"Профессура на Лиговке" "Сирота Сирот" звучит приятнее, чем "Муму". Ляле новая кличка понравилась. Она заметно повеселела, даже разговаривать начала. К восемнадцати годам разговорилась так, что засобиралась на филфак.
      Филфак для питерца самый подходящий факультет. Город-то какой! Кругом одна культура.
      Как сказала бы Масяня из известного мульта: "У нас везде культура. И там культура, и здесь культура и… во-о-он там, чуть подальше! Сколько хочешь!" Всё бы так и получилось, как хотела Ляля, кабы не один заезжий хмырь.
      Юрик к тому времени был второй год женат на москвичке. Когда женишься на москвичке, получается не как у всех, а на порядок круче. В Москве Юрик сильно раскрутился, даже в Посольстве Японии поработать успел. Семейная жизнь поначалу его угнетала, потом привык. Но о Ляле он не забывал. Юрик чувствовал, что Изольда – временная мера.
      Пока Юрик отвлекался, устраивая свою жизнь в Москве, Лялю мощно обрабатывал смазливый хмырь, зоолого-ботаник, Мичурин-Дуремар. Для начала Дуремар заманил её на биофак, где и сам учился на втором курсе.
      То роковое лето Ляля проводила у себя в имении, как сказал бы Харитоныч. В смысле, у бабки в деревне.
      Ляля была богатой невестой. После смерти родителей к ней в полное и безраздельное владение перешла квартира на Лиговском проспекте. Но бабушка предпочитала летом жить в деревне, и Ляля, готовясь к экзаменам, с утра до вечера просиживала на скамеечке под яблоней. Кормёжку ей носили под самый нос, так что сначала жизнь была малина.
      Малину подпортил вышеозначенный хмырь. Родом он был из Воронежа. Его папаша, клюнув, как и многие, на питерскую Блесну, решил заняться бизнесом именно в Великом Городе. В связи с этим в Воронеже были проданы три квартиры и дача. На вырученные деньги семья купила хрущёвочку в СПб и фанерную хибару в области. На дикое несчастье, та сельская хибара стояла рядом с Лялиным имением.
      Заметив блондиночку на скамейке, а рядом с ней домину высший класс, хмырь перевозбудился и стал активно клеиться. О чём он с Лялей говорил, Юрику плевать.
      Главное, что результат был зашибись: Ляля мигом поменяла все учебники, и стала заниматься исключительно ботаникой и зоологией. Занятия те проходили не на лавочке у дома, а где-то под кустами. Летняя природа к тому располагала сильно.
      По поводу кустов у Юрика тогда случилась паранойя. В этом смысле он знал Лялю очень хорошо. Тут время говорить об уроке физкультуры, проводившемся в бассейне.
      Ляле тогда было десять дет, а ему пятнадцать.
      Юрик и раньше видел Лялю в мокром купальнике, но это его не впечатляло. До одного рокового дня.
      В тот день он собрался было домой, уже вылез из душа, вытерся, как вдруг услышал крики: "Девочка тонет! Вытащите ребёнка!" Глянув в прозрачные воды бассейна, Юрик заметил на дне чьё-то тело. Не раздумывая, нырнул. А чего раздумывать, когда все только кричат, а прыгать никто не собирается. Вынырнул он… с Лялей на руках!
      Тут все сразу набежали, стали советы давать, мол, дыхание надо делать искуственное.
      Нагнулся Юрик к Лялиному лицу, а та – ка-а-ак заржёт! Он чуть не выронил её с перепугу.
      Позднее выяснилось, что сидела она на дне специально, чтобы панику в народе создать. Объясняла, конечно же, по-другому, мол, тренировала задержку дыхания и для этой цели свистнула в спортзале гантелю.
      Проверили – так и есть, гантеля на месте. В смысле, на дне. Но нырял за ней уже не Юрик…
      В тот раз Ляле почти поверили, даже бабушку не вызвали – чтобы директора снова не ухандокала. Пожалели-то как раз его.
      Однако Юрик верить не спешил. Тут явно намечалась какая-то система. Пройти сквозь стеклянную дверь – трюк опасный, ничего не скажешь. Нарочно на такое не пойдёшь. Но после второго случая Юрик задумался.
