ФЕРЕНЦ КАШШАИ
      ТЕЛЕЧЕЛОВЕК
      Действие повести происходит в конце 60-х годов в вымышленной стране Миклане. Главный герой, талантливый ученый Бярминг, изобрел установку, в которой он использовал последние достижения в области электроники и биофизики. При помощи этой установки ему. удается добиться получения объемного изображения. Случилось так, что изображение самого профессора начинает самостоятельную жизнь. С <двойником> происходит ряд увлекательных приключений, возникает личный конфликт между ним и профессором, рас"крывается проблема ответственности ученых за свои изобретения.
      Все события происходят на фоне острой борьбы между поборниками войны и сторонниками мира и прогресса.
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      В 1963 году будапештское издательство молодежной литературы им. Ференца Мора выпустило научно-фантастическую повесть Ференца Кашшаи "Телечеловек". Книга сразу же привлекла внимание венгерских читателей, особенно молодежи.
      Автор повести более известен в Венгрии как журналист, но в последние годы с успехом работает и в области научной фантастики.
      Действие повести, или, как ее называет автор, - "фантастической хроники", происходит в 1968-1969 гг. в вымышленной стране Миклане. В основу сюжета книги положены воспоминания всемирно известного микланского ученого профессора Бирминга, посвятившего свою жизнь изучению проблем телевидения.
      Результатом многолетней исследовательской работы и длительного экспериментирования Бирминга является создание принципиально новой стереоскопической биотелевизионной установки. Особенность его открытия состоит также в том, что во время телепередач исчезают все контуры экрана и остается лишь изображение определенного объекта, в том числе и одушевленного. Во время одного из экспериментов ученый пытается воспроизвести свое собственное изображение, которое в результате непредвиденных обстоятельств неожиданно оживает и начинает вести самостоятельную жизнь.
      Таким образом в действие вступает двойник Бирминга, или "Теле-Бирминг", который в отличие от своего создателя сразу же активно включается в политическую и общественную жизнь страны. На конгрессе ученых, посвященном борьбе за мир, теледвойник выступает с сенсационным заявлением, излагая теорию возможного создания так называемого телечеловека. Ученые, в том числе подлинный профессор Бирминг, и общественность всего мира потрясены этим сообщением. Многие из них, как и "автор" теории, отдают себе отчет в том, какие несчастья человечеству может принести это открытие в том случае, если оно будет использовано в военных целях. Поэтому "Теле-Бирминг" развивает бурную деятельность, пытаясь сплотить научные и все Прогрессивные силы страны во имя защиты дела мира и предотвращения войны.
      Постепенно и подлинный Бирминг оказывается в самой гуще развивающихся событий и становится их активным участником. Под влиянием различных обстоятельств (присутствие на собраниях и митингах общественности, беседы с представителями правительства и военных кругов, встреча и разговор со своим двойником он в значительной степени пересматривает свои прежние взгляды и уже иными глазами смотрит на роль ученого в обществе, понимает его огромную ответственность перед человечеством.
      Книга Кашшаи написана в увлекательной ДЬорме, читается очень легко. Автор прибегает к некоторым журналистским приемам, в частности умело подает материал в стиле сенсационных сообщений, типичных для современной буржуазной прессы. Благодаря этому ему удается лучше раскрыть атмосферу ажиотажа и всевозможных политических спекуляций, создаваемую в капиталистических странах вокруг крупных научных открытий.
      Помимо познавательного значения книга Кашшаи имеет и глубокий политический смысл. Она является своего рода обличением нравов и порядков капиталистического общества и милитаристских кругов, стремящихся использовать в своих интересах крупнейшие научные открытия. Вместе с тем в книге раскрывается весьма актуальная и сложная проблема современного буржуазного общества: моральная ответственность ученых перед человечеством за свои научные открытия, которые могут быть использованы милитаристскими кругами в военных целях.
      Книга Ференца Кашшаи, несомненно, будет встречена с интересом советскими читателями и даст возможность лучше познакомиться с научно-фантастической литературой братской Венгерской Народной Республики.
      Б. Шевыкин
      Профессору Бирмингу посчастливилось тайно переправить из тюрьмы рукопись своих мемуаров. Однако в дальнейшем весь тираж его книги был конфискован микланскими властями. Как сказано в первом пункте обвинительного заключения прокуратуры по делу против ежедневной газеты "Микланс фыочер" и издательства "Прогресс", им вменялось в вину, что они "намеревались предать гласности описание изобретения, исключительно важного для национальной обороны, и тем самым выдать иностранным державам государственную тайну первостепенного значения".
