Глава 3

Двор чудес

Отчаяние накинуло на меня толстый платок, задушило мой рассудок и чувства. Словно окруженный стеной тумана, я слышал тяжелое дыхание рулевого, легкий шлепок при погружении весла и плеск воды о борт лодки. Лица моих спутников и египтян были только круглыми пятнами в сером однообразии бессмысленности. Я не испытывал ни малейшей радости, что убежал от королевских стражников — от смерти — в последний момент. Даже то, что напротив меня сидел мой отец, и он остался в живых, не волновало меня. Как я мог ликовать по поводу того, что после долгих поисков нашел свое прошлое, если я тут же потерял будущее?

Мой бесцельно блуждающий взгляд успокоился, когда остановился на нежных чертах лица Колетты. Глаза ее были закрыты, казалось, что она спит мирным сном. Так можно было подумать, если бы не древко стрелы с зеленым опереньем, торчащее у нее из груди. А вокруг древка начало расплываться красное пятно. Напрасно я пытался утешить себя мыслью, что смерть для Колетты была бы спасением — ей больше не нужно будет печалиться о своем потерянном отце. Если Марк Сенен не выжил в темницах забвения, а все говорило об этом, они скоро увидели бы друг друга снова — сразу же, на небе христиан или катаров. Я не мог испытывать от этого никакого облегчения. Лишь теперь, слишком поздно, мне стало ясно, как сильны были мои чувства к Колетте.

Пока я раздумывал, словно кинжал вонзился мне в сердце, когда я заметил легкое порхание век. В крайнем возбуждении я вскочил — так резко, что чуть не перевернул лодку. По крайней мере, я сам упал бы в воду, если бы оба итальянца не схватили меня и не потянули назад.

— Она жива! — неоднократно крикнул я вне себя от радости. — Колетта жива!

— Конечно, она жива, — сказал Вийон. — Но ее дыхание очень слабо, и она теряет много крови. Если она не получит скоро помощи, то она последует за Хардоином, Клементом и Туасоном.

— Что это значит? — заворчал цыганский герцог, глядя на раскачивающуюся лодку, и бросил на меня гневный взгляд. — Вы что, с ума сошли?

— Нет, он только глубоко обеспокоен и не меньше — влюблен, — объяснил Леонардо.

Я почувствовал новую надежду и тут же большой страх снова потерять вновь приобретенную Колетту.

— Мы должны что-то предпринять, ей нужен врач!

— Сперва мы должны добраться до берега, — возразил Матиас, — прежде чем солдаты сядут в лодки и последуют за нами. К счастью, они больше не обращали внимания на мою дочь.

На полоске берега между Дворцом правосудия и королевским садом были видны только лучники, которые между тем перестали пускать в нас свои стрелы и свинцовые пули. Капитан яростно пришпоривал своего вороного и орал какие-то приказы. Эсмеральда и ее люди скрылись, пока внимание солдат было направлено только на нас.

Большая, тяжело груженая мешками и, соответственно, низко сидящая на воде баржа прошла между нами и западной стрелкой острова Сите.

Солдаты больше не были видны, только башни Дворца возвышались позади грузового судна. Мы почти добрались до правого берега Сены и посмотрели вперед, где между разросшимися кустами появились две пестрые фигуры и делали нам знаки.

Матиас тоже подал им знак:

— Там Милош и Ярон. Они отвезут нас.

С вытянутым, глухим царапаньем наша лодка врезалась в берег, и цыгане натянули ремни. Милош и Ярон помогли вытащить лодку на полоску берега. Я разглядел в кустах четырехколесную арбу с голубым парусиновым верхом. Обе запряженные лошади мирно жевали траву.

Мы подняли раненую из лодки и перенесли ее как можно бережнее в повозку, которая пахла потом и чужеземными приправами.

Сильным толчком ноги цыганский герцог столкнул лодку обратно в воду, где ее подхватило и унесло течением.

— Большое спасибо — и приятного путешествия, кума-лодка!

Он взобрался последним в повозку и задраил вход. Теперь свет едва падал через маленькие отверстия спереди и сзади. Милош и Ярон взобрались на козлы, их затылки упирались в отверстия спереди. Седовласый Милош схватил вожжи и, цокая языком, погнал лошадей. Цыганская повозка дернулась и тяжело покатилась по неровной земле берега. Нам пришлось крепко держаться, особенно оберегая Колетту, которая без сознания лежала на запятнанном ковре. Иначе мы были бы безжалостно сбиты в кучу. Пятно крови на платье девушки стало уже больше растопыренной ладони.