      Попрыгав на одной ножке, вытряхнув воду из ушей, Ляля схватила его за руки.
      – Идём, поможешь мне шапочку снять, раз уж ты спасатель!
      Все замерли. Но не от Лялиных слов. Плавки Юрика встали конусом спереди.
      Как он ни упирался, хитрая поганка затащила его в пустую раздевалку. Там она, не прибегая к его помощи, сняла шапочку и тряхнула кудрями, которые сильно отрасли.
      Юрику захорошело…
      – Юра! Юра! Лялин! Лялин!
      Толпа скандировала, как на стадионе. Юрик открыл оба глаза. Вроде бы, на полсекунды отключился, а вокруг столько народу. Кто-то тряс его за плечо, кто-то по щекам лупасил. Волна голосов то спадала, то нарастала. Юрику почудилось: "Гений-гений!
      Ленин-Ленин!" Так в детстве хвалила его бабушка. Свою бабушку видеть Юрик не чаял, она давно померла. Зато Лялина прибежала, сильно запыхавшись. Какая-то добрая душа позвонила ей и сообщила о безобразии в бассейне.
      Бабушка, вопреки желаниям болельщиков, скандала не устроила, а, наоборот, пристыдила Лялю за нахальное поведение.
      – Чего пристали к мальчику? А ну, отойдите! Сынок, вставай, одевайся, пойдём…
      Ляля стояла рядом, держа в руках его вещи.
      Одевшись, Юрик хотел сразу же идти домой, но бабушка сказала, что у неё давно к нему разговор имеется, так что, лучше сейчас пойти в гости, чем на потом откладывать.
      Между Гадюшником у Балтийского вокзала, где ютилась коммуналка Юрика, и Лялиным домом на Лиговке всего три остановки на метро.
      Юрик уже слышал, что Ляля с бабушкой жили одни в пятикомнатной квартире и никогошеньки туда не впускали – боялись отселения в новые районы. Страхи несколько наивные: задумают переселить, так никуда не денешься, а не задумают, будешь оплачивать лишние метры.
      И накой им, в самом деле, безразмерные хоромы? Продали бы половину, так и нервничать бы не пришлось. А на разницу весь Союз объехали бы, вплоть до озера Байкал…
 

*****

 
      Зачем такие хоромы иметь, Юрику стало ясно, лишь только он переступил порог квартиры. Такое обычно показывают в фильмах про революцию. Типа входит красноармеец в буржуйские покои, а там – книги, книги, книги, книги, книги…
      Кто были Лялины родители, он спросить постеснялся, но на ум почему-то пришло: "Профессура!" Среди книг Юрик увидел биографию Петра, выпущенную к 200-летию Петербурга. Таких книжек в мире всего триста экземпляров, но у отчима один имелся.
      Три крохотные комнатёнки со стеллажами имели вид публичной библиотеки, зато в двух остальных можно было спать. А сложить все пятеро покоев – вышли бы две нормальные комнаты метров по двадцать пять. Так что завистники напрасно жёлчью истекали: лишними метрами там не пахло. Кухня тоже выглядела по-киношному, в углу имелась кафельная печь. Под неё когда-то покупался набор замысловатых кочерёжек, веничков и совочков. Всё это висело на диковинной бронзовой подставочке. Кругом был армейский порядок. Зная бабушкин решительный характер, на бардак в квартире рассчитывать не приходилось.
      После распития чая из необыкновенных чашек с диковинным вареньем Юрик удостоился беседы с бабушкой "тет-на-тет".
      Ляле было предложено, прямо с тарелкой, переселиться в комнату для просмотра детской передачи.
      Насупленная Сирота Сирот потащила в комнату тарелку макарон, сосиски в банке производства ГДР, полбатона, бутылку кефира и целлофановый кулёчек с пряниками.
      Ещё зачем-то прихватила свой мокрый купальник…
      – По-моему, вы её перекармливаете, – авторитетно заявил Юрик.
      Надо же было с чего-то беседу начать.
      – Да ладно, пусть ест, пока можно… Наплавалась… Нанырялась…
      С этими словами бабушка достала из тайника под скатертью сигареты и спички.
      – Ты не куришь?
      – Не-е-ет! – возмутился Юрик.
      – Правильно…
      Бабушка нашла и пепельницу.
