Глава 5

Ананке!

Возможно, и я издал бы крик ужаса, если бы мне не был знаком его вид: лицо из металла, которое казалось в свете огней расплавленным железом. Глаза из смарагдов, которые, как свет, излучали зеленые лучи пламени. Как и прежде, великий магистр был одет в белый плащ тамплиеров и держал в правой руке знак своего достоинства — жезл из черного дерева, наконечник которого венчал восьмиконечный крест. Это была новая встреча, от которой я бы предпочел отказаться.

Шепот коснулся моих ушей, он исходил от Леонардо:

— Впечатляет Фролло и других сумасшедших! Я уже вырос для этого!

Леонардо стоял рядом со мной, и только я, казалось, расслышал его тихие слова. Я знал, что у нас была в запасе еще пара сюрпризов для дреговитов, но сомневался, что Это нам поможет против их численного перевеса.

— Кто вы? — крикнул я человеку в маске. — Почему вы скрываете ваше лицо под маской?

— Что бы меня не узнали, ты, болван. Что ты себе возомнил?

Голос великого магистра звучал скорее обрадовано, нежели рассержено. Из-за глухого, пустого звучания, которое придавала его голосу маска, я ничего не мог точно определить. Поэтому напрасно я пытался соотнести голос с ближайшим советником короля Людовика. Его слова обладали металлическим, механическим звоном, словно великий магистр был частью огромной машины.

— Возможно, вы прячетесь, чтобы люди не увидели зло в вашем лице? — возразил я. — Ваши люди могли бы узнать, что они служат соблазнителю и вредителю, а не спасителю!

Теперь он громко рассмеялся, хотя не радостно, а презрительно:

— С такими речами ты не запутаешь нас, человек. Сатана может вкладывать тебе в рот сколько хочет лжи. Все это напрасный труд.

— Ваши слова — от Сатаны! — закричал я.

Великий магистр устал от меня, отвернулся и подал знак неизвестному мне человеку в белом плаще, стоявшему в тени. Обеими руками очень худой тамплиер принес сверкающую серебром миску, в которой лежал, видимо, тот самый смарагд, который якобы происходил из короны Люцифера. Солнечный камень! Он не сверкал, не выглядел как нечто особенное.

И все же великий магистр склонился перед зеленым камнем и сказал:

— Время страданий и сомнений прошло. Еще пара вздохов, — и человечество будет освобождено от проклятия плоти. Брат Фролло, ваши заслуги велики. Вам отдается честь отнести солнечный камень на его место в мировой машине.

— Сейчас? — вырвалось у Вийона. — Вы хотите это сделать сейчас?

— Почему бы нет, мировая машина уже давно готова, — спокойно ответил великий магистр. — Мы только ждали солнечного камня и годовой ярмарки, чья суматоха отвлекла бы от нас братьев Сен-Жермен-де-Пре. Вы столь же точно появились в это время, Вийон. Возможно, Отец Добрых Душ не оставил вас и ваших отступников. Тогда и ваши души тоже вернутся в рай вечного света.

Он дал Фролло знак, и архидьякон, взяв себе миску со смарагдом, прошел мимо нас вниз по лестнице.

Вийон пристально следил за ним и тяжело прошептал:

— Сила разрушения вырвется, если произойдет трансмутация атома!

— Не сила разрушения, а сила спасения, — возразил человек в маске. — Демокрит признавал, что в столкновении атомов живет дыхание одухотворенной силы, и уже Цицерон говорил об этой взаимосвязи с образованием души.

— Не хотите ли вы еще назвать Эпикура? — спросил Вийон резко. — Он утверждал, что столкновение атомов создает души, миры и даже богов!

— Ах, наконец, и вы осознали это и соглашаетесь со мной, — сказал великий магистр.

— Ни в коей мере. Кто внимательно прочитал Эпикура, тот знает, что его представление о силе атомов отрицает Бога и божественное управление миром. Как и вы, я — человек с закрытым лицом. Вы используете силу атомной трансмутации не во имя добра. Вы не хотите спасти души, вы хотите их проклясть, разрушая этот мир. Власть, которая может создать богов, должна освободить одного единственного бога из темницы материи: Сатану!

— Вы все также много болтаете, Вийон, вы вещаете все время одну и ту же ложь, — великий магистр обернулся к Фролло, который остановился внизу у лестницы и прислушивался к диспуту. — Не давайте себя обмануть, брат Фролло. Ну же, завершите великий план!

Медленно, возможно, немного колеблясь, Фролло шагнул к печам и котлам. Я спросил себя, когда Леонардо сможет хоть что-то предпринять. Как бы невзначай он потрогал ремень на своей лютне, пока Шармолю не крикнул ему:

— Чем это ты занимаешься там, парень?

— Я хочу спеть песню, если позволите. Это кажется мне правильным способом пойти на смерть. И если это действительно спасение наших душ, то пусть оно произойдет под радостную песню.

Прокурор нерешительно заморгал и повернулся к великому магистру. Тот сказал:

— Дайте ему спокойно петь. Возможно, отступнику нужно придать мужество, потому что он догадывается, что спасение его души столь же неясно, как и судьба при игре в кости.

Я наблюдал за Фролло, который взбирался по деревянной лестнице, и не мог понять, какую пользу нашел Леонардо для пения в этом момент. Но едва его пальцы коснулись струн, я понял его. Он извлекал из инструмента наряду со звуками маленькие выстрелы, стальные гвозди, которые выпрыгивали из морды коня.

Первая игла попала в грудь Шармолю. Прокурор раскрыл глаза от удивления, когда схватился мощными руками за грудь, чтобы вытащить стрелу из раны. Но игла была столь малой, что исчезла под плащом. Зато ее действие было велико — благодаря яду, как я позже узнал. Шармолю упал на колени, и кровавая пена выступила на его выпяченной нижней губе. Гортанные звуки, которые он издал, были истинным пением под смертельную мелодию Леонардо.

Второй выстрел попал в присяжного библиотекаря Университета Мюнье и повалил его рядом с Шармолю на пол, пока Леонардо крикнул:

— Дымовые шары, быстро!

Я был настолько сбит с толку, что реагировал крайне медленно — но не Томмазо. Он достал глиняный шар со своего лотка на животе и метнул его под ноги вооруженным дрегови-там. Глиняная скорлупа разбилась, а заодно — и стенки, разделявшие внутренние ячейки. Материалы, которые Леонардо набил в шары, смешались, и тут же дреговитов заволокло плотное серо-черное облако дыма. Кашляя, рыдая и спотыкаясь, они шли на ощупь со слезящимися глазами.

Когда другие дреговиты поспешили на помощь к своим братьям по каменной лестнице, я отошел от своего оцепенения и бросил второй из двух дымовых шаров величиной с кулак, которые приготовил Леонардо. С тем же успехом: дреговиты споткнулись и упали с лестницы. Дым вонял еще злее, чем мировая машина, он кусал и наши глаза. Слезы потекли у меня по щекам.

Великий магистр, Годен, Ле-Мерсье и тощий тамплиер, который, собственно, и принес солнечный камень, вынули свои мечи и наступали на нас. Еще один выстрел из удивительной лютни Леонардо — и худой тамплиер упал сраженный под ноги своих товарищей.

Годен перепрыгнул через упавшего и занес меч над Леонардо. Ядовитые иглы были израсходованы. Итальянец поднял вверх свой инструмент, чтобы отразить удар Годена. Я подпрыгнул к нему, выхватил спрятанный кинжал из тайника в моем ящике на животе и вонзил его в бок Годена по самую рукоять. Это не стоило мне большого труда — достаточно было лишь вспомнить о несчастном целестинце.

Дрожь пробежала по жирному лицу нотариуса, и он процедил:

— Я должен был убить тебя…

— Для этого тебе нужно было его найти, дурак! — прорычал Леонардо и ударил его лютней по затылку. Это окончательно сбило крепкого человека с ног. С дрожью и стоном он лежал перед нами — комок беспомощного, кровоточащего мяса.

Наше нападение было неожиданным и имело краткосрочный успех, но оно потерпело поражение при численном перевесе врага, как я того и опасался. Кашляя и плюясь, первые дре-говиты вышли из постепенно рассеивающегося дыма и напали на нас. Один ударил Леонардо древком пики по голове и повалил его на землю рядом с Годеном. Мне кто-то сзади приставил арбалет в спину, готовый прострелить меня при малейшем движении. Так что мне пришлось послушаться его приказа и бросить кинжал. Томмазо и Аталанте, который по причине своего ранения едва мог защищаться, тоже должны были сдаться дреговитам. Только Вийона я нигде не смог обнаружить.

— Вы храбры и изобретательны, но также — и глупы, — сказал великий магистр. — Зачем бороться, если уже проиграли?

Он прервался и оглянулся. В этот неподходящий момент мне пришла в голову мысль, что он должен видеть мир через свои смарагдовые глаза только зеленым.

— Куда подевался король «братьев раковины»? — спросил великий магистр, и в первый раз я заметил в его голосе оттенок неуверенности. — Кто видел Вийона?

Крик из многих глоток был ответом. Теперь и я увидел моего отца, который во всей неразберихе следовал за Фролло и вскарабкался за ним на мировую машину. Архидьякон, который стоял на узком деревянном трапе на высоте около трех саженей, оглядел преследователя, поставил миску с солнечным камнем и достал свой меч.

Вийон не предпринял никаких попыток для нападения, у него не было с собой никакого оружия. В десяти шагах от Фролло он остановился и сказал:

— Не делайте этого, отец Клод! Я знаю, что вы лишь введены в заблуждение. Я видел ваши глаза. Вы сделаете все, чтобы достичь вашей цели, но только потому, что верите, что творите правое дело. Но вы ошибаетесь. Если вы выпустите силу солнечного камня, души не будут спасены. Тогда навеки победит Сатана!

— Ложь! — залаял Фролло, и вены на его лбу вздулись. — Вы, отступники, лжете уже столетия, чтобы продолжить господство Сатаны, — он указал на солнечный камень. — Это — сила, которая победит зло!

— Вы победите человечество, забирая у бедных душ возможность для очищения, — Вийон говорил печально, подавлено. Он верил в свою правоту столь же сильно, как и Фролло — в свою. Кто мог за считанные минуты повергнуть веру, которая утверждалась столетиями?

Взглянув на клетку с Колеттой и ее отцом, я все же сделал попытку и закричал:

— Фролло, вспомните о нашем разговоре в келье Квазимодо! Разве не вы рассказывали о машинах, которые вытеснят людей, о победе материи над духом и душой?

— Я припоминаю, — проговорил Фролло, — и что же?

— Теперь вы делаете себя подручным машины, ее рабом. Машина стоит против человека, и вы помогаете машине!

— Это не какая-то любая машина, a machina mundi Раймонда Луллия.

— Что же это меняет? Как может машина, груда мертвой материи, помочь спасению души? Для нее возможно лишь сделать людей мертвой материей подобно себе!

Я увидел на лице Фролло сомнение, которое я пробудил и которое было последней надеждой человечества. Его взгляд скользнул по бесконечным изгибам и ответвлениям мировой машины, вернулся к солнечному камню, потом обратился к Вийону, ко мне и к великому магистру в маске. Фролло искал ответа, решения, объяснений.

— Я ошибся в вас, брат Фролло? — раздался громкий голос великого магистра. — Я доверял вам. То, ради чего столетиями боролись мы и наши братья, лежит в ваших руках, — и вдруг вы сомневаетесь. Ваша вера в истинное дело должна стоять на крепких ногах!

— Нет, Отец Познания, — крикнул Фролло, видимо, от радости, что принял решение. — Я знаю, что я должен сделать. Я спасу проклятые души!

Левой рукой он взял солнечный камень из миски и повернулся, чтобы продолжить свой путь. Тут Вийон прыгнул на него и крепко ухватил его левую руку.

— Нет, Фролло. Прислушайтесь к словам моего сына! Он говорит истину.

— Ваш сын? — в глазах Фролло блеснуло что-то, потом он пробормотал:

— Ну что же… Отпустите же меня, наконец, старый дурак! Он хотел оттолкнуть Вийона, но тот повис на его руке, как репейник, и попытался вырвать у него солнечный камень. Архидьякон поднял меч на высоту плеча и вонзил его в грудь моего отца. Я думаю, что почувствовал боль с той же силой, что и Вийон. Я никогда в жизни не забуду, как медленно мой отец сползал вниз к полу и остался лежать безжизненно. Мне показалось бесполезным печалиться о потере любимого человека, так как скоро все живые существа этого мира и мир вместе с ними погибнут — и все же я почувствовал бесконечно глубокую боль.

— Итак, ты — сын Вийона, — сказал великий магистр. Я почувствовал, как глаза за смарагдами изучали меня. — Возможно, нет ничего удивительного, что Аврилло именно тебе дал солнечный камень, не так ли? Если бы ты только лучше следил за ним. Ты проиграл то, что когда-то Амьел-Аикар добился с большим усилием.

Он был прав, и это причиняло боль. Не только стыд поражения доставлял боль, но и то, что из этого получилось. Словно окаменев, я стоял там и смотрел на подмостки, на которых лежал мой мертвый отец.

В конце концов, проиграл и он. Фролло дошел с солнечным камнем до конца подмостков к сверкающей серебром ячейке. Я предположил, что это и была часть machina mundi, которая жадно ждала смарагд.

— Никогда больше ни один человек из рода Амьел-Аикара не доберется близко к солнечному камню, — продолжил человек в маске с явным удовлетворением.

Как писал великий Иероним, человеку свойственно ошибаться. Догадывался ли он, что также и Сатана может ошибаться? Великий магистр, союзник Сатаны, едва произнес свои последние слова, как они были уже оспорены существом, которое прыгнуло на деревянные подмостки с другой стороны — на половину прикрытое ячейкой для солнечного камня. Оно возникло перед Фролло и оскалило полное ненависти могучие клыки. Последний потомок Амьел-Аикара, не считая меня, стоял перед отцом Фролло — Квазимодо.

Знал лишь дьявол — и, вероятно, он один, — как звонарь пришел сюда. Воспользовался ли он моментом, пока Жеан де Гарлэ оставил вход в храм Изиды без присмотра? Преследовал ли он нас тайно? В те дни, когда мы разбирали тайник в квартале Тампля, я неоднократно испытывал чувство, будто кто-то наблюдает за мной.

Фролло стоял едва в двух шагах от ячейки, но чтобы до нее добраться, ему нужно было пройти мимо горбуна. И Квазимодо не давал впечатления, что он это позволит.

— Ты предал Эсмеральду! — закричал он своему приемному отцу. — Ты виновен в ее смерти!

— Это неверно, Квазимодо. Я хотел ее спасти, но судебные приставы короля вырвали ее у меня, — Фролло говорил медленно и четко и сопровождал слова теми жестами руки, которые понимали только он и его воспитанник.

— Почему ты не вернулся в Нотр-Дам?

— Потому что иначе люди короля арестовали бы меня.

— Ты лжешь, — постановил Квазимодо. — Ты всегда обманывал и использовал меня.

Архидьякон молча смотрел на Квазимодо. Я знал о его магической способности подчинять другого своей воле. В келье Квазимодо я испытал это на собственной шкуре. Мог ли звонарь, который долгие годы безоговорочно подчинялся ему, противостоять этой силе?

Великий магистр обратился к воинам:

— Это проклятое чудовище грозит расстроить все наши планы. Все арбалетчики — немедленно к Фролло. Стреляйте в горбуна с моста.

Четверо мужчин поспешили вниз по лестнице и почти добрались до низа, когда я прыгнул за ними. Я видел, как умер мой отец, и не хотел быть свидетелем еще и того, как они убьют моего брата Если бы я не набросился на одного из арбалетчиков, то переломал бы себе кости, — но это выпало на долю дреговита, который рухнул подо мной. Рядом со мной застонал другой арбалетчик, когда Леонардо прыгнул ему на крестец.

— Хорошая идея, Арман! — крикнул итальянец и хрустнул перекрещенными руками на затылке дреговита. — Делайте, как я.

Человек подо мной захотел как раз собраться с силами, когда я схватил его голову и сильно ударил лбом о пол из скал. Раздался ужасный хруст, но я больше не обращал на это внимание.

Леонардо и я бежали за двумя другими арбалетчиками. Они добрались до лестницы перед нами и взобрались наверх. Когда я, наконец, взлетел вслед за итальянцем по крутому подъему, уже в воздухе раздались залпы. Оба попали в грудь Квазимодо. Я видел при штурме оборванцами Нотр-Дама, как звонарь был абсолютно невозмутим при виде стрелы, которую Жеан Фролло всадил ему в руку. Но два выстрела, к тому же, в грудь, были совершенно иным. Квазимодо покачнулся назад и упал на край лестницы.

Леонардо и я прыгнули на арбалетчиков сзади и столкнули их с моста. Мой противник ударился о каменный пол и остался там лежать в неестественном положении. Другой упал в бассейн с кипящей водой; прежде чем он захлебнуться в бульоне, он издал пронзительный крик. Я бросил пугливый взгляд на клетку с Колеттой и Марком Сененом, которая примерно в двадцати саженях от меня висела над подобным же бассейном.

Леонардо спешил по сходням, перескочил через безжизненное тело Вийона и поспешил дальше, к отцу Фролло. Я не мог его больше догнать и опустился на колени возле моего отца. Когда я повернул его голову, то увидел его потухший взор. Даже если мир был потерян, я бы охотно сказал ему еще раз, что я все прощаю ему, что мое сердце билось для него, как только сердце сына может биться для отца.

Со слезами я увидел, что усилия Леонардо были напрасны. Фролло вставил смарагд в металлическую ячейку. Тут же великий магистр отдал громогласный приказ через пещеру, и несколько мужчин начали вращать длинную лебедку. Цепи со свинцовыми кубиками опустились в горячую воду. Жидкость взорвалась, словно она больше не противостояла собственному жару.

Дым и пар распространились по всей пещере. Мосты закачались и затряслись, как прежде дрожащая палочка Вийона. Речь могла идти буквально о нескольких мгновениях — потом и я упал бы в горячую воду.

Но Леонардо не сдавался. Он уклонился от удара меча Фролло и толкнул своей выпяченной головой тело своего противника.

Фролло покачнулся, отступил назад с неуверенным шагом — и на него набросился поднявшийся на ноги Квазимодо. Мой брат схватил голову своего приемного отца и одним рывком повернул ее в сторону, пока не сломал шею. Лицо Квазимодо засияло удовлетворением.

Солнечный камень излучал чудовищную силу или вбирал ее в себя, — я этого не знаю. Он пылал, но не своим первоначальным зеленым, а ослепляющим белым светом: как платье Зиты, когда она висела наутро после казни на виселице.

«Это была трансмутация! — мелькнуло у меня в голове. Рок — ананке!»

Леонардо схватил пылающий белый камень обеими руками и с силой вынул его из ячейки. Я ожидал, что его рука обгорит, но с ним произошло что-то другое — жуткое. За короткое время он был окружен сияющей белой аурой, словно сила солнечного камня прошла через него. Он закричал и отпустил камень, так что тот упал в бассейн с водой. С громким шипением поднялось новое облако пара и обволокло нас.

— Путь здесь! — закричал я Леонардо и Квазимодо, прежде чем прыгнул с моста и сбросил лестницу, не обращая внимания на ссадины и ушибы. Я слышал грохот все новых взрывов, ощущал, как дрожит вся пещера. Спас ли уже Леонардо мир, я не знал, но было ясно одно — пещера находилась в большой опасности. Даже дреговиты бежали в панике прочь.

Так же и я побежал, — но с конкретной целью. Железная клетка с обоими пленниками все еще парила над одним из дымящихся, брызгающих кипящей водой бассейнов. Наконец, я добрался до раскачивающего устройства балки и привел ее в движение — больше на удачу, нежели с умом. Возможно, мне помогла сила отчаяния, которая окрыляет человека, если он знает, что его возлюбленная в смертельной опасности. С ревом и грохотом деревянная балка с клеткой развернулась, и я вращал лебедку, поднимая клетку, пока она резко не ударилась о землю. Колетта и ее отец были сильно встряхнуты, но что это было по сравнению с той опасностью, над которой они парили — в самом прямом значении этого слова!

Новое содрогание сотрясло пещеру, и камни величиной с кулак обрушились на нас дождем с крошащегося потолка, пока я отчаянно искал выход, чтобы открыть закрытую дверь клетки. У меня не было ни подходящего инструмента, ни предположений, где находится ключ.

Тут из становящего плотнее тумана отделилось привидение. Квазимодо, раскачиваясь, шел ко мне.