Но столицей Москва была не всегда. Как известно, самым первым православным государством в наших землях была Киевская Русь.
В середине 11 века Киев имел 50 тысяч населения, в то время как Лондон и Гамбург всего по 20. Москвы пока не существовало. Её основал киевский князь Юрий Долгорукий столетием позже в виде маленькой деревушки с деревянным забором вокруг. Но место, видать, было выбрано неплохое, раз деревушка так нехило раскрутилась. Вот и не верь в подземные силы…
Москва не сразу после Киева возвысилась, между ней и Киевом правил Суздаль.
В Суздале никогда ничего не производилось кроме огурцов и хрена. Населению было не до пахоты: почти всё оно было занято духовно-административными вопросами и ходило преимущественно в рясах. Нетрудно догадаться, что суздальчане нуждались в регулярной денежной подпитке.
Соседние князья помогали, чем могли, но не всегда, а под настроение. Когда глядеть было не в мочь на соседскую нужду. Их примеру следовали далеко не все.
Иные дрались на смерть, не желая делиться нажитым.
В Третьяковке есть икона "Бой суздальцев с новгородцами". На ней показано, как Богородица даёт победу новгородцам, защищает от нападок алчных суздальчан.
Новгородская школа иконописи, помимо батальных сцен, отличается купеческим реализмом. Богатые новгородские купцы, на чьи деньги писались иконы, позволяли и себя увековечить. Их мелкие фигурки можно видеть то там, то сям, где-нибудь внизу на потемневшем образе, под ликом местного святого. Это ни грехом, ни святотатством не считалось.
Великий Новгород, тогдашний ганзейский воротила, денег имел немеряно, но расположен был от Суздаля очень далеко, почти на краю света. Новгородцы суздальской нужды не видели, а посему мошной трясти не торопились.
Гонористые суздальчане сначала по-хорошему просили зажравшихся ганзейцев поделиться чем не жалко, но те в ответ регулярно показывали кукиш. Тогда и был дан ряд боёв, один из которых изображён на иконе.
Такие бои, само собой, до бесконечности продолжаться не могли. От Суздаля до Новгорода несколько сотен вёрст, забегаешься дань выколачивать. Пришлось попросить татар.
Татары поначалу сильно удивлялись, но потом вошли во вкус и стали предлагать себя ещё. Так началось на Руси татаро-монгольское иго…
Если бы не Сергий Радонежский, самый первый русский дипломат, надоумивший бояр не баловаться да скорее помириться, не быть бы Руси объединённой.
Дело Сергия довершила Москва. Выиграв тендер у Твери, тоже претендовавшей на звание столицы, она вскоре всем показала, за кем надо строиться и под кем, собственно, объединяться.
Неудачнице-Твери был выдан утешительный приз: право назвать собой главную улицу новой столицы…
В отличие от Питера, Москва не любит кратковременных гостей. Если вы на пару дней, она воспримет это как издёвку, нагонит такую тоску, что вы вспомните Наполеона, не сумевшего спалить её дотла, и его ближайших родственников.
Приезжих лентяев Москва не жалует. Купчиха любит дело делать. Если вы по делу – добро пожаловать. Вас примут, накормят и спать уложат. И вовсе даже не в дверях.
Конечно, при таком количестве гостей Хозяйке трудно, но она каким-то образом ухитряется неплохо выглядеть.
А насчёт слёз всё правильно: Москва им никогда не верила. Вначале здесь до чёртиков трудно, зато потом дела пойдут.
В Питере же всё наоборот. Сначала эйфория, а потом "Где мои вещи?!" Питер не спешит расползаться вширь. За последние сто лет он не так опух, как Москва. Что касаемо прироста населения, тут и вовсе процесс обратный. В приснопамятные советские времена в Городе насчитывалось кругленьких пять миллионов жителей, а сегодня лишь четыре с половиной миллиона.