Озабоченно я переводил взгляд с нее на Матиаса.

— Мы должны ехать медленнее, Колетта не выдержит!

— Она должна! Если Милош поедет медленнее, нас схватит этот капитан. Если он умен, то скачет сейчас по Мельничьему мосту к Шатле, чтобы позвать подмогу. Скоро всадники прево будут обыскивать берег, разыскивая нас.

Снова я посмотрел на неподвижную Колетту и прошептал:

— Тебя может спасти только чудо.

Матиас бросил на меня трудно определяемый взгляд.

— Если чудо происходит в Париже, то во Дворе чудес. — Что это должно значить, я узнал, когда кажущаяся вечно длящейся дорога вдруг все же закончилась. По знаку Матиаса один из цыган выскочил и открыл люк. Мы вошли в убежище — на плохо замощенную площадь, которая была окружена высокими стенами с разрушенными башнями. Между башнями лепились дома, один жалостнее другого. Там, где стекло еще уцелело в рамах, оно ослепло от столетней грязи. Некоторые здания имели больше дыр в крышах, чем проемов для окон и дверей.

Еще более странными, чем само место, мне показались его жители. Цыгане, разбившие в углу лагерь, постоянно обзываемые грязным сбродом, были в сравнении с этими существами прямо таки прилично одетыми и такими чистыми, словно все относились к цеху банщиков и брадобреев. По ту сторону цыганского лагеря висели над большими кострами треножные котлы, о дымящемся содержании которых можно было лишь надеяться, что оно окажется более заманчивым, чем оборванные, исхудавшие парни, безучастно махающие поварешками. Пара мужчин, во всех отношениях мрачные ребята, с такими же грязными, сколь и хитрыми рожами, сидели в тени домов и вырезали деревянные ноги и клюки, словно им нужно было снабдить армию безногих.

Кричащие дети, орда грязных воробьев, окружила белокурого парня в желто-красном платье скомороха, который с распростертыми руками и закутанной головой в наволочку осторожно шел по двору. Между зубами он зажал ножку табуретки, и пытался более или менее искусно балансировать ею, пока кошка, от злости или озорства, не прыгнула на сиденье табуретки и нарушила с таким трудом удерживаемое равновесие. Табуретка упала на землю и треснула. Напуганная кошка громко зашипела и отпрыгнула в сторону. Дети заликовали и согнулись, хохоча от злорадства, пока человек в желто-красном платье не устроил им нагоняй, поставив руки в боки. Когда он увидел нас, то замолчал и поспешил нам навстречу. Я узнал в нем бывшего писца и поэта мистерий Пьера Гренгуара. Его взгляд выискивал кого-то, скользя по нашей группе, и остановился на Матиасе.

— Где вы оставили свою дочь, герцог?

— Она придет, — это было всем, чем угодно, только не сердечным тоном, который можно ожидать от тестя. Хотя брачные узы, как мне выдала Эсмеральда, и были крайне условны, если даже не сомнительны, но они были герцогу не по душе. Или он не любил мужчин, которые охотнее считали дураками себя, нежели других.

Матиас что-то шепнул одному подданному, и цыган побежал в свой лагерь. Герцог громко сказал:

— Отнесем женщину в таверну. Там достаточно места, чтобы позаботиться о ней.

Используя ковер как носилки, Леонардо, Томмазо и двое цыган отнесли находящуюся с обмороке Колетту. Я был рад, что больше не должен нести ее вместе с ними; мои руки дрожали от волнения.

Вийон натянул платок на свою голову и закутал свое лицо. То ли он не хотел никого напугать своим видом мертвого лица, то ли не хотел быть узнанным — осталось для меня неясным.

— Что это за место? — спросил я рядом стоящего герцога.

— Двор чудес. Здесь хромой встанет на ноги, а слепой станет зрячим. Однорукий схватит двумя руками, и пятна проказы исчезнут в миг. Кто днем калека, здесь станет ночью мужчиной. Кто умирает при ярком свете, в темноте может здесь возродиться.

