Запершись в кабинете и не отвечая на телефонные звонки, подполковник Коваль еще долго рассматривал фото. Потом взял лист бумаги и начал писать, пытаясь путем логических выкладок связать в единую цепь свои соображения и отыскать именно те звенья, которых недоставало.
      В конце концов появилась сводная таблица с записью столбиками и рядом с некоторыми строками стояли плюсы и минусы, которые имели свой смысл:
      ------------------------------------------------------------------------
      СОСНОВСКИЙ | СЕМЕНОВ | ПЕТРОВ ------------------------------------------------------------------------ Любил Нину Андреевну + | Родственник или двойник?| Любил Нину Андреевну? Попытка | Был в Березовом? | Окурки на даче со изнасилования - | | следами губной помады,
      | | связь с другой
      | | женщиной Молоток | Показания старика? | Бежал из лесу - | Не был в Березовом? | Попытка Мыл руки - | | изнасилования + Знал картину - | Знаком ли с Петровым? | Знал картину Признался - | Знаком ли с Сосновским? | Алиби в момент
      | | убийства + Просился на похороны + | Знал ли Нину Андреевну? | Не нашли коронок + | | Не мог брать молоток, | Видел ли картину? | Фото Семенова идя на свидание + | Кто мог рассказать ему | найдено у него во На одежде нет следов | о картине: | дворе крови + | Сосновский? | Но родственников у На суде отказывался | Петров? | него нет + от собственного | Попытка | Показания старика, признания + | изнасилования? | жителя Березового Мотивы убийства? + | Мотивы убийства??? | ------------------------------------------------------------------------
      Дальше шли отдельные фразы:
      "Почему Нина Андреевна пошла на поляну с незнакомым человеком?
      С чужим человеком не пошла бы.
      Если не с Сосновским, то с другим хорошо знакомым человеком.
      Но этот человек должен знать картину.
      Как попала фотография жителя Брянска Семенова в наш город, во двор, где живет Петров?
      Кто разорвал и выбросил ее: Петров? Нина Андреевна?
      Кто такой Семенов? Подробнее!
      Знала ли его Нина Андреевна?
      Где он был семнадцатого мая? Мог ли быть в Березовом?"
      Все эти фразы, написанные то по линейкам, то наискосок, были связаны стрелками с другими, менее разборчивыми, которые состояли из нескольких сокращенных слов и множества вопросительных и восклицательных знаков.
      Помимо всего этого, Коваль начертил еще и несколько схем, где имена и фамилии лиц, так или иначе соприкасавшихся с делом Сосновского, тасовались, как карты в колоде, то оказываясь рядом друг с другом, то разъединяясь, то снова возвращаясь в исходное положение.
      Неожиданно, что-то вспомнив, Коваль схватил телефонную трубку и набрал номер:
      - Семен Корнеевич! Комиссар приехал? Меня? Я вроде бы все время на месте. К нему и собираюсь. И вчера искал? Вчера я весь день просидел в прокуратуре. Хорошо, скоро буду.
      По дороге в управление Коваль думал, как лучше вести предстоящую беседу с комиссаром. Накануне вместе с Тищенко он был у заместителя областного прокурора Компанийца, который выступал государственным обвинителем по делу Сосновского. Разговором с ним Коваль остался недоволен. Впрочем, подполковник ничего хорошего и не ждал, понимая, как трудно остаться объективным человеку, который обвинял художника в убийстве.
      Подполковник решил выложить комиссару все начистоту, в том числе и свое отношение к разговору с Компанийцем. В конце-то концов, он, Коваль, не частный детектив, а сотрудник управления. Вполне вероятно, что комиссар отчитает его за то, что он обо всем не доложил раньше, но ведь до получения фотографии Семенова из Брянска, то есть до сегодняшнего дня, ничего определенного он доложить и не мог...
      Успокаивая себя таким образом, Коваль вошел в приемную комиссара.
      - Заходите, заходите! Комиссар ждет! - заторопил адъютант, едва завидя его.