Помимо всего прочего, Город-Музей, активно принимающий иностранцев, далеко не всегда имеет ухоженный вид. Не успеют докрасить последний фасад, как начинай сначала. Сколь Город ни прихорашивается, всё напрасно. Конечно, можно сетовать на климат. Но только почему в болотном Хельсинки климат такой же, а фасады развесёленькие?
Однажды финны поделились красочкой для стен, но и это не помогло. Может, красочку-то разбавляют? Нет, как раз на этом тут никто не экономит.
Так в чём причина? Может быть, снова в подземной тяге? Что если под Городом работает насос, выкачивающий соки, отбирающий энергию? Деньги, здоровье, красота – это ведь тоже энергия.
А может, эти силы берут энергию не для себя? Может, она струится подземными каналами, выходя наружу там, где она в данный момент нужнее?
Скорее всего, Питер – это гигантский донорский пункт мирового значения. Себе Город оставляет самую малость на поддержание видимости городской жизни. Ему эта видимость очень нужна. Он ведь не самоубийца.
Глава 4.
"Свинья в Эрмитаже" Эти рассуждения не для коренных, инструкция по эксплуатации Города им ни к чему.
Город охраняет своих аборигенов не хуже, чем кратковременных богатеньких гостей.
Он бережёт их лично для себя. Какой смысл Городу выживать своих? Выгнав своих, Город перестанет быть городом, даже деревней перестанет быть. И вспомнится проклятие первой жены Петра Евдокии: "Быть Петербургу пусту!!!" Аборигенам здесь бояться нечего, им при рождении дается Местный Ангел, да не один. Коренные – костяк, без которого Городу никак нельзя. И не надо сразу обижаться, если спросят: "Вы коренной?" Не огрызайтесь: "Пристяжной!", а постарайтесь вникнуть в суть вопроса.
Бывает, что и коренные попадают Городу под горячую руку. Но это случается крайне редко, по ошибке, да и страдают-то единицы. А так, чтобы целая семья коренных на улице осталась, этого не может быть никогда. Вернее, в таких случаях Город сразу дико извиняется и выдаёт королевскую компенсацию: либо хоромы рядом с Невским проспектом, либо маленький частный театрик. Поговорите с Настей Волочковой или с Крючковой Светланой, женой аборигена. Эти две "потерпевшие" расскажут больше.
Как это ни кощунственно звучит, но коренным тут всё по кайфу, даже катаклизмы.
Если вдруг по радио объявят об очередной блокаде, многие даже с места не сдвинутся, а будут терпеливо ждать, чем кончится "очередная неприятность".
Коренные вряд ли замечают проделки Города, а если что-то вдруг заметят, будут молчать, как партизаны на допросе. Им сколько ужасов про Город ни рассказывай, сколько ни стращай, они лишь закатят глаза, сделают непонимающий вид, вздохнут и промямлят:
– Да тут всегда чё-нить!
И сразу сменят тему разговора.
Тут самое время вспомнить о Блокаде. Она, что ни говори, унесла два миллиона жизней, и среди погибших было много коренных. Как?! Город поднял руку на аборигенов?!
На самом же деле всё просто: текучка приостановилась. Сначала Сталинский режим выдумал прописку, чем застопорил движение масс, а потом и фашисты "добавили".
Начался застой, не совместимый с жизнью Города, и ему пришлось пустить в ход неприкосновенный запас. НЗ.
Теперь неплохо бы определиться с иерархией.
Коренные жители СПб делятся на "зазывал", "кусателей", "вышибал" и, конечно же, элиту. Элита тут вполне проходит без кавычек. Фрейндлих, Образцова, Пиотровский…
Список продолжить – выйдет парочка томов.
Элита из числа аборигенов Корона Города. Имперскому Городу без Короны никак нельзя.
Многие русские писатели жили и творили в Петербурге, но не надо забывать, что часть из них сюда "понаехали". Приезжий гений тоже элита, но не местная, не коренная.
Петербург писательская Мекка, а Мекка – место регулярного паломничества, приют временных гостей.
