляковой... происходило, значит, ребенок ваш?
      - Никак нет, не мой.
      - Вы меня удивляете, гражданин Кузнецов, - сказал судья, вытирая вспотевший лоб. - Если это не ваш ребенок, так чей же он?
      Кузнецов глотнул воздух и с трудом выдавил из себя:
      - Не иначе как Титушина.
      - А-а-а! Гражданин Титушин, подойдите сюда. Между вами и гражданкой Поляковой что-нибудь происходило?
      - Происходило, - робко сказал Титушин. - А ребенок не мой.
      - Подозрение ни на кого не имеете?
      - Имею. На Жемарина.
      - Гражданин Жемарин! Происходило?
      - Происходило.
      - Признаете?
      - Не признаю. Имею подозрение на Соловьева.
      Судья залпом выпил стакан воды.
      - Соловьев!
      - Есть.
      - Происходило?
      - Происходило.
      - Признаете?
      - Не признаю.
      - Подозрений ни на кого не имеете?
      - Имею.
      - На кого?
      - На Кузнецова.
      - Гражданин Кузнецов!
      - Есть.
      - Ах, это вы, Кузнецов... Я уже вас, кажется, допрашивал?
      - Так точно. Допрашивали. Происходить происходило, а ребенок не мой.
      - Так чей же он, черт возьми?! - захрипел судья, покрываясь разноцветными пятнами и ударяя кулаком по чернильнице. - Моего секретаря он, что ли?
      Секретарь смертельно побледнел и выронил ручку.
      - Происходить происходило, - пролепетал секретарь, - а только ребенок не мой...
      - Хорошо, - воскликнул судья, - в такое случае я знаю, что мне надо делать!
      С этими словами он удалился на совещание.
      И так далее, и так далее, и так далее... Ввиду всего изложенного выше, а также принимая во внимание существующие законоположения о кооперации, признать вышеупомянутого младенца мужского пола ко-о-пе-ра-тив-ным, а граждан Кузнецова, Титушина, Жемарина, Соловьева и секретаря Гелиотропова членами правления оного кооперативного малютки. Означенных граждан кооператоров обязать своевременно вносить "членский" взнос. Малютке же впредь присваивается кооперативная фамилия Кузтижемсолов и имя - Секретарь.
      Гражданка Полякова застенчиво взяла со стола пискливый кооператив, вежливо поклонилась судье и, сияя большими голубыми глазами, удалилась.
      1924
      ТРИ ДОРОГИ
      Получил рабочий субботнюю получку, вышел с завода и почесал затылок.
      - Маловато! До следующей субботы не обернусь. Просто не знаю, что и делать! Эх!
      Глядь, откуда ни возьмись - субъект.
      Волосы длинные, пальтишко демисезон, поповская шляпа, очки, зонтик под мышкой, бороденка клинышком. Извивается.
      - Вы, кажется, многоуважаемый товарищ, изволили вздохнуть?
      - А что такое? Вздохнул.
      - А вот, я и говорю... То-то и оно... Жалованье маленькое небось?
      - Маленькое, - вздохнул рабочий.
      - Хи-хи! Повышения надо требовать.
      - Легко сказать - требовать. Чай, наша власть? Рабочая. Выходит так, что с себя же и требовать, что ли? Это не годится.
      Волосатый засуетился:
      - Нет, зачем же с себя требовать! Я этого не говорю. Можно и другим путем добиться повышения зарплаты.
      - Каким же путем?
      - Хи-хи!.. А Наркомфин на что? Вы, товарищ, хозяин своей республики. Захотите - можете потребовать: печатай червонцы - и никаких. Бумаги хватит. Раза в два зарплата увеличится.
      Почесал рабочий затылок.
      - Так-то оно так... Зарплата увеличится вдвое, а цены на продукты втрое... Зарплата - втрое, а продукты - впятеро! Пойдет опять бумажная метель... Нет, это не годится.
      Субъект задумался.
      - Ну что ж, не надеетесь на Наркомфин - могу вам порекомендовать другое.
      - А что такое?
      Темная личность близко наклонилась к рабочему - и этаким шепотом:
      - Деревня, товарищ, деревня!
      - Ну?
      - Деревня - она богатая. Мужичок не выдаст. Вы, товарищ, хозяин своей республики. Захотите - налог можно на мужика наложить новый. Вам польза и мужику удовольствие. Хе-хе-хе!.. Зарплата, глядь, повысилась!