Я был слишком взволнован и сбит с толку, чтобы понять поэтическое излияние цыгана. Мы остановились у лучше всех сохранившейся башни, и Гренгуар, который бежал впереди, открыл низкую дверь с выцветшей мазней: пятью бледными монетами и забитыми курицами с нацарапанным выше изречением «К черту курочек!»

Когда я поинтересовался о его значении, пока мы поднимались по крутой лестнице, Матиас резко рассмеялся.

— «Курочками» называют здесь королевских стражников и прочих шпиков. Пять солей платит король каждому, кто вспорет брюхо стражу порядка или шпиону. Это одна из причин, почему ни один такой сильный отряд королевского дозора не осмеливается вторгнуться в это место.

— Вы же не говорите о нашем добром короле Людовике!

— Конечно, нет. Король, которого я имею в виду, сидит там за кувшином вином с бабами, — он указал на мужчину крепкого телосложения, который сидел на скамье за одним из многочисленных заляпанных вином столов, держа в одной руке кувшин вина, который он опустошил без помощи стакана, другой обнимая рыжеволосую девку с оголенной грудью, которая тихонько гладила его волосы и ворковала с ним, как влюбленная голубка. Я узнал Клопена Труйльфу, короля нищих, — и теперь понял все. Двор чудес был приютом нищих, сердцем их тайного королевства, построенного на собственных законах и со своим собственным королем.

Клопен Труйльфу небрежно отодвинул кувшин с вином и девицу с роскошными формами, напялил шляпу, которая была украшена кольцами и напоминала смастеренную для детской игры корону, на свои кудрявые волосы и поднялся, покачиваясь, что не подходило к его королевскому величию.

— Ах, это вы, прекрасный герцог, — сказал он и рыгнул. — Уже думал, вы хотите оставить в беде своего короля и поделить один свою добычу.

— Где мы были, не было добычи, чтобы унести, только смерть, — Матиас указал на Колетту. — Если малышке не помочь быстро, то она будет так же мертва, как и старая городская стена снаружи. Освободите для нее стол.

Никто из толпы нищих не шевельнулся. Как вросшие в землю, мужчины и женщины сидели на скамьях и таращились на нас печальными сивушными глазами. Их король достал из-за пояса плеть с белыми ремнями, какую еще используют королевские стражники, и яростным ударом накинулся на свой инертный народ. Плеть затанцевала по столам и людям, раздирая кожу и разбивая кружки. Лишь когда полились кровь и вино, народ оборванцев зашевелился и освободил большой стол, на который положили Колетту на ковре.

Клопен окинул женщину холодным взглядом и положил свою лапу на плечо цыганскому герцогу.

— Скажите, действительно нечего было забрать в вашем приключении? Вы устроили переполох во Дворце правосудия, где находится сокровищница Франции.

— Вы уже слышали об этом? — Матиас, казалось, совсем забыл, что он находился во Дворе чудес.

Король гордо ударил себя в грудь.

— Курочки из Шатле вылетают быстро. Но мои шпионы быстрее. Даже если я с удовольствием выпью слишком много из одного кувшина, или даже двух, я остаюсь все такой же лисой, которая поджидает в засаде курочек.

— Даю вам слово, Клопен, мы и близко не подходили к сокровищнице. Дело изначально было слишком сложным даже для наших объединенных сил. Именно сначала нам следовало бы знать, что стрелки короля не поскупятся на железо и свинец.

Посланный Матиасом к цыганскому лагерю гонец вернулся обратно вместе с существом, которое я лишь при втором взгляде признал как женщину — так сильно была старуха увешана золотом, серебром и жемчугом. Все ее шаги, как и каждое движение головы и рук, сопровождались мелодичным перезвоном и бряцанием. Она остановилась перед большим столом и пристально уставилась на Колетту.

— Эту мне нужно вернуть к жизни?

— Да, Шари, — сказал Матиас.

— К кому она относится?

Он указал на Вийона, итальянцев и меня:

— К нашим друзьям.

Шари обернулась к нам:

— Что вы дадите за юную жизнь?

— Вы хотите денег? — прошипел я. — Как вы сейчас можететорговаться, когда каждое дыхание дорого!

Непоколебимо старуха возразила:

— Как раз вы тот, кто торгуется, мой юный рай.

