И тут были не просто студенты антропологии с калифорнийским загаром на лицах, полученным в горах Санта-Моники. Здесь были студенты философского и инженерных факультетов, слушатели подготовительных медицинских курсов, действительно странный подбор интеллектуальной публики - как тот парень из Питтсбурга, семь дней добиравшийся сюда "автостопом", чтобы только взглянуть на него.
      Не то чтобы клеветники с отделения завидовали Карлосу, но многие из них судили по своей собственной научной жизни, протекавшей в пыльных и затхлых библиотеках и увенчанной почтенной седой анонимностью. Они знали и канцелярскую работу, и бюрократию, и все то дерьмо, через которое необходимо пройти, и бесконечное политическое маневрирование без разбора в средствах ради положения. И они слышали все о преподавании Карлоса в Ирвине и о том, что аудитория все время была битком набита людьми, сидевшими на корточках вдоль стен и вокруг кафедры, и хиппи, и молоденькими девушками, и настоящими студентами, теснившимися повсюду с эвристическим огнем в широко раскрытых и сверкающих глазах. Имея возможность выбора, кто бы не хотел этого? Кто же из них не мечтал о том, чтобы пересечь границу запретной территории, на которой о вас говорят на коктейльных вечеринках в Нью-Йорке и развешивают плакаты с вашими словами в сельских домиках на тихоокеанском побережье в Британской Колумбии. Кто не думал о прелестных девушках, приходящих в своих линялых джинсах и коротеньких маечках на ваши занятия, с прекрасными карими глазами, готовых запереться с вами, чтобы предложить вам... все. Кто бы отказался от этого?
      Но кто же и позволит все это? И той весной в среде профессорско-преподавательского состава начали исподтишка нести всякий вздор с намерением не позволить Карлосу Кастанеде получить докторскую степень в УКЛА. Их аргументы основывались все на той же почве: методология и достоверность.
      Не все старались очернить Карлоса. Среди преподавательского состава у него имелись сторонники. Мейган был самым горячим среди них, защищая, как мог, Карлоса перед редакционной коллегией, в частных разговорах и в приемной комиссии. Как оказалось, комиссия - Мейган, Фил Ньюман, все они - полностью поддержала Карлоса, и это было важно, потому что именно комиссия имеет дело со студентом, принимает ответственность за него и выступает в его интересах перед преподавательским составом. Если она полностью поддерживает студента, то никто в отделении уже не обсуждает этот вопрос, несмотря на оговорки отдельных людей. Когда кто-либо в комнате отдыха ставил под сомнение законность находок Карлоса, Мейган бросался на его защиту.
      "Карлос сам находится между различными культурами. И его информатор тоже". Это было одно из его самых твердых мнений о Карлосе, и он не жалел слов. "В данном случае это один из ключей, которому не уделяется должного внимания. Таково мое мнение, судя по тому, что я слышал об информаторе, который частично относится к яки, частично к юма и родители которого представляли две различные культурные традиции и который сам жил в двух разных культурных традициях по обе стороны границы. Он вынужден был утверждаться среди господствующего здесь класса белых англосаксонских протестантов и господствующего класса испанских католиков в Мексике, которые сами по себе представляют совершенно различные культурные группы. Они совершенно по-разному смотрят на мир. Плюс еще то обстоятельство, что он имел связи по всей стране. Я лично думаю, что Карлос и его информатор поладили потому, что смогли понять друг друга. Они - люди интеллектуального склада и пытались совместными усилиями разобраться с миром, понять его. Это, несомненно, относится к Карлосу и его информатору. Его информатор делал это, накапливая в себе запас силы, знаний разного рода, почерпнутых в разных местах, но все - в рамках надежной шаманской традиции. Я считаю это одной из причин, почему их отношения сложились удачно. Два человека столкнулись с одними и теми же интеллектуальными проблемами, а именно: как сопоставить все это, будучи окруженными самыми разнообразными чуждыми культурами. И у них это получилось".
