ГЛАВА XIV

Зеркало туманится

Тем временем Алиса Бабурина тоже не дремала. Она теперь занималась с новым тренером. Это был некто Закрайсний Всеволод Илларионович, человек с необычайно чёткой дикцией, изъясняющийся всегда чрезвычайно звучно, многозначительно и без запинок.

– Следует отметить, – говорил он Алисе, – что ваша прежняя подготовка в известной степени складывалась без учёта индивидуальных ваших особенностей и имманентных, вам одной присущих качеств. Я не хочу порочить метод моего предшественника. Товарищ Чудинов был когда-то несомненно весьма примечательным, я бы даже сказал – выдающимся скороходом. Однако он слишком долго держался за то, что казалось ему непреложным, а по существу отвергнуто международной спортивной практикой. Я имею в виду режим, которым он вас в известной степени подавлял. При наличии такой отточенной, я бы счёл возможным даже сказать – изощрённой техники, как у вас, Бабурина, совершенно излишни, на мой взгляд, подобного рода режимные ущемления, которым он вас постоянно подвергал. Ваша техника решает все.

Алиса нашла в нём очень удобного для себя тренера. А что касается расторопного Тюлькина, то тот просто был заворожён Закрайским, упивался его красноречием и был в восторге от эрудиции нового тренера.

– Вот, понимаешь, голова! – восхищался он при встрече со мной на Ленинских горах, где мы смотрели прыжки с трамплина неподалёку от университета. – Послушал бы, как выступает он на совещаниях! С багажом человек. Я имею в виду – культурным. И, главное, у меня с ним лично сразу вполне хорошие отношения наладились. Я ему для дочки норвежские лыжи схлопотал, неплохой свитерок для него лично организовал. Он умеет ценить, не то что этот Чудинов. Ему было всё равно. Напялит свою допотопную кацавейку в клетку, довоенного уровня, выпуска тысяча девятьсот тридцать девятого года, и дует себе. А этот разбирается.

Однако на состязаниях под Кировом Алиса показала время ещё хуже прошлогоднего и вообще оказалась в плохой форме, придя к финишу четвёртой. В «Маяке» встревожились, заинтересовались системой нового тренера, убедились, что он совершенно не следит за режимом лыжницы, во веем идёт на поводу у капризной чемпионки. Да и сама неблагодарная Алиса вскоре на одном из собраний .лыжной секции сострила, что хотя Закрайский говорит весьма красно, но все у него шито белыми нитками, Словом, Закрайский был отставлен. С Алисой стал заниматься старый, опытный лыжник Иван Михайлович Короткое, который первым делом, не боясь уронить своего достоинства, списался со Степаном и попросил прислать график тренировок и поделиться некоторыми соображениями по части индивидуальных особенностей Алисы. Чудинов не заставил себя долго ждать, прислал Короткову подробное и точное описание необходимых, на его взгляд, тренировок, посочувствовал Короткову, зная наперёд, что нелегко ему придётся с капризной и набалованной чемпионкой. Алиса ничего не знала об этой переписке. Встретив меня на одном из хоккейных матчей, она спустилась ко мне из ложи и даже снизошла до личной беседы.

– А-а, Кар, приветствую! Ну как ваш друг, нас покинувший, пишет что-нибудь? Я краем уха слышала, что он опять там тренерствует. Не вынесла душа поэта, так, что ли?

Я рассказал Алисе всё, что знал о Чудинове по письмам, которые, впрочем, я в последнее время получал от Степана довольно редко.

– Да, – задумчиво сказала Алиса, – ведь спартакиада будет теперь как раз там. Ну, сейчас я понимаю этот хитрый ход. Просто заранее отправился, чтобы подготовить мне в пику. Зачем было только придумывать такие сложные объяснения, выкрутасные мотивировки? Ну что ж, встретимся довольно скоро. Говорят, он там звезду какую-то разыскал. Неужели это та самая Скуратова, которую я в прошлом году так обошла в Подрезкове? Смешно! Ходит, как снегоочиститель, размаху много, а вперёд чуть. Ну что же, поглядим, лыжня-то и на Урале узкая, кому-то придётся уступить.