— «Рай» означает на нашем языке «господин» и выражение почтения, — раздалось с крутой узкой лестницы, куда Эсмеральда привлекла взгляды всех. — Если эта женщина умрет, умрет также и жизнь в этом юном гадчо, Шари. Уважь его любовь и мою волю, помогая ей!

Это звучало как приказ, и старуха, казалось, поняла так же. Она смиренно кивнула и сказала:

— Принесите платки и воду, но все чистое!

Тут же она достала различные баночки, которые прикреплялись к ее поясу на маленьких крючочках, и поставила их на скамейку перед столом Колетты. Когда пара женщин из таверны принесли платки и миску с водой, Шари потребовала, чтобы мы положили раненую на бок. Это было сделано, и старуха сломала древко стрелы на расстоянии в две ладони над окровавленной грудью Колетты. Та, казалось, ничего не почувствовала, словно она была ближе к смерти, нежели жизни.

— Держите девушку крепко! — пробурчала Шари и посмотрела на Матиаса. — Хочешь ты это сделать, герцог?

— Кто-то должен это сделать, если это должно быть сделано. Если я хочу принести жизнь, я должен видеть смерть, — с этими помпезными словами Матиас подошел к Колетте, которая лежала на правом боку, ее крепко держали я и итальянцы. Матиас вынул из своего пояса топор и ударил, после едва заметного колебания, тупым концом клинка. Он попал в обломленный конец древка и протолкнул стрелу дальше через тело, так, что сзади брызнула струя крови.

— Быстро, гадчо, вытяни одним рывком!

Это была Эсмеральда, и я знал, что она имела в виду меня. Я схватил один из платков, обвязал узел вокруг железного наконечника и потянул со всей силой. Это вывело меня из равновесия. Я упал спиной на землю и больно ударился затылком о деревянную скамью. Пара нищих захихикали. Это не задело меня — в руке я держал роковую стрелу!

Когда я поднялся, Шари превратилась в танцующего дервиша. Ее руки летали вверх и вниз, пока она смазывала раны Колетты маслом и мазями из своих баночек и бутылочек, напевая монотонные заклинания, которые, если кто и мог понять, так только цыгане. Наконец, она утомленно замолчала и приказала наложить Колетте плотную повязку. Эсмеральда подошла и взяла это на себя. Она стянула перевязку так сильно, что я испугался, как бы она не сломала ребра Колетте или же не сдавила бы дыхания.

Молодая цыганка заметила мой напуганный взгляд.

— Я знаю, что делаю, гадчо. Уже много раз я перевязывала моего отца, и он до сих пор жив, как вы видите.

Когда она и Шари закончили, Колетта не подавала никаких признаков жизни. Только когда я совсем пристально смотрел, то я различал, как легко поднимается и опускается ее нежная грудь и мелко дрожат крылья носа.

— Она спит сном, в котором переходит через гору решения, — сказала Шари. — Если она поднимется на одну сторону, то путь отведет ее в царство мертвых. На другой стороне она найдет жизнь.

— Когда… — закашлял я и осекся, так и не закончив вопрос.

— Вы узнаете об этом, рай, если она откроет глаза, — Шари собрала свои снадобья и засунула их снова за пояс. Прежде чем старуха покинула таверну, она бросила последний взгляд на пациентку. — Оставьте ее здесь, пока не наступит момент решения. Ей нужен покой:

Клопен ударил плетью:

— Вы слышали это, покончить с пьянством! Заработайте лучше пару грошей. Идите на улицы, протяните руки и ноги, станьте слепыми и глухими и по возможности — богатыми!

Только против воли нищие выбрались из сумрачного подвала на дневной свет. Близкое вино было им милее, чем неизвестная перспектива на туго набитый кошелек. Когда их король ушел, он зажал под мышкой винный бурдюк и притянул к себе свою рыжеволосую подругу.

— Мы теперь не можем ничего больше сделать для девушки, — сказал цыганский герцог и попросил нас следовать за ним в его лагерь. Двое из его людей остались со спящей, с которой я расстался с тяжелым сердцем.