Пушкин до такой степени влюбился в Царское Село, что, обвенчавшись с Натали в Москве, решил остаток жизни провести поближе к месту своей юности.
Правильно, так и надо было сделать. Поселился бы в Селе, так и дуэли бы не было.
Зачем было мимо проезжать, лишних 22 километра трястись по ухабам? Где Село, а где станция Санкт-Петербург…
Пушкин с Натали оба приезжие, и сочетаться браком с Городом им не суждено было никогда…
Пушкин прожил в Городе с семьёй неполных 6 лет (неплохо бы запомнить эту цифру), оставив после смерти 120 тысяч рублей долга, при годовом доходе в 7 тысяч. Царю этот долг пришлось выплачивать. Не пускать же по миру вдову Первого Поэта.
Последняя дуэль, которая фактически была четвёртой, явилась для поэта спасительным исходом.
"На свете счастья нет, а есть покой и воля…" Это ведь его, пушкинские, строки…
Дантес Дантесом, но как объяснить, что журнал-кормилец "Современник" упрямо не хотел продаваться?
Шведы любят говорит: "Россия близко, но нам туда не надо". Издеваются, намекают, что у захватчиков гостить мовэтон. Если бы не Пётр, у кого тогда была бы революция? А блокада? Царь принял удар подземных сил сначала на себя, а потом и весь народ свой осчастливил…
Владимир Путин – уроженец городка Тосно Ленинградской области. В Питере бывает наездами. Кто-то вовремя успел предупредить, или помогает нюх чекиста…
*****
К коренным претензий не надо иметь, им и без ваших претензий не скучно.
Если вы живёте пока не в Питере, а ваш питерский друг приглашает вас поселиться в Городе навсегда, будьте начеку.
Если он во всю расписывает преимущества Петербурга и с пеной у рта доказывает его явное превосходство над Москвой, если звонит вам каждый день по междугородке, не жалея на это собственных денег, не теряйте бдительности.
У местных зазывал имеется одна дежурная тирада: "Я звоню не потому что соскучился, а потому что вижу: здесь ты устроишься лучше. Не будь дураком, переезжай! Говорю тебе: не пожалеешь!" Потом все эти обещания сбудутся, но с точностью до наоборот. А заманивший вас приятель вдруг начнёт прятаться, перестанет звонить. Когда вы его сами, наконец, отыщете, станет невнятно блеять, что много раз звонил, но не застал вас дома.
Хотя вы сидели сиднем и никуда не выходили!
Вы его за это сильно не ругайте. Человек выполнял задание Города. Тут все на задании. Он завлекал не вас, а ЧЕЛОВЕКОЕДИНИЦУ. Его миссия завершена, он успешно отчитался перед Городом и, вероятно, уже получил новое задание. Потому и не звонит.
Стоя с вещами на питерском вокзале, не ругайте не встретивших вас зазывал. Не нервничайте и спокойно ждите. Вами займутся. Скорее всего, кусатели. Хуже, если сразу вышибалы…
Кусатели бывают мелкие и крупные, всё зависит от масштаба вашей личности. На них тоже не стоит обижаться. Они тоже на работе, хотя и не подозревают об этом. Их задача всевозможными сюрпризами и пакостями напоминать, что вы в гостях, и что недалёк тот день, когда надо будет убираться восвояси.
Но если вы Городу сильно понравитесь, он вас лишь немного покусает. Хорошо, когда Город просто покусывает. Это значит, что вы ему понравились, и он приглашает вас остаться подольше. Если сразу не проглотил, спокойно оставайтесь.
До тех пор пока не прозвучит Сигнал.
Сколько обиженных, униженных и оскорбленных, сколько претензий к Петербургу, и каких только обзывательств он не слышит в свой адрес: болотный город, чумазый, неумытый… За что? Воды вокруг достаточно, но при чём же тут вода?