Но Чудинов не собирался уступать. Я написал ему о своей встрече с Алисой, рассчитывая ещё больше подогреть рвение его новой строптивой воспитанницы, и получил ответ от Степана:

«Дорогой Евгений, спасибо, старик, что не забываешь. Писать мне некогда. Время горит. Что касается Алисы, то напомни ей сказку о Белоснежке. Очень ей хочется, чтобы зеркальце ответило на её ревнивый вопрос: «Ты, царица, всех милее, всех румяней и белее». Ан зеркальце-то пока туманно. И я верю, что оно скоро лишит Алису покоя, ответив, что за горами, за долами есть кое-кто и румянее, и белее, и, во всяком случае, сильнее. Дорогой мой! Я верю в Наташу, и, что ещё важнее, кажется, она поверила в меня».

Чудинов решил прибавить лишний час ежедневной тренировки. Но Наташа не всегда успевала управиться с делами по интернату, пройти с ребятами домашние задания. Энергичного тренера я это не остановило. Привыкший делать все сам, где это только возможно, не обременяя просьбами других, он отправился в интернат, чтобы обо всём договориться на месте.

Ребята сидели за партами, готовя уроки. Увидев вошедшего тренера, все радостно вскочили. Дети успели подружиться с Чудиновым за лето и радовались каждому его приходу. А сейчас, помимо всего, это был совершенно законный повод для того, чтобы отложить учебники и тетради в сторону. Но Чудинов поднял руку очень строго:

– Сидеть, сидеть у меня, вы, молекулы! Где тётя Наташа?

Сергунок, сев, поднял ладошку вверх.

– Можно мне ответить? – Он вскочил и отрапортовал: – Тётя Наташа сейчас придёт наши домашние задания проверять. Она дежурная, пробует ужин. Будут оладьи с повидлом.

– А какое у вас задание?

– Задача очень трудная, – наперебой заговорили ребята. – Никак не выходят ни у кого. Склаживаем, склаживаем, – пожаловалась Катюшка, – и все не получается.

Чудинов сел за учительский стол:

– У вас задача не выходит, а у меня тренировка из-за вас срывается. Учиться надо как следует. А ну, давайте сюда вашу задачу. Тихо, не все сразу. Все остаются на местах, я сам подойду.

И он пересел на маленькую парту, потеснив обитающего там Сергунка.

– Ну, что же тут трудного-то? Эх ты, нагородил сад-палисад! Давай вместе решать. Очень просто. Значит, так. Смотри сюда: десятки любят, чтобы их подписывали под десятками, а ты куда их запятил? Так. Ну, теперь давай складывать. Вот тут сбоку ставим прелестный крестик, именуемый плюсом, здесь подводим изумительной красоты черту. Раз… один у нас с тобой был в уме, мы это отметили вот тут. Теперь производим необходимое нам с тобой действие. Вот видишь, как просто! Небось час бы без меня возился, а тётя Наташа сиди с вами тут. Ну-ка, давайте живо все задачки.

Ребята, вскакивая, замахали тетрадками.

– Дядя, и у меня не выходит,

– И у меня…

– Тихо! Чтобы у меня порядок был!

Пересаживаясь с парты на парту, Чудинов решал ребятам задачи. Малыши, как это всегда бывает в закрытых детских учреждениях, интернатах, детских домах, соскучившись по домашней ласке и сердечному, отеческому вниманию взрослого человека, прижимались к его плечу.

– Ну, вот что, ребята, – сказал Чудинов, когда все задачки были решены. – Давайте условимся. Вы тётю Наташу любите?

– Любим! – словно выдохнул класс.

–Ну, раз любите, так учитесь как следует. —Он наклонился над партами, заговорщически оглянулся: – Ну, хотя бы до спартакиады прошу. Вы хотите, чтобы тётя Наташа всех победила и чтобы хрустальный кубок… – Он шагнул к доске, схватил мелок и двумя-тремя штрихами мгновенно нанёс очертания почётного приза, – Вот такая красивая чаша, вся из чистого хрусталя да ещё с серебром вокруг. Хотите, чтобы нам достался? Хотите?

– Хотим!

– Ещё бы не хотеть! Ну так вот, готовьте, чертенята, уроки скорее. Слышите вы, молекулы? Занимайтесь как следует, чтобы тётя Наташа на вас меньше времени тратить могла, а вместо этого на тренировки бы ходила. Помогите мне. – Он добавил совсем тихо, доверительно склонившись к ребятам: – А если задачки будут трудные, вы ко мне в гостиницу Сергунка присылайте. Мы с ним старые приятели. Все задачки с ним я сам решать буду.

