— Как я должен поступить с ла Гордой? — спросил я.

— Никак, — ответил он, — осознание чего-либо всегда лично.

Он изменил тему и сказал, что знаки говорят, что наше обсуждение надо перенести обратно в дом — либо в большую комнату с удобными креслами, либо на задний дворик, вокруг которого есть крытый коридор. Он сказал, что когда он ведет свои объяснения в доме, эти две площади остаются никем незанятыми.

Мы вернулись в дом, и дон Хуан рассказал всем, что сделала ла Горда. Град насмешек, с каким все видящие встретили ее, сделал ее положение очень неудобным.

— С чувством собственной важности нельзя нянчиться, — заметил дон Хуан, когда я выразил свое беспокойство относительно ла Горды. Затем он попросил всех выйти из комнаты. Мы сели, и дон Хуан начал свои объяснения.

Он сказал, что видящие, как новые, так и древние, разделяются на две категории. К первой относятся те, кто согласен на самоограничение и может направить свою деятельность на практические цели, чтобы принести пользу другим видящим и всему человечеству. К другой категории относятся те, кто не заботится ни о самоограничении, ни о практических целях. И видящие пришли в этом вопросе к согласию с тем, что эти последние не смогли разрешить проблему чувства собственной значимости.

— Чувство собственной важности — это не просто что-то простенькое и наивное, — объяснил он. — с одной стороны, как чувство собственного достоинства, это ядро всего доброго в нас, а с другой стороны — это источник гнили. Чтобы освободиться от гнилой части чувства собственной важности, требуется мастерская стратегия. Во все века видящие высоко ценили тех, кто разрабатывал такую стратегию.

Я пожаловался, что идея искоренения чувства собственной важности, хотя временам временами очень мне нравится, остается, говоря по-правде, непонятной. Я сказал ему, что нахожу его указания о том, как освободиться от этого чувства, настолько неопределенными, что не могу им следовать.

— Я уже не раз говорил тебе, — начал он, — что для того, чтобы следовать путем знания, нужно быть очень изобретательным. Видишь ли, на пути знания нет ничего настолько ясного, как нам бы хотелось.

Неудобство моего положения заставило меня спорить и заявить, что его предостережения относительно чувства собственной важности напоминают мне христианские заповеди, а целая жизнь, полная разговоров о зле греха, набила у меня оскомину.

— Для воина война против чувства собственной важности это вопрос стратегии, а не принцип, — ответил он. — твоя ошибка в том, что ты пытаешься понять то, о чем я говорю, через призму морали.

— Я смотрю на тебя, дон Хуан, как на очень морального человека, — настаивал я.

— Ты увидел мою безупречность, это все, — сказал он. — безупречность, как и освобождение от чувства собственной важности, слишком смутные понятия, чтобы иметь для меня ценность, — заметил я.

Дон Хуан задохнулся от смеха, и я заставил его объяснить мне, что такое безупречность.

— Безупречность — это ни что иное как правильное использование энергии, — сказал он.

— Мои утверждения не имеют никакого морального оттенка. Я беру энергию, и это делает меня безупречным. Чтобы понять это, ты должен сам запасти достаточно энергии.

Мы сидели спокойно некоторое время. Мне хотелось обдумать то, что он сказал. Неожиданно он опять начал говорить.

— Воины ведут стратегический список, — сказал он, — они перечисляют все, что делают, а затем решают, что из перечисленного следует изменить, чтобы создать передышку в смысле усиления своей энергии.

Я заявил, что такой список может включать все на свете. Он терпеливо объяснил, что стратегический список, о котором идет речь, включает только образ того поведения, которое не является существенным для выживания и благополучия. Я подскочил от возможности указать на то, что выживание и благополучие можно понимать бесконечно многообразно, следовательно, нет пути к соглашению о том, что существенно и что несущественно для выживания и благополучия.

Пока я это говорил, я начал терять уверенность. Наконец, я остановился, поняв бесплодность своего спора. Затем дон Хуан сказал, что в стратегических списках воинов чувство собственной важности фигурирует как деятельность, поглощающая наибольшее количество энергии, отсюда их усилия по искоренению этого чувства.

— Первейшая задача воина — освободить эту энергию, чтобы с ее помощью встретиться с неведомым. Действие по перераспределению этой энергии — это безупречность.