Кто этому не верит – его дело. Некоторые отказываются верить даже в то, что видят собственными глазами. Например, многие до сих пор так и не заметили, что в Эрмитаже притаилась огромная свинья, хотя неоднократно проходили мимо того места, где она сидит, и даже подолгу простаивали там, причмокивая и приговаривая:
– Шедевр!
Всемирно известный художник Рембрандт, так же как и Леонардо, любил в своих картинах загадки прятать. Некоторые символы не разгаданы до сих пор…
В эрмитажном зале Рембрандта несколько картин с секретами.
Вот "Портрет старика-воина". Говорят, что старичок на портрете – отец художника.
Совсем другой отец, евангельский, изображён на картине "Возвращение блудного сына". Горестный, потерявший от слёз зрение старец обнимает вернувшегося бродягу.
Сын-бродяга перед возвращением домой работал свинопасом. Он даже питался вместе со свиньями, ел из одного с ними корыта. Вот и решил Рембрандт выставить его свиньёй, это же очевидно.
Правда, он об этом никому не сообщил, предоставил публике догадываться самой. Он хотел сделать всем сюрприз.
Отойдя от картины на приличное расстояние, можно и впрямь принять блудного сына за борова. Стоит только повнимательнее приглядеться к его спине. На спине бродяги-сына висят, одна над другой, две крошечные котомки телесного цвета. Что в них можно положить? Зачем бродяге такая невместительная тара? И чем не рыло с пятачком? Того же цвета и вся спина, убогая, истлевшая рубаха.
Ступни ног, и те поросячьего оттенка, а по идее должны быть чёрными. Если обходить полсвета в башмаках без задника, ноги неизбежно почернеют.
Все эти светлые детали сливаются в одно пятно, окружённое коричнево-бордовым мраком… Боров – ни дать, ни взять…
О влиянии на Город подземных сил догадывался не только Юрик.
Многие энтузиасты, пытавшиеся нахрапом завоевать Северную Столицу, уезжали несолоно хлебавши. Их капитал, бывший до приезда в Город пухлым, здесь худел и таял на глазах. Затем появлялись долги и болезни.
Многие сетовали на климат, но более догадливые люди строили теории о подземном влиянии.
А что такого в местном климате? Город прекрасен в любую погоду. Нева и море несут влагу и свежесть, а ветры продувают насквозь, так что лишняя влага быстро улетучивается.
Чем на климат сетовать, лучше график пребывания в Городе продумать. Город-Музей не для карьеры и уж точно не для спанья. Вы когда-нибудь пробовали прийти в музей с раскладушкой? Ну и как, впустили?
Задним умом, конечно, все сильны, а всего лишь двадцать лет назад даже Интернета не было, и судьбы питерских бедолаг можно было сравнивать только сидя в библиотеках.
Существовала и чисто транспортная причина. В 19-м веке птица-тройка неделю тащилась из Петербурга в Москву. Не говоря уже об одинокой лошадёнке. Какие уж там наезды!
Все, кто уже пробовал обосноваться в Питере навсегда, прекрасно помнят, как всё начиналось, чем кончилось, а главное – как долго продолжалось.
У каждого своя бухгалтерия, свои расчёты с Городом.
Писательская масса отдельный случай. Срок жизни на земле литературных гениев давно определён четырьмя десятками.
Петербург их приглашает на шесть лет, не больше. Дальше, если не хотят жениться – вон!
Творческий процесс отвлекает от женитьбы, от официального слияния с аборигенами и аборигенками. А жаль.
Глава 5.
"В столицу!" Скромный и положительный мальчик Федя Достоевский с обычной человеческой логикой дружил. Он собирался получить хорошее образование, и не где-нибудь за границей, хотя на это тоже деньги были, а на родине, в столице, как всякий патриот. Будучи реалистом, он не искал легких путей. Федя прекрасно представлял себе, на что шёл.
Вернее, думал, что представляет. Он мечтал стать инженером, мечтал обзавестись семьей, мечтал достойно её содержать, а в конце жизни достойно встретить старость.