      Подполковник одернул китель и открыл дверь в кабинет.
      То, что комиссар побывал вчера в тюрьме и разговаривал с Сосновским, было для Коваля неожиданностью. Сперва он даже растерялся, но, услышав о наблюдениях надзирателей за художником, подумал, что комиссар поддержит его.
      - По-моему, обращаться к генеральному не стоит, - заметил комиссар, когда Коваль доложил суть дела.
      - Виктор Павлович, а как же с приговором? - заволновался Коваль. "Вот тебе и поддержал!" - подумал он.
      - Вопрос о Сосновском следует решить на месте. Новые факты дают право просить председателя нашего Верховного суда о доследовании. Прокурор республики может заявить протест. Вопрос о Сосновском приобрел самостоятельность и выделился, так сказать, в отдельное дело.
      - Да, вы правы, Виктор Павлович, - согласился Коваль, уловив ход мыслей комиссара. - Так будет лучше: мы получим возможность продолжать следствие.
      - Сегодня же отправляйтесь в Брянск. - Комиссар посмотрел на календарь. - Двадцатое. Даю вам месяц на дополнительный розыск. Надеюсь, уложитесь в срок и не подведете. Только будьте очень внимательны, Дмитрий Иванович, не ошибитесь. Не дай бог, повторится с Семеновым та же история! Ступайте. В добрый час! А я позвоню в Брянск, чтобы вам оказали там всемерную помощь и содействие.
      Но сразу уйти Ковалю не удалось. Едва он встал, как раздался звонок телефона.
      - Иван Филиппович? - услышал подполковник имя прокурора области. Откуда звонишь? От себя? Ну, я рад! С выздоровлением! Сбежал? Хорош! Как же так? Что же, тебя принудительно лечить будут? Ну, смотри, если здоров, дело другое. Да. Да. Слушаю... - Комиссар сделал Ковалю знак, чтобы он не уходил. - Да, заслуживает внимания. Сперва сомнения, а потом и кое-какие новые факты. Вчера Коваль и Тищенко были у Компанийца, но тот ничего не понял, а возможно, и честь мундира защищал, но какая уж тут честь, если речь идет о человеческой жизни! Нужно во всем до конца убедиться. Расстрелять никогда не поздно. Компаниец, и доложил? Конечно, доложит: ты появился, вот он за твою спину и прячется. Хорошо. Сейчас приедем. Я уж в больницу к тебе собирался.
      Комиссар положил трубку и улыбнулся:
      - Он уже дал Компанийцу по мозгам. Умный мужик! Голова! Сразу все понял. Возьмите все материалы, и минут через десять поедем.
      ...На этот раз Коваль возвращался из прокуратуры в отличном настроении. Прокурор области обещал добиться отсрочки по приговору Сосновскому и разрешения на доследование. Тищенко от ведения дела отстранен. На Коваля ложилась теперь еще большая ответственность.
      Вечером того же дня московским экспрессом подполковник выехал в Брянск.
      Перед отъездом Коваль передал фотографии Петрова и Семенова и обрывок фото, найденный во дворе, в отдел криминалистики. Он просил еще раз выяснить, кто именно был снят на обрывке и как следует толковать удивительное сходство этих людей: как простое совпадение, так сказать, игру природы, или же как неопровержимые признаки родства.
      25
      Лежа на верхней полке вагона, подполковник вспоминал свою последнюю встречу с Петровым на городском активе.
      Случайно или не случайно, но они снова оказались рядом, в одном из задних рядов. Когда кончился доклад и исчезло напряжение первого часа работы, участники совещания несколько расслабились, стали перешептываться между собой.
      Коваль тоже наклонился к соседу:
      - Иван Васильевич, Верховный суд приговор Сосновскому утвердил. Слышали?
      Петров встрепенулся.
      - Нет, не слышал. Спасибо за добрую весть. Наконец-то!
      - И представьте, он отказался просить помилования.
      - Не удивительно.