Он сказал, что наиболее эффективная стратегия для этого была разработана видящими периода конкисты — неоспоримыми мастерами искусства следопыта. Оно состоит из шести переплетающихся элементов. Пять из них называются атрибутами воинственности: контроль, дисциплина, терпение, своевременность и воля. Они принадлежат миру воина, борющегося с чувством собственной важности. Шестой элемент, возможно, наиболее важный из всех, относится к внешнему миру и называется мелочным тираном.

Он взглянул на меня, как бы безмолвно спрашивая, понял ли я.

— Я совершенно запутался, — сказал я. — ты продолжаешь говорить, что ла Горда является мелочным тираном в моей жизни. Что же такое мелочный тиран?

— Мелочный тиран — это мучитель, — ответил он. — это кто-нибудь, либо имеющий власть распоряжаться жизнью и смертью воина, либо досаждающий ему смертельно.

Пока он говорил это, на лице его сияла лучезарная улыбка. Он сказал, что новые видящие разработали свою классификацию мелочных тиранов, и хотя эта концепция — одна из важнейших и серьезнейших находок, они развили ее не без чувства юмора. Он уверил меня, что во всякой их классификации присутствует оттенок сарказма, поскольку юмор — это единственное противоядие стремлению человеческого сознания к составлению списков и громоздких классификаций.

Новые видящие, в соответствии со своей практикой, сочли возможным поставить во главу своей классификации первичный источник энергии, первого и единственного правителя вселенной и назвали его просто — тираном. Остальные деспоты и правители, естественно, оказались ниже категории тирана. По сравнению с источником всего, даже наиболее свирепые тиранические люди кажутся просто шутами, поэтому мы им дали название мелочных тиранов — «пинчес тиранос».

Он сказал, что имеется два подкласса мелочных тиранов. К первому подклассу относятся мелочные тираны, способные преследовать и приносить несчастье, не вызывая все же чьей-либо смерти. Они называются мелочными тиранчиками — «пинчес тиранитос». Второй подкласс состоит из мелочных тиранов, которые только раздражают и наводят скуку без всяких последствий. Они называются мелюзговыми тиранчиками — «репинчес тиранос», или крошечными «пинчес тиранитос чикититос».

Мне эта классификация показалась смешной: я был уверен, что он импровизирует испанские термины. Я спросил его, так ли это.

— Совсем нет, — ответил он с выражением удовольствия. — новые видящие велики в деле классификации, и Хенаро, без сомнения, один из величайших: если бы ты наблюдал за ним внимательно, ты бы тоже понял, как новые видящие относятся к своим классификациям.

Он громко захохотал, когда я спросил его, не дурачит ли он меня.

— И не думал никогда дурачить тебя, — сказал он, улыбаясь. — Хенаро может себе позволить это, но не я, особенно учитывая твое отношение к классификациям. Это только новые видящие так непочтительны к ним.

Он добавил, что мелочные тиранчики делятся далее еще на четыре категории. К первой относятся те, кто действует грубо и насильственно. Ко второй — создающие невыносимую тревогу окольным путем. К третьей те, кто угнетает, досаждая. А последняя категория вводит воина в гнев.

— Ла Горда относится к собственному классу, — добавил он. — она действующий мелюзговый тиранчик. Она разрывает тебя на части и сердит тебя. Она даже бьет тебя. Всем этим она обучает тебя отрешенности.

— Это невозможно, — запротестовал я.

— Ты еще не совместил все составляющие стратегии новых видящих, — сказал он. — когда ты это сделаешь, ты поймешь, насколько умно и эффективно продумана ими стратегия использования мелочного тирана. Я сказал бы еще, что эта стратегия позволяет не только избавиться от чувства собственной важности, но и готовит воина к окончательному осознанию, что на пути знания идет в счет только непогрешимость.

Он сказал: то, что новые видящие имеют в виду, это смертельный маневр, при котором мелочный тиран высится словно горная вершина, а атрибуты воинственности подобны альпинистам, взбирающимся на нее.

— Обычно в игре участвуют только четыре атрибута, — продолжал он. — пятый — воля — откладывается до предельной реализации, когда воину приходится предстать, так сказать, перед расстрелом.

— Почему это делается?

— Потому что воля принадлежит к другой сфере — к сфере неведомого. Остальные четыре относятся к известному — как раз к тому, где действуют мелочные тираны. В действительности то, что превращает людей в мелочных тиранов, это страстное манипулирование известным.