Глава 4

Предатель

Телеги и арбы, которые служили как транспортом, так и местом для сна, выстроились полукругом у старой городской стены и отделили лагерь цыган от остальной части Двора чудес У одних навесы были затянуты тентом, у других сделаны из досок. Проходя по оборонительным укреплениям, я заметил пару вооруженных людей, которые дремали, как бы безучастно прислонившись к повозкам. Но оказалось, что их глаза открыты, чего меньше всего можно было ожидать при столь расслабленных позах. Их взгляды следили за каждым нашим движением и воспринимали незаметные жесты герцога как немые приказы. Вийон, оба итальянца и я не были опасны, поэтому часовые снова приняли расслабленное положение, пожевывая соломинки и позевывая — больно приятным был день.

Движением руки Вийон указал на часовых.

— Вы, похоже, не доверяете королю нищих, вашему союзнику, герцог.

— Я доверяю ему, так же как он — мне. Ставка в нашей игре слишком высока, чтобы допустить любую оплошность. Кроме того, королевским стражникам может прийти в голову больше не церемониться с убежищем.

Ужасное рычание раздалось по всему лагерю и заставило нас оцепенеть. Позади пестрой палатки возникло огромное существо, которое ходило на двух ногах и все же выглядело иначе, чем человек. Медведь, минимум на две головы выше чем рослый мужчина, пошел в нашу сторону на своих коротких, по сравнению с остальным мощным телом, ногах. Железное кольцо с цепью висело на его шее, словно медведь только что вырвался из темницы забвения. Никто не держал крепко цепь, и я не чувствовал себя способным на такое. Мы все посторонились перед бестией, которая издавала глухое рычание и, проходя мимо, задела тяжелый четырехколесный фургон, который стал сильно раскачиваться во все стороны. Медведь стоял прямо перед нами, обдавая нас облаком гнилого дыхания. Непроизвольно я схватился за кинжал, который мне дал Леонардо.

Карликовая фигура с телом ребенка и морщинистым лицом старого мужчины проворно, как ласка, метнулась к медведю, поймала болтающуюся цепь и всем своим весом повисла на ней. Я ожидал удара лапой, который отбросит коротышку, словно оторванный бурей лист, но медведь без сопротивления позволил поставить себя на четыре лапы и, похоже, даже испытывал страх перед этим карапузом. Последний усмирил медведя знакомым приемом на цыганском наречии и обратился к нам, когда зверь уже не рыпался:

— Простите эту неприятность. Рыба, которой я хотел накормить Золтана, оказалась немного протухшей, вот почему он вырвался от меня.

— Тогда это твоя ошибка, что ты дал ему убежать, Рудко, — возразил Матиас. — Все равно, Золтану следует знать, как нужно себя вести. Если он еще раз испугает наших гостей, я сделаю из его шкуры теплую шубу для Эсмеральды, а из его жира — горючее для наших ламп!

— Да, герцог, да я скажу ему, — Рудко потянул цепь, и большой медведь послушно потопал за ним.

— Рудко легко находит общий язык с животными, — сказала Эсмеральда. — Он даже дрессировал мою козу Джали.

Матиас подвел нас к большой телеге с. ярко раскрашенным дощатым строением, которая стояла относительно свободно от других повозок по середине цыганского лагеря. Я тут же отгадал, что это было его прибежище. Эсмеральда поднялась первой по узкой лестнице и открыла низкую дверь.

— Заходите, мой союзник, — сказал Матиас Вийону. — Нам нужно покумекать кое о чем важном и непростом.

Когда я захотел последовать за Вийоном, рука герцога преградила мне путь.

— Это дело с глазу на глаз.

— Но она будет присутствовать, — сказал Вийон, указывая взглядом на Эсмеральду.

Матиас кивнул:

— Она моя дочь. Вийон показал на меня:

— А он — мой сын.

Теплое чувство, смесь гордости и склонности охватило мной при этих словах.

— О, — произнес лишь герцог, пропуская меня. — Возможно, это хорошо, что ваш сын примет участие в совете.

Вийон взглянул на итальянцев.

— Томмазо, вы раздобудете пару одеял и принесете их Колетте. Вы, Леонардо, идите в фургон, — когда он перехватил удивленный взгляд цыгана, то добавил:

— Леонардо имеет не меньше прав, чем Арман, к тому же у него умная голова.

Слова смутили меня, и я спрашивал себя, переходил ли Вийон Альпы во время своих ранних странствий. С другой стороны, Леонардо сам рассказывал мне, что его отец был итальянским нотариусом.