Ребята смотрели на него с неизъяснимым восхищением. Вот какой хороший дядя! И представить себе, что он учит тётю Наташу, которая и так все знает, всех умнее и главнее! А вот слушается и уважает его. Какой же это, наверно, знающий и важный человек!

И сразу даже не заметили, что Таисия Валерьяновна вошла в класс и стоит возле доски. А заметив, разом все вскочили. Чудинов оглянулся и тоже несколько оторопел. Таисия Валерьяновна качала головой:

– Это ещё откуда репетитор такой выискался? Чем это вы тут с ребятами занимаетесь, Чудинов?

Товарищи родные! Какая же, должно быть, была умная, знающая и важная Таисия Валерьяновна, если теперь уже сам Чудинов, тот, который учит тётю Наташу, учительницу, вытянулся и весь покраснел, совсем как школьник, застигнутый за каким-то непозволительным занятием! Ребята были вконец потрясены.

– Таисия Валерьяновна, – сконфуженно заговорил Чудинов, – я просто хочу помочь Наташе. Ведь дело серьёзное. На весь Союз спартакиада. Надо бы Наташу немного освободить.

Таисия Валерьяновна знаком пригласила его выйти из класса.

– А вы полагаете, что она действительно может многого достичь? – как всегда спокойно, спросила Таисия Валерьяновна, когда они оказались в коридоре.

– Таисия Валерьяновна! – с внезапной страстностью рубанув ладонью воздух перед собой, сказал Чудинов. – Таисия Валерьяновна, она явление совершенно исключительное. Вы не представляете себе, что это за девушка! Драгоценный самородок! Вот вам рука моя! – Он непроизвольно схватил её за руку. – Какая скрытая сила в каждом движении!

Таисия Валерьяновна, слегка прикусив губу, высвободила руку.

– Простите, я, кажется, вам больно сделал?

– Да, кажется, у вас тоже скрытая сила в движениях. – Она легонько потёрла руку. – Но вы всё-таки ребят нам, пожалуйста, не портьте, пускай уж задачи решают самостоятельно. А я постараюсь сделать все, чтобы Наташа была посвободнее.

Долго после его ухода смотрела Таисия Валерьяновна через окно вслед широко шагавшему по улице Чудинову, легонько трясла в воздухе рукой, покачивала головой, улыбаясь сама себе. Вошла Наташа.

– Тут что, говорят, Чудинов заходил? – как можно безразличнее спросила она.

– Да, по делу, ко мне. На минутку.

– Всегда только по делу и на минутку. Удивительный человек! Секундомер!

Таисия Валерьяновна внимательно поглядела на неё.

А проклятая нога от усиленных тренировок стала всё чаще и чаще напоминать о себе. Иногда Чудинов уже с трудом доводил занятия до конца. Но он был не из тех тренеров, которые довольствуются разработкой графика, нотациями, прикидкой по секундомеру и командами, передаваемыми через мегафон. Он всегда стремился быть на самой лыжне, рядом, без устали, невзирая на боль, отрабатывая все элементы хода, сам показывая все приёмы… И вот однажды он уже не в состоянии был пойти на работу. Положив обмотанную одеялом ногу на поставленный возле себя стул, он укрепил перед собой на другом стуле чертёжную доску, прикрепил кнопками лист бумаги и весь ушёл в работу. За этим занятием его и застал вежливо постучавший в дверь Сергунок.

– А, Сергунок, входи, входи, – приветствовал его Чудинов. – С чем пожаловал? Опять по ответу не сходится?

– Не сходится, – буркнул Сергунок, оглядывая комнату и пристально всматриваясь в повешенную на спинку стула клетчатую куртку.

Пуговица была пришита на том месте, где её когда-то не было. Сергунок не в силах был отвести от неё глаз. Он уже было что-то хотел сказать, но, должно быть, вспомнил наш уговор, только громко булькнул горлом, будто глотая, и промолчал. Он лишь позволил себе спросить:

– А спартакиада теперь уже скоро будет?

– Скоро, скоро, – отвечал Чудинов. – Ну, давай задачу, что у тебя там не сходится? Гора с горой только не сходится, а человек с человеком и задачка с ответом всегда могут сойтись.

Некоторое время они занимались задачкой. Когда в задачке всё сошлось, Чудинов откинулся на спинку дивана. Он немного устал, должно быть, поднималась температура.

