— Как девушкам удавалось остановить то, что действовало на них?

— Ну, в первую очередь, то, что действовало на них, была тыква-горлянка, которую Нагваль носил привязанной к своему поясу.

— А что было в горлянке?

— Олли, которых Нагваль носит с собой. Он говорил, что олли выходят через его горлянку. Не спрашивай больше меня, так как я больше ничего не знаю об олли. Все, что я могу сказать тебе, это то, что Нагваль распоряжается двумя олли и заставляет их помогать ему. В случае моих девочек олли возвращается назад, когда они были готовы измениться либо умереть. Но этот случай произошел со всеми ними тем или иным путем. И ла Горда изменилась больше, чем кто-либо еще.

Она была пустой, в действительности более пустой, чем я, но она обработала свой дух, пока она не стала самой силой. Я не люблю ее. Я боюсь ее. Она знает меня. Она проникает в меня и мои ощущения, и это тревожит меня. Но никто не может с ней ничего сделать, потому что она никогда не теряет бдительности. Она ненавидит меня, но она думает, что я злая женщина. Может быть она права. Я думаю, что она знает меня достаточно хорошо, и я не такая неуязвимая, какой я хотела бы быть, но Нагваль советовал мне не беспокоиться о моих ощущениях относительно ее. Она подобна Элихио, мир более не затрагивает ее.

— Что особого Нагваль сделал с ней?

— Он учил ее вещам, которым он не учил больше никого. Он никогда не баловал ее или что-нибудь в этом роде. Он доверял ей, она знает все обо всех. Нагваль также рассказал мне обо всем, за исключением вещей, касающихся ее. Может быть, это потому, что я не люблю ее. Нагваль велел ей быть моим надзирателем. Куда бы я не пошла, я нахожу ее. Она знает все, что делаю я. Например, я не удивлюсь, если она появится прямо сейчас.

— Ты думаешь, она может появиться?

— Сомневаюсь. Сегодня вечером ветер со мной…

— Как ты считаешь, что она должна делать? Имеет она какое-то специальное задание?

— Я уже сказала тебе достаточно о ней. Я боюсь, что если я буду продолжать разговор о ней, она заметит оттуда, где она находится, а я не хочу, чтобы это случилось.

— Тогда расскажи мне о других.

— Некоторое время спустя после того, как он нашел ла Горду, Нагваль нашел элихио. Он рассказывал мне, что прибыл с тобой в свои родные места. Элихио пришел посмотреть на тебя, так как ты возбудил его любопытство. Нагваль не обратил внимания на него. Он знал его с детских лет. Но однажды утром, когда Нагваль шел к дому, где ты ожидал его, он столкнулся с Элихио на дороге. Они прошли вместе небольшое расстояние, а потом сухой кусок чольи упал на верх левого башмака элихио. Он попытался отшвырнуть его, но ее колечки были словно когти, они глубоко вонзились в подошву башмака. Нагваль сказал, чтобы Элихио ткнул своим пальцем в небо и встряхнул своей ногой, и чолья сорвалась, словно пуля, и взвилась в воздух. Элихио подумал, что это была хорошая шутка и рассмеялся, но Нагваль понял, что он имеет силу, хотя сам Элихио не подозревал об этом. Вот почему он без всяких помех стал совершенным неуязвимым воином.

Моей удачей было то, что я была знакома с ним. Нагваль думал, что мы были с ним сходны в одном отношении. Однажды мы за что-то ухватываемся и не отпускаем этого. Счастливый случай знать Элихио был удачей, которую я не делила ни с кем другим, даже с ла Гордой. Она встретила Элихио, но фактически так и не узнала его, также, как и ты сам. Нагваль знал с самого начала, что Элихио был исключительным, и он изолировал его. Он знал, что ты и девочки были на одной стороне монеты, а элихио — сам по себе — на другой стороне. Нагваль и Хенаро фактически очень повезло, что они нашли его.