      Так излагал Мейган свою идею о том, что Карлос с доном Хуаном были родственными душами в чуждом мире. Не для всех эта идея Мейгана была убедительной, и они считали, что дон Хуан и Карлос близки так потому, что это просто один и тот же человек. В конце концов, он ведь солгал комиссии, что жил в Бразилии и в детстве говорил по-итальянски. Мейган только улыбался на это.
      "Карлос является человеком, который принадлежит одновременно нескольким культурам. Он не относится к типичным белым англосаксонским протестантам. Он рос в мире, где ему приходилось иметь дело с множеством разнообразных культур, действующих на различных уровнях. Он сказал, что, будучи ребенком, жил в Бразилии и говорил по-итальянски. Поскольку он знает все эти языки, то это просто бюрократический вопрос. Написанное в "Тайм" было новостью для меня. Оценивая его, я полагался на то, что он говорил об антропологии, а уж в этом-то я мог ему верить".
      Комиссия поверила этому, и той же весной ее члены подписали все необходимые бумаги о присвоении Карлосу докторской степени. После выхода его диссертации в виде книги "Путешествие в Икстлан" он стал миллионером.
      Важной новостью в этой книге стало то, что Кастанеда больше не пользовался психотропными растениями. Наркотические средства, занимавшие столь важное место в его первой книге и способствовавшие его популярности, в третьей книге не играли совершенно никакой роли. Он объяснял все это своим студентам в Ирвине - что растения не являются средством для достижения цели, но лишь методом для того, чтобы освободиться от хватки западного рационализма. Но это стало новостью для читателей, ожидавших более глубоких психотропных опытов в продолжение "Отдельной реальности". В действительности лишь последние три главы можно было назвать настоящим продолжением. Первые 20 страниц были отведены под материал, который, по словам Карлоса, не вошел в предыдущие книги, потому что тогда показался неуместным.
      Прежде всего, это было описание техники и философии, а не психотропных средств.
      Возобновив свое ученичество у дона Хенаро, непревзойденного акробата, Карлос почувствовал, что приближается к постижению урока. Пока еще урок этот был пространным и туманным, но по существу речь шла о личной силе и независимости, о полном познании своего я и о том, как разорвать все оковы.
      26
      "Я работаю над этой книгой и пока еще не закончил ее, - сказал мне Карлос по телефону. - Утром я возвращаюсь в Мексику. Она называется "Сказки о силе". Но я не знаю, будет очень тяжело писать. Никак не выходит. Мне нужно опять туда поехать".
      Я перенесла трубку к другому уху. "Где ты работаешь? - спросила я. - В Оахаке?"
      "Да, поэтому не пытайся связаться со мной, пока я не вернусь". Я упомянула о бумагах для развода, и Карлос сказал: "Может быть, все устроится очень быстро, и я смогу разобраться с деньгами и заплатить нотариусу. Я хочу отделаться от всех людей. Они просто изводят меня".
      Карлос нанял Гая Уорда из фирмы "Уорд энд Хейлер" в Лос-Анджелесе, чтобы разобраться со своими юридическими делами. Затем он хотел исключить из платежной ведомости Уорда и Александра Такера. И, может быть, еще своего агента Неда Брауна. Карлос сетовал на то, что чем больше у него становится денег, тем в большую зависимость он, по-видимому, попадает. Все связывалось в неразрывный узел, и ему казалось, что он борется в самой гуще всего этого, будучи не в состоянии вырваться на свободу.
      В 1960 году развода хотела я, но он не позволил мне этого сделать с помощью своего двойного трюка в Мексике. Я часто жаловалась на тот правовой ящик нашего мексиканского брака, в который он меня посадил. Но он всегда меня убеждал, говоря, что наши отношения вполне приемлемы в существующем виде. Именно Карлос всегда хотел сохранить status quo, поэтому было странно, когда вдруг осенью 1973 года он захотел получить разводные документы. Пришло время разорвать все оковы, выражаясь языком пространных метафор Кастанеды.
      "Я должен помочь этому маленькому мальчику, - сказал он мне по телефону. - Это касается меня, моего имени и все той чепухи, что стоит на пути. У него нет имени. Его имя Адриан Герристен-младший. Это очень сильное имя. Я думал о том, чтобы помочь ему, но ничего не сделал. Я ничего не сделал".