Дон Хуан объяснил, что взаимодействие всех пяти атрибутов воинственности осуществляется только видящими, которые стали уже непогрешимыми воинами и овладели мастерством управления волей. Такое взаимодействие — это верхний маневр, который нельзя осуществить на обыденной человеческой сцене.

— Четыре атрибута — это все, что необходимо для взаимодействия с худшим из мелочных тиранов, — продолжал он. — при условии, конечно, что такой тиран найден. Как я уже сказал, мелочный тиран — это внешний элемент, такой, над которым у нас нет контроля, и наиболее существенный, пожалуй, из всех: мой благодетель любил повторять, что воин, напоровшийся на мелочного тирана, это счастливец. Он понимал под этим то, что ты счастливец, если встретил такого на своем пути, иначе придется выйти и поискать его где-то еще.

Он объяснил, что одним из величайших достижений видящих периода конкисты было построение, которое он называл «трехфазной прогрессией». Понимая природу человека, они были способны прийти к неоспоримому выводу, что если видящие смогут справиться с собой перед лицом мелочных тиранов, они будут в силах безупречно встретиться с неведомым, а затем выстоять даже в присутствии непостижимого.

— Реакция среднего человека будет той, что порядок этого построения следует обратить, — продолжал он. — видящий, способный справиться с собой в присутствии неведомого, конечно, встретит мелочного тирана должным образом. Но это не так. Это допущение и погубило многих великолепных видящих древности. Теперь мы знаем это лучше. Мы знаем, что ничто так не закаляет характер воина, как вызов взаимодействовать с невыносимыми людьми, наделенными властью. Только при этих условиях воины могут приобрести ту трезвость, безмятежность, какие необходимы, чтобы выстоять перед лицом непостижимого.

Я яростно спорил с ним. Я сказал ему, что по моему мнению, тираны могут сделать свои жертвы либо беспомощными, либо такими же скотами, как они сами. Я отметил, что было проведено немало исследований по влиянию физических и психических пыток на их жертвы.

— Различие как раз в том, о чем ты говоришь, — остановил он меня, — они жертвы, а не воины. Было время, когда я чувствовал так же, как и ты. Я расскажу тебе, что заставило меня измениться, а пока вернемся опять к тому, что я сказал относительно времени конкисты. Видящие того периода не могли бы найти лучшей почвы: испанцы были теми мелочными тиранами, которые испытывали мастерство видящих до предела. После такого взаимодействия с завоевателями видящие получили способность встретиться с чем угодно. Им повезло — в то время повсюду были мелочные тираны.

— После этих замечательных лет изобилия все слишком изменилось. Мелочные тираны никогда больше не имели таких возможностей: только в те времена их власть была неограниченной. А великолепным ингредиентом в сознании совершенного видящего является мелочный тиран с неограниченными полномочиями.

В наше время, к сожалению, видящим приходится идти на крайние меры, чтобы найти достойного. Большую часть времени приходится удовлетворяться мелюзгой.

— Нашел ли ты себе мелочного тирана, дон Хуан?

— Мне повезло: нашелся тиран королевского достоинства, хотя в то время я чувствовал себя, как ты — я не считал себя счастливым.

Дон Хуан сказал, что божий суд над ним начался за пять недель до того, как он встретил своего благодетеля. Ему тогда было около двадцати лет. Он получил работу на сахарном заводе в качестве подсобного рабочего. Он всегда был очень сильным, поэтому ему не составляло труда найти работу, требующую крепких мышц. Однажды, когда он переносил тяжелые мешки с сахаром, подошла какая-то женщина. Она была очень хорошо одета, и, казалось, что она из богатых. Ей было, видимо, за пятьдесят, сказал дон Хуан, и выглядела она весьма властной. Она посмотрела на дона Хуана, а затем сказала что-то надсмотрщику и ушла. Тогда к дону Хуану подошел надсмотрщик и сказал, что за некоторую плату он рекомендовал бы его для работы в доме хозяина. Дон Хуан ответил ему, что у него нет денег. Надсмотрщик усмехнулся и сказал, что у него будет полно денег в день получки, он похлопал дона Хуана по спине и заверил его, что это большая честь работать на босса.