Я впервые встретилась с ним, когда Нагваль привел его в мой дом. Элихио не ладил с моими девочками. Они ненавидели его, а также боялись его. Но он был совершенно индифферентными. Мир не трогал его. Нагваль не хотел, чтобы, в частности, ты часто имел дело с Элихио. Нагваль сказал, что представляешь собой род мага, от которого надо держаться в стороне. Он сказал, что твое касание не умиротворяет, а наоборот, причиняет вред. Он сказал мне, что твой дух берет в плен. Ты был каким-то образом противен ему и в то же время он любил тебя. Он сказал, что ты был более помешан, чем Жозефина, когда он нашел тебя, и что ты все еще помешанный.

Было беспокоящее ощущение в том, чтобы слышать, как кто-то другой говорит мне, что дон Хуан думал обо мне. Сначала я пытался игнорировать то, что говорила донья Соледад, но затем я ощутил, что это была крайне дурацкая неуместная попытка защищать свое эго.

— Он возился с тобой, — продолжала она, — потому что сила приказывала ему делать это. И он, будучи неуязвимым воином, каким он был, подчинялся своему хозяину и охотно делал то, что сила велела ему делать с тобой.

Наступила пауза. Мне не терпелось спросить ее еще об ощущениях дона Хуана относительно меня. Вместо этого я попросил ее рассказать мне о ее другой девочке.

— Месяц спустя после того, как он нашел Элихио, Нагваль нашел Розу, — сказала она. — Роза была последней. Найдя ее, он знал, что его число было полным.

— Как он нашел ее?

— Он отправился повидать Бениньо в свои родные края. Он приближался к дому, как вдруг из кустарника со стороны дороги, выбежала Роза, преследуя свинью, которая сорвалась с привязи и убегала. Свинья бежала значительно быстрее Розы. Она столкнулась с Нагвалем и не смогла схватить свинью. Тогда она повернулась к Нагвалю и стала кричать на него. Он сделал жест, как бы хватая ее, а она была готова сражаться с ним. Она набросилась на него и вынудила его поднять на нее руку. Нагваль немедленно полюбил ее дух, но тут не было знака. Нагваль сказал, что он немного подождал, прежде чем уйти, и тут свинья побежала в противоположном направлении и остановилась около него. Это был знак. Роза привязала свинью на веревку. Нагваль прямо спросил, довольна ли она своей работой. Она сказала, что нет. Она была служанкой, живущей у хозяев. Нагваль спросил, не хочет ли она пойти с ним, и она сказала, что если для того, что она предполагает, то она не согласна. Нагваль сказал, что он приглашает ее работать, и она захотела узнать сколько он будет платить. Он назвал ей цифру, и тогда она спросила, какая работа имеется в виду. Нагваль сказал ей, что она будет работать с ним на табачных полях на Велакрусе. Тогда она сказала ему, что она испытывала его, если бы он сказал, что хочет пригласить ее работать горничной, то она знала бы, что он лгун, потому что он выглядит как человек, который никогда в жизни не имел дома.

Нагваль был восхищен ею и сказал ей, что если она хочет вырваться из ловушки, в которой она находится, она должна прийти в дом Бениньо к полудню. Он также сказал ей, что будет ждать не более чем до двенадцати; если она придет, она должна быть готова к трудной жизни и обилию работы. Она спросила его, как далеко находятся табачные поля. Нагваль сказал, что в трех днях езды в автобусе. Роза сказала, что раз это так далеко, она безусловно будет готова ехать, как только отведет свинью обратно в хлев. Так она и сделала. Она приехала сюда, и все полюбили ее. Она никогда не была вредной или надоедливой. Нагваль не был вынужден заставлять ее или хитростью вовлекать во что-нибудь. Она совсем не любит меня и все же заботится обо мне лучше, чем кто-либо другой. Я доверяю ей, и тем не менее я совсем не люблю ее, но когда я уезжаю, я скучаю по ней больше всех. Можешь себе представить это?

Я увидел печальный блеск в ее глазах. Я не мог удержать свои подозрения. Она вытерла свои глаза непреднамеренным движением руки. Тут в разговоре наступил естественный перерыв. К этому времени начало темнеть, и писать было очень трудно; кроме того, мне нужно было сходить в туалет. Она настояла, чтобы я воспользовался уборной во дворе прежде нее, как обычно делал сам Нагваль.