      - Гм... - задумчиво сказал рабочий.
      - Да вы, товарищ, не сомневайтесь! Прикажите только налог наложить на мужика. Мы это в два счета... Чик-чик - и зарплата вдвое.
      Почесал рабочий затылок.
      - Не годится. Наложишь на мужика налог - разоришь сельское хозяйство. Разоришь сельское хозяйство - голод будет. Голод будет - перестанет крестьянин покупать городские товары. А для нас это дело неподходящее. У нас с мужиком должна быть смычка.
      А очкастый так и вьется:
      - Напрасно-с, напрасно-с!.. Только два пути и есть. Вы подумайте об этом, товарищ, хорошенько. Вам же добра желаю.
      Усмехнулся рабочий:
      - Значит, как в сказке. Направо пойдешь - в дензнаках увязнешь, с пути собьешься. Налево пойдешь - крестьянское хозяйство разоришь, а затем и фабрики остановятся. Так и этак плохо...
      Тут посмотрел рабочий перед собой и увидел дорогу, на которой же и стоял.
      Эта дорога круто поднималась прямо в гору.
      - Ничего не поделаешь, - сказал рабочий, - хоть и крутая дорога, а придется, видно, по ней идти. Потому - единственная она, дорога-то эта.
      Встревожился волосатый:
      - Вот еще, товарищ, плюньте! Стоит вам затрудняться? Лучше бы уж налог наложили на крестьян, что ли... Или эмиссию увеличили...
      - Провались ты, проклятый! - хмуро сказал рабочий. - Много вас тут, темных личностей, шляется. Спасибо, научил уму-разуму. Теперь-то я твердо знаю, что мне надо делать, по какой дороге идти. Пойду в гору. Подымать производство надо, удешевлять фабрикат, а остальное приложится.
      Пошел рабочий в гору производство подымать, обернулся, а волосатого уже след простыл.
      1924
      ИЗОБРЕТАТЕЛЬНЫЙ БУЗЫКИН
      Наблюдаются случаи, что в
      автоматы Моссельпрома, недавно
      появившиеся в Москве, хулиганы
      бросают царскую монету, пуговицы и
      прочую дрянь.
      Из газет
      Поздней ночью хитрый Саша Бузыкин прокрался к автомату. В руках он держал большую и красивую пуговицу от пальто.
      - Попробуем, что это за штуковина - автомат, - прошептал изобретательный Саша, затаив дыхание.
      Он воровато перекрестился и сунул пуговицу в автомат. Автомат мелодично звякнул. Дрожащими пальцами Саша потянул за ручку, и из простодушного автомата вылезла коробка "Посольских".
      - Мерси, - сказал Саша и отпорол вторую пуговицу.
      Из автомата вылезла вторая коробка.
      - Хи-хи, - обрадовался Саша, - бог троицу любит! Ну-ка!
      Третья пуговица канула в щель, и из предупредительного автомата вылезла третья коробка.
      Саша явно повеселел:
      - Хе-хе! Изба о четырех углах, да и та... спотыкается... А ну-ка, ударим по четвертой!
      Через пять минут на Сашином пальто не было никаких признаков пуговиц, но зато восемь коробок "Посольских" аккуратно столбиком стояли у Сашиных ног.
      - Есть еще порох в пороховницах! - воскликнул Саша, широким жестом спарывая пуговицы с пиджака.
      Пиджачные пуговицы были менее роскошны, чем пуговицы пальто, но тем не менее каждую из них услужливый автомат компенсировал коробкой "Люкс".
      - Тэк-с! Производство повышается.
      Саша наскоро подсчитал коробки и энергично принялся за штаны. За пуговицы со штанов Саша выручил чистоганом десяток коробок "Иры", а кальсоны и рубашка дали ликующему Бузыкину двенадцать пачек "Шутки".
      - А что вы здесь делаете, гражданин? - внезапно раздался карающий голос милиционера.
      ...И побежал Саша Бузыкин, как трепетная лань, роняя по дороге верхнюю, а также и нижнюю одежду, ибо ни одна, даже самая дорогая коробка папирос не могла заменить преступному Саше дешевой, но так необходимой в данный момент пуговицы. И, запутавшись в упавших штанах, Саша отдался в руки правосудия. И, отдавшись в руки правосудия, провел тихую, но бессонную ночь в районе.
      Судили Сашу Бузыкина за хулиганство.