      - А мне это непонятно. Человек редко отказывается от своей последней надежды на жизнь.
      - Человек, - да! - назидательно заметил управляющий. - Вы там, в милиции, так привыкли к преступникам, что величаете их людьми. Но это ведь зверь. Невероятно: как в одной душе уживались зверь и все-таки - художник.
      - Его считают талантливым мастером. Мне тоже нравятся его картины.
      - Пожалуй, можно уже говорить "считали", а "не считают". Или нет? мрачно улыбнулся Петров. - Когда ж его... в расход?
      Коваль пожал плечами.
      На этом разговор оборвался: начались прения, и на трибуну поднялся очередной оратор.
      - Кажется, и мне пора приготовиться, - сказал управляющий. - Ох и дам я им сегодня жизни! Невзирая на лица. - И он жестко сжал губы.
      Оратор заканчивал свое выступление анекдотическим случаем из практики своего предприятия. По залу прокатился веселый смех.
      Коваль наклонился к Петрову:
      - Иван Васильевич, а не встречали ли вы когда-нибудь своего двойника?
      Петров слегка отстранился, словно намереваясь получше разглядеть собеседника:
      - Бывает, человеку говорят, что вот, мол, вы похожи на одного моего знакомого. Не исключено, что и у меня есть какой-нибудь двойник. А вы что - встретили человека, похожего на меня?
      - Да. Никак вот только не вспомню, где именно. Все стараюсь вспомнить - и не могу. Склероз.
      - А это так важно для вас? - снова улыбнулся Петров.
      - Очень важно, - подполковник произнес эти слова так тихо, что Петров не расслышал. Он наклонился к Ковалю, надеясь, что тот повторит.
      Но подполковник молчал.
      - Слово имеет товарищ Петров, управляющий трестом "Артезианстрой", объявил председательствующий.
      Тяжело ступая, Петров направился к трибуне.
      Слушая его, подполковник отметил, что Петров нервничает. Нелицеприятной критики, о которой он говорил Ковалю, не было и в помине. Управляющий что-то мямлил о низком качестве буровых наконечников, о нехватке квартир для рабочих, что приводит к текучести кадров. Неприятно было видеть этого представительного человека таким беспомощным на трибуне.
      Но зал слушал его внимательно, в полной тишине. И Коваль понял: этим как бы выражается сочувствие человеку, недавно пережившему трагедию.
      После выступления управляющего "Артезианстроем" объявили перерыв на обед, а во второй половине дня Коваль получил оперативное задание и на вечернее заседание не явился...
      И вот теперь, лежа на вагонной полке, он вспомнил этот разговор с Петровым и выступление управляющего на совещании. И точно снова увидел, как растерялся Петров, услышав вопрос о двойнике.
      * * *
      Маляр ремонтной конторы РЖУ Семенов произвел на него впечатление странное. Это был крупный мужчина, чуть повыше Петрова ростом, но не такой полный, как тот. Неразговорчивый и хмурый. Семенов довольно подробно рассказал свою биографию, не скрыл и преступлений во время фашистской оккупации. На вопрос подполковника, где он был семнадцатого мая, ответил:
      - Дома.
      - А на работе были?
      - И на работе был.
      - Почему же говорите "дома"?
      - Я имею в виду - в Брянске.
      - А разве кто-нибудь сомневается, что семнадцатого вы были в Брянске?
      Маляр умолк, и больше ничего вытянуть из него Коваль не смог.
      Подполковник проверил, не мог ли быть Семенов тем Андреем, о котором рассказывал на рыбалке Петров, но оказалось, что на буровой он не работал и в Херсонской области не жил.
      Подполковник решил подвергнуть Семенова медицинскому освидетельствованию. На плече, на груди и на шее маляра врачи обнаружили следы небольших ранений, примерно трех-четырехмесячной давности. Медицинская экспертиза дала заключение, что следы эти имеют сходство с укусами человеческих зубов.
      - Откуда у вас эти следы? - спросил Коваль.