После этого она принесла две круглые бадьи размером с детскую ванночку, наполнила их наполовину теплой водой и добавила немного зеленых листьев, предварительно размяв их тщательно своими руками. Она предложила мне авторитетным тоном помыться в одной бадье, в то время как она сделает то же самое в другой. Вода имела почти благоухающий запах. Она вызывала ощущение щекотки. На лице и руках она давала ощущение слабого ментола.

Мы вернулись в ее комнату. Она положила мои письменные принадлежности, которые я оставил на ее постели, наверх одного из комодов. Окна были открыты и было все еще светло. Должно быть, было около семи часов.

Донья Соледад легла на спину. Она улыбалась мне. Я подумал, что она была воплощением теплоты. Но в то же самое время, несмотря на ее улыбку, ее глаза выдавали ощущение безжалостности и непреклонной силы.

Я спросил ее, как долго она была с доном Хуаном как его женщина или ученица. Она посмеялась над моей осторожностью в наклеивании ярлыка на нее. Ее ответ был — семь лет. Потом она напомнила мне, что я не видел ее в течение пяти лет. До этого момента я был убежден, что я ее видел года два назад. Я попытался вспомнить последнее время, но не смог.

Она сказала мне лечь на постель с ее стороны. Очень мягким голосом она спросила меня, боюсь ли я. Я сказал — нет, что было правдой. В тот момент в ее комнате я столкнулся со своей старой реакцией, которая появлялась бесчисленные разы, как смесь любопытства и губительной индифферентности.

Почти шепотом она сказала, что она должна быть неуязвимой со мной, и сообщила мне, что наша встреча была решающей для нас обоих. Она сказала, что Нагваль дал прямые и детальные приказания что делать. Когда она говорила, я не мог удержаться от смеха, глядя на ее поразительную попытку говорить как дон Хуан. Я прислушался к ее утверждениям и не мог предсказать, что она скажет дальше.

Внезапно она села. Ее лицо было в несколько дюймах от моего, мне были видны е белые зубы, блещущие в полутьме комнаты. Она обвила меня руками и повалила на себя.

Мой ум был очень ясным и все же что-то вело меня глубже и глубже, как в трясину. Я испытывал в себе что-то такое, о чем я не имел понятия. Внезапно я понял, что каким-то образом я все время ощущаю ее ощущения. Она была очень странной. Она загипнотизировала меня словами. Она была холодной старой женщиной. И ее замыслы не были замыслами, идущими от молодости и бодрости, несмотря на ее жизненность и крепость. Я знал тогда, что дон Хуан не поворачивал ее голову в том же направлении, что и мою. Эта мысль была бы нелепой в любом другом контексте; тем не менее в тот момент я принял ее за подлинное прозрение. Ощущение опасности охватило мое тело. Я хотел выбраться из постели. Однако, казалось, меня охватывала необычайная сила, которая удерживала меня и не давала возможности уйти. Я был парализован.

Дон Хуан всегда говорил мне, что нашим большим врагом является то, что мы никогда не верим в то, что случается с нами. В этот момент, когда донья Соледад накинула тряпку, как петлю, вокруг моего горла, я понял, что он имел в виду. Но даже после того как у меня возникла эта интеллектуальная рефлексия, мое тело реагировало. Я оставался вялым, почти индифферентным к тому, что, по-видимому, было моей смертью.

Я ощущал усилие ее рук и плеч, когда она затягивала ленту вокруг моей шеи. Она душила меня с большой силой и ловкостью. Я начал задыхаться. Ее глаза уставились на меня с исступленным блеском. Я знал тогда, что она собирается убить меня.

Дон Хуан говорил, что когда мы осознаем, что происходит, обычно бывает слишком поздно для того, чтобы повернуть назад. Он утверждал, что это интеллект всегда оставляет нас в дураках, потому что он получает известие первым, но вместо того, чтобы поверить ему и немедленно действовать, он забавляется им и попусту тратит время.