      – Я ведь ей не родная. В домработницах у них была, пока родители не умерли.
      Потом опекунство взяла. Вот и маюсь.
      – Родителей и правда расстреляли?
      – Да нет! Разбились на машине. Три года назад, как раз когда девке в школу идти.
      Потому сначала и училась плохо, всё молчала, горевала за родителями…
      – А другой родни у неё нет?
      – Дальняя родня вся по Мухосранскам да по Крыжополям, а из особо близких никого.
      Мы с тобой, выходит, самые близкие. Она про тебя часто рассказывает. Все мозги мне тобой запорошила…
      Бабушка затянулась "Примой".
      – Не обижайся на мой комплимент, я вполне искренне…
      Юрик и не думал обижаться. Ему было приятно.
      – Интересный ты человек, говорят. Только этого мало, понял? За таким ребёнком глаз да глаз. Ты заходи к нам почаще, а? Не ровён, час, хулиганкой вырастет.
      Возьми над ней шефство, а?
      Юрик сначала удивился, а потом вспомнил, как он несколько раз на правах старшеклассника водил малышей на экскурсии в Эрмитаж, Русский Музей и Меньшиковский дворец. Выглядел он тогда и впрямь солидно. Сам себе нравился. Но была ли среди той мелкоты Ляля…
      Неожиданно из комнаты раздался Лялин писк, довольно-таки громкий. Бабушка ринулась туда.
      Через минуту вышли обе. Ляля плакала, показывая палец. Палец сильно кровоточил.
      – Ну, ни на миг нельзя оставить! Ну, что за наказание такое, а?! И где только ножницы откопала?!..
 

 
      "Постоянные места на кладбище" Минуло два года. Юрик заканчивал десятый класс, а Ляля пятый.
      Грянули перемены в политике государства, народ стал широко выезжать. Теперь можно было объехать не только весь СССР от Байкала до Средней Азии, но и всю заграницу.
      От школы, где учились Ляля с Юриком, сформировали две тургруппы по тридцать человек во главе с четырьмя преподавателями – по два куровода на группу. В помощь куроводам из числа старшеклассников были выбраны координаторы. Юрик сразу попал в их число. Под эту поездку школе выделили некоторое количество валюты, но каждому хотелось ещё. Поэтому купе были забиты бутылками с шампанским, блоками сигарет "Родопи", матрёшками, вышитыми полотенцами и прочими сувенирами.
      Юрик в этом плане ничуть не волновался. Во-первых, денег не было, а во-вторых, иностранные магазины его не трогали. Они ему ещё в детстве надоесть успели. Он был "в общем и целом" спокоен, но на душе непонятно скребло. Ему в той поездке светил Третий Знак. Чтоб не забывал о неизбежности судьбы и о Лялином в ней присутствии…
      Их с Лялей отношения были полны разных Знаков, но он на них сначала не обращал внимания. Первые два Знака – стеклянная дверь и тело в бассейне – вспоминались часто, но на солидные в мемуары никак не тянули. Серьёзный отсчёт начался после Третьего Знака, после неудачного пересечения границы…
      До границы ехали весело.
      В вагоне пахло колбасой, куриными ножками, первыми летними овощами, сыром, варёными яйцами и котлетами. По коридору пройти было невозможно: вояжёры толкались, лаялись с проводниками и друг с дружкой. Однако ближе к государственной границе все разобрались по своим купе, стали вещи перепаковывать, декларации заполнять, совать лишнюю валюту в носки, в рукава, под матрацы – кто куда умудрился.
      Со стороны таможенников бесчинств не наблюдалось. Два вагона детишек, что с них возьмёшь. Сюрпризы преподнёс – кто бы мог подумать! – паспортный контроль.
      С появлением в вагоне пограничников началась беготня с паспортами. У кого-то куроводы уже взяли документы, а кто-то лихорадочно рылся в чемодане, отыскивая непривычные загранкорочки. Если первый блин всегда комом, то почему первая поездка за границу должна быть исключением?
      Ляля с Юриком сидели в купе одни, на нижней полочке. Полка напротив пустовала.
      Десять минут назад с неё сорвались куроводихи и помчались паспорта с народа собирать. Юрик прикрыл за ними дверь.
      Дверь, однако, вскоре отворилась. На пороге стоял пограничник.