      Слушание дела, после которого я получила опеку и контроль над Карлтоном Джереми, проходило в декабре 1973 года в гражданском суде округа Канауа в Западной Вирджинии. Карлос не присутствовал в зале. Он позвонил через несколько дней и, казалось, с облегчением услышал о том, что все позади. Он поинтересовался, не было ли каких-нибудь проблем.
      - Ну, - сказала я, - 25-го в следующий вторник твой день рождения...
      - Нет. У меня больше нет никаких дней рожденья.
      - Что ж, ладно, моя мать ездила со мной на слушание, и там задали несколько вопросов. Они спрашивали у меня, сколько тебе лет, и я сказала, но получились какие-то несоответствия. Я сказала, что на самом деле не знаю. Карлос откинулся назад и захихикал. - Я просто сказала им какое-то число. Я не знаю.
      Это было великолепно. Карлос неожиданно успокоился, даже повеселел при известии о том, что даже от яркого юридического света гражданского суда ему удалось укрыться под своим покровом таинственности. По-прежнему неизвестная величина, Карлос Кастанеда - мистер Метафизика!
      - Очень хорошо, - сказал он, - потому что теперь Уорд может закончить это дело и сказать мне, сколько я ему должен.
      - Мы по-прежнему друзья? - спросила я.
      - Я всегда очень старался быть твоим другом. Мы сделаем все, что уготовано нам судьбой. Наша судьба - это наша судьба. Мы должны принимать ее в смирении. Мы можем форсировать события, но не можем делать того, что противоречит нашему образу мыслей и существования.
      Это так походило на прежнего Карлоса, на Карлоса из ЛАОК, который всегда говорил о роке и о достоинствах жизни в настоящем моменте, на Карлоса, который мог быть и любящим, и далеким. Я вспомнила, как неуверен был он в те дни, как боялся неудачи, и я знала, что, несмотря на все его претензии, он очень мало изменился за последние десять с половиной лет.
      - Карлос, ты уже был всем тем, чему пытался научить тебя дон Хуан, сказала я.-Я не понимаю, почему ты так упорно держишься за свои многочисленные сомнения, потому что ты и так уже имеешь все это. Тебе только нужен был кто-то, кто подтвердил бы это, ведь ты уже то, что думаешь о себе.
      Мгновение он молчал на другом конце провода.
      - Ты единственный человек, который понимает это, - сказал он.
      Итак, он был готов, наконец, завершить дело. Критики называли его лжецом, и иногда даже он сам думал, что не может правдиво сказать и двух предложений подряд. Но он показал им; он действительно оборвал свои привязанности и достиг той эстетической плоскости, прежде чем послать свою рукопись издателю. Он был искренним и по-настоящему свободным, и ему было необходимо завершить свои обязательства по тетралогии. Несколько дней спустя после разговора со мной Карлос рассчитался с Гаем Уордом и получил копию разводных документов. Затем он вернулся к себе домой в Вествуд и закончил "Сказки о силе".
      В этой четвертой книге он ввел понятия тоналя и нагваля, попытался снять покров таинственности с дона Хуана и в конце написал о том, как он сам и еще один ученик по имени Паблито совершили на краю пропасти ритуал перехода, о котором он мечтал годами. Здесь не было никаких специальных данных, никаких антропологических критериев, ничего такого, только свободно разворачивающаяся драма в чисто беллетристической форме. Он без предупреждения позволил читателю скользнуть из "реального мира" в то необычайное состояние, которое он назвал Отдельной Реальностью, что является подтверждением выдающегося мастерства манипуляций дона Хуана и субъективного стиля Карлоса.
      Антропологи давно знали термины тональ и нагвалъ. Дуг Шарон столкнулся с ними, проводя исследования среди перуанских курандеро, но Карлос дал им полное определение. По сути, тональ - это все, для чего у нас есть слова, а нагвалъ - все то, чего мы не можем ни определить, ни идентифицировать, ни назвать. Только Карлос пошел еще дальше. В разговорах с доном Хуаном он приводит нюансы, передает сущность этих понятий, так, что Дуг Шарон даже использовал сигнальный экземпляр книги при написании своей докторской диссертации в УКЛА.