Затем я услышал или, может быть, ощутил щелкающий звук в основании своей шеи, прямо позади трахеи. Я знал, что она сломала мою шею. У меня в ушах зашумело, а потом зазвенело. Я испытал исключительную ясность слышания. Я подумал, что я, должно быть, умираю. Я ненавидел свою неспособность сделать что-нибудь для своей защиты. Я не мог даже пошевелить ни одним мускулом, чтобы ударить ее. Мое тело задрожало, и внезапно я встал и освободился от ее смертельной хватки. Я посмотрел вниз на постель. Казалось, я смотрел вниз с потолка. Я увидел свое тело, неподвижное и вялое, лежащее на ней. Я увидел ужас в ее глазах. Я захотел, чтобы она отпустила петлю. Меня охватила ярость из-за того, что я был таким бестолковым, и я ударил ее кулаком прямо в лоб. Она пронзительно вскрикнула, схватилась за голову и потеряла сознание, но перед этим передо мной промелькнула призрачная сцена. Я увидел, как донья Соледад была выброшена из постели силой моего удара. Я увидел, как она бежит к стене и прижимается к ней, как испуганный ребенок. Следующее впечатление, которое у меня было, это ужасная трудность дыхания. Моя шея болела. Мое горло казалось так сильно пересохшим, что я не мог глотать. Мне потребовалось много времени, чтобы собрать достаточно сил и подняться. Затем я рассмотрел донью Соледад. Она лежала на постели без сознания. На лбу у нее была большая красная шишка. Я взял воду и брызгал на ее лицо, как всегда со мной поступал дон Хуан. Когда она пришла в себя, я заставил ее пройтись, поддерживая ее за подмышки. Она была мокрая от пота. Я положил ей на лоб полотенце, смоченное холодной водой. Ее вырвало, и я был почти уверен, что она получила сотрясение мозга. Ее трясло. Я попробовал укрыть ее одеждой и одеялами, чтобы она согрелась, но она сбросила все одежды и повернулась лицом к ветру. Она попросила оставить ее одну и сказала, что если бы ветер изменил направление, то это было бы знаком, что она должна выздороветь. Она задержала мою руку в кратком рукопожатии и сказала мне, что это судьба стравила нас друг с другом.

— Я думаю, что одному из нас было предназначено умереть сегодняшним вечером, — сказала она.

— Не говори глупостей. Ты ведь не убита, — сказал я, и я действительно имел это в виду.

Что-то заставляло меня верить, что с ней было все в порядке. Я вышел из дому, подобрал палку и пошел к своей машине. Пес зарычал. Он все еще был там, свернувшись на сидении. Я велел ему выйти. Он покорно выпрыгнул. В его поведении что-то изменилось. Я увидел, как его огромное тело затрусило в темноте рысью. Он пошел в свой кораль.

Я был свободен. Я сел в машину и немного подумал. Нет, я не был свободен. Что-то толкало меня обратно в дом. У меня там было незаконченное дело. Я больше не боялся доньи Соледад. Действительно, мною овладело необычное беспристрастие. Я ощущал, что она дала мне, намеренно или бессознательно, крайне важный урок. Под ужасным давлением ее попытки убить меня я, фактически, действовал на нее с уровня, который был бы недостижим при нормальных обстоятельствах. Я был почти удушен; что-то в ее проклятой комнате сделало меня беспомощным, и все же я выкарабкался. Я не мог вообразить, что произошло. По-видимому, как всегда утверждал дон Хуан, дело было в том, что мы имеем дополнительный потенциал, нечто, что находится в нас, но редко используется. Я действительно ударил ее, находясь в позиции фантома.

Я взял из машины свой фонарик, вернулся в дом, зажег все керосиновые лампы, которые я смог найти, и сел у стола в передней комнате, чтобы писать. Писание расслабило меня.