      Прежде чем ответить на тот или иной вопрос, Семенов каждый раз мрачно оглядывал подполковника и после паузы отвечал удивительно спокойным, равнодушным тоном:
      - С козел упал.
      - Где?
      - На работе.
      - Что вы тогда делали?
      - Стены красил.
      - Когда? В каком месяце? Которого числа?
      - Не помню.
      - Приблизительно?
      - Не знаю.
      - Наверно, все-таки в мае?
      - Может быть, и так.
      - Но в майских нарядах не значится покраска стен.
      - А я красил! - упрямо повторил Семенов. - Что там прораб в нарядах пишет, не знаю. Его дело.
      - Семнадцатого мая тоже красили?
      - Может быть, и семнадцатого...
      - Ладно. Травмы получили семнадцатого. Но нам точно известно, что семнадцатого вы на работе не были. Где же вы упали?
      - На работе.
      Коваль внимательно следил за каждым жестом, за движением каждой мышцы на лице маляра.
      Пока тот не раскрывал рта, подполковнику казалось, что перед ним его старый знакомый Петров, но стоило маляру заговорить, как это впечатление мгновенно исчезало, и Коваль с удивлением думал о капризе природы, которая дала один и тот же облик таким разным людям.
      После нескольких бесплодных бесед с Семеновым подполковник отправился в РЖУ. Прораб, суетливый толстяк, клялся, что у него в нарядах все в полном порядке, и раз написано, что маляр Семенов семнадцатого работал, значит, так оно и было. Потом Коваль расспрашивал рабочих, в бригаде которых числился Семенов. Никто из них не мог определенно ответить, был ли маляр на работе семнадцатого мая. Подполковник убедился, что в бригаде царит анархия и прораб закрывает наряды на глазок, заботясь лишь о том, чтобы по документам набежало сто процентов выполнения плана.
      Семнадцатого мая был четверг. Прогулы в бригаде были обычным делом, и поэтому трудно было восстановить в памяти такое незначительное событие, как неявка на работу одного из маляров. Но чтобы кто-нибудь падал с козел?! Нет, этого не было! Это запомнилось бы. Так говорили в бригаде все.
      Коваль предъявил показания рабочих Семенову. Тот упрямо повторил, что упал с козел.
      - А может быть, вы дома упали? Вспомните. Бывает так, что человек дома что-то делал, упал, а потом забыл, где это случилось.
      - На работе.
      - Хорошо. Обо что же вы ударились?
      - Об угол доски. Кажется, так. Тогда не разглядывал, - невозмутимо ответил Семенов. - Не до того было.
      - Но ведь следы повреждений кожи есть у вас и на задней части плеча. Одновременно и спиной, и грудью вы о доску удариться не могли.
      - Не знаю. Упал и ударился. Дело житейское. Чего еще? Куда, да как, да что... А бес его знает!
      - А то, что у вас не ушибы на плече, а следы зубов? Что вы на это скажете?
      - Кто же меня кусать-то станет? - все так же невозмутимо возразил Семенов. - Старуха моя, что ли? Да я бы ей все зубы выбил.
      Побыл Коваль у Семенова и на квартире. Жена его подтвердила, что он никуда не выезжал. Другой раз, правда, водкой нальется до бровей и заночует, где упадет, может, и семнадцатого мая такое было, а может, и в другой какой день, - этого она не помнит.
      Соседи Семеновых на вопросы подполковника о семнадцатом мая тоже ничего вразумительного ответить не могли.
      Коваль уже собирался уехать - срок командировки истекал, - как вдруг явился в милицию один из рабочих и заявил, что семнадцатого мая Семенова в РЖУ не было. Это он хорошо помнит. Семнадцатого у них аванс. Семенов должен ему десять рублей, но в четверг не отдал, потому что на работе не был, и получил деньги в пятницу, восемнадцатого.
      Коваль записал показания рабочего и немедленно вызвал Семенова.