– А устные приготовил? – спросил он. – Смотри у меня!

– Я все выучил. И другие ребята тоже стараются, – заторопился Сергунок.

– Пусть стараются как следует, а то вот дня два у меня пропадут из-за ноги. Подвернул на тренировка брат. Подводит она меня всё время. Что делать!

– Вам на войне её прострельнули? – с уважением спросил Сергунок.

– На войне, брат.

– Из винтовки или автомата?

– Из автомата. Ну, хватит про это. Иди, Сергун, окажи тёте Наташе – день, мол, завтра пропустим опять, а послезавтра чтобы была вовремя. Запомнил?

– Запомнил, – отвечал Сергунок, опять вглядываясь в пришитую на место пуговицу на клетчатой куртке, висевшей на спинке стула.

– Дядя, а вы, значит, уже пришили?

– Ты это насчёт чего? – Чудинов проследил направление взгляда Сергунка и немного привстал. – Ты опять? Конечно, пришил, тогда же. Что же мне, на память о тебе расстёгнутому ходить было, что ли?

– А где вы взяли, Дядя?

– Ты же сам отдал.

– А я вам не отдавал, – сказал совершенно растерявшийся Сергунок.

– Это неважно, кому ты отдал, – сказал Чудинов. – Гораздо важнее, кому она принадлежит. Понятно? Ну, будь здоров, дружок, мне работать надо.

Сергунок помялся в дверях, опять глянул украдкой на пришитую к куртке Чудинова пуговицу. Его, видно, так и подмывало сказать что-то ещё, но уговор оставался в силе, он вздохнул и замолчал. Чудинов снова взялся за работу.

Нет, не скрою, не чертежами строительства города Зимогорска занимался он сегодня, не для «Уралпроекта» трудился он сейчас. На шероховатом листе, приколотом к чертёжной доске, возникал большой акварельный портрет Наташи. Когда-то инженер Чудинов недурно рисовал да и в последние годы, когда выпадала свободная минута, делал наброски, развлекался несложными композициями.

Лыжница была изображена во весь рост, мчащейся по снежному крутогору. Развевался шарф за спиной, ветер взвил выбившуюся из-под вязаной шапочки прядь…

– Товарищ Чудинов, – послышалось за дверью: кто-го постучал, легонько приоткрывая её. – Насчёт чаю не распорядиться вам? Трубы починили, вода пошла, кипятильник заработал. – Это была заботливая тётя Липа.

Чудинов порывисто убрал портрет за диван.

– Организуйте стаканчик, дорогая. – Он вернулся к работе, поставив доску с рисунком на стул. – А что, неплохо, – похвалил он сам себя, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, отодвигая и приближая к себе портрет. – Честное слово, недурно! Товарищ Чудинов, в чём дело? Помнить старое правило: с кем бы ни вышел на снег, сам—лёд. Есть помнить старое правило, – проговорил он усмехаясь. – Но хороша, ничего не скажешь. Эх, Наташа, Наташа…

В дверь тихонько постучали.

– Давайте, давайте ваш чай! – крикнул Чудинов.

– А вы, оказывается, и художник? – раздался за его спиной знакомый грудной голос.

Застигнутый врасплох, он сперва схватил обеими руками портрет, потянул к себе, как бы пытаясь заслонить его, потом в ужасе оглянулся, попробовал встать и окончательно смешался:

– Вот не ожидал!

– Зашла проведать. Может, вам нужно что-нибудь?

Она глаз не спускала с портрета.

– Нет, спасибо… Вы садитесь, пожалуйста.. Да, Наташенька, расклеился немного, опять с ногой. Решил на досуге побаловаться, помалевать! Тряхнул стариной.

– Вот никогда не думала, что вы так дивно рисуете! И меня… – Наташа похорошела от радостного смущения.

– М-да… – промямлил Чудинов. – Знаете, это мой обычный метод… Я всегда, когда тренирую кого-нибудь, рисую себе, чтобы, так сказать, нагляднее понять… определить все дефекты… Видите, не совеем правильный подколенный угол. Правда, тут это мне не совсем удалось схватить… Гм!.. Но, в общем, анатомия движений, она требует, понимаете…

– Понимаю, – сказала сухо Наташа, помолчала по том тихо спросила: —А Бабурину вы тоже рисовали?

Чудинов не знал, как быть.