На рассвете донья Соледад вышла, спотыкаясь, из своей комнаты. Она с трудом удерживала равновесие. Она была совершенно обнаженной. У двери ей стало нехорошо и она упала. Я дал ей воды и попытался укрыть одеялом. Она отказалась от него. Я стал беспокоиться, что она может замерзнуть. Она пробормотала, что должна быть обнаженной, чтобы ветер исцелил ее. Она сделала пластырь из размятых листьев и наложила его на лоб и обвязала тюрбаном. Она закуталась в одеяло, подошла к столу, где я писал, и села лицом ко мне. Глаза у не были красные. Она действительно выглядела больной.

— Я должна тебе кое-что сказать, — сказала она слабым голосом. — Нагваль оставил меня ждать тебя; я должна была ждать, даже если бы это потребовало двадцать лет. Он дал мне инструкции, как завлечь тебя и похитить твою силу. Он знал, что рано или поздно ты должен приехать, чтобы увидеть Паблито и Нестора, поэтому он велел мне использовать эту возможность, чтобы околдовать тебя и взять все, что ты имеешь. Нагваль сказал, что если я буду жить неуязвимой жизнью, моя сила должна привести тебя сюда тогда, когда в доме больше никого не будет. Моя сила сделала это. Ты пришел, когда все остальные ушли. Моя неуязвимая жизнь помогала мне. Все, что оставалось мне сделать, было взять твою силу и потом убить тебя.

— Но зачем тебе нужно делать такую ужасную вещь?

— Потому что я нуждаюсь в твоей силе для своего собственного путешествия. Нагваль устроил это таким образом. Ты одинок, в конце концов, я, фактически, не знаю тебя. Ты ничего не значишь для меня. Так почему бы мне не взять то, в чем я так отчаянно нуждаюсь, у кого-то, кто не имеет никакого значения? Это были собственные слова Нагваля.

— Почему Нагваль хочет причинить мне вред? Ведь ты сама говорила, что он заботился обо мне.

— То, что я сделала с тобой ночью, не имеет никакого отношения к тому, что он чувствует по отношению к тебе или ко мне. Это исключительно наше с тобой дело. Не было никаких свидетелей того, что произошло сегодня между нами, так как оба мы являемся частью самого Нагваля. Но ты, в частности, получил от него и владеешь чем-то таким, чего нет у меня, что-то, в чем я отчаянно нуждаюсь, — специальной силой, которую он дал тебе. Нагваль сказал, что он дал что-то каждому из своих шести детей. Я не могу достичь Элихио. Я не могу взять это у своих девочек, поэтому остаешься ты, как моя жертва. Я увеличила силу, которую дал мне Нагваль, и, увеличившись, она изменила мое тело. Ты так-же увеличил эту силу. Мне нужна была твоя сила и поэтому я должна была убить тебя. Нагваль сказал, что даже если ты не умрешь, ты должен пасть жертвой моих чар и стать моим пленником на всю жизнь, если я захочу. В любом случае твоя сила должна была стать моей.

— Но какая тебе могла быть польза от моей смерти?

— Не от твоей смерти, а от твоей силы. Я сделала это, т.к. я нуждаюсь в поддержке, без нее мое путешествие будет адски трудным. У меня не хватит выдержки. Именно поэтому я не люблю ла Горду. Она молодая и обладает большой выдержкой. Я старая и у меня есть задние мысли и сомнения. Если ты хочешь знать правду, то действительная борьба происходит между Паблито и мной. Он мой смертельный враг, а не ты. Нагваль сказал, что твоя сила могла бы сделать мое путешествие более легким и помочь мне получить то, что мне нужно.

— Каким образом Паблито может быть твоим врагом?

— Когда Нагваль изменил меня, он знал к чему это должно привести. Прежде всего он установил меня так, чтобы мои глаза смотрели на север, и хотя ты и мои девочки — одно и то же, я противоположна вам. Я иду в другом направлении. Паблито, Нестор и Бениньо — с тобой, направление глаз такое же, как и у тебя. Все вы будете идти вместе в сторону Юкатана.

Паблито мой враг не потому, что его глаза устремлены в противоположном направлении, а потому, что он мой сын. Вот что я должна была рассказать тебе, даже если ты не понимаешь, о чем я говорю. Я должна войти в другой мир. Туда, где сейчас находится Нагваль, где сейчас находятся Хенаро и Элихио. Даже я должна уничтожить Паблито, чтобы сделать это.