Дон Хуан сказал, что будучи примитивным индейцем, который и пищу-то засовывал в рот просто рукой, он не только поверил каждому слову, но и подумал, что добрая фея коснулась его. Он пообещал надсмотрщику заплатить, сколько тот хочет. Тот назвал большую сумму, которую следует выплачивать по частям.

Сразу после этого надсмотрщик сам отвел дона Хуана к дому, который находился довольно далеко за городом, и передал его там другому надсмотрщику — громадному, мрачному и грязному человеку, который задал кучу вопросов. Он хотел знать относительно семьи дона Хуана. Тот ответил, что у него ее нет. Человек так обрадовался, что даже улыбнулся, обнажая гнилые зубы. Он пообещал дону Хуану, что они будут ему платить достаточно, так что он сможет накопить денег, поскольку ему не придется вообще их тратить, потому что он будет жить и есть в доме.

То, как этот человек засмеялся, было устрашающим. Дон Хуан понял, что нужно немедленно бежать. Он отправился к воротам, но человек стал на пути с револьвером в руке. Он взвел курок и приставил револьвер к животу дона Хуана. «Ты здесь для того, чтобы сработаться до костей, — сказал он. — и не забывай этого». Он избил дона Хуана полицейской дубинкой, а затем отвел его в сторону дома, заметив, что заставляет людей работать без передышки от рассвета до заката, и приказал дону Хуану выкорчевать два громадных пня. Он сказал также дону Хуану, что если тот когда-нибудь еще попытается убежать или пожалуется властям, он застрелит его, а если все же дону Хуану удастся ускользнуть, он поклянется в суде, что дон Хуан пытался убить хозяина."Ты будешь работать здесь пока не сдохнешь, — сказал тот. — тогда другой индеец займет твое место так же, как ты пришел на место умершего индейца".

Дон Хуан сказал, что дом выглядел, как крепость, с людьми, вооруженными мачете, повсюду. Поэтому он занялся работой, стараясь не думать о своих затруднениях. В конце дня тот же человек вернулся и пинками загнал его на кухню, потому что ему не понравился вызывающий взгляд дона Хуана. Он угрожал перерезать жилы на его руках, если дон Хуан не будет ему повиноваться.

На кухню старуха принесла пищу, но дон Хуан был так расстроен и напуган, что не мог есть. Старуха посоветовала ему есть побольше: «ты должен быть сильным, — сказала она, — потому что работе не будет конца». Она предупредила его, что человек, выполнявший его работу, умер только за день до этого. Он был слишком слаб, чтобы работать, и выпал из окна третьего этажа.

Дон Хуан сказал, что так он работал в доме хозяина в течение трех недель, и что тот человек каждый день запугивал его по всякому поводу. Он заставлял его работать в наиболее опасных условиях, делать невообразимо тяжелую работу под постоянной угрозой ножа, револьвера или полицейской дубинки. Ежедневно он посылал его чистить конюшню, когда там находились неспокойные жеребцы. В начале каждого дня дон Хуан думал, что это его последний день на земле, а выживание означало только то, что завтра он попадет в тот же ад.

Конец ускорило то, что дон Хуан попросил разрешения отлучиться на время. Предлогом было то, что он должен пойти в город, чтобы заплатить надсмотрщику сахарного завода деньги, которые должен. Но его надсмотрщик сказал ему, что дон Хуан не может откладывать свою работу ни на минуту, так как он по уши в долгу за привилегию работать там. Дон Хуан понял, к чему тот клонит: он понял маневр этих людей. Они сговорились получать с завода примитивных индейцев, загонять их до смерти и делить их заработок. Эта мысль его так разозлила, что он бросился с криком через кухню и попал в главное здание. Надсмотрщик и другие рабочие были захвачены врасплох неожиданностью. Он выбежал из парадной двери и убежал, однако надсмотрщик догнал его на дороге и ранил в грудь. Он оставил его умирать.

Дон Хуан сказал, что умереть не было его судьбой: там его нашел его благодетель и выхаживал до тех пор, пока он не поправился.

— Когда я рассказал своему благодетелю всю историю, — продолжал дон Хуан, — тот едва смог сдержать свое возбуждение. «Этот надсмотрщик — настоящая находка, — сказал мой благодетель. — он слишком хорош, чтобы его потерять, поэтому когда-нибудь тебе придется вернуться в тот дом».