      Голословное утверждение микланских властей не соответствует действительности. В своих мемуарах профессор Бирминг не приводит абсолютно никаких технических данных; он касается только того, что ему лично пришлось пережить, и описывает те гонения, которым он подвергся как ученый-изобретатель. Помимо мемуаров профессора, мы воспользовались официальными протоколами, докладами, донесениями и другими документами, а также газетными статьями, которые хоть в какой-то мере проливают свет на столь нашумевшее "дело Бирминга" и помогут читателям составить о нем ясное представление. Там, где это необходимо, текст мемуаров и других материалов мы снабдили примечаниями и комментариями.
      Не только в Европе, но и в самом Миклане широко распространена версия, что профессор Бирминг давно эмигрировал из Миклана и что его, вероятно, уже нет в живых, а арестован всего-навсего его теледвойник, поскольку-де скандальное поведение последнего "представляет серьезную угрозу общественному спокойствию и безопасности". Были распущены слухи, что репродуцированные Бирмингем теледвойники взбунтовались против своего создателя и даже убили его. Являясь, в сущности, своеобразными роботами, они якобы с механической неумолимостью стремятся всех уподобить себе и создать общество, в котором .будет беспощадно подавляться все живое, чувствующее, мыслящее - все то, что составляет неотъемлемое свойство человеческой личности. В результате все люди лишатся индивидуальности и будут превращены в бездумных роботов.
      Публикуемый нами дневник профессора Бирминга - достойная отповедь этим клеветническим измышлениям.
      Микланские власти привлекли авторов этих строк к судебной ответственности, ложно обвинив их в том, будто они - "искусственно созданные люди" (о той кампании травли, которая развернулась против биороботов, или так называемых искусственных людей, речь пойдет ниже, в самой книге). Мы до суда были освобождены из-под ареста под большой залог и только благодаря этому получили возможность переправить в Европу рукопись мемуаров профессора Бирминга.
      Мы выражаем самую искреннюю признательность Всемирному комитету солидарности с профессором Бирмингем и всем людям доброй воли, настоятельные требования которых вынудили микланское правительство выдать нам заграничные паспорта и визы на выезд. После издания в Европе книги "Телечеловек" мы намерены вновь вернуться на родину, преисполненные твердой решимости продолжать борьбу за то, чтобы освободить профессора Бирминга и использовать его выдающееся открытие в мирных целях, прежде всего в самом Миклане.
      Хирл Ринчес,
      главный редактор газеты
      "Миклане фьючер"
      Сид Стенсен,
      директор издательства
      "Прогресс"
      12 июля 1969 года
      Более всего людям помогают сплотиться воедино узы дружбы, и важно, чтобы их поступки всегда служили укреплению этих уз!
      Спиноза
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      Я был приглашен, в клуб Бэклахэм ровно к восьми вечера. Было около пяти, и я ужа собирался домой, чтобы переодеться, как вдруг разразилась гроза. Дождь хлынул как из ведра, и поначалу казалось, что он быстро пройдет. Но не тут-то было... Мне почему-то пришло в голову, что ярость его неиссякаема, как у людей, в минуту ссоры старающихся излить друг на друга всю злость, накопившуюся за многие годы натянутых, неприязненных отношений.
      Итак, я собирался съездить домой переодеться и, если останется время, пройтись до клуба пешком. Так хотелось подышать свежим воздухом! Даже не припомню, когда в последний раз позволил себе такую роскошь. А ведь когда-то, в юности, я очень любил длительные прогулки, особенно после дождя. Вот и сейчас я с наслаждением представил, как шагаю не спеша, сопровождаемый мелодией, доносящейся откуда-то издалека. Сверкающий после дождя асфальт, приглушая, доносит ко мне эти звуки. Этот чуть приглушенный шумок как бы дает человеку почувствовать, что он не одинок, когда на крыльях мечты о будущем, о счастье, о славе уносится в неведомый мир...