      Встретившись с доном Хуаном в ресторане в Мехико, Карлос готовится к объяснению магов и инициации. Это странная встреча со стариком, одетым в коричневый костюм в тонкую полоску, белую рубашку и галстук, который отбросил в сторону большую часть своих техник и жаргона последних 12 лет. Подлинным достижением является остановка внутреннего диалога, восстанавливающего "реальный" мир.
      И вот в конце концов мы видим Карлоса Кастанеду за его рабочим столом в Вествуде, с болезненной интенсивностью стучащего по своей пишущей машинке. По подбородку его скатываются капельки пота, а на шее пульсирует артерия. В заключении он больше не пишет о К. Дж. как о "моем маленьком мальчике", в отличие от предыдущих книг, а как о "маленьком мальчике, которого я когда-то знал". Он ничего не утаил здесь; он совершил разрыв. В 1976 году он написал мне о том, как они с К. Дж. гуляли в горах, к северу от Лос-Анджелеса.
      "Не проходит и дня без того, чтобы я не думал о тебе и моем чочо, писал он. - И я говорю это не для того, чтобы что-то сказать, хотя это может звучать как пустая избитая фраза, вроде тех, что говорятся по случаю. Ни один день не проходит для меня спокойно без вас обоих. Мне хотелось бы снова гулять с моим чочо. Однажды я взбирался на холм, неся его на своих плечах, и, когда мы добрались до вершины, он закричал Солнцу и горам: "Солнце, горы, я люблю Кики!"
      Его голосок будет звучать у меня в ушах до конца моей жизни. Как бы я хотел увидеть вас обоих вновь! Но мне суждено было потерять вас обоих, а с судьбой не поспоришь, остается только надеяться".
      Так он писал -и к черту этих критиков, которые всегда говорили, что он пишет фантастику. И в конце он пошел дальше, оставив позади великана, состоящего из мрака, и удивительное объяснение магов, которое остается туманным даже после четырех книг. Приближаясь к концу своего путешествия, он писал о себе, о том, как он стоял в пустыне и смотрел, как дон Хенаро вдруг ярко вспыхнул и исчез в свободном невесомом прыжке.
      Когда дон Хуан зашептал Карлосу в одно ухо, а дон Хенаро - в другое, Карлос ощутил, как его сознание раскалывается надвое. Здесь антропологи всегда останавливались, именно здесь, со своими жалкими идеями о шизофрении. Но это было уже не важно. Карлос поднял голову и увидел, как Паблито спрыгнул с утеса и взорвался, превратившись в сноп разлетающихся точек, миллиард частиц примитивного осознания. Карлос поднялся, подошел к краю и тоже прыгнул, прямо в зияющую пасть, в один волнительный момент превратившись в пучок света и психической энергии, сознавая, что он свободен... и одинок.
      "В последний раз, когда я говорил с ним, он был абсолютно нормален и рассудителен, - говорил Клемент Мейган летом 1974 года, когда сигнальные экземпляры "Сказок о силе" ходили по УКЛА. - Я никак не ощущал, что он теряет связь с реальностью. У него прекрасное чувство юмора, и он способен понимать, что происходит. Он, может быть, несколько отстранен, что, я полагаю, предохраняет его. Если бы он действительно подходил к этому делу совсем без чувства юмора, я думаю, он был бы сейчас священником. У него достаточно отрешенности и юмора, поэтому он способен выбраться из этого положения.
      С другой стороны, те вещи, с которыми он работает, требуют вовлечения вашего разума. Придется держать клетки мозга включенными, чтобы пройти через лабиринт и вынести из него какой-то смысл. По крайней мере, такой, который можно описать на бумаге. Он часто жалуется мне, что ему невероятно трудно выражать все эти идеи в писыленном виде. Не все идет гладко. Бывает так, что он продвигается с неимоверным трудом, и он всецело поглощен этим, но затем, когда критический момент позади и проблема решена, он расслаблен и снова в хорошем расположении духа, тогда он выглядит совершенно нормальным".