– Нет… я её не рисовал. – Он заметил, что Наташа не может удержать довольную улыбку, и поспешил добавить: – Да знаете, ведь у нас там, в Москве, просто: сказал, чтобы сняли кинограмму. А вот тут уж приходится самому… (О чёрт! Как он ненавидел сейчас себя и проклинал свои обязанности тренера и воспитателя! Как ему хотелось сказать другие слова! Но правило есть правило. Лёд не должен был тронуться.) – Знаете, что я вам скажу, Наташа? Вы, в общем, чертовски славная девушка. Убеждаюсь с каждым днём всё больше и больше.

– Да, это правда? – взволнованно сказала она. – Вы столько сделали для меня за это время, Степан Михайлович! Мне иногда кажется, будто я совсем другой стала. Действительно, будто Белоснежка очнулась, как в сказке той говорится.

Наступила пауза. Как будто что-то разделявшее их пало, и Чудинов приподнялся навстречу склонившейся к нему девушке. Впрочем, он тотчас же откинулся и заговорил своим обычным тренерским тоном, лишь голос у него внезапно сел как будто.

– Только вы, пожалуйста, не вздумайте зазнаваться. Рано! Вам ещё работать и работать. Но вообще-то вы у меня молодец, Наташа!

Несколько разочарованная, Наташа выпрямилась и отсела на другое кресло.

– Степан Михайлович, а вы всегда так? Для вас ваши ученики – это только машина для бега на лыжах, анатомия движений?

Он чуть было не возмутился.

– Наташа, да вы поймите, если бы я вам мог… – Он сделал резкое движение, но тотчас же схватился за колено. – Видите, совсем никуда я стал, а тоже ещё, разговариваю. Ведь предстоят такие состязания, что нам надо с вами все решительно выкинуть из головы.

– Хорошо, – покорно согласилась Наташа, – выкину.

– Ну вот… – Чудинов, как бы успокаиваясь, откинулся на подушки. – А теперь дайте, пожалуйста, мне со стола вон тот лист. Поглядите на график дистанции. Я вот здесь уже наметил…

ГЛАВА XV

Накануне решающих дней

Вместе с командами московских лыжников, конькобежцев и хоккеистов я прилетел в Зимогорск. Мне было поручено ежедневно слать корреспонденции со спартакиады и параллельно вести радиорепортаж прямо с места состязаний.

Едва стих рёв моторов нашего самолёта, мы услышали уханье барабанов, а потом понемногу отошедшие уши распознали звуки торжественного марша встречи. Трубы оркестра сияли золотом на белом фоне заснеженного аэродрома. Низкое зимнее солнце на безоблачном небе, длинные синеватые тени и полыханье пёстрых знамён спортивных обществ, вышедших встречать нас, ярко расцвечивали морозный простор, в котором мы очутились, спустившись по лесенке из самолёта. Я поискал глазами в толпе встречавших Чудинова, но, к моему удивлению, не нашёл его, зато тотчас же увидел Никиту Евграфовича Скуратова, который, аккуратно ступая маленькими чёсанками, в сопровождении Ворохтина, рядом с которым он казался совсем коротышкой, и других представителей городских властей, приближался к нам.

– Добро пожаловать, добро пожаловать! – басил Ворохтин. – Рады гостям дорогим. Вот знакомьтесь: наш уважаемый депутат Никита Евграфович Скуратов, старожил, можно сказать, основоположник всего, что видите в местах наших, и сам лыжник, охотник наипервейший и, между прочим, отец нашей знаменитой лыжницы.

– Ишь ты! – услышал я возле себя голос Тюлькина. – Чудинов-то недаром тут завяз, дорожку в высокие местные сферы прокладывает.

– Замолчи, Тюлькин! – негромко оборвала его Алиса. – Просто надоел ты мне! – Она потянула меня за рукав: – Вы не находите, что странно всё-таки, почему нас Чудинов сам не встретил…

– Хо!—вмешался Тюлькин. —Всё ясно. Должно быть, Скуратова не пустила. Видно, к рукам прибрала и держит – во!