— Что ты говоришь, донья Соледад? Ты сошла с ума!

— Нет, не сошла. Нет ничего более важного для нас, живых существ, чем войти в тот мир. Видишь ли, для меня это смысл жизни. Чтобы попасть в тот мир, я живу так, как научил меня Нагваль. Без надежды на тот мир я ничто, ничто. Я была старой жирной коровой. Теперь мне эта надежда дает путеводную нить, направление, и хотя я не могу взять твою силу, я не оставила своей цели.

Она положила голову на руки, облокотившись на стол. Сила ее утверждений ошеломила меня. Я не понял, что в точности она имеет в виду, но почти сочувствовал ее доводам, хотя это была самая странная вещь, которую я услышал от нее ночью. Ее цель была — целью воина, в стиле, в терминах дона Хуана. Однако, я никогда не знал, что для ее выполнения нужно уничтожать людей.

Она подняла голову и посмотрела на меня через полуприкрытые веки.

— Вначале все складывалось сегодня благоприятно для меня, — сказала она. — я была немного испугана, когда ты приехал. Я ждала этого момента годы. Нагваль сказал мне, что ты любишь женщин. Он сказал, что ты являешься легкой добычей для них, поэтому я сыграла на этом ради быстрого финала. Я рассчитывала, что ты пойдешь на это. Нагваль научил меня, как я должна захватить тебя в момент, когда ты будешь наиболее слабым. Я вела тебя к этому моменту с моим телом. Но ты заподозрил неладное. Я была слишком нерасторопной. Я взяла тебя в свою комнату, как мне велел сделать Нагваль, где линии моего пола должны были заманить тебя и сделать тебя беспомощным. Но ты одурачил мой пол, т.к. он тебе понравился, и ты стал внимательно рассматривать его линии. Он не имел никакой силы, когда твои глаза были направлены на его линии. Твое тело знало что делать. Затем ты отпугнул мой пол, завопив так, как ты сделал. Внезапные шумы, вроде этого, губительны, особенно голос мага. Сила моего пола умерла, как пламя. Я знала это, а ты нет.

Тогда ты был близок к тому, чтобы уехать, поэтому я должна была задержать тебя. Нагваль показал мне, как использовать свою руку, чтобы охватить тебя. Я попыталась сделать это, но у меня было слишком мало силы. Мой пол был перепуган. Твои глаза заставили оцепенеть его линии. Никто другой никогда не бросил взгляда на них. Поэтому я потерпела неудачу, пытаясь схватить твою шею. Ты выскользнул из моей хватки прежде, чем я успела стиснуть тебя. Тогда я поняла, что ты ускользнешь, и предприняла еще одну попытку, еще одну завершающую атаку. Я использовала ключ, который, как говорил Нагваль, больше всего воздействует на тебя — страж. Я напугала тебя своими воплями и это дало мне достаточно силы, чтобы подчинить тебя. Я думала, что ты в моих руках, но мой дурацкий пес пришел в возбуждение. Он сдурел и сбросил меня с тебя, когда ты уже почти попал под власть моих чар. Как я теперь думаю, возможно, мой пес и не был таким дурным. Может быть, он заметил твоего дубля и набросился на него, но вместо этого свалил меня.

— Ты говорила, что это не твой пес.

— Я обманывала. Он был моей козырной картой. Нагваль научил меня, что я должна иметь козырную карту, какой-нибудь неожиданный трюк. Каким-то образом я знала, что мой пес может понадобиться мне. Когда я взяла тебя посмотреть моего друга, это был на самом деле он; койот — друг моих девочек. Я хотела, чтобы мой пес принюхался к тебе. Когда ты побежал в дом, я была вынуждена грубо обойтись с ним. Я запихнула его внутрь твоей машины, заставив его визжать от боли. Он очень крупный и едва мог протиснуться над сиденьем. Прямо тогда я велела ему разорвать тебя на куски. Я знала, что если ты будешь сильно искусан моим псом, ты станешь беспомощным, и я смогу без труда прикончить тебя. Ты снова ускользнул, но ты не мог покинуть дом. Я знала тогда, что я должна быть терпеливой и дождаться темноты. Затем ветер изменил направление, и я была уверена в своем успехе.