      Да-да, я отчетливо припоминаю, что предавался именно таким мечтам и именно дождь настроил меня на лирический лад. Тогда я не придал особого значения своему настроению, так как слишком уетал, чтобы утруждать себя самоанализом. Но теперь я начинаю вспоминать, как, находясь во "Дворце стереоскопического эффекта" (так мы прозвали одно из грандиозных зданий, в которых размещались превосходно оборудованные экспериментальные цехи, лаборатории и студии Монсенского научно-исследовательского телецентра), на тринадцатом этаже, и всматриваясь в серую пелену дождя, я испытывал чувство какой-то неудовлетворенности, ощущение безвозвратной потери. На мгновение перед моим мысленным взором промелькнул образ Люси. "Душевная боль, - невольно подумал я, - в конце концов утихает, притупляется, остается лишь легкая грусть, как отблеск ушедшего счастья..."
      Словом, я бы покривил душой, утверждая, что в тот момент придал какое-то значение своим ощущениям. Всю важность их я осознал лишь позднее.
      Решив еще раз перелистать Конспект лекции на тему "Наука и будущее человечества", с которой мне предстояло выступить вечером в клубе, я заглянул в кабинет своего секретаря Нилла Керсена. Он, как раз что-то диктовал автоматической пишущей машинке.
      - Хелло, Нилл! - приветствовал я его. - Ну, как конспект? Переписан?
      - Все, профессор! - он протянул мне отпечатанные на машинке листы.
      И тут мне в голову пришла одна мысль.
      - Пройдусь-ка в студию, Нилл. Если я кому-либо понадоблюсь, переключите телефон туда. Договорились?
      - Разумеется.
      - Хочу еще раз проверить эту новую установку, - пояснил я.
      Нилл понимающе улыбнулся одними глазами - лицо его по-прежнему сохраняло привычную сдержанность. Ниллу понятна радость творчества, которая овладевает всем существом ученого и приковывает его к любимому детищу, созданному силой его ума. Мое отношение к нему было неизменно благожелательным, но сейчас я почему-то подумал: "Пожалуй, Нилл несколько наивен и очень уж серьезничает". И тут же устыдился своей мысли: разве причина этого - не в том, что он осознает свое высокое научное призвание?
      Я поймал себя на том, что превозношу Нилла из желания хоть чуточку загладить перед ним свою вину за невольный обман. Правда, вряд ли это можно было назвать обманом, но факт остается фактом: я направлялся в студию не только ради того, чтобы еще раз тщательно проверить схему новой установки, над которой я долго и упорно трудился. Мне просто захотелось репродуцировать самого себя в момент чтения лекции и попробовать со стороны оценить себя в качестве лектора. Вообще-то я не новичок в этом деле, но каждый раз, находясь на университетской кафедре, невольно испытываю чувство какой-то неуверенности. А именно сегодня мне хотелось бы выступить с особенным блеском. Впрочем, возможно, мне просто надо было чем-то заполнить время в ожидании, пока идет дождь.
      Установка находилась в небольшом зале, рядом со студией, откуда я на особой волне посылал сигналы телепередачи только на приемное устройство аппарата. Приемник внешне мало чем отличался от уже известной телевизионной установки моей же конструкции.
      Телевизионная установка стояла прямо на полу. Она имела форму цилиндра высотой в человеческий рост. Корпус и все детали ее были изготовлены из особого прозрачного вещества (ниже я расскажу об этом подробнее). Внешне аппарат представлял собой сплошной экран. Приемник работал от трансляционной сети, как обычный телевизор системы Т-Б. Репродуцированные на экране фигуры свободно перемещались в пространстве, создавая полную иллюзию живых люден. Зрителю казалось, что он сидит в зале с круговым обзором, в центре которого движутся настоящие люди из плоти и крови. Если посмотреть на аппарат с противоположной стороны или сбоку, словом, откуда угодно, можно увидеть все тех же "действующих лиц", тот же объект передачи. Особый газ, заполняющий цилиндрический экран, так преломляет электронные лучи, испускаемые катодными лампами под различными углами, что они, сливаясь, образуют естественное стереоскопическое цветное изображение. Этот эффект достигается также благодаря равномерному рассеиванию лучей по всей поверхности цилиндрического экрана. Нажав специальную кнопку можно включить или выключить систему питания постоянного тока.
      Мне захотелось не только посмотреть на себя со стороны, но и зафиксировать на экране собственное изображение. Поэтому я включил телерекордер, смонтированный в нижней части приемника. Как известно, этот прибор фиксирует на пленке телевизионные изображения.
      После этого я перешел в студию, где включил камеры и стал читать текст лекции вслух. Откровенно говоря, читал я довольно монотонно; лицо мое выражало скуку и усталость. В этом я убедился, как только вышел из студии и с помощью телерекордера принялся внимательно разглядывать собственное изображение.