К этому времени слухи об успехах Скуратовой уже дошли до московского «Маяка». Она отлично выступила на отборочных состязаниях общества в Свердловске. И хотя ей не пришлось там встретиться с Алисой, которая в это время участвовала в товарищеском состязании с приехавшими в Москву чешскими лыжницами, но все знали, что уральская гонщица вошла в состав сборной команды «Маяка», которая должна была защищать цвета своего общества на спартакиаде. Прилетевший с нами тренер Коротков, очень высокий, седой и жилистый, похожий на жокея в своём старомодном картузике, сказал, что, вероятно, Чудинову сейчас не до торжественной встречи: идут, по-видимому, последние напряжённые тренировки.

– Странно всё-таки, – не унималась Бабурина; она была явно задета.

– Да нет, он действительно очень занят, – пояснил я, – и строительство и тренировки.

– Как говорится, ваше место занято, пройдите на свободное, – сострил Тюлькин.

– Ох, Тюлькин! – вздохнула Бабурина. – Вы не знаете, Карычев, почему я его ещё терплю?

– Твёрдо не знаю, но, в общем, догадываюсь.

– А я и догадаться не могу, – сказала Алиса.

Сквозь толпу встречавших, где узнавали наших чемпионов и откуда неоднократно слышалось имя Бабуриной, мы прошли к автобусам.

Минут через двадцать наши автобусы уже катили по неузнаваемо отстроившимся и празднично принаряженным улицам Зимогорска. Я просто глазам своим не верил, гладя сквозь окна автобуса, на стёклах которых мы продышали в наморози прозрачные кружки. Как быстро все перешло со знакомых мне чертежей в жизнь! Я узнавал дома, построенные по тем проектам, которые мне ещё в Москве показывал Чудинов. Вот новый клуб, кино. Замелькали на фоне леса, стеной окружавшего город, небольшие жилые коттеджи, типовые проекты которых в последние годы разрабатывал Степан. Значит, всё, что он задумал, понемножку осуществлялось. Что бы там ни принесла спартакиада, он уже недаром потратил здесь время.

Но не скрою, что всё-таки мне очень важно было, чтобы и там, на лыжне, его ждала бы удача.

Город казался мне многолюдным. Спортсмены, съехавшиеся из всех краёв и городов страны, в комбинезонах, куртках, бриджах, национальных костюмах, с лыжами, чемоданчиками, коньками, хоккейными клюшками, запружали улицы маленького городка, над которыми ветер парусил яркие транспаранты. Улицы вдали переходили в просеки, которые убегали в окружающий город сосновый бор, уносились к подножию пологих гор или распахивали вдали простоный белый горизонт равнины.

Когда наш автобус подкатил к уже достроенной, давно сбросившей Леса гостинице «Новый Урал», я, войдя в знакомый вестибюль через знаменитую вертящуюся дверь, сразу услышал из угла голос Чудинова. Он кричал в телефонную трубку:

– Аэропорт? Ну как, выяснили? Вот тебе раз!.. – Он бросил трубку, подошёл к ожидавшим его в стороне Наташе и Сергунку: – Оказывается, не на том самолёте прибыли, уже полчаса назад уехали в город. Сейчас тут будут. Дотренировались мы с вами. Ах, неладно вышло!

Стеклянная дверь вертелась без остановки. С чемоданами, лыжами, с хрустальным кубком, укутанным в семицветный стяг общества «Радуга», входили в вестибюль прибывшие со мной москвичи, Бабурина сейчас же бросилась к Чудинову:

– Смотрите, товарищи, вот он, уральский житель! Степан Михайлович, как я рада! Мы все по вас скучали так, особенно я.

– Здравствуй, Бабурина, здравствуй, Алиса, – говорил заметно взволнованный Чудинов. – Здравствуй, Евгений, дорогой! – Он крепко обнял меня. – Вот молодец, что приехал!

– А как же! Без меня такие дела не обходятся. Буду тебя в печати и по радио транслировать, на весь эфир.

Алиса не отходила от Чудинова.

– А я, честное слово, соскучилась по вас, Степан Михайлович. Товарищи, внимание! Можно от вашего имени, от лица всей нашей команды и от своего непосредственно поцеловать покинувшего нас, но всё же любимого, уважаемого, несравненного Степана Михайловича?

Неожиданно обняв Чудинова, она припала к его щеке. Степан был несколько обескуражен, и я уловил, что он невольно покосился на Наташу, которая присматривалась ко всем издали.

Тюлькин шепнул:

– «И возвращается ветер на круги своя»[13], – как сказал Эвкалипт, то есть как бишь его? Эклептик?..