Матиас захлопнул за нами дверь; Эсмеральда зажгла одиноко тлеющим фитилем пару ламп, которые осветили мягким светом внутреннее убранство фургона, дорогие, украшенные узорами ковры и занавесы. Мы сели на скамьи, укрытые толстыми платками вокруг узкого стола. Цыганка налила фиолетовое переливающееся вино в стеклянные кубки и села рядом с отцом.

Герцог поднял бокал.

— In vino Veritas — говорили римляне. Возможно, и нам хороший глоток поможет отыскать истину или.хотя бы чуточку приблизиться к ней.

Он выпил, и мы последовали его примеру. Вкус вина был, как и его цвет — необычен, но очень приятен. Вино щекотало гортань и язык, не раздражая их мягкой, но настойчивой смесью чужеземных пряностей. Теплое, приятное чувство разлилось у меня в животе, во всем моем теле, не делая меня сонным.

Мы говорили о неудавшемся приступе, и Вийон горько сказал:

— План был хорош, и дело выгорело бы, если бы нас не предали.

— Почему вы думаете про предательство? — спросил Матиас.

— Дворец правосудия всегда хорошо охраняется — уже из-за самой сокровищницы. Но весь отряд королевских стрелков из арбалетов явно не несет постоянный караул в темнице.

Они поджидали нас. Это подтверждают и солдаты у реки. В конечном итоге, это все — звенья одной цепи.

— Никак не меньше, — подтвердила Эсмеральда — Они так злобно преследовали вас, что у нас появились серьезные трудности, чтобы убежать.

С мрачным лицом Матиас достал кинжал с загнутой рукоятью и длинным, узким клинком. Он взмахнул клинком над столом.

— Если в игре было предательство, то предатель должен быть на вашей стороне, Вийон.

— Храброе подозрение, — возразил тот невозмутимо. — Когда мы разрабатывали план, ваши люди также были среди моих.

— Но я могу доверять своим людям!

— Как и я — своим.

— Возможно, предатель вовсе не знает, что он таков, — вставил слово Леонардо. — Кто-то мог случайно выдать план. Синьор Арман, вы были сегодня утром в Шатле. Делали ли вы какие-нибудь необдуманные высказывания при этом Фальконе? Вам они могли показаться незначительными, но не сомневайтесь, сицилийцы — тертые калачи.

— Я ничего не выдавал. Мы говорили о борьбе на Мельничьем мосту. Я не упомянул никого из здесь присутствующих.

Кончик кинжала уставился в меня, и герцог прорычал:

— Тогда за вами просто был хвост от Дворца правосудия!

— Определенно нет, я сделал не один круг, чтобы оторваться от всякого предполагаемого преследователя.

— Кто поручится за то, что вы не предатель, пусть даже невольный?

— Я! — сказал Вийон.

— Ах, и почему же? — Матиас наклонил голову и уставился на него. — Потому что вы хотите защитить своего сына?

— Нет, потому что это необходимо. Арман пришел лишь около полудня во Дворец правосудия, и лишь спустя короткое время мы уже вошли в Консьержери. Ловушки были приготовлены заранее. Вероятный преследователь никогда бы не смог так быстро созвать роту солдат и привести на место. Королевские стрелки ждали нас, пришли раньше задолго до нас.

Матиас наморщил лоб, почесал левой рукой бороду и убрал кинжал.

— Хм, здесь что-то есть. Тогда мы так хитры, как никогда прежде, а именно — вовсе не хитры. Что еще хуже, нет ни какой возможности выследить предателя.

— Нет! — крикнула Эсмеральда к нашему всеобщему удивлению. — Я расспрошу капитана лучников, кто поднял по тревоге солдат.

— Почему ты считаешь, что тебе это удастся, дочь?

— Тебе не следует недооценивать мою власть над мужчинами, отец.

— Я этого и не делаю, но капитана королевских лучников не так легко обольстить.

— Этого — да, во всяком случае — мне. Он уже превращался в огонь и пламя, когда спасал меня от горбуна Его имя Феб де Шатопер, и он наверняка будет счастлив снова увидеть меня.

Теперь я знал, почему мне показался знакомым расфранченный офицер.

— Он не узнал тебя на плоту? — с сомнением спросил Матиас.

— Едва ли. Он был всецело занят, отдавая команды своим людям.