      Помнится, я подумал: а вправе ли лектор навязывать свое мнение другим и выдавать то, что он считает бесспорным, за непреложную истину? Разумеется, дело обстоит совсем по-другому, когда читаешь лекции в университете. Там мне приходится излагать с кафедры сугубо научные проблемы. Закон чисел и математические формулы не допускают произвольных толкований. Число - это строго определенное и точное понятие. Математические величины - факты, с которыми, точно так же как и с реальной действительностью, нельзя не считаться. Когда же мне случалось читать лекции на социальные или философские темы, меня не покидало ощущение, словно я совершаю насилие над человеческим мышлением, пытаясь навязать слушателям свой ход мыслей и собственную логику. Ведь у каждого человека свои, индивидуальные желания и суждения. Нельзя забывать, что жизнь - это не что иное, как извечная борьба, столкновение противоположных мнений, желаний и действий самых различных людей, стран и народов. Зачастую отдельный индивидуум не в состоянии привести в стройную систему даже собственные поступки и чувства.
      Внезапно аппарат перестал действовать.
      У меня сохранился текст лекции, и я точно помню, на чем именно остановился, когда произошла "авария".
      Вот этот текст:
      "Будущее - дело грядущих поколений. Нельзя искусственно воздействовать на естественный процесс развития жизни. Единственное, что мы в состоянии сделать, - это в меру наших сил и возможностей поднимать науку на более высокую ступень, дабы будущие поколения могли продвигать ее еще дальше. До тех пор пока на земле будут существовать люди, неизбежны противоречия и столкновения интересов.
      В наши дни много говорят о войне. Наука не властна непосредственным вмешательством решить вопрос, быть или не быть войне. Однако путем воздействия на человеческий разум и популяризации естественнонаучных знаний она может разъяснить существование таких основополагающих истин, которые имеют общечеловеческое значение. Усвоив эти истины, человечество, очевидно, легче сможет осознать и свои общие интересы. Однако, как свидетельствует исторический опыт, прогресс науки всегда опережает рост человеческого сознания. Следовательно, в этой сфере не приходится рассчитывать на ускоренный процесс развития..."
      На этом месте аппарат отказал. Возможно, вышли из строя батареи питания. Мгновенно была забыта лекция, с которой мне предстояло выступить сегодня вечером, и все знаменитости и светила науки, которые должны были присутствовать в клубе Бэклахэм. Что случилось с батареями? Утром они действовали безотказно.
      Размышляя над этой загадкой, я достал из верхнего кармана пиджака радиофон.
      - Нилл?
      - Что случилось, профессор?
      - Видимо, вышли из строя батареи. Сейчас некогда выяснять почему. По-моему, запасные батареи находятся в шкафу "С".
      - Совершенно верно. Сейчас принесу, - ответил он.
      Я включил аварийную линию и осветил детали цилиндрического приемника. Через несколько минут Нилл принес запасные батареи.
      - Что могло случиться? - поинтересовался он.
      - Мне и самому хотелось бы знать, - ответил я.
      - Может быть, помехи вызваны грозой?
      - Почему же их не было в самом начале?
      Продолжая говорить, я вынул из аппарата батареи. Странно - по внешнему виду они были в полной исправности.
      - С вашего разрешения, профессор, я отнесу их в лабораторию и там проверю, - предложил Нилл.
      - Да, пожалуйста. И, будьте добры, о результатах проверки немедленно сообщите.
      Явно обескураженный, Нилл вышел.
      Когда этот молодой ученый по окончании университета поступил ко мне в конструкторское бюро, он с беспримерным рвением включился в экспериментальную работу, взяв на себя детальную разработку части проекта. Да, да! Именно части, я не оговорился, так как Нилл был посвящен далеко не во все и знал лишь часть задуманной мною конструкции.
      Сменив батареи, я провозился с аппаратом еще около получаса, прежде чем, к огромной своей радости, убедился, что он работает превосходно, и только после этого выключил осветительные приборы. И тут я снова увидел своего двойника собственное репродуцированное стереоскопическое изображение. Привычным движением я отрегулировал резкость изображения на экране приемника, точно зная расположение нужных кнопок, и перешел в студию.