Коротков хлопнул его ладонью по лбу:

– Экклезиаст, голова твоя!..

– Ну, пускай себе будет ёлкизеаст, – не унывал Тюлькин. – Смысл тот же.

Чудинов подхватил под руку Алису, повёл её к Наташе.

– Вот, пожалуйста, знакомьтесь. Вам придётся встретиться на лыжне.

Алиса элегантно протянула Наташе руку, чуть-чуть выгнув кисть ладонью вниз:

– Бабурина.

– Скуратова. – Наташа просто, коротко и решительно пожала ей руку.

Высунувшийся из-за Наташиной спины Сергунок тоже протянул свою широкую ладошку.

– И ты туда же! – сказал Чудинов. – Это небезызвестный наш Сергунок.

Тюлькин подтолкнул локтем Алису:

– Слышала? «Наш». Что я тебе говорил?

Присев, как старые друзья, чуточку в стороне от всех на диван, Алиса и Чудинов весело болтали.

– Это ваша новая звезда? – спросила Алиса, метнув взор в сторону Наташи.

– Да. И верю, что счастливая звезда. Бабурина ещё раз снисходительно оглядела издали Наташу.

– Симпатичная девушка и недурна.

– На дистанции ты сумеешь оценить и другие её качества, – предупредил Чудинов.

А Сергунок отвёл меня в сторону и сказал:

– Дядя, а у него пуговица пришитая на том месте. Вы же тогда говорили…

– Цыц! – пригрозил я ему. – Мы с тобой как условились? Забыл? Что, по-твоему, кончилась уже спартакиада?

– Значит, пока не кончится, всё равно ни-ни?..

– А то как же!

– А вы обещали мне пропуск, чтобы везде ходить.

– Получишь, получишь, – успокоил его я и нахлобучил ушанку с круглой его макушки на самый нос.

Наташа сидела на диване возле стойки тёти Липы. К ней тотчас же подсел Тюлькин. Он привык с лакейским презрением относиться к так называемым простым людям. Что тут было церемониться с провинциалкой! Тюлькин поблистал всеми своими «молниями» на костюме, бесцеремонно осмотрел Наташу и сел рядышком.

– Так это, значит, вас Чудинов гоняет? Так, так. Очень приятно лично познакомиться. Первым делом, конечно, он вам насчёт подколенного угла теорию вкручивал? Понятно. Ох, уж он этой теорией всем нам в Москве – во!.. – Тюлькин показал на горло.

– А зачем вы мне все это говорите? – удивилась Наташа.

– Я вижу, вы хорошая девушка, простая, хочу по дружбе. Бабурина чемпион, а сейчас она в такой форме, как никогда. Смешно думать, что её можно обойти. Бред. Детский лепет. Вы Чудинова не знаете, хитрейший человек и изикил… тьфу… как это… иезуит лыжни. У него ведь в мыслях что? Вас с Алисой вот так – лбами столкнуть, а все для секундомера. Из вас дух вон, а ему кубок по общей сумме показателей. Плевать ему, кто первый, вы или Бабурина. Эх, я бы вам мог кое-что рассказать, да… вон, глядите, как воркуют.

Наташа непроизвольно глянула в тот угол, где, увлечённые беседой, сидели Алиса я Степан. Чудинов, видимо по старой тренерской привычке, положил руку на плечо Алисе, а другой рукой показывал какие-то, должно быть, приёмы, двигая ею возле самого колена Алисы. Заметив взгляд Наташи, он с несколько излишней поспешностью снял руку с плеча Алисы. Наташа встала и быстро вышла, так сильно толкнув вертящуюся дверь, что она ещё долго крутилась за ней…

Чудинов вскочил:

– Наташа, куда вы? – Он подозрительно поглядел на Тюлькина. – Ты ей тут ничего не накрутил, а?

– Да что ты, Степан! – оправдывался Тюлькин. – Я ей просто рассказывал… кое-что про Москву, какая потеря для нас, что ты отбыл, покинул нас, она и расстроилась…

– Ох, Тюлькин! – Чудинов коротко шагнул, подошёл вплотную и незаметно поднял кулак, прикрыв его своим плечом от посторонних взглядов. – Смотри ты у меня, как бы я тебе когда-нибудь не повредил твою материальную часть! – Он хотя и шутил, но в глазах у него проступило нечто, заставившее Тюлькина быстренько пойти на попятную.