— Он бредил от моей удачи — находки такого, одного на миллион, мелочного тирана с почти неограниченной властью. Я думал, что старик рехнулся. Прошли годы, прежде чем я полностью понял, о чем он говорил.

— Это одна из самых ужасных историй, какую я когда-либо слышал, — сказал я. — ты действительно вернулся в тот дом?

— Конечно, я вернулся — через три года. Мой благодетель был прав: такие мелочные тираны, как этот, встречаются один на миллион, и его нельзя было упустить.

— Как же тебе удалось вернуться?

— Мой благодетель разработал стратегию с использованием четырех атрибутов воинственности: контроля, дисциплины, терпения и своевременности.

Дон Хуан сказал, что его благодетель, объясняя ему, что он должен делать, чтобы воспользоваться выгодой от встречи с человеком-людоедом, рассказал ему также о том, что новые видящие считают четырьмя ступенями на пути знания. Первый шаг — это решимость стать учеником. После того, как ученик изменит свой взгляд на мир и на себя, он делает второй шаг и становится воином, то есть способным к предельной дисциплине и контролю над собой. С третьим шагом, овладев терпением и своевременностью, он становится человеком знания. Когда человек знания научится видеть, он делает четвертый шаг и становится видящим.

Его благодетель подчеркнул то, что дон Хуан уже достаточно долго был на пути знания для овладения минимумом первых двух атрибутов — контроля и дисциплины. Дон Хуан отметил, что оба эти атрибута относятся к внутреннему состоянию. Воин самоорганизован, но не в эгоистическом смысле, а в отношении полного и непременного исследования себя.

— В то же время я был огражден от двух других атрибутов, — продолжал дон Хуан. — терпение и своевременность — это не просто внутреннее состояние. Они находятся в области человека знания. Мой благодетель показал мне их через свою стратегию.

— Означает ли это, что ты не смог бы встретиться с мелочным тираном сам по себе? — спросил я.

— Я уверен, что смог бы сделать это и сам, хотя всегда сомневался в том, что я смог бы выполнить это с блеском и радостью. Мой благодетель просто наслаждался случаем направлять это. Идея использования мелочных тиранов нужна не только для совершенствования духа воина, но и для наслаждения и счастья.

— Как может кто-либо получать наслаждение от чудовища, которое ты описал?

— Он ничто по сравнению с настоящими чудовищами, с которыми встретились новые в видящие во времена конкисты. По всем указаниям те видящие осуществляли с ними даже непристойные сделки. Они доказали, что даже наихудшие тираны могут привести в восторг при условии, что сам ты — воин.

Дон Хуан объяснил, что ошибка, которую совершают обычные люди при встрече с мелочными тиранами, состоит в том, что они не имеют стратегии отступления. Фатальный дефект заключается в том, что средние люди принимают себя слишком всерьез. Их действия и чувства, так же как и у мелочных тиранов, всепоглощающи. Воины, с другой стороны, не только имеют хорошо обдуманную стратегию, но к тому же свободны от чувства собственной важности. Их чувство собственной важности ограничивает то, что они поняли: реальность это та интерпретация, которую мы даем. Это знание было их решительным преимуществом перед простоватыми испанцами.

Он сказал, что был убежден в том, что сможет победить надсмотрщика, используя единственно лишь осознание того, что мелочные тираны принимают себя слишком серьезно, а воины — нет. Поэтому, следуя стратегическому плану своего благодетеля, дон Хуан опять получил работу на том же сахарном заводе. Никто не помнил, что он уже работал здесь в прошлом. Поденщики приходили на сахарный завод и уходили бесследно.

Стратегия его предусматривала, что дон Хуан будет к услугам того, кто придет за очередной жертвой. Случилось так, что та же самая женщина пришла и остановила его, как это было несколько лет назад. Теперь он был еще сильнее физически.

Началась та же процедура, однако стратегия предусматривала отказ от платы надсмотрщику с самого начала. Этот человек никогда не получал отказ и потому опешил. Он стал угрожать, что уволит дона Хуана с работы. В ответ дон Хуан пригрозил ему, что сам пойдет к дому госпожи и расскажет ей. Дон Хуан знал, что женщина, жена владельца завода, не знала, что вытворяли эти два надсмотрщика. Он сказал надсмотрщику, что знает где она живет, поскольку работал на близлежащих плантациях, заготовляя сахарный тростник. Этот человек начал торговаться, и дон Хуан потребовал от него денег прежде, чем он примет предложение пойти в дом хозяина. Надсмотрщик сдался и дал ему несколько бумажек. Дон Хуан прекрасно сознавал, что сговорчивость надсмотрщика — это только хитрость, чтобы заставить его идти в тот дом.