      По стеклам по-прежнему барабанил дождь. Вот в такие же сумерки, в ненастную погоду я расстался с Люси... Как давно это было! На ее волосах блестели капельки дождя. "Зонтик не спасет, все равно насквозь промокнешь в такой ливень", - кажется, сказал я тогда, а может, только подумал...
      Я неплотно прикрыл за собой дверь, а из демонстрационного зала донесся голос "репродуцированного Бирминга" - так в путку прозвали сотрудники моего "двойника". Аппарат абсолютно точно воспроизводил каждое мое слово.
      Только я собрался поделиться с Ниллом своей радостью, как услышал неистовую брань:
      - А-а, дьявол тебя побери!
      Вслед за этим послышался грохот, словно опрокинули что-то тяжелое.
      - Осторожнее! - испуганно вскрикнул я.
      "Вероятно, вернулся Нилл и случайно опрокинул телевизионный аппарат" - это было первое, что пришло мне в голову. Однако в ответ на мое восклицание донесся слабый шорох, словно что-то покатилось по полу демонстрационного зала с мягким изоляционным покрытием. Этот едва уловимый звук удалось расслышать лишь потому, что внезапно воцарилась полная тишина: установка вновь перестала работать.
      Я поспешил к двери. Как сейчас помню, в ту минуту меня больше беспокоила участь Нилла, чем судьба самого аппарата. Мне казалось, что Нилл нечаянно наткнулся в темноте на установку и сильно ушибся.
      Когда я распахнул дверь, в демонстрационный зал ворвалась узкая полоса света. Там никого не было. Я включил электрический свет и окончательно убедился, что зал абсолютно пуст. Не зная, что и подумать, я совершенно растерялся.
      На том месте, где стояла установка, тоже ничего не оказалось... Я в недоумении обвел зал глазами. "Не мог же аппарат сам опрокинуться и исчезнуть... Неужели похищен?" - размышлял я, присев на корточки и подбирая с полу какие-то винтики и гаечки, вероятно, забытые мной на крышке таинственно исчезнувшего аппарата.
      - Кто-нибудь здесь есть? - громко крикнул я, выбежав в коридор.
      Впереди послышался чей-то говор; я бросился туда. За первым поворотом коридора я отчетливо расслышал голос "репродуцированного Бирминга":
      "В наши дни много говорят о войне..."
      Я стал громко звать Нилла. Никто не откликался. И только уже почти дойдя до лестницы, я сообразил, что нужно немедленно объявить тревогу, вызвать по радиофону охрану. Но осуществить свое намерение я не успел: в следующий миг кто-то сзади нанес мне сильный удар по голове и я рухнул на пол, потеряв сознание.
      Очнувшись, я не сразу сообразил, что со мной и где я. Вокруг кромешная тьма. И только через несколько секунд память начала восстанавливать подробности случившегося. Я взглянул на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали девять часов. Значит, я пролежал без сознания целых два часа!
      К счастью, удар только оглушил меня. Поднявшись, я некоторое время стоял в нерешительности, не зная, что предпринять: то ли бежать на место происшествия и еще раз удостовериться во всем, то ли поднять на ноги охрану? Последнее казалось наиболее целесообразным, но сначала я решил еще раз позвонить Ниллу. Он по-прежнему не отвечал.
      "Что же с ним случилось?" Я соединился с проходной.
      - Добрый вечер. Говорит Бирминг. Вы не домните, когда ушел господин Керсен?
      - Господин Керсен? - изумленно переспросил вахтер. - Но ведь господин Керсен вышел вместе с вами, господин профессор, около шести часов вечера.
      - Вместе со мной? - Теперь наступила моя очередь изумляться. - Да, да... Извините, пожалуйста... я сегодня немного рассеян. Действительно, мы вместе с ним ушли... но потом я вернулся, забыл кое-что в лаборатории. Совсем было запамятовал...
      - Разве господин профессор до сих пор в лаборатории?
      - Разумеется.
      - Вам звонила из театра госпожа Лиан. Я переключил ее на коммутатор клуба Бэклахэм.
      - Клуба Бэклахэм?
      - Так точно. Вы же сами, господин профессор, уходя, так распорядились. Помните, вы еще сказали, что к восьми вечера будете там вместе с господином Керсеном.
      - Кто сказал? Я?!
      - Да, господин профессор, я слышал это из ваших собственных уст.
      - Из моих?..
      - Не извольте сомневаться, я говорю вам истинную правду.
      - Значит, и Керсен ушел в клуб?
      - Так точно.