      27
      Карлос Кастанеда приехал поздно, скромно проскользнув, пока произносили речи. Но К. Дж. сразу заметил его. Мальчик сидел в центре футбольного поля с другими студентами и смотрел, как Карлос пробирался по проходам между трибунами, пока не нашел мою сестру Бетти Вирзи и ее мужа Виктора.
      Карлос задержался, но все же не сильно опоздал. Когда директор на трибуне начал читать имена всех выпускников средней школы Конноли города Тимп, штат Аризона, 1975 года, Карлос уже был там. И тогда директор произнес: "Карлтон Джереми Кастанеда", и К, Дж. пошел в своем белом жакете и синих брюках в крапинку к трибуне за дипломом, Карлос широко улыбнулся и кивнул головой.
      Позднее у меня дома в Тимпе Карлос был полон энтузиазма. Как всегда, когда он находился в маленьком кругу друзей, он был очаровательным собеседником в пустых разговорах, и расстояние световых лет отделяло его от того квазипубличного образа таинственного академиста и недоступного гуру. Он был чуть приземистее по сравнению с последним разом, когда я видела его, но по-прежнему имел ту же атлетическую осанку. На нем был консервативный серый костюм и белая рубашка, из-за которой его смуглое лицо казалось несколько темнее. Черные кудри были подстрижены, но по-прежнему на своем месте. У него был вид известного профессора. Лишь когда Бетти попыталась сфотографировать его, он слегка проявил индивидуальность Кастанеды, резко укрывшись от объектива. Попытка Бетти потревожила его, но он ничего не сказал об этом.
      Карлос сказал, что пора уходить, и обошел всех - Бетти и Виктора, К. Дж. и меня, старую подругу Кэй Куинн и двух ее дочерей, Кэтти и Патрицию, а также моего племянника Майкла Магану - и предложил всем отправиться на ужин в "Грегориз Пентхауз" в Финиксе. В дороге, сидя в моей машине, Карлос разговаривал с К. Дж., предлагая ему поехать с ним в Лос-Анджелес на лето. Он намекал, что они поедут в Европу, но К. Дж. казался безучастным. Карлос настаивал, но К. Дж. отказался - в основном потому, что на Карлоса нельзя было полагаться. Карлос и раньше обещал взять его в Европу, но не сделал этого. Он обещал звонить, приезжать и писать письма, но редко выполнял это обещание. У К. Дж. были горькие воспоминания о том, как он ждал телефонных звонков и писем, которые так и не приходили. Как-то с досады К. Дж. сказал мне, что никогда не обидит ни одно человеческое существо так, как его обижал Карлос. Когда-нибудь он хотел уйти в пустыню и жить как отшельник. Карлос, кажется, понял, в чем дело. Перед тем как войти в ресторан, он сказал, что позвонит К. Дж. в конце лета, чтобы узнать, не изменилось ли что-нибудь, но в действительности он не собирался делать этого.
      До конца вечера Карлос был внимательным и общительным. Большей частью говорил он. Он расспрашивал Кэй о жизни в Юте и одну из ее дочерей о ее недавней поездке в Англию. Вспоминал вместе с Бетти прошлые деньки в Лос-Анджелесе и дал К. Дж. чек на 100 долларов как подарок в честь окончания школы. Мы только ели и говорили ни о чем. Только раз он коснулся своего ученичества, да и то лишь когда я спросила о доне Хуане.
      - Он исчез, - сказал Карлос. - Его больше нет.
      - Он умер? - спросила я. Карлос посмотрел на меня.
      - Он просто исчез. - Было ясно, что он не хочет говорить об этом.
      Когда все поели и разговаривали за десертом и кофе, Карлос вышел из-за стола и пошел платить. Он протянул кассирше свою кредитку, и та, занимаясь подсчетами, вдруг застыла, вытаращив глаза. Тот самый Карлос Кастанеда? Писатель? Тот, кто написал все эти мистические книги об индейцах? Карлос кивнул.
      Если бы она знала! Она начала многословно извиняться за стол, расположенный слишком близко от кухни, откуда слышался звон посуды. Она сокрушалась о том, что ресторан так полон и что такого человека, как он, задвинули куда-то в самую даль, как самого обычного посетителя. Если бы она только знала!