— Наконец, тот же самый надсмотрщик привел меня опять в тот же дом, — сказал дон Хуан. — это была старинная усадьба, владельцем которой был человек с сахарного завода, богач, который либо знал, что происходит, но не интересовался этим, либо был настолько безразличен, что даже не замечал этого.

— Как мы только прибыли туда, я побежал в дом, чтобы повидать госпожу. Я нашел ее, бросился на колени и поцеловал руку в знак благодарности. Оба надсмотрщика побагровели.

Надсмотрщик в доме действовал тем же образом, что и прежде, но у меня была соответствующая экипировка для борьбы с ним: у меня были контроль, дисциплина, терпение и своевременность. Вышло так, как предусмотрел мой благодетель. Мой контроль позволял мне выполнять самые идиотские требования этого человека. Что действительно истощает нас в таких ситуациях, так это вздохи и ахи от чувства собственной важности. Каждый, у кого есть хоть на йоту гордости, будет разорван на части от чувства своего ничтожества.

Я всецело делал все, что он от меня требовал. Я был радостен и полон сил и совсем не беспокоился ни о своей гордости, ни о своем страхе. Я был там как безукоризненный воин: настройка духа, когда кто-то попирает тебя, называется контролем.

Дон Хуан объяснил мне, что стратегия его благодетеля требовала вместо того, чтобы чувствовать огорчение за себя, как было у него раньше, приступить немедленно к работе, составляя карту сильных сторон тирана, его слабостей и причуд.

Он обнаружил, что сильнейшими сторонами тирана была насильственная природа его и смелость — ведь он выстрелил тогда в дона Хуана днем и прямо на глазах множества свидетелей. Его главной слабостью было то, что ему нравилась его служба и он не хотел подвергать себя опасности потерять ее, поэтому ни при каких обстоятельствах он не попытается убить дона Хуана внутри усадьбы в дневное время. Другой его слабостью было то, что он был семейным: у него были жена и ребенок, которые жили в лачуге вблизи дома.

— Собрать всю эту информацию, пока тебя избивают, называется дисциплиной, — сказал дон Хуан. — этот человек был сущим дьяволом — он не знал пощады. Согласно взглядам новых видящих, деяния совершенного мелочного тирана не могут быть искуплены. Дон Хуан сказал, что два других атрибута воинственности, терпение и своевременность, которыми он еще не обладал, автоматически содержались в стратегии его благодетеля. Терпение — это бесстрастное ожидание: ни спешки, ни тревоги, просто поддержание того, что должно.

— Я пресмыкался ежедневно, — продолжал дон Хуан, — иногда плача от ударов бича, и все же я был счастлив. Стратегия моего благодетеля была тем, что позволяло мне переходить от одного дня к другому без ненависти, я был воином. Я знал, что выжидаю, и знал, чего жду. В этом и состоит великая радость воинственности.

Он добавил, что стратегия его благодетеля была направлена на то, чтобы систематически изводить этого человека, находя прикрытие высшего порядка, так же, как это делали видящие периода конкисты, которые прикрывали себя поддержкой церкви. Простой священник бывает иногда более могущественным, чем дворянин.

Щитом дона Хуана была госпожа, нанявшая его на службу. Он преклонял перед ней колена и называл святой всякий раз, когда видел. Он упросил ее подарить ему медальон с изображением ее святого покровителя, чтобы он мог молиться ему о ее здоровье и благополучии.

— Она мне дала такой медальон, — продолжал дон Хуан, — и это вывело из себя надсмотрщика. А когда я настроил слуг молиться по ночам, у него случился почти сердечный приступ. Я думаю, что тогда он и решил убить меня — он не мог мне позволить действовать так дальше.

Как противодействие я организовал службу по четкам среди всех слуг дома. Хозяйка думала, что я совершаю дела благочестивого человека.

После этого я уже не мог спокойно спать, и я не спал больше в своей кровати. Каждую ночь я залезал на крышу. Оттуда я видел этого человека, дважды искавшего меня среди ночи с убийством в глазах.