      - Благодарю вас. Доброй ночи.
      Я попытался собраться с мыслями. Итак, моя телеустановка продолжала действовать даже за пределами студии. Иначе дежурный вахтер нe мог бы "меня" видеть. Выходит, меня оглушил Нилл и он же похитил мой аппарат! Правда, в глубине души я пытался отбросить это нелепое подозрение. Но, увы, факты свидетельствовали явно не в пользу Нилла.
      Поскольку я находился на государственной службе, на мне лежала вся ответственность за случившееся, тем более, что речь шла об изобретении особой важности. Тревога за судьбу открытия усугублялась негодованием на обидчика. Но еще больше меня взволновала внезапная догадка... Именно она и побудила меня в первый момент воздержаться от того, чтобы поднять тревогу и вызвать охрану.
      Я решил пока ничего не предпринимать и прежде всего связаться с клубом Бэклахэм.
      Знакомый приветливый голосок Дотти Скотт, заведующей секретариатом клуба, прервал меня на полуслове:
      - Хелло, господин профессор! Что же вы бросили своего помощника?
      Я остолбенел.
      - Бедняга Керсен, его со всех сторон атаковали члены клуба. Он мужественно защищал вас, но его засыпали градом вопросов.
      "Что же получается: Керсен в клубе... И защищает меня?!"
      - Что там происходит, в клубе?
      - О, значит, господин профессор не в курсе, вам даже не известно, какую оживленную дискуссию вызвала ваша лекция?
      "О чем она? Неужели я перестад соображать? Выходит, после того удара; по голове у меня помутился разум?" (Впоследствии в своих интервью корреспондентам и в беседах с журналистами я частенько поддерживал версию о собственном помешательстве.)
      - Дотти, заклинаю вас господом богом, не шутите со мной!
      - Но помилуйте, господин профессор, - Дотти была явно обескуражена, - я вовсе не шучу.
      - Послушайте, значит, Керсен в клубе?
      - Конечно, какие тут могут быть сомнения?!
      - Дотти, умоляю, задержите его.
      - Полагаю, - игриво проговорила разом подобревшая Дотти, - что это не потребует от меня особых усилий.
      - Послушайте, Дотти, это очень важно. Задержите его в клубе до моего прихода. Через десять минут постараюсь быть там.
      С этими словами я повесил трубку. Вахтер проходной с нескрываемым изумлением уставился на меня, но, признаться, в тот момент я не придал этому никакого значения.
      - В клуб Бэклахэм! - бросил я шоферу.
      Машина свернула на широкую асфальтированную ленту бульварного кольца Бари, окаймленного яркими огнями фонарей и неоновых реклам. Ослепительный свет мигающих огней проникал в машину и то исчезал, то бил прямо в глаза; каждый сноп света, казалось, пронизывал вас насквозь, подобно тревожным мыслям, одолевающим человека.
      Как понять все происшедшее? Может, в бессознательном состоянии я и впрямь отправился с Ниллом в клуб и читал там лекцию? А что если это был не я?.. Можно ли допустить, что в результате сильного потрясения я полностью потерял контроль над собой? Но если принять версию, что я был в клубе, каким же образом я очутился в коридоре, там, где меня сбили сильным ударом по голове? Нет, одно с другим совершенно не вяжется. Уж не схожу ли я с ума? Я стал лихорадочно припоминать труднейшие формулы, имена старинных знакомых, номера телефонов своих коллег и исторические даты, восстанавливать в памяти расплывчатые воспоминания детских лет... Все это мне удалось без особых усилий. Следовательно, совершенно невероятно, чтобы я не помнил событий, происшедших всего каких-нибудь два часа назад, когда "профессор Бирминг" читал свою лекцию в клубе.
      Допустим, Нилл искал меня и, не найдя, отвез в клуб телевизионную установку, чтобы в порядке смелого эксперимента использовать ее для воспроизведения моей лекции. Но это слишком дерзкая и поистине "сенсационная" идея! К тому же установка в лучшем случае могла воспроизвести только вступительную часть лекции - ровно столько, сколько я успел передать в студии на ее запоминающее устройство.
      Я опустил до отказа стекло автомобиля; в машину ворвался прохладный, чудесный воздух, какой обычно бывает после дождя. Я с жадностью вздохнул полной грудью. Дождь только что перестал. Мостовая сверкала влажным блеском. Казалось, будто неоновые огни реклам насмешливо подмигивают мне, как бы намекая, что кто-то, выдающий себя за профессора Бирминга, свободно разгуливает нынче вечером по улицам города.