      Маляр, выслушав подполковника, долго угрюмо молчал. Наконец сказал:
      - Я не хотел ему деньги в аванс отдавать, думал, в получку отдам, вот и не пошел семнадцатого получать.
      - Но восемнадцатого вы получили и все-таки отдали.
      - Пристал он...
      Подполковник попросил брянских коллег документально установить: верно ли, что в РЖУ прораб закрывает наряды без точного учета, кто, где и когда работает, и справку об этом срочно выслать ему.
      Обдумывая свои успехи и неудачи, Коваль не был склонен к чрезмерному оптимизму. Если он докажет, что двойник Петрова семнадцатого мая не вышел на работу, то нужно будет еще доказать, что он выезжал из Брянска и выезжал именно в Березовое. Но и этого будет недостаточно. Только после этого и начнется самое сложное. В конце-то концов, маляр Семенов мог приехать в Березовое по своим личным делам. Какие же есть основания подозревать его в убийстве?
      И Коваль решил привезти Семенова на очную ставку с тем старичком, который показал, что семнадцатого видел в Березовом, на дачной платформе, Петрова.
      26
      Т е л ю д и, которые должны были прийти за Сосновским и которых в первые дни после суда он с ужасом ждал, все не приходили. Обостренный его слух улавливал в коридоре только знакомые шаги надзирателя в те часы, когда ему приносили пищу.
      О н и не приходили, и ожидание стало невыносимым. Сосновский уже смирился со своей участью и теперь хотел только одного: чтобы все поскорее кончилось.
      Он даже не заметил, что отношение надзирателей к нему изменилось к лучшему, что они каждый день заботятся, чтобы он вовремя поел, и из камеры выводят его без наручников.
      27
      Коваль решил провести опознание при понятых.
      Среди нескольких человек, одетых точно так же, как привезенный из Брянска Семенов, старичок свидетель должен был узнать мужчину, которого видел семнадцатого мая в Березовом.
      Для этого были подобраны мужчины примерно одного роста и возраста с Семеновым и имеющие с ним хотя бы самое отдаленное сходство. Сделать это было не так просто, но троих Коваль все-таки отыскал. Семенов был четвертым.
      Все четверо сидели в комнате на скамье, мимо которой дважды прошел старичок. Затем по команде подполковника эти люди один за другим вышли из комнаты в хорошо освещенный коридор и повернулись лицом в сторону свидетеля.
      Дав старичку возможность как следует проверить свои впечатления, подполковник Коваль пригласил всех участников следственного эксперимента вместе с понятыми в свой кабинет.
      - Третий! - убежденно воскликнул старичок, указывая на Семенова. Третьим они выходили из комнаты. А сидели от двери вторым. Они, они! Конечно, они! Я узнал. Петров - это он и есть. Только так близко я их никогда не видел, управляющего-то. Больше из своего окна. Оказывается, совсем пожилые они. А жена-то молоденькая была, ягодка. Издали человек, конечное дело, всегда моложе кажется. Особенно старым глазам. У нас глаза-то не те, эх, не те. И костюм тот. Тот самый.
      Старичок не знал, конечно, что пиджак и брюки Семенова Коваль еще в Брянске изъял и передал на экспертизу, а сейчас маляра одели в точно такой же костюм, специально заказанный на фабрике.
      Подполковник записал результаты опознания, показания свидетеля и, пристально глядя в шустрые глаза старичка, переспросил:
      - Значит, вы утверждаете, что видели именно этого человека семнадцатого мая на платформе в Березовом и узнали в нем владельца дачи Петрова Ивана Васильевича?
      - Да, да, да! Я же сказал! - заерзал на стуле старичок, отворачиваясь от Семенова. - Узнал я их, а как же! И пританцовывают на ходу. Так только они и ходят.
      Коваль и сам уже заметил, что у брянского маляра и управляющего трестом Петрова одинаковая и такая необычная походка - оба ступают так, словно ставят ногу только на носок.
      - В таком случае подпишите, - и Коваль протянул старичку протокол.