Ежедневно он посылал меня чистить конюшни, надеясь, что я буду раздавлен насмерть, но у меня была перегородка из крепких досок, которой я загораживал один из углов и прятался за ней. Этого он не знал, так как его тошнило от

Лошадей — еще одна его слабость, наиболее смертельная из всех, как потом оказалось.

Дон Хуан сказал, что своевременность — это качество, которое управляет освобождением всего, что подготовлено. Контроль, дисциплина и терпение подобны дамбе, за которой все собрано. Своевременность — шлюз этой дамбы.

Этот человек знал только насилие, с помощью которого он терроризировал. Если нейтрализовать это насилие, он становился почти беспомощен. Дон Хуан знал, что этот человек не осмелится убить его на виду у всего дома, поэтому однажды, в присутствии других рабочих и, конечно, на глазах своей госпожи, дон Хуан оскорбил его. Он назвал его трусом, который боится жены хозяина.

Стратегия его благодетеля призывала быть начеку в ожидании такого момента, когда можно опрокинуть столы на мелочного тирана, неожиданные вещи всегда так происходят: нижайший из рабов неожиданно дурачит тирана, насмехается над ним, делает его смешным перед лицом значительных свидетелей, а затем убегает, не дав тирану времени на отмщение.

— Мгновение спустя этот человек обезумел от ярости, а я уже преданно преклонил колени перед госпожой, — продолжал дон Хуан.

Дон Хуан сказал, что когда госпожа вошла в дом, этот человек и его друзья позвали его на задний двор, якобы для выполнения какой-то работы. Этот человек был бледен — он побелел от гнева. По звуку его голоса дон Хуан знал, что он действительно собирается сделать. Дон Хуан притворился согласным, однако вместо того, чтобы идти на задний двор, он побежал в конюшню. Он надеялся, что лошади поднимут такой грохот, что хозяевам придется выйти, чтобы посмотреть, в чем дело. Он знал, что в этом случае тот человек не осмелится убить его: это было бы слышно, а страх того человека потерять службу был слишком обезоруживающим. Дон Хуан знал также, что он не войдет к лошадям, если его не вывести совершенно из себя.

— Я заскочил в стойло к наиболее дикому жеребцу, — сказал дон Хуан, — а мелочный тиран, ослепленный гневом, вынул нож и заскочил за мной. Я тотчас скрылся за перегородкой. Конь лягнул его разок, и на этом все было кончено.

Я провел шесть месяцев в этом доме и за это время изучил на своем опыте четыре атрибута воинственности. Благодаря им я преуспел. Ни разу я не пожалел себя и не заплакал от чувства оскорбленного достоинства. Я был весел и безмятежен мой контроль и дисциплина были так же остры, как всегда, и у меня были личные свидетельства того, что терпение и своевременность делают для безупречных воинов. И я ни разу не пожелал смерти этому человеку.

Мой благодетель объяснил мне нечто весьма интересное. Терпение означает удержание в духе того, о чем воин знает, что это справедливо. Это не означает, что воин ходит вокруг, строя злобные интриги или планируя свести старые счеты. Терпение — это нечто независимое. Когда воин обрел контроль, дисциплину и своевременность, тогда терпение обеспечивает то, что должно произойти с тем, кто этого заслуживает.

— Бывает ли так, что мелочные тираны выигрывают и убивают воина, столкнувшегося с ними? — спросил я.

— Конечно. Было время, когда воины гибли, как мухи, — в начале конкисты. Их ряды поредели. Мелочные тираны могли любого придать смерти по прихоти. Под действием такого рода давления видящие достигли тончайших состояний.

Дон Хуан сказал, что это было время, когда оставшиеся в живых видящие должны были доводить себя до предела, чтобы найти новые пути.

— Новые видящие использовали мелочных тиранов, — сказал дон Хуан, пристально глядя на меня, — не только для того, чтобы освободиться от чувства собственной важности, но и для исполнения сложного маневра — выведения себя из этого мира. Ты поймешь этот маневр по мере того, как мы будем продвигаться в обсуждении искусства сознания и управления им.

Я сказал дону Хуану, что хотел бы знать, могут ли в наше время мелочные тираны, которых он называет «мелюзгой», победить все же воина.