      Автомобиль свернул в парк, в центре которого высилось здание клуба, и, бесшумно проскользнув между вековыми деревьями, в горделивом безмолвии застывшими вдоль аллеи, резко затормозил у подъезда. Едва я успел войти в роскошный вестибюль с колоннами, как сразу заметил, что атмосфера приветливости и уюта, обычно царящая в клубе, на сей раз чем-то нарушена. Члены клуба, важные господа во фраках, собравшись группами, оживленно беседовали. Кто-то из них, заметив мое появление, обратил на меня внимание остальных. Все как один повернулись в мою сторону.
      "Не иначе пялят глаза на мой костюм, - подумал я. - Но не ехать же мне домой переодеваться!"
      Я обвел взглядом вестибюль, тщетно разыскивая Нилла Керсена. И только было хотел направиться в салон, как внезапно ко мне подскочил какой-то здоровенный детина. Не дав опомниться, он на ходу навел на меня объектив фотоаппарата и, щелкнув затвором, заснял. От удовольствия его широкое, губастое лицо расплылось в неудержимой улыбке. Трудно было представить, что эти растянутые до самых ушей губы способны выговаривать какието слова, но, к моему глубокому удивлению, он выпалил:
      - Господин профессор! Ваша сегодняшняя лекция произвела фурор!
      "И он о "моей лекпии", - промелькнуло у меня в голове. Значит, Дотти Скотт ничего не преувеличила?"
      - Газета дала мне задание взять у вас интервью. Чем вы руководствовались, утверждая...
      Однако репортеру не удалось закончить фразу. Его оттеснили сбежавшиеся со всех сторон корреспонденты других газет.
      Я вконец растерялся. Мне во что бы то ни стало нужно отыскать Нилла, а тут приходится давать интервью по поводу "моего" выступления!
      Журналисты, перебивая друг друга, забросали меня вопросами. Поднялась невообразимая сумятица. Нечленораздельные крики и обрывки фраз слились в форменную какофонию. Лишь на какое-то мгновение, подобно вспышкам магния, мое сознание пронизывали бессвязные слова, отдельные скороговоркой произнесенные фразы:
      - Интерв...
      - Вы сказали...
      - Значит, по-вашему, война...
      - Как вы понима...
      В этот миг, глядя поверх толпы, я вдруг увидел Нилла Керсена и Дотти Скотт. Они медленно спускались по широкой лестнице, ведущей в салон, и, улыбаясь друг другу, преспокойно беседовали. Нилл предложил Дотти сигарету и предупредительно чиркнул спичкой.
      Назойливость репортеров вывела меня из терпения. Воспользовавшись короткой паузой и стремясь избавиться от них, янеобдуманно выпалил:
      - И не спрашивайте! Я сам ничего не знаю, ровным счетом ничего!
      Эти слова как громом поразили всех. На лицах озадаченных репортеров появилось выражение крайнего изумления. Видимо, я переборщил. Пожалуй, раз уж выступление приписывалось профессору Бирмингу, следовало взять всю ответственность на себя.
      Пытаясь как-то поправить дело, пока еще не поздно, я примирительно произнес:
      - Лекция как лекция. Ничего особенного.
      Словом, чего уж тут скрывать, "интервью" оказалось маловразумительным. Но так не хотелось, чтобы газетчики подняли шум вокруг всей этой загадочной истории!
      Пока корреспонденты с лихорадочной быстротой что-то записывали в свои блокноты (любопытно, что именно они строчили?), я пробился сквозь толпу навстречу Дотти и Ниллу.
      Лицо Нилла не отражало ни малейших следов угрызения совести или смущения. Он направлялся ко мне со своей обычной приветливой, несколько сдержанной улыбкой. Выражение его лица хранило еще следы нежности, оставленные интимной беседой с Дотти. Беглого взгляда на него было достаточно, чтобы полностью отмести подозрение в похищении аппарата, а тем более в покушении на мою персону! Уж если бы он действительно завладел моим изобретением, то постарался бы давно скрыться и, во всяком случае, не заявился бы в клуб. А что, если... Н прежняя догадка с новой силой вспыхнула в моей памяти. Нет, нет, об этом даже подумать страшно... Мне было бы во сто крат легче, если бы преступление совершил именно Нилл!