      – Скобелева Алла Юрьевна!
      Ляля вскочила, почему-то сильно покраснев, а Юрик подумал: "Она ещё и Юрьевна!
      Атас!" – Где ваша доверенность?
      – Доверенность на неё оформляли! Сам видел! – вступился Юрик.
      – Сидите-сидите, не дёргайтесь. Вы ведь не Алла Юрьевна!
      Юрик нахохлился, стал затравленно глядеть в окно.
      В итоге выяснилось, что бумажка, подписанная бабушкой, куда-то подевалась, и Ляле пришлось возвращаться на родину, не успев покинуть её пределы. Куроводы сразу вспомнили, что Юрик многократно был за рубежом, так что везти назад несчастного ребёнка выпало именно ему.
 

*****

 
      На обратном пути Ляля вела себя спокойно, почти совсем не приставала. Не пришлось даже говорить "брысь-брысь". Вместо этого она раскрыла свои жизненные планы. Сказала, в частности, что мечтает стать актрисой или диктором телевидения.
      Юрик в жизненных вопросах ориентировался чётче. Он к тому времени уже успел поработать, и не каких-нибудь пару месяцев, а целых два года. Вернее, два полноценных туристических сезона.
      Несмотря на невысокий рост, выглядел он взросло и солидно, так что уже с пятнадцати лет подрабатывал в Интуристе гидом. В качестве дешёвой рабсилы.
      Правда, крутых иностранцев сначала не давали, до перестройки Юрик работал исключительно с чехами. Ему бы и чехов не дали, да язык больно трудный – труднее всех славянских языков вместе взятых.
      До перестройки славянские языки назывались "соцовскими". Учить их мало кому хотелось из-за нищеты носителей языка. Твёрдой валютой рядом с "соцами" не пахло, и штатные гиды на такой вариант неохотно подписывались, то и дело норовили на больничный смыться.
      Чехи были чуть богаче других "соцов" и считали себя в праве доставать обслугу мелкими придирками.
      – Лариса, нас опять пересадили?
      – Постоянные места на кладбище.
      – А можно вместо кофе чай?
      – Будете себя хорошо вести – получите чай!
      Этот диалог смахивает на разговор вожатой с пионерами в столовой лагеря на двести человек, однако сцена происходит в солидном ресторане. За столами пожилые чехи, а рядом скачет на одной ножке гидесса примерно их же возраста, только несколько другой комплекции, ибо она не употребляет.
      Список того, чего не принимает внутрь Лариса Юзефович, ветеранша туристического спорта, такой же длинный и впечатляющий, как и её ноги на шпильках: пиво, сливочное масло, все без исключения колбасы, макароны, сладости и т.п. В её возрасте женщины уже не носят таких высоких каблуков, а Лариса, помимо шпилек, пялила на себя ещё и юбочки до кобчика и килограммовые серьги-гири. В командировки, помимо вышеперечисленных вещей, она брала спортивную обувь, и треники. Пока туристы дрыхли утром по номерам, она нарезала круги вокруг гостиницы. При этом ухитрялась подмечать, кто куда идёт и что несёт. Как-то Юрик на зуб попался.
      – Юрка, что тебе чехи подарили?
      – Да вот…
      Юрик раскрыл перед носом Лариски пакет, а там – два вымпела с пивзавода "Будвар" и несколько значков.
      – Это потому, что ты зачуханный. Мне бы не посмели!
      И умчалась. Старая стрекоза любила подхохмить.
      Работала Лариска исключительно с чехами и редко-редко с поляками. Ей до чёртиков надоели братья из соцстран. Вскоре ей предстояло вместе с мужем Лёнечкой, сыном и беременной невесткой линять в Америку, где её приставят к плите и памперсам, а шпильки принудят снять навсегда. В своей семье Лариска лицо подневольное.
      Юрик, в отличие от Лариски, чехам не дерзил, за что однажды был отмечен комплиментом:
      – Панэ Йиржи, спасибо, что вы с нами! Та пани поставила бы нас по ротам.