Нагваль сказал, что он знал без сомнения, что ты любишь меня как женщину. Все дело в том, чтобы дождаться подходящего момента. Нагваль сказал, что ты убил бы себя, если бы осознал, что я захватила твою силу. Но в случае, если бы мне не удалось захватить ее или если бы я не захотела оставить тебя в живых, как своего пленника, я должна была использовать свою головную ленту, чтобы задушить тебя насмерть. Он даже показал мне место, куда я должна бросить твой труп; бездонная яма, расщелина в горах, не очень далеко отсюда, где всегда исчезают козы. Однако Нагваль никогда не упоминал о твоей устрашающей стороне. Я уже сказала тебе, что один из нас должен был умереть вечером. Я не знаю, не случиться ли это со мной. Нагваль сообщил мне уверенность, что я одержу победу. Как жестоко с его стороны не рассказать мне все о тебе.

— Представь себе, донья Соледад, я знаю еще меньше, чем ты.

— Это не одно и то же. Нагваль несколько лет готовил меня к этому. Я знала каждую деталь. Ты был у меня в ловушке. Нагваль даже показал мне листья, которые я всегда должна была держать свежими у себя под рукой, чтобы сделать тебя оцепенелым. Я положила их в бадью, как будто для аромата. Ты не заметил, что для своей бадьи я воспользовалась другими листьями. Ты попадался во все, что я подготовила для тебя. И тем не менее, твоя устрашающая сторона в конце концов взяла верх.

— Что ты имеешь в виду под моей устрашающей стороной?

— Того, кто ударил меня и убьет сегодня вечером. Твой ужасный дубль, который вышел, чтобы прикончить меня. Я никогда не забуду его, и если я выживу, в чем я сомневаюсь, я никогда не буду той же самой.

— Он был похож на меня?

— Это был ты, конечно, не такой как ты выглядишь сейчас. Я не могу на самом деле сказать, на что он был похож. Когда я хочу подумать о нем, мне делается дурно.

Я рассказал ей о моем мимолетном восприятии, что она вышла из своего тела под действием моего удара. Я намеревался прощупать ее не без причины. Мне показалось, что причиной, лежащей позади всего этого события, было вынудить нас извлечь источники, которые обычно закрыты для нас. Я, несомненно, нанес ей смертельный удар, я нанес глубокое повреждение ее телу, и все же я не мог сделать этого сам. Я действительно ощущал, что я ударил ее своим левым кулаком — об этом свидетельствовала огромная красная шишка у нее на лбу, — и тем не менее, суставы мои не опухли и я не чувствовал в них ни малейшей боли или неприятного ощущения. Удар такой силы мог бы сломать мне руку.

Услышав мое описание того, как я видел ее прижавшейся к стенке, она пришла в полное отчаяние. Я спросил ее, было ли у нее какое-нибудь ощущение того, что я видел, такое, как чувство выхода из своего тела, или мимолетное восприятие комнаты.

— Я знаю теперь, что я обречена, — сказала она. — очень немногие остаются в живых после касания дубля. Если моя душа уже вышла, я не останусь в живых. Я буду делаться все слабее и слабее, пока не умру.

Ее глаза дико блестели. Она поднялась, и по-видимому, была на грани того, чтобы ударить меня, но упала обратно.

— Ты забрал мою душу, — сказала она. — ты, должно быть, держишь ее теперь у себя в кармане. Хотя, разве ты должен был говорить мне все это?

Я поклялся ей, что не имел намерений причинить ей вред, что я действовал любым способом исключительно ради самозащиты и поэтому не таил зла против нее.

— Если моей души нет у тебя в кармане, это еще хуже, — сказала она. — она, должно быть, скитается бесцельно поблизости. Тогда я никогда не получу ее обратно.

Донья Соледад казалась лишенной энергии. Ее голос стал слабее. Я захотел, чтобы она пошла и легла. Она отказалась покинуть стол.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.