РАЙМОНД КАРВЕР
      СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
      
      Возле дома стояла машина Веры, других не было, и Берт поблагодарил за это Бога.
      Он въехал в проезд и остановился возле пирога, который вчера уронил. Пирог по-прежнему валялся на асфальте - перевернутая алюминиевая тарелочка в нимбе из тыквенной начинки. Первый день после Рождества.
      На Рождество он приезжал навестить жену и детей. Вера его предупредила заранее.
      Дала полный расклад. Заявила ему, что он должен уехать к шести, потому что ее друг со своими детьми приезжает на ужин.
      Они сидели в гостиной и сосредоточенно разворачивали подарки, которые привез Берт. Открывали его пакеты, а другие, обернутые праздничной бумагой, стопкой лежали под елкой, дожидаясь шести часов.
      Он смотрел, как дети открывают свои подарки, а Вера пока развязывала ленточку на своем. Стянула бумагу, открыла крышку коробки и вытащила кашмировую кофту.
      - Как мило, - сказала она. - Спасибо, Берт.
      - Примерь, - сказала дочь.
      - Надень, - сказал сын.
      Берт поглядел на сына с благодарностью за то, что тот его поддержал.
      Она примерила. Ушла в спальню и вышла в кофте.
      - Как мило, - сказала она.
      - На тебе мило, - произнес Берт и почувствовал, как сдавило в груди.
      Потом открыл свои подарки. От Веры - подарочный чек в мужской универмаг Сондхайма. От дочери - набор из расчески и массажной щетки. От сына - шариковая ручка.
      Вера принесла содовой, они немного поболтали. Но в основном - смотрели на елку.
      Потом дочь встала и начала накрывать к ужину, а сын ушел к себе.
      Берту же не хотелось вставать. Ему нравилось сидеть у камина, со стаканом в руке, в собственном доме, у себя дома.
      Вера ушла на кухню.
      Время от времени появлялась дочь и ставила что-нибудь на стол. Берт глядел на нее. Смотрел, как вкладывает сложенные льняные салфетки в бокалы для вина. Как ставит тонкую вазу в центр стола. Как вкладывает в нее цветок, осторожно-преосторожно.
      Поленце из воска и прессованных опилок горело в камине. Коробка с пятью такими же стояла перед очагом. Он поднялся с дивана и положил их все в огонь.
      Посмотрел, как запылали. Потом направился к задней двери. По пути увидел на буфете шеренгу пирогов. Взял, сложив стопкой, все шесть - по одному за каждый десяток ее измен.
      На проезде впотьмах он выронил один, пока возился с дверью.
      Передняя дверь теперь постоянно была закрыта - после того, как в замке сломался ключ. Он обогнул дом. На задней двери висел рождественский веночек. Берт постучал в стекло.
      Вера была в купальном халате. Увидев его, она вздрогнула. Чуть приоткрыла дверь.
      Берт произнес:
      - Я хочу извиниться за вчерашнее. И перед детьми тоже.
      - Их нет дома. - Она стояла на пороге, а Берт - во дворике, возле куста филодендрона. Он снял какую-то ниточку с рукава.
      Она сказала:
      - У меня нет больше сил терпеть. Ты пытался спалить дом.
      - Не пытался.
      - Пытался. Мы здесь все свидетели.
      Он ответил:
      - Можно, я войду, и мы об этом поговорим?
      Вера запахнула халат на горле и отступила.
      Он зашел.
      - Мне где-то через час надо идти.
      Осмотрелся. Мигала елка. В углу дивана лежала стопка цветных бумажных салфеток и блестящие коробки. На блюде в центре стола грмоздился остов индейки. Жесткие объедки на ложе из петрушки. Как в жутком гнезде. Зола горкой лежала в камине.
      Там же валялись пустые банки из-под газировки "Шаста". След копоти подымался по кирпичам до самой каминной полки: дерево, за которым след прерывался, обгорело до черноты.
      Он повернулся и пошел обратно на кухню. Спросил:
      - Во сколько вчера ушел твой друг?
      - Если ты опять за старое - можешь уходить сразу, - ответила она.
      Он выдвинул табуретку и сел за кухонный стол, прямо перед большой пепельницей.
      Закрыл глаза и снова открыл. Отодвинул занавеску и выглянул на задний двор.
      Увидел перевернутый велосипед без переднего колеса. Увидел полоску травы вдоль декоративного штакетника.
      Вера набирала воду в кастрюлю.
      - Ты помнишь День Благодарения? - спросила она. - Я тогда сказала, что это последний праздник, который ты нам портишь. Есть яичницу с беконом вместо индейки в десять вечера!..
      - Я знаю, - произнес он. - Я же сказал, извини.
      - Что мне твои извинения?
      Сигнальный огонек опять не работал. Она стояла у плиты, пытаясь зажечь газ под кастрюлькой.
      - Не обожгись, - сказал он. - Осторожно, а то загоришься.
      Он представил, как загорается ее халат, он выпрыгивает из-за стола, швыряет ее на пол и перекатывает до самой гостиной, где накрывает ее своим телом! Или лучше сбегать в спальню за одеялом?
      - Вера?
      Она взглянула на него.
      - У тебя есть что-нибудь выпить? Я бы сегодня не отказался.
      - Там немного водки в морозилке.
      - С каких пор ты держишь водку в морозилке?
      - Не спрашивай.
      - Ладно, - ответил он. - Не буду.
      Он достал водку и плеснул немного в чашку, которую нашел на стойке.
      Она спросила:
      - Ты что, вот так и будешь пить из чашки? - Потом добавила: Господи, Берт.
      О чем ты, в конце концов хотел поговорить? Я же тебе сказала - мне нужно кое-куда. У меня занятия по флейте в час.
      - Все еще занимаешься флейтой?
      - Я же только что сказала. В чем дело? Выкладывай, что там у тебя, и мне надо собираться.
      - Я хотел извиниться.
      - Уже говорил, - ответила она.
      Он сказал:
      - У тебя сок есть какой-нибудь, я бы водку разбавил.
      Она открыла холодильник, попереставляла что-то.
      - Вот яблочно-брусничный.
      - Сойдет.
      - Я пошла в ванную, - произнесла она.
      Он выпил чашку сока с водкой. Подкурил сигарету и кинул спичку в большую пепельницу, которая всегда стояла на кухонном столе. Исследовал лежавшие в ней окурки. Некоторые - от сигарет, которые курила Вера. А некоторые - нет.
      Некоторые даже были лавандового цвета. Он встал и вытряхнул их под раковину.
      Пепельница, вообще-то, была не пепельницей. Большое керамическое блюдо, которое они купили у бородатого гончара на рынке в Санта-Кларе. Он сполоснул блюдо и вытер его. Снова поставил на стол. А потом затушил в него сигарету.
      Вода на плите забулькала. Как раз, когда зазвонил телефон.
      Он услышал, как открылась дверь ванной, и Вера крикнула