      Свидетель маленькой сухой рукой взял у Коваля ручку и быстро расписался.
      - А сейчас я должен сказать вам, - продолжал Коваль, - что фамилия этого человека совсем не Петров. Это - Семенов Владимир Матвеевич из города Брянска.
      Старичок раскрыл от удивления рот.
      - Как Семенов? - произнес он растерянно и захлопал глазами. - Какой Семенов? - и он вскочил со стула, растерянно глядя на маляра.
      Подполковник повторил еще раз:
      - Утверждаете ли вы теперь, что видели именно этого человека семнадцатого мая в двенадцать двадцать на платформе в Березовом, независимо от того, как его фамилия - Петров или Семенов?
      Еще не успев оправиться от такого неожиданного поворота, старичок, несмотря на это, подтвердил свои прежние показания.
      - Видел я их, их видел, вот те крест! - И неожиданно взорвался: - Да что вы мне голову морочите, на самом-то деле! Семенов! Какой же это Семенов! Никакие они не Семенов! - Старичок рассердился не на шутку. Петров, управляющий, собственной персоной! - и обиженно уставился на подполковника. - Может быть, вам невыгодно, как я говорю, так прямо и скажите! У меня дома забот полон рот, картошка не копана, а я у вас тут целый день торчу...
      - Не сердитесь, пожалуйста, - улыбнулся Коваль. - Большое вам спасибо. Ваши показания для нас исключительно ценны. Но надо ведь убедиться, что вы не ошиблись. От этого зависит жизнь человека!
      - Я понимаю, - смягчился старичок. - Но только это ни в какие ворота не лезет. Петров - и вдруг не Петров. Я еще в мае все как есть говорил. Следователь не поверил, вы не поверили. А теперь какого-то Семенова придумали.
      - Да, Семенов, маляр из Брянска, - повторил Коваль. - И для нас очень важно было установить, что он действительно был в Березовом семнадцатого мая. А то он твердит, что в этот день никуда из Брянска не выезжал.
      Старичок пожал плечами.
      - Не знаю, не знаю. Но видел я именно их - и все, и от этого даже на Страшном суде не откажусь!
      - Дело исключительно сложное, запутанное и очень затянулось, продолжал Коваль. - Вы уж меня извините, но придется еще раз вас побеспокоить. Завтра утром сможете приехать?
      - Ладно уж, приеду.
      - Надеюсь, вы не забудете, что разглашать ничего не полагается.
      - Помню, помню... - И старичок, так и не успокоившись до конца, ушел.
      28
      Коваль перевернул листок календаря. Двадцатое! Большие жирные цифры "2" и "0" как будто укоризненно глядели на него черными глазами, требовали ответа. Сегодня заканчивается срок дополнительного розыска, а ничего определенного сказать все еще нельзя.
      Увлекшись новой, неожиданно открывшейся версией, главным действующим лицом которой стал брянский маляр Семенов, подполковник сделал все возможное, чтобы или доказать, или опровергнуть ее.
      Еще одно опознание - на этот раз Петрова - с помощью того же старичка из Березового ничего не дало. Коваль показал свидетелю настоящего Петрова, потом опять маляра. И хотя старичок, увидев управляющего на близком расстоянии, понял, что Семенов - его двойник, он снова повторил свое прежнее показание. "Похож на того, которого я видел в Березовом, - сказал он о Петрове, - да не он... А который из них управляющий, я уж и сам не пойму... Совсем вы меня тут заморочили..."
      Итак, на платформе в Березовом был старший из двойников, то есть, Семенов. Таков был вывод, сделанный Ковалем. Это еще раз подтверждало наличие алиби у Петрова, которое могло быть взято под сомнение после первых показаний старичка из Березового.
      Переворачивая листок календаря, Коваль печально усмехнулся: выходит, вся его напряженная работа в течение месяца только еще раз подтвердила уже известную истину - алиби управляющего "Артезианстроем".
      А Семенов?