      Кого они имели в виду, не трудно догадаться. Ларискина группа сидела рядом, буквально впритык. Но убоище на шпильках сделало вид, что ничего не слышит. А может, и впрямь с ушами плохо…
      Богатые чехи валом валили в Союз по профсоюзным и непрофсоюзным путёвкам, так что гостиницы от них буквально трещали. Чешских переводчиков не хватало, вот и пошли в ход студенты-внештатники, а вместе с ними и старшеклассник Юрик, хорошо знавший чешский язык с детства.
      Возвращаясь в Питер, Юрик не подозревал, что рабочий опыт и умение зарабатывать на жизнь пригодятся ему очень скоро, и что кладбищенская тема, над которой они с Лялей хохотали в поезде, неожиданно приблизится, станет осязаемой.
      Перед самым отъездом мама внезапно почувствовала себя плохо. Прилегла даже.
      Юрик хотел было всё бросить и остаться дома, но Маринка накинулась на него, словно коршун.
      – А я на что?! Поезжай, проветрись, заодно и подарочков нам привезёшь!
      Маринка любила подарочки. Кто ж их не любит…
 

 
      "Дохлый заяц в действии" Выйдя из вагона, Юрик подал Ляле руку и стащил её чемоданчик на перрон. С удовольствием вдохнул питерский воздух. Приятно, чёрт возьми, возвращаться в Город, где прожил всю сознательную юность и часть детства.
      Шевелить ноздрями долго не пришлось.
      Бабушка подогнала такси почти к платформам, так как накрапывал дождь. Она напялила на голову полиэтиленовый пакет. Получилось что-то вроде треуголки.
      – Чего ж не позвонили-то?
      Да, действительно, чего было не позвонить? Хорошо, хоть куроводихи сориентировались.
      Бабушка схватила Лялин чемодан и, не обращая внимания на стоны Юрика, хотевшего помочь, рванула к стоянке такси.
      – Поедешь сначала к нам, – прозвучал приказ Наполеона в полиэтиленовом шапо.
      Ляля хитро улыбнулась, будто всё подстроила она.
      Юрик сначала так и подумал, но бабушка развеяла его подозрения, сказав, что впопыхах забыла доверенность в школу отнести. При этом она крепко обняла его, несколько раз поцеловала и попросила сохранять спокойствие.
      – Ты… это… только не нервничай…
      Потом чуток ещё потискала. Будто он психбольной или нытик.
      – Ты… это… только не нервничай… – снова сказала бабушка за чаем.
      Ей, наконец, пришлось объяснить своё поведение. Маму Юрика свезли в больницу по "скорой" сразу после его отъезда, и больше он её не видел. Имеется в виду, живой.
      Выходит, хорошо, что на границе их задержали, а то бы пришлось возвращаться уже из Берлина или из Праги. Так и на похороны можно было опоздать.
      Юрик слышал, что любящие супруги друг без друга долго не живут и умирают с незначительным отрывом. Значит, мама, всё-таки, любила пожилого отчима. После смерти отца прошло много лет…
      Ляля с бабушкой тогда очень помогли. Если бы не эти два шустрых ангела, что бы он делал – подумать страшно.
      Маринка на похоронах отсутствовала. Её сельская родня вымирала большими пачками, и она как заводная моталась на загородные похороны.
      С Харитоныча толку было ещё меньше. Он ушёл в запой недели на две, в связи с чем харитонью подъезд не нюхал полторы декады…
      После маминой смерти Юрик резко повзрослел, а значит пропасть между ним и Лялей увеличилась.
      Ляля продолжала учиться в школе, а он, поступив на вечернее отделение филфака, сразу принялся пахать, как очумелый. Во-первых, чтобы забыться, а во-вторых, деньги были нужны. От армии долго отмазываться не пришлось – у Юрика в детстве была астма.
      Когда пришли лихие девяностые, то бишь 1991-й год, Юрику стукнуло двадцать, а Ляле пятнадцать. К тому времени Ляля стала дичиться его, ну прямо как манерная смольнянка. То ли действительно профессорских кровей оказалась, то ли ещё что.
      Бабушка, конечно, удивлялась больше всех…
      На момент распития Лялей харитоновки с последующим переходом на мамину мемориальную койку шёл уже год 2006-й. Кого же она грохнула, а главное – зачем?
      Причина могла крыться в любовных муках: ведь Дуремар давненько её бросил. Свалил себе в Голландию, якобы, на стажировку, и – тю-тю!
      Нет, она, конечно же, одна не куковала. Её съёмная квартира ни в коем разе не напоминала келью.
      Юрик как-то раз, чисто по-дружески, спросил, мол, с кем живёшь-дружишь.
      Ляля ответила, что ни перед кем отчитываться не собирается, тем более что он всё равно женат и болтается по Москвам в своё удовольствие. На последних словах был сделан особый акцент.
      Накой вообще ему сдалась эта Москва? Питер истошно сигналил и гнал на выход – да.
      Сигнал был мощный, никто не спорит, но ради любви и не на такое кладут с прибором. А он, получается, сдрейфил, уступил подругу первому встречному. Надо было срочно действовать, дабы не профукать новый шанс. Может быть, последний…
      На часах было десять утра. Пять минут назад исповедовалась Ляля.
      Исповедь сопровождалась примерно тем же количеством соплей, что и накануне вечером. Стало ясно: дело тухляк. Ляле реально светили пятнадцать лет. Юрик решил времени не терять. Для начала снял с головы Харитоныча "дохлого зайца".
      Ради этого пришлось расстаться с двадцаткой баксов и с любимой красной бейсболкой. Причём, с условием, что бейсболку он назад уже не получит.
      Кирзу с телогрейкой достать было проще.
      У Маринки в комнате бедлам творился – ах! Помимо всего прочего, там находились вязанки дров (2шт.), пружинные матрацы стопкой (5ед.), а также два мешка соли, кубометра четыре спичек, целый угол мыла хозяйственного и т.п. Под "и т.п." надо понимать два морских бушлата, восемнадцать тельняшек, штук пять телогреек, валенки и сапоги без счёту, а также два рулона грубой ткани – непонятно накой.
      После маминых похорон Юрик, имевший в собственности три комнаты, решил уплотниться в пользу Маринки. Если бы не Маринка, кто знает, добралась ли бы мама тогда до больницы. Может быть, упала бы прямо на улице. За Маринкин подвиг ей полагалась премия, которую она и получила в форме домашней молельни. В отданной ей Юриком комнате высился картонный иконостас.
      За такое несусветное благородство Юрику тоже кое-что полагалось, а именно: свой ключ и право неограниченного входа в Маринкины владения. Харитонычу такие льготы и во сне не снились…
      Свалив театральный прикид у Лялиных ног, чтобы видела, как идут мероприятия по её спасению, Юрик накормил подругу Маринкиной кашей из ложечки и отправился на кухню – распоряжения давать.
      Согласно этим распоряжениям, Маринка целый день никого не впускала в квартиру, а Харитоныч матерился дурным голосом.
      Цель пугающих манёвров: не дать кому-либо из посторонних увидеть Лялю хотя бы краем глаза.
      Сам же Юрик отправился на разведку к месту Лялиного подвига. Адрес был нехитрый:
      Богатырский проспект, метро "Пионерская".
 

*****

 
      Любителей пожить на "Пионерке" мало, но они есть.
      Что смущает, так это проблема с метро. В остальном рай: предприятий почти нет, дыши по самое "хватит".
      Переселившись в этот рай, Ляля сначала дико радовалась. Её не пугала даже депрессия, в которую могли вогнать одинаковые серо-бежево-коричневые коробки.
      Сейчас ведь все строят по-разному. Бывает, что и аккуратно, а бывает, что новый дом прямо с первых дней смахивает на старый сарай.
      Теперь о том, что конкретно заставило Лялю бросить хоромы на Лиговке и переехать в этот сомнительный рай. Вы не поверите, но всему виной благородное происхождение.
      Отслеживая Лялины поступки, Юрик всё больше убеждался, что подруга истинная аристократка, по крови. А иначе как объяснить такую непрактичность? Благородные девицы девятнадцатого века полагали, что творог получают из вареников.
      Благородная дурёха Ляля думала, что сможет в одиночку делать бизнес.
      С работой у неё было не ахти. Училась она на вечернем, как и Юрик в своё время, чтобы днём работать зоолого-ботаником.
      Вспомнив кой-какие советы Юрика, Ляля подалась и на японо-курсы. Окончив их с отличием, стала гидом подрабатывать. Но в те времена с гидованием уже назревала проблема, иностранцев на всех не хватало.