      1925
      ТЯЖЕЛАЯ ЦИФРОМАНИЯ
      Еще недавно так называемая
      статистическая жадность привела к
      тому, что линейные конторы были до
      отказа завалены требованиями разных
      статистических сведений и успевали
      только кое-как состряпать аршинные
      ведомости.
      Нечто аналогичное повторяется
      сейчас у нас в союзной работе.
      Месткомы, безусловно, болеют от
      изобилия требуемых отчетных
      сведений...
      Из письма рабкора
      Председатель месткома распечатал пакет, прочел бумагу и горько заплакал.
      - Что случилось? - участливо заинтересовался секретарь, гладя председателя по голове. - Требуют, что ли?
      - Требуют, - глухо прошептал председатель, - опять требуют, будь они трижды прокляты! Насчет спецодежды.
      Секретарь задрожал, но быстро взял себя в руки и, мужественно прикусив губу, с деланной бодростью воскликнул:
      - Ничего, Миша! Дадим сведения. Не подкачаем. Мужайся.
      - Так ведь мы же еще до сих пор не дали сведений насчет спортивных состязаний, шахматных партий, лекций, увольнений, болезней, опозда...
      - Ерунда! Не падай духом! Волоки сюда счеты. Будем считать. И ребята пусть все тоже считают. Эй, кто там! Казначей! Машинистка! Курьер! Живо! Да гоните сюда всех профуполномоченных. Сведения так сведения. Даешь! Одним духом все сведения дадим!
      - Считайте, черти! Нечего зря груши околачивать! Ну-с, Миша, что они там требуют?
      Председатель заглянул в бумагу.
      - Общее количество единиц спецодежды, полученной за истекшее полугодие. Характер единиц. Число мужских, женских и детских. Число годных. Число негодных. Число несоответствующих. Число соответствующих. Общее число пуговиц. Число черных пуговиц. Число белых пуговиц. Число белых пуго...
      - Ладно! Довольно! Дальше сами знаем: число стираных, число нестираных, число валенок, число неваленок... Мы это все быстро! Валяйте, ребята!
      Работа кипела.
      - Пиши, Миша, записывай. Пятью пять - двадцать пять, шестью двадцать пять - сто пятьдесят да плюс семнадцать, - итого сто шестьдесят семь валенок. Тэк-с! Теперь помножить на десять рукавиц, это получается одна тысяча шестьдесят семь. Валяй пиши: одна тысяча шестьдесят семь.
      - Чего одна тысяча шестьдесят семь?
      - Кажется, довольно ясно: валенко-рукавиц. Пиши. Теперь дальше. С левой ноги тридцать да с правой ноги тридцать девять... Гм... будет тридцать умножить на тридцать девять. Будет одна тысяча сто семьдесят. Пиши, Миша: одна тысяча сто семьдесят.
      - Чего?
      - Ясно, чего: право-левых валенков...
      - Василий Иванович, - кричала из соседней комнаты машинистка Манечка, сколько у нас за прошлый месяц было сыграно шахматных партий?
      - Четыреста пятьдесят две!
      - Мерси! Значит, четыреста пятьдесят две шахматные партии помножить на сто двадцать опозданий и разделить на восемнадцать пуговиц... Гм... Это будет... Скажем, для ровного счета тринадцать три четверти. Товарищ председатель, скорее записывайте: тринадцать три четверти, - а то я забуду.
      - Чего это тринадцать три четверти? - хрипло спросил председатель.
      - Тринадцать и три четверти шахматно-пуговице-опозданий!
      - Ага.
      - ...Итак, из двенадцати посетителей в день вычесть четыре пишущих машинки и помножить на сорок детских заболева...
      - Василий Иваныч, у меня ум за разум заходит. Скажите, сколько это будет, если помножить на восемнадцать?
      - Сто восемь! Не мешайте!
      - Мерси! Товарищ председатель, пишите: сто восемь женщино-мужчин за первую половину третьей стадии туберкулеза.
      - Валяй, Миша! Мужайся. Что у нас там осталось? Газеты, что ли? Есть такое дело. Триста номеров "Гудка" помножить на одного начальника станции и разделить на одну четверть телеграфисто-лекции...
      Поздней ночью председатель месткома, взъерошенный, без фуражки, с блуждающими глазами, ворвался в собственную свою квартиру и, зловеще захохотав, закричал жене:
      - Веро-мания! Дай мне четыре с половиной ножо-вилок и две тарело-бутылки щей! А также хлебо-газету. Хи-хи-хи!