      В какой-то момент казалось Ковалю, что он уже нашел т р е т ь е г о. Того самого третьего участника трагедии, разыгравшейся в Березовом, появление которого предчувствовал.
      Но тщательнейшая экспертиза старого костюма Семенова, на которую подполковник возлагал большие надежды, ничего не дала. Удалось установить только, что костюм этот несколько раз стиран, а заштопанный на плече рукав в равной мере мог быть порван как зубами человека, так и каким-нибудь другим острым предметом, например гвоздем. Темной же рубахи, в которой Семенов ездил в Березовое и которая могла быть порвана на груди, подполковник не обнаружил и вынужден был довольствоваться объяснением маляра, что, мол, была эта рубаха очень старая и, порвав ее на козлах, он выбросил лохмотья на помойку.
      Показания старичка из Березового, ничем не подкрепленные, повисли в воздухе. Если даже считать их полностью достоверными, то появление Семенова в Березовом пока еще никак не увязывалось о убийством Нины Андреевны. И хотя эта нить поначалу казалась прочной, теперь она обрывалась на дачной платформе.
      Так и не найдя достаточно улик для обвинения Семенова в убийстве, Коваль вынужден был отпустить маляра домой.
      Семенов уехал, а подполковник остался с горьким ощущением невыполненного долга. С несвойственным ему трепетом снимал он при каждом звонке телефонную трубку и внутренне съеживался, боясь услышать голос комиссара или прокурора.
      Но ни тот, ни другой его не вызывали. Они словно забыли об истекшем сроке. И, едва дождавшись пяти часов, Коваль с облегчением покинул служебный кабинет.
      Но минутное чувство облегчения тут же исчезло - подполковник снова оказался в плену гнетущего недовольства собой и все усиливающейся тревоги не столько за себя, сколько за судьбу художника.
      ...Возле своего дома подполковник взял себя в руки, вспомнив, что сегодня - пятница - день, когда Наташа выходная. Он не хотел, чтобы дочь видела его расстроенным.
      За ужином он улыбался, пытался шутить. И, только оставшись один в своей комнате, перестал насиловать себя, тяжело опустился в кресло и, подперев рукой голову, утомленно прикрыл глаза.
      Не помогло. Все равно перед глазами продолжали стоять все те же люди - Сосновский, Нина, Петров, Семенов, комиссар, Тищенко. Он вспомнил о повторном заключении экспертизы по фотографии, которое окончательно запутывало все, возвращая розыск к начальной исходной точке.
      Экспертиза установила, что часть лица на обрывке фотографии, найденной Ковалем, совпадает с той же частью лица Семенова. Однако лицо, изображенное на обрывке, - значительно моложе, и это можно отнести либо за счет давности съемки, либо за счет ретуши негатива, которая сглаживает морщины.
      Одновременно с этим эксперты заявили, что черты лиц Семенова и Петрова настолько идентичны, что на клочке может быть в равной степени и Семенов и Петров.
      О Петрове подполковнику думать не хотелось. Он все время путал карты, неожиданно выныривая там, где Ковалю меньше всего хотелось с ним встретиться. Вот и в версии с Семеновым. Бессмысленно предполагать, что у Петрова дома хранилась фотография двойника, возможного убийцы его жены.
      А если на обрывке снят сам Петров и маляр не имеет к нему никакого отношения? Тогда к чему же была вся эта возня с Семеновым? Или, может быть, это не Семенов, а Петров сидел в исправительно-трудовом лагере?
      "Что за чертовщина! Совсем зарапортовался! - рассердился на себя Коваль. - Так можно до геркулесовых столпов глупости дойти. Ведь хорошо известно, что в послевоенные годы, когда Семенов находился в лагере, Петров работал на Украине!.."
      Заканчивая беседу с маляром, подполковник спросил, не знает ли он кого-нибудь в этом городе, например Петрова Ивана Васильевича, управляющего трестом "Артезианстрой".
      Семенов ответил на вопрос отрицательно.