Федя чувствовал в себе большой потенциал. Кому-нибудь менее предприимчивому и хваткому – да что там скромничать! – кому-нибудь менее сообразительному и способному к наукам, может быть, так и не удастся ничего достичь. Некоторым в больших городах вообще нечего делать. Априори. Слабым людям лучше вообще не соваться ни в какие столицы. Сильным же, наоборот, место только в столицах – а где ж ещё? Всё это верно, но не для всех столиц. Столица-Дверь живёт по дверным законам, и все они у неё негласные. Понятия "сильный-слабый" она не признаёт.
Для неё в определённом смысле все равны. Да и незнание законов не освобождает от ответственности. Но закон должен где-то лежать, в него надо иметь возможность время от времени заглядывать. А что делать, когда закон существует, но нигде не записан? Где достать экземплярчик, когда его нет?
Покинув отчий дом свежим майским утром, Федя любовался пейзажами родной Московии.
Дабы скоротать время в пути, он сочинял рассказы о Венеции. По чужим словам, да и по книгам, он уже знал, что в Санкт-Петербурге мостов не меньше, чем в этом дивном итальянском городе. Он слышал также, что в Питере сыро и промозгло, но это его не пугало. Тяга в столицу была так велика, что даже болезни не казались таким уж препятствием. Феде было невдомёк, что тяга эта родилась не у него внутри. Его затягивало Сквозняком. И чем ближе он подъезжал к Большой Двери, тем неумолимее его затягивало…
Федя знал, что на чужбине надо бы поаккуратнее с деньгами. Нет, он не Чичиков, и трясти копейками не собирался. Тем более что "Мёртвые души" будут написаны четырьмя годами позже. Но что надо бы поосторожнее, знал отлично, ибо теория общеизвестная. Однако в Питере общеизвестные теории без надобности. Город никогда не жил чужим умом. Он всегда жил по законам Двери, и никакие правила, придуманные людьми, ему не указ.
Фёдор Достоевский рано лишился матери. Мать умерла, по странному совпадению, в возрасте его кумира, поэта Пушкина, причём, в один с ним год. Отец скончался двумя годами позже, так и не успев ничему научить сына, так что житейскую науку Федя постигал самостоятельно, да ещё в таком неудачном месте! Можете себе представить, что ему, 18-летнему приезжему, пришлось тогда пережить. Именно поэтому он с такой яростью сражался за права маленького человека.
Федины "бедные люди" обычные мазохисты, в свое время не желавшие покинуть Город.
Им нравилось стоять в дверном проёме, терпя пинки и унижения, теряя человеческий облик, доводя себя до крайней нищеты. А перед самым Фединым приездом им кто-то им шепнул, мол, едет Великий Сочувствующий. Они воспряли духом, вытянули из карманов замусоленные челобитные, которые у них давно никто не принимал, и стали размахать ими, как флагами. Затем обступили толпой, низко поклонились юноше, как батюшке-царю, вот он и размяк. Гнать их в шею надо было, а он книги про них сел писать, революцию задумал.
Выходит, правду говорят: если бы Пётр столицу не перенёс, то и революции бы не было. В благодушной Москве недовольных всегда было меньше.
Шесть лет в Питере для большинства приезжих крайний срок.
Можно, конечно, рискнуть и остаться подольше, но это уже с конфискацией. Да-да, не смейтесь, так и было написано в смертном приговоре, вынесенном Фёдору Достоевскому – "с конфискацией". Перед несостоявшейся, инсценированной казнью у него отобрали не только всё имущество, но и титул потомственного дворянина.
Тогда шёл десятый год его пребывания в Городе, срок сверхкритический.
Начав учёбу в Инженерном замке, 18-летний Федя не догадывался, что станет великим писателем. Но незнание не освобождает от ответственности. Его шестилетний отсчёт начался прямо со дня приезда. Отведенные Городом шесть лет Федя усердно учился на военного инженера. Годы эти пролетели быстро, и вот, наконец, пришёл момент, когда пора было и честь знать. Феде, как и всем приезжим, был дан вежливый Сигнал к отбытию. Царь лично обозвал его идиотом. Будучи сам неплохим инженером, царь-батюшка, всё тот же неугомонный вышибала Палкин, резко раскритиковал Федин проект, чем изменил ход не только русской, но и мировой литературы. Смертельно обиженный Федя подал в отставку, уволился в чине поручика.
А через пару месяцев уже сидел и строчил роман "Бедные люди". В нём он провёл читателя по самым мерзким, самым мрачным закоулкам Петербурга, ясно дав понять, кто на самом деле идиот и враг простого народа.
Не ограничившись литературными нападками на властьимущих, Федя подался в различные кружки, после чего, наконец, был арестован и приговорён к расстрелу.
Правда, как мы знаем, смертью для него это не кончилось. Царь пожалел бунтовщиков и прямо на эшафоте вынес другой приговор. Смертная казнь была заменена четырьмя годами каторги в Омской крепости с последующей службой рядовым в Семипалатинске.
Вернувшись в Город после десятилетнего отсутствия, возмужавший Фёдор, чисто инстинктивно, стал осторожничать – то за границу выедет проветриться, то в Старую Руссу за вдохновеньицем… К слову сказать, на стороне и писалось лучше, и думалось яснее…
*****
Многие приезжие попались в сети Города, но не все. Мудрейший Николай Васильевич увернулся. Гоголь обладал невероятной интуицией. Он в первый же год в Санкт-Петербурге заподозрил неладное, а потому всё время выезжал. Кататься ему было не лень:
Германия, Рим, Швейцария, Париж, Москва, снова Италия, потом опять Германия и так далее. Умер он в Москве, в уютной обстановочке. Эта смерть случилась бы намного позже, кабы не одна добрая душа. Некто больно умный, ничтоже сумняшеся, вздумал отлучить его от Пушкина, заставил отречься от друга, который был больше, чем отец. Слабовольный "Гоголёк" повёлся на этот бред, но очень скоро осознал ошибку и с горя перестал принимать пищу. Умер. Тут следовало бы применить статью "доведение до самоубийства", но кто же станет…
В купеческой Москве или за её пределами, неважно где, уютный дом – основа основ.
Как утверждают англичане, даже крепость.
Дом и семья… Вокруг этого вечного понятия вертится вся жизнь. За право иметь уютный дом – желательно побогаче! – идёт извечная борьба с жизненными обстоятельствами. Даже если кто-то скажет, что может жить и в шалаше – не верьте.
Каждый втихаря надеется, что, помыкавшись по свету, покрутившись в жизненных водоворотах, натерпевшись ударов и всяческих трудностей, он, в конце концов, сможет окопаться где-нибудь в уютном уголке, созданном своими же трудами. И какой же это нормальной голове придет на ум мечтать о тихом пристанище в двери?
К этому ни один нормальный индивидуум не готов. Стремиться к этому никто не будет, ибо это – противоестественно.
Большая Дверь затягивает в Город не только сквозняком, ночными снами или запахами. Это упрощённый вариант для нерешительных, для тех, кто никак не может приехать впервые.
Для уже приехавших и разместившихся Город повсеместно расставляет красивые приманки. Говоря простым рыбацким языком, развешивает мормышки или блесну. Любой рыбак вам подтвердит, что мудрая и рассудительная рыба только полюбуется на эту сверкающую красоту, а червей поплывёт искать в другое место. Но где вы видели умную рыбу? В основном попадаются рыбы-дурёхи. Узрев непонятную блестящую хреновину, а под ней жирного червя, они всей стаей летят на добычу, а там – крючок.
Принимая своих любимчиков, мудрых кратковременных гостей, Город им крючков не подсовывает. Ради таких торжественных случаев он прячет острое оружие как можно глубже, почти на дно. Но лишь завидит чудака, вознамерившегося поселиться навсегда… Любой приезжий, возомнивший, что все эти дворцы строились под его приезд, а картины в музейных залах развешивались согласно его вкусу, рано или поздно отрезвляется и начинает удивлённо разводить руками. Мол, куда девались прелести, и откуда поналезла вся эта гадость, мешающая жить на новом месте!
Петербургу нельзя навязываться, он сам знает, кто ему нужен, для чего и на какое время. Схема до боли простая, через это прошли абсолютно все, кто пытался самовольно, не посоветовавшись с Городом, обосноваться на брегах Невы. Почти каждый из этих страдальцев поведает вам следующее:
Первые несколько месяцев приезжий пребывает в состоянии легкой эйфории, памятуя в какое чудное место попал. Только вдруг непонятно откуда подкрадывается нищета.
У него с мозгами, вроде бы, всё в порядке, копеечку беречь умеет, но тут выплывают неожиданные расходы. Бывалоча, в родном городе деньги водились пачками, а теперь…
Особенно страдают москвичи. Перебираясь в "провинциальный Питер", они надеются в этом менее навороченном и ещё не таком раскрученном, как Москва, мегаполисе, быстренько приумножить свои капиталы. Да не тут-то было! Сквозняк надо чувствовать заранее, его желательно предвидеть, а это не каждому дано.
Николай Васильевич Гоголь был слаб здоровьем и чрезвычайно чувствителен к сквознякам. Но более всего он был гениален. Местные мормышки на него не действовали. Он их в упор не замечал…
Глава 6
"Мелкий град" Как действуют мормышки, наверное, уже понятно. Более-менее. Кому-то из приезжих здесь иногда везёт. Только не надо сразу на что-то надеяться! Вы же не знаете, как эти люди договаривались с Городом. Может быть, их наняли зазывалами, а может, они новый фильм снимают про бандитский Петербург. Такой шикарный, напичканный адреналином сериал притягивает в Город самых отважных, самых падких на приключения бизнесменов. Скорей всего, после просмотра фильма в Город снова хлынут богатенькие, те, кто ещё не в курсе про крючки. Да только мы об этом не узнаем – информация суперсекретная.
Совет тут может быть только один: если вы человек рисковый и вам себя совершенно не жаль – вперёд, попытайтесь срубить миллиончик. Но как потом быть с Таможней?
Вывезти ведь не удастся ни копейки.
Итак, Город-Дверь, Город-Музей, Город-Таможенник, Город-Предсказатель, Город Комиссий и, наконец, Город-Блесна. Кто не попадался на здешний крючок, тот не знает, что такое настоящая Мормышка.
Идеальный срок для гостя в Питере – 2-3 дня. Это – бархатный вариант, для неженок. Кому по душе экстрим, пускай остаётся подольше. Иногда даже полезно остаться подольше. Если Город разрешает, почему бы и не остаться? Но бдительность ни в коем случае нельзя терять. Неплохо бы ещё и уши в локаторы превратить, чтобы Сигнал не пропустить. Перед тем как пригласить на выход, Город обязательно даёт Сигнал. Вовремя услышите – и вышибалы не понадобятся. Вышибалы нужны тем, кто Сигнала не слышит. Монферран вот не услышал. Его пригласили на сорок лет, а он, бедняга, возомнил, что навсегда. Отсюда и трагеть. Роль вышибалы тогда исполнил Николай Палкин. Царь, в принципе, не виноват – его самого использовали…
Зазывалы могут быть различного калибра: от самых мелких шавок до крупных мормышек, типа фильма "Бандитский Петербург". Зазывала не обязательно человек.
Чтобы в Город заманить, иногда достаточно календарика с Медным всадником. А вот в вышибалы кого попало не берут. Заманить ведь всегда легче, чем выгнать. Чтобы выгнать, нужны влиятельные личности уровня царя. Заумный лектор тоже подойдёт, но царь или его И.О. гораздо круче.
Люди уровня Юрика в вышибалы не годятся: не та сила убеждения, не тот напор. А Юрик никогда и не стремился играть такую роль. Ему и в зазывалах неплохо…
Юрик вывел эту хитрую теорию не сразу. Впервые заметил, что с Городом что-то не так, когда ему вдруг, ни с того, ни с сего, разонравился Исакий. Гм! Глянул он на собор одним прекрасным утром из окна троллейбуса и обомлел. Такого страху нагнали на него массивные 114-тонные колонны! Тогда ему было всего лишь двенадцать лет, и они всей семьёй только что переехали в Ленинград.
После того случая недели не прошло, как Медный всадник стал казаться пучеглазым котом на лошади, а Зимний Дворец захудалым дворцом культуры, требующий капремонта… Все эти детские впечатления Юрик приписал капризам своей меланхолической натуры. Он был мальчиком интересного склада, друзей имел мало, да и те происходили исключительно из дипломатических семей. Пословица "Что имеем, того уже не любим" стала всё чаще приходить на ум…
В двенадцать лет человека можно назвать вполне взрослым. По западным меркам. А Юрик знал о Западе не понаслышке. Он там успел пожить ещё ребёнком, с отчимом-международником.
Теперь он постоянно жил на родине, но всё время болтался среди иностранцев.
Видно, доля такая. Отойдя душой от своих, к иностранцам он так и не прибился.
Вернее, они его не принимали. Услышав о восьми языках, сразу ставили уши торчком и махали руками: "Ты – агент КГБ!" А когда он им расхваливал их же собственный Запад, недоверчиво косились и, наверное, считали предателем родины. Он и работал-то с ними через силу, по инерции. Сидеть в офисе гораздо хуже. Вот бы писателем заделаться! Но этот труд отбирает много времени, а заработки не всегда приличные.
Сидеть у кого-то на шее, как Маркс у Энгельса во время написания "Капитала", Юрик не собирался. Он по натуре не иждивенец.
В самом-самом начале, до смерти родного отца, они все втроём, небольшой, но дружной семейкой жили в Челябинске. "Челяба" – хороший город, но его, конечно, не сравнишь ни с одной из российских столиц. Лоск не тот.
Именно из "Челябы" в 1979 году Юрик впервые выехал в Ленинград. Ему тогда было 8 лет. В той поездке его больше всего впечатлили Петропавловка и Медный всадник.
Вернувшись домой, он попросил купить ему альбом и краски, хотя раньше рисовать не любил. В тот год он впервые начал серьёзно читать. По-взрослому, запоем. В основном те книги, из которых можно было узнавать об этом потрясающем, невиданной красы Городе.
Когда умер отец, мама вторично вышла замуж. За очень хорошего человека. По крайней мере, все так говорили. Отчим оказался богатым москвичём, и с ним они повидали полсвета. Но нигде Юрик не встречал таких проспектов, таких памятников и таких волшебных зданий, как в Ленинграде.
Детишкам, с которыми он учился по заграничным школам, Юрик постоянно врал, что живёт в Ленинграде, а не в Москве. Он хотел, чтобы его как можно больше уважали.
Маленькому ростом, щупленькому Юрику уважение одноклассников было необходимо.
Правда, его внешность не всегда была причиной для расстройства. Всякий раз, прийдя в новый класс, он слышал шёпот: "На Гоголя похож". Юрик был темноволос, нос имел с горбинкой, а во взгляде всегда сквозило нечто поэтическое…
*****
Итак, что имеем, то нам уже не нравится. Внезапно охладев к Великому Городу, Юрик счёл себя неблагодарным и страшно мучился по этому поводу. В двенадцать лет он был слишком неопытен, чтобы приписать эту смену настроения чему-нибудь ещё.
Отчим был видной московской фигурой, но при Андропове пошёл на понижение, и его перевели на службу в Ленинград. Тогда ещё никто не знал, что Город снова будет переименован и что всё питерское станет синонимом президентского.