      На следующий день председателя месткома бережно везли в ближайший сумасшедший дом.
      1925
      О ДОЛГОМ ЯЩИКЕ
      Кто о чем, а я о ящике. И не о каком-нибудь, а именно о долгом.
      Чем же, собственно, отличается долгий ящик от просто ящика? Попробую осветить этот вопрос.
      Обыкновенный, честный, советский просто ящик состоит из четырех стенок, дна и покрышки.
      Долгий ящик - наоборот. Хотя стенки у него изредка и имеются, но зато и покрышка у него абсолютно отсутствует. Поэтому про долгий ящик принято говорить тихо, скрипя зубами и сжимая кулаки:
      - У-у-у, проклятый! Чтоб тебе ни дна, ни покрышки!
      Ни на какую крупную роль, имеющую общественно-политическое значение, просто ящик не претендует и довольствуется незаметной, скромной, повседневной работой.
      Что же касается долгого ящика, то - шалишь!
      Долгий ящик другого сорта. Долгий ящик любит власть, славу, кипучую деятельность. Любит быть заваленным делами, проектами, сметами, изобретениями, жалобами.
      Так и говорят потом со слезами на глазах:
      - Ну, братцы, попало мое изобретение в долгий ящик! Пиши пропало!
      Или весело:
      - А жалоба-то, которую подал на меня негодяй Афанасьев, что я ему дал по морде, того... в долгий ящик... тю-тю... хе-хе...
      Одним словом, у долгого ящика есть и враги и друзья. Смотря по обстоятельствам.
      А уж ежели где какая волокита, бюрократизм, разгильдяйство или головотяпство, то будьте уверены, что долгий ящик тут первый человек.
      И если бы управление какой-нибудь железной дороги пожелало бы соорудить в назидание какой-нибудь этакий шикарный памятник волоките и бюрократизму, то я предложил бы такой проект.
      Письменный стол, покрытый сукном... тем самым сукном, про которое говорят: "А ты, Ваня, зря себе голову не ломай. Клади под сукно - и баста".
      ...На столе - справки, отношения, резолюции, входящие, исходящие... За столом два сонных чиновника, ковыряющих в носах (фигуры, натурально, должны быть отлиты из крепкой меди). А у них на плечах возвышается, как некое завершение, красивый долгий ящик, снабженный стишками товарища Зубило.
      Впрочем, не настаиваю. Итак, товарищи, о долгом ящике.
      На днях в лавке ТПО на станции Подсолнечная Октябрьской обнаружен в высшей степени редкий экземпляр долгого ящика.
      С первого взгляда никто бы и не заподозрил, что это именно долгий ящик.
      Наоборот, такой симпатичный просто ящик. Четыре стены, дно и покрышка. В покрышке аккуратная щель для корреспонденции. А на стенке написано даже, чтоб не заподозрили, что это долгий ящик: "Ящик для жалоб и заявлений".
      И что же вы думаете?
      Этот тихий на вид ящичек при ближайшем рассмотрении оказался закоренелым, злостным долгим ящиком.
      "Совершенно случайно 9 января, - пишет нам рабкор, - при ревизии лавки на ящик было обращено внимание, и из него извлекли заявление, опущенное туда... тридцатого декабря тысяча девятьсот двадцать четвертого года, то есть триста семьдесят пять дней тому назад".
      Понимаете, какая скотина! Висел себе на стене целый год и в ус не дул.
      Если бы не счастливая случайность, так бы до сих пор, негодяй, и молчал, что в нем лежит заявление.
      Так бы и пролежало, может быть, в подлом ящике бедное заявление лет сорок - пятьдесят!
      И, может быть, году этак в 1966-м какой-нибудь глубокий и дряхлый старик, член лавочно-наблюдательной комиссии, натолкнулся бы по старческой слепоте на этот ящик и заинтересовался им.
      А интересно взглянуть: что находится в этом ящике?
      И посыпались бы из вскрытого ящика на дряхлого члена лавочно-наблюдательной комиссии жалобы:
      "Почему нету керосина?", "Даешь дешевый ситец!", "Приказчики кроют матом" и т.д.
      И набросился бы рассвирепевший старик на заведующего лавкой:
      - Почему керосина не держите?
      - Керосина? - удивился бы заведующий. - Это какого керосина? Которым лет тридцать тому назад самоеды освещали свои жилища?
      - При чем тут самоеды! Керосин подавайте!