      Отпуская маляра, Коваль поручил оперативным работникам взять его под наблюдение. Однако Семенов не вызвал своим поведением никаких подозрений. Получив из рук Коваля справку, железнодорожный билет и деньги на питание в дороге, он отправился прямо на вокзал. Там, в зале ожидания, просидел в углу до отправления поезда, никуда не отлучался, не пытался звонить из автомата. К нему никто не подходил.
      Стараясь сейчас отогнать мысли о Петрове, который, как привидение, стоял перед глазами, Коваль поднял голову, и взгляд его упал на стенной календарь. Двадцатое. И здесь, дома, двойка и ноль смотрят укоризненно. Сорвал листок, скомкал, но не выбросил, а разгладил и положил под стекло.
      Вошла Наташа.
      - Папа, ты не можешь уделить мне немного времени?
      - Конечно, могу. - Коваль обрадовался, подумав, что дочь хоть ненадолго избавит его от назойливых мыслей.
      - Я сто лет тебя не видела. Ты мне так и не досказал страшную сказку. Или у нее еще нет конца?
      - Если бы это была сказка! Я хочу серьезно поговорить с тобой.
      - О чем?
      - О нас с тобой.
      - А как же сказка?
      - В ней все дело.
      Наташа удивленно подняла брови.
      Коваль, позабыв, что хотел оторваться от назойливых мыслей, опять начал рассказывать дочери о Семенове и о своих волнениях и тревогах.
      - И вот теперь, Наташенька, - сказал он, - я как добрый молодец стою на распутье, перед тремя дорогами: налево поедешь - коня потеряешь, направо - коня сбережешь, а сам погибнешь, прямо поедешь - и коня погубишь, и погибнешь сам. А я выбрал четвертую дорогу, а вот о тебе не подумал...
      - А при чем здесь я?
      - Теперь, если комиссар и прокурор не поддержат меня еще раз, не дадут возможности продолжить розыск, будет очень плохо. У них есть все основания не верить мне больше. Хотя версия, что убийца Сосновский, теперь под сомнением, но я ничего другого не выяснил, не нашел, не доказал. И что же? Тищенко окажется прав: Сосновский - убийца. И все будут считать, что подполковник Коваль выжил из ума и пора ему в отставку. Как мы тогда с тобою, щучка, жить-то будем? Все заботы на твои юные плечи, да?
      Наташа посмотрела на отца таким взглядом, который означал, что он в своей дочери не ошибся. Открывая для себя очевидное, но от этого не менее приятное, он еще раз почувствовал: Наташа понимает его и на нее можно положиться.
      - Поступить, доченька, иначе, чем подсказывает совесть, значит перечеркнуть все, чем жив человек. Значит, поставить под сомнение все, что делал, чего добивался. Понимаешь? Если здесь мне перестанут доверять, придется самому обратиться к генеральному.
      Наташа молча кивнула.
      - А как поступила бы ты?
      Коваль уже знал, что она ответит на этот вопрос. Но он все-таки решил его задать.
      - Точно так же, - ответила Наташа. - Если из-за твоей ошибки погибнет человек, как же ты сможешь тогда жить на свете?
      - Ошибка, мне кажется, не только моя...
      Наташа почувствовала жестокость своих слов и, чтобы смягчить их, подошла поближе к отцу:
      - Так все это ужасно... Бедный Дик!..
      - Ничего! Мы еще поборемся! - улыбнулся Коваль, поднимая голову.
      - А как же! Ты сильный. Я всегда гордилась тобой, пап, но ты еще и большой хитрец. Вот и сейчас спрашиваешь меня, а сам все уже решил, я тебя знаю!
      - Ах ты, моя хорошая!.. - прошептал Коваль, вспоминая, как одинок был он после смерти жены, как тяжко было без друга, с которым всем можно поделиться, и как хорошо, что снова есть у него такой друг - взрослая дочь. - Надо рассчитывать не на лучшее, а на худшее, - сказал он. - И надо быть готовым ко всему. Тогда удача будет казаться подарком судьбы и легче будет перенести неудачу...