      Он заверил ее, что все было очень хорошо и он просто хочет расплатиться. Мы были уже почти у самого лифта, как вдруг его окружили полдюжины белокурых официанток, приятных девушек, прося у него автограф хихикая и глазея на него с каким-то мистическим трепетом. Здесь был человек, который так выразительно писал о том, как достичь той утонченной вершины, о том, как сделать последний шаг в простонародный мир брухо. Он был всего лишь на расстоянии вытянутой руки, настоящая легендарная тайна, запросто стоя у лифта в "Грегориз" в изящном темно-сером костюме "Ботани Клаб". И он был так очарователен, стараясь держаться в тени, пока они судорожно искали блокноты, салфетки, клочки бумаги - что угодно, лишь бы уместился автограф. Это, по-видимому, не смущало его. Он просто стоял, бросая взгляды в разные стороны, и писал свое имя.
      Потом что-то случилось. Он вдруг остановился, лицо его застыло, и уже смотрел на бумагу у себя в руке, как будто там было что-то невероятное, и этим невероятным был... Карлос Кастанеда! Наследник Легендарного Шамана! Создание Мифа! Он шатался под тяжестью всего этого -а вокруг него хихикающие девицы ждали автографов...
      28
      Когда же наконец кончится этот сон? Все время одно и то же, он все время идет по пустыне, напуганный этой чертовой горлянкой, и спрашивает себя, когда же это случится - когда он найдет таинственного полиморфного союзника. И вдруг уголком глаз он замечает этого верзилу, поднимающегося из теней, ту же вытянутую физиономию и призрачные скулы, то же зловещее общество, которое всегда преследовало его в снах, только на этот раз союзник лысый и чешуйчатая экзема, или что там у него, покрывает всю левую половину головы. Он таращится прямо перед собой из своих пустых глазниц, а Карлос оглядывается вокруг, и вся эта сюрреалистическая картина как бы купается в лучах красного мексиканского рассвета.
      У него ушли годы на то, чтобы достичь этого, и Карлос чувствует постоянную пульсацию адреналина в сонной артерии на шее, которую он всегда ощущает, когда думает, что, может быть, только может быть, он выиграет битву на равнине и станет магом и получит материал для того, чтобы закончить последнюю книгу саги о доне Хуане.
      Но он всегда пробуждается до завершения...
      Эпилог
      Я в конце концов примирилась с тем, что никогда больше не увижу Карлоса и не смогу поговорить с ним снова. Он никогда не отвечал на мои звонки или сообщения, которые я отправляла в его офис.
      Я была удивлена, когда Дэвид Кристи (директор издательства "Миллениа Пресс", выпустившего эту книгу в 1997 г. в Канаде.) 1 октября 1993 года зашел сообщить мне, что Карлос собирается выступать в книжном магазине "Феникс" в Санта-Монике (Калифорния).
      Его последняя книга "Искусство сновидения" вышла только месяц или два назад. Я была так взволнована, что едва сдерживалась. "Я бы очень хотела пойти, что мне делать?" Дэвид ответил: "Вход только по приглашениям". Он обещал поговорить с владельцем магазина о возможности привести с собой кого-нибудь. Позже он позвонил и сказал, что я могу с ним пойти на лекцию. Я немедленно позвонила Адриану (К. Дж.). Он, конечно, тоже очень обрадовался и хотел пойти вместе со мной. Но я сказала, что его, возможно, не пустят, а он ответил: "Не волнуйся, мам, я пройду".
      Я приехала рано, и это дало мне время успокоиться, чтобы поговорить с Карлосом, если получится. Однако не получилось.
      Наконец нам разрешили войти в магазин, прежде чем появится Карлос, Адриан (К. Дж.) заговорил с женщиной, ждавшей снаружи, которая, видимо, была одна, и спросил, нельзя ли ему пройти с ней. Она любезно ответила: "Да". Наконец вошел Карлос. На нем была шелковая рубашка, открытая на шее, джинсы, коричневый кожаный жилет и тяжелые ковбойские ботинки.
      Я очень расстроилась, увидев, что его волосы совершенно поседели. И я ожидала увидеть его в костюме, рубашке и галстуке. Годы, так надолго разлучившие нас, как будто совершенно растворились - как будто сжалось время.
      Он выглядел стройным и находился в очень хорошей форме. На мгновение я закрыла глаза и вслушалась в его голос, звучавший со знакомым приятным акцентом. Затем я открыла глаза, чтобы понаблюдать, как он выступает. Карлос все так же удивительно очарователен и имеет способность приковывать к себе внимание аудитории. Он говорил около трех часов, отвечая на вопросы во время лекции. Ответы он давал очень подробные.
      После выступления он вышел через заднюю дверь магазина. Я поспешила выйти, чтобы попытаться поговорить с ним, хотя бы совсем немного. Он уже завел машину и собирался уезжать, когда Адриан (К. Дж.) постучал в окно. Карлос остановился и сказал: "О, вот мой чочо" - и вышел из машины. Он подошел к К. Дж., крепко обнял его и заговорил с ним. К. Дж. сообщил мне потом, что Карлос сказал ему, что он сильный воин, и вновь и вновь повторял, что вскоре снова будет с ним.
      Пока они говорили, я подошла к одной из высоких молодых женщин, которые, казалось, охраняли его, и сказала:
      -Я хотела бы поговорить с Карлосом, когда они закончат разговор с К. Дж.
      - Нет, - ответила она. Я спросила:
      - Вы знаете, кто я?
      - Да, - ответила она. И я просто стояла и продолжала ждать.
      Карлос подошел ко мне. Он обнял меня, поцеловал в щеку и выразил неискреннюю радость. Затем он отступил и просто смотрел на меня. Пока он смотрел, я попросила его подписать книгу, которую держала в руке, его последнюю книгу "Искусство сновидения". К моему изумлению, он ответил:
      - Ох, прости, у меня так устали руки, - и вытянул их, как бы показывая, что они действительно устали,
      Я сказала ему:
      - Не волнуйся, все в порядке, я заказала подарочное издание в кожаном переплете в "Истон Пресс". Я знаю, что ты подписал их.
      Возвращаясь к своей машине, он послал мне воздушный поцелуй. Затем он уехал.
      Карлос оставил у меня то же впечатление, что оставляет у всех, - он по-прежнему тот же загадочный маг, каким был всегда.
      О восходящая луна, опять настал твой час. На небо будешь выходить ты миллионы раз, И в этот сад свой взгляд бросать мильоны раз ты будешь, Но больше не увидишь тут ты одного из нас.
      - Омар Хайям, "Рубай"
      Об авторе
      Маргарет Раньян Кастанеда родилась в Чарльстоне (Западная Вирджиния, округ Канауа) 14 ноября 1921 года. Она самая старшая из шестерых детей. Ее отец, Денни Раньян, был владельцем молочной фермы в Чарльстоне.
      В 1940 году она закончила среднюю школу в Южном Чарльстоне и поступила в Чарльстонскую школу коммерции, специализируясь по бизнесу. Работала в телефонной компании "Чеспик энд Потомак Телефон" оператором с ноября 1940 года по июль 1943 года. Потом работала химиком-аналитиком в "Юнион Карбайд".
      Здесь она проработала до 1947 года, а затем переехала в Калифорнию. "Я поступила на работу в компанию "Пасифик Телефон" в 1947 году и занимала должность помощника главного оператора до 1965 года, -рассказывает Маргарет. - Я училась в городском колледже Лос-Анджелеса, два года работая полный рабочий день, чтобы обеспечить себе кредитоспособность; основным предметом у меня была психология, а дополнительным - русский язык".
      Она продолжила свое образование в УКЛА, изучая телевидение и радиовещание.
      В январе 1960 года вышла замуж за Карлоса Кастанеду; в июле того же года они разошлись и были официально разведены 17 декабря 1973 года. В 1966 году переехала в Западную Вирджинию. В 1967 году отправилась в Вашингтон для работы главным оператором в филиале телерадиовещательной компании Си-Би-Эс. В 1971 году перехала в район Финикса (штат Аризона).
      В настоящее время поживает в Солт-Лейк-Сити (штат Юта).