— …Ты меня приняла не за того, ты, пугливая маленькая тварь. Если ты не побежишь дальше, я вздую твою козью задницу, как это не сумеет и самый сильный козел. Вперед, ну же. Да, малышка Джали, беги, ищи свою хозяйку. Беги к Эсмеральде! — хихиканье сопровождало слова. — Имея тебя у себя на хвосте, моя красавица не сможет неслышно пробираться по ночи.

Я услышал тихое блеянье козы, а потом — тяжелые шаги мужчины. Без сомнения, это был Пьер Гренгуар. Однако почему, клянусь святым Кристофором и царем Самоса, я мог его слышать, но не видеть?

Когда я немного прошел вперед, то раскрыл тайну. Узкая крутая лестница — то ли проход, то ли ступени — шла вверх от улицы и обвивалась змеей вокруг нескольких домов, ровно настолько, чтобы мог пройти один человек. Гренгуар и Джали должны были пойти этой дорогой. Возможно, она и меня приведет к Эсмеральде.

В старых, мрачных домах едва горел свет, и луна старалась освещать своими бледными лучами касающиеся друг друга крыши. Больше на ощупь, нежели видя дорогу, я пробирался вперед, осторожно, потому что все снова и снова я поскальзывался на отбросах и нечистотах, которые свалили в кучу жители перед своими бедными лачугами. Если доверять своему носу, то это был тот самый момент, чтобы прекратить поиски. Тяжелый запах сгнившей рыбы и испражнений всяческой природы висел в воздухе, что меня чуть не стошнило. Я зажал одной рукой рот и нос, а другой шарил по стенам домов, продвигаясь вперед на ощупь, пока убогие дома немного не расступились и, наконец, не стало светлее, и свежий воздух не развеял отвратительный запах.

Я стоял у Сены, перед натянутыми на берегу сетями и пришвартованными рыбачьими лодками к тяжелым деревянным сваям, которые мягко качались в прибрежной воде. Справа от меня вдали лежал Лувр, различимый только как неясные очертания. Слева в непосредственной близости возвышались острые башни Гран-Шатле в ночном небе. Луна рассматривала его расплывчатое отражение в реке и освещала неукрепленные берега.

Недалеко от захода на Мельничий мост Эсмеральда присела на корточки и начала разговаривать с Джали на непонятном языке. Если судить по тону, то Эсмеральда делала животному полагающееся в такой ситуации наставление, что, однако, не тревожило козу. Радостная оттого, что нашла хозяйку, она лизала угрожающе направленную к ней руку. Дочь цыганского герцога со вздохом закончила свою назидательную проповедь и продолжила свой путь к Мельничьему мосту, сопровождаемая по-прежнему Джали. Но ее преследовал и Гренгуар — как отделившаяся тень. Он спрятался за вытащенной на землю и законопаченной лодкой. И я превратился в тень тени, играя сейчас роль более чем просто охотника.

Мы перешли на другую сторону Сены по Мельничьему мосту. Сожженный ломбард, закоптелая дыра в плотном ряду домов, воззвала к моему сознанию, что мое смелое мероприятие могло быть связано с непредвиденными опасностями. Я отвернулся и снова взглянул вперед, но перспектива не обрадовала меня. Дворец правосудия, несущий вахту с выстроившимися в ряд башнями как огромными солдатами по ту сторону моста, напомнил мне с новой силой о неудавшемся штурме и море крови, которое он повлек за собой.

Путь Эсмеральды шел вдоль восточной стены дворца и потом на мост Сен-Мишель, который связывал находящийся восточнее Пти-Понта, остров Сите с кварталом Университета. По улице де ла Ушет, мимо домов с шумными девками и школярами, путь вел к Пти-Шатле[59]. Крепость на южном конце Пти-Понта показалась мне в ночи головой змеи, чьим телом был мост.

Из тени сторожевых башен вышел высокий мужчина в форме королевского офицера, украшенной лилией и крылатым оленем. Его шпага и сверкающие золотом даже в свете луны шпоры тихо зазвенели, когда он подошел к Эсмеральде. Верхняя губа под ухоженными усами искривилась в победоносную улыбку, и Феб де Шатопер приветствовал цыганку сладкими словами, какие так часто шепчут на улицах Латинского квартала[60].

Я оказался прав! Чувство триумфа было так сильно, что я чуть было не забыл присесть под защиту низкого сарая, когда Эсмеральда и Джали в сопровождении капитана пошли обратно по улице де ла Ушет. За ними следовал Гренгуар, который теперь уже прятался за бочкой с водой.

Знал ли он, что его не особенно преданная супруга хочет только раскрутить прекрасного Феба? Я не мог представить себе, что она доверилась своему заботливому глупцу. Мог ли он осадить свою ревность? А если нет — как мог он серьезно надеяться тягаться с закаленной в боях шпагой офицера?!

Феб, который явно лучше разбирался в путанице улиц возле моста Сен-Мишель, взял на себя обязанности проводника. Он остановился перед домом, у которого только была только пара окон с грязными, потрескавшимися стеклами на верхнем этаже. Два из них были слабо освещены. Первый этаж показался совсем нежилым и мрачным, если бы через щели в двери не пробивались наружу скудные лучи света. Капитан постучал, и Гренгуар скрылся за ближайшим углом. Я тоже нашел укрытие и наблюдал из-за края выступа стены, как с противным скрипом открылась дверь. Дверь была низкой, но все же достаточно большой для дряхлого существа, которое держало в сильно дрожащей руке лампу.

— Чего надо? — прокряхтел неразборчиво старушечий голос из беззубого, поросшего белыми клоками бороды рта. Несмотря на это волосатое лицо, речь все же шла о женщине, которая была закутана во всякую рвань, словно иначе кожа и кости могли развалиться в разные стороны.

— Комнату Святой Марты, — ответил Феб и сунул ей в руку монету.

Немедленно недоверчивое лицо преобразилось, льстивое подобострастие выступило на морщинистом обезьяньем лице.

— Заходите, монсеньор, и пропустите свою прекрасную невесту. У старой Фалурдель вам ни в чем не будет отказа, — запела она с такими гримасами, что слюна брызнула на бородавчатый подбородок.

Пока седая сводня закрывала дверь за мужчиной, женщиной и козой, я испытал возмущение по поводу, что она дала одной из комнат своего притона имя Святой Марты, хозяйки таверны господина! Потом мне пришло в голову, что патронессе служанок и экономок пасторов и самой явно не меньше был известен позорный промысел.

Передо мной что-то зашуршало, и тень пробежала в ночи, чтобы раствориться вместе с темнотой. Это был Гренгуар, который так поспешил, словно Сатана гнался за ним. Вероятно, он не мог больше высидеть перед домом, в котором, как он знал, находится его неверная жена со своим любовником. Если в этом случае, когда свадьба была маскарадом, можно вообще говорить о неверности. Влюбленный глупец оказался, к тому же, еще и таким чувствительным! Он исчез, и шум окрестных улиц поглотил его шаги.

Гренгуар увидел достаточно, но моя миссия еще не закончилась. Я должен узнать, что выведает Эсмеральда у капитана. Если я смогу это разузнать, то предстоит выяснить, честную ли игру ведут с нами египтяне. С беспокойством я осмотрел притон Фалурдели, пока в верхнем этаже в одном из потрескавшемся окне, выходившем на обратной стороне дома на реку, не загорелся свет. Комната Святой Марты!

Верхний этаж находился не очень высоко над землей. Все здание покосилось, словно в беге долгих лет приспосабливалось к сморщенной фигуре его седой владелицы. По куче мусора я взобрался на плоскую, немного косую крышу чердака, который находился над комнатой святой Марты. Я прижался к стене дома и осторожно высунул лицо, пока я рассмотрел неясные фигуры Феба и цыганки через грязное стекло окна с сетью паутинок-трещин. Джали наверняка осталась под присмотром сводни, и, вероятно, оба как раз ссорились из-за самой красивой козлиной бородки.

Четче, чем мог видеть обоих, я слышал их голоса, что при узости грязной комнаты порока было не удивительно. В помещении, скупо обставленном деревянным сундуком и простой кроватью, не могло ускользнуть ни одно слово. Феб засыпал Эсмеральду комплиментами, которые не миновали ни одного пятнышка ее красивого тела — от черных как ночь волос, как он выразился, до нежных ножек, на которых она умела так изящно двигаться.

Я едва верил своим глазам, когда стыдливый румянец залил лицо цыганки — уж она-то должна была часто слышать подобные слова и особенно — быть готовой к ним в таком месте. Либо она была такой же талантливой актрисой, как и танцовщицей, либо королевский капитан значил для нее больше, чем я ожидал — и, возможно, она сама. Я почувствовал закипающую во мне ревность и удивлялся тому. Во-первых, не был же я несчастным Гренгуаром а, во-вторых, не воспылал ли я страстью к Колетте?! Но кто может измерить заблуждения человеческого сердца!

Оба сидели возле лампы, которую Фалурдель поставила на деревянный сундук, и с каждой обольстительной фразой явно опытный в любовных делах солдат сокращал расстояние между собой и возлюбленной. Наконец, он обнял Эсмеральду за плечи своими мощными, но ухоженными руками, чьи запястья были украшены медными браслетами. Там они покоились очень недолго, и затем в строгом порядке начали танец по сладкому телу, которому вторил словесный поток, полный любви. Феб, похоже, сам поддался своему вздору и обращался к цыганке, поставив с ног на голову другую свою любовную связь — девушку по имени Готон. И сам не замечал того.

Жадные пальцы уже приблизились к груди, вздымающейся под вышитым корсетом Эсмеральды, как она отскочила на другой конец сундука и спросила:

— Вы в бою тоже так горячи, господин капитан? — С возмущением он забил себя в грудь:

— Как вы можете такое спрашивать, моя дорогая? Разве я не доказал этого, когда спас вас из когтей этого горбатого чудовища?

Ее большие глаза засверкали уважением и мольбой.

— О, да, вы действительно это сделали, благородный Феб! И про вас рассказывают еще и другие истории о ваших подвигах.

— Ну, сами видите, — он говорил, как нетерпеливый отец со своим капризничающим ребенком, и снова пододвинулся к ней. — Вы можете наверняка знать, что я в любой ситуации не ударю лицом в грязь — ни перед лицом смерти, ни в любви, — и он начал расшнуровывать ее корсет.

От ревности у меня пересохло в горле. С усилием я боролся с предательским раздражением в горле. Что бы я отдал за то, чтобы теперь оказаться на месте офицера!

Корсет манил к себе, и Феб мог без труда стянуть косынку с груди и с плеч Эсмеральды, так глубоко вниз, что ему открывался свободный вид на крепкую, светящуюся золотом в свете лампы плоть грудей. Когда он захотел схватить ее, она игриво ударила его рукой по пальцам и поспешно встала.

— К чему вам жеманиться? Я больше не мил вам? Или все дело в квартире? В вашем цыганском фургоне могло быть уютнее.

Эсмеральда низко опустила ресницы и тихо сказала:

— Простите, мой герой, я глупая девица. Но я бы с удовольствием послушала бы о ваших подвигах, о крови, которую вы пролили на службе Его Величества короля Людовика Одиннадцатого.

Его лицо просветлело.

— Ах, я понимаю. Пролитая кровь моих врагов заставит, как я вижу, стучать быстрее вашу, моя маленькая кровожадная бестия?

Она кивнула охотно, изображая на своем лице соблазнительную гамму из стыда и экстаза.

— Говорят, вчера вы отличились у Дворца правосудия, когда обратили в бегство отъявленную банду негодяев, которые позарились на сокровища короля.

— На что позарились парни — вот это вопрос. К сожалению, мы поймали не всех, только в троих из них попали залпы моих стрелков.

Цыганка вытянула голову и торс, показывая Фебу снова свою полуобнаженную грудь.

— Верно ли, милый Феб, что в вашем подвиге замешано колдовство?

Он громко рассмеялся:

— С каких это пор королевские стрелки в союзе с темными силами?

Именно это и было вопросом, и с напряжением я прислушался к следующему.

— Говорят, ваша рота так быстро оказалась у Дворца правосудия, что это невозможно сделать обычным способом.

Феб тоже встал, положил свои руки на голые плечи Эсмеральды и запечатлел два легких поцелуя на ее пышной груди.

— Если бы я был волшебником, я бы использовал мое искусство на то, чтобы навеки получить вас в свой плен, мой золотой цветок.

Она позволила произойти тому, что он обнажил ее грудь и накрыл своими руками, начал их гладить и мять. С прерывающимся дыханием она спросила:

— Если вы не волшебник, то как вы сумели так быстро оказаться на месте?

Он сильно, но мягко толкнул ее на кровать и подсел к ней так, что уже почти лежал на ней.

— К чему такое любопытство? Для разговоров будет потом время.

— Нет, скажите мне сперва, иначе я ни о чем ином не могу думать!

Его правая рука уже шарила под корсетом, расстегнула его и уже скользила дальше вниз.

— Если знать прежде, что должно случиться, не нужно уметь колдовать, чтобы в нужное время оказаться в нужном месте.

— Но откуда же вы знаете это, мой Феб? — Он покрыл поцелуями ее плоский живот.

— Соловей явно не напел мне это.

— У вас есть доверенное лицо среди бандитов?

— Вы умный ребенок, Готон, — вздохнул Феб и так крепко вцепился в чресла Эсмеральды запущенной под ее юбку правой рукой, что ее тело непроизвольно забилось, как извивающаяся змея. Его левая рука начала развязывать узел ее юбки.

— Но как вы это совершили? — она могла говорить только в прерывистом ритме своего ускоренного дыхания. — Кто оказал вам эту услугу?

Вместо ожидаемого ответа комната Святой Марты наполнилась громким треском и следом за ним — блеяньем козы. Гнилая дверь комнаты с треском распахнулась. Джали ворвалась и одним прыжком оказалась на низкой кровати. Пока я еще осмысливал, как это козе удалось раскрыть дверь, огромная тень накрыла всю комнату. Это была закутанная в черное одеяние фигура мужчины, чье лицо скрывалось под широкими полями шляпы.

Феб издал проклятие, которое было непривычным даже в этом богохульном месте, — такое можно услышать только среди отбросов и солдат. Он схватился за шпагу и напрасно пытался обнажить ее. Феб полулежал на ножнах и был скован Джали, когда захотел развернуться. Так коза снова пришла на помощь закутанному в черное человеку, которого она заманила в комнату Святой Марты.

Эсмеральда оказалась ловчее. Полунагая, одетая как была, она вскочила и вытянула свой кинжал из ножен в складках своей юбки. Тут Феб столкнул Джали с кровати, чтобы, наконец, добраться до своего оружия. То, что капитан считал своим преимуществом, стало его судьбой. Коза упала под ноги своей хозяйке и уронила ее. Оглушенная Эсмеральда лежала на полу, кинжал выскользнул из ее рук. Черный человек поднялся его и без раздумий вонзил узкое лезвие в грудь офицера. Феб застонал, его пальцы потянулись к рукоятке шпаги, и он упал обратно на кровать, где остался недвижно лежать на спине.

Черный человек вынул кровавый кинжал из раны и повернулся к Эсмеральде. Я уже готов был распахнуть окно, как раздались громкие голоса и шаги из пещеры сводни. Должно быть, маршировал целый отряд. Преступник уронил оружие и поспешил к окну. При этом луч света упал на мгновение на его лицо, — и я узнал убийцу.

Он раскрыл окно. Чтобы не быть увиденным, я отступил назад, и, потеряв в спешке и замешательстве равновесие, рухнул с крыши сарая в узкий двор. Это было бы жесткое падение, если бы я не угодил в кучу навоза.

Убийца притаился на сарае, быстро осмотрелся по сторонам и потом тут же спрыгнул во двор. Он заметил меня? Хотел ли он так же беспощадно заставить замолчать свидетеля, как только что обошелся с Фебом? Но, нет, он пробежал мимо навозной кучи, прочь в темноту.

В открытом окне показалась голова и туловище королевского стражника.

— Здесь, на крыше, ничего нет. Цыганка была одна со своей сатанинской козой и капитаном.

Из комнаты Святой Марты раздался другой голос:

— Она наверняка ведьма, судя по тому, как она выглядит.

— Ведьма, которую ждет виселица, — добавил третий голос. — Она убила капитана королевских стрелков, после того, как соблазнила его своим прекрасным телом. Заметьте это себе, мужчины: любовь и смерть идут рука об руку. Унесите труп и свяжите ведьму!

Оглушенный я скатился с навозной кучи, вонь которой сопровождала меня какое-то время. Но теперь это было не важно. Я должен бежать к королевским стражникам, должен был рассказать им, что они ошибаются. Как только я встал на ноги, сильная рука схватила меня за плечо.

— Остановитесь, сеньор Арман, стражники не поверят вам, к тому же вы испачканы и дурно пахнете — как один из тех, кто называет Двор чудес своим домом, — Леонардо сморщил нос и продолжил потом шепотом в том же тоне:

— Нам нужно поторапливаться! Если стражникам придет в голову обшарить близлежащие улицы, то от нас не должно остаться ни слуху, ни духу.

— Но… как вы оказались здесь…

— Вы имеете в виду, почему Вийон послал меня с вами во Двор чудес? Мы получили сведения, что Эсмеральда сегодня вечером договорилась с капитаном. Благодаря вашим поспешным действиям вы взяли на себя мою миссию, и мне ничего не оставалось делать, как вместо преследователя преследуемого быть только преследователем преследователя. Неблагодарное поручение, поверьте мне.

Я признал, что Леонардо прав. Королевские стражники явно не поверили бы мне и на пару с Эсмеральдой отвели бы на виселицу. Нехотя я следовал за ним к мосту Сен-Мишель и бросил последний взгляд на распахнутое окно комнаты Святой Марты. Лишь теперь, слишком поздно, мне пришло в голову, что Святая Марта была покровительницей умерших.

Вийон сидел в своей подземной комнате, склонившись над «Ars Magna ct Ultima» Раймонда Луллия, когда мы появились и сообщили ему об убийстве Феба де Шатопера. Он выслушал нас спокойно и молча, но его лицо заметно ожесточилось.

С усталым видом он сказал:

— И снова дреговиты переходят нам дорогу. Если бы убийца только на миг опоздал, капитан выдал бы своего поручителя!

— Мы можем быть рады, что случайно королевские стражники появились так быстро, — бросил я. — Иначе Эсмеральда оказалась бы в смертельной опасности.

— Ей и сейчас не слаще, — ответил Леонардо. — Кроме того, я не верю в совпадения. Дреговиты используют королевских стражников так же, как королевских стрелков, для своих целей. Они сами же позвали стражу, чтобы были обнаружены окровавленные трупы капитана и его любовницы. В противном случае отряд не появился бы так быстро возле лачуги сводницы. Убийство и самоубийство от неразделенной страсти — так это должно выглядеть по замыслу дреговитов. Таким образом, не вызывая подозрения, они бы устранили приманку и возможного предателя настоящего изменника. На этот раз стражники оказались на месте так быстро, что застали врасплох исполнителя дреговитов.

Вийон кивнул.

— Если бы мы, по крайней мере, его знали…

— Но я узнал его!

Отвратительное лицо Вийона и красивое лицо итальянца повернулись ко мне как по мановению руки. Их вопрошающие глаза были прикованы к моим губам, будто хотели пробуравить меня.

— Кто это был? — прошептал Вийон.

Я подумал о строгом лице, которое только на мгновение осветил для меня услужливый луч луны. О взгляде решительных глаз, которые колюче смотрели из-под высокого лба, из глубоких глазниц, как готовый к нападению клинок. Взгляд холодный как лед — и в то же время пламенный, настолько, что мог сжечь человека. Ничего удивительного, что я непроизвольно отступил назад перед этим человеком.

— Кто? — настойчиво повторил Вийон.

В моей памяти возникла закутанная в плащ фигура, сложившая окровавленный кинжал, и я тихо сказал:

— Отец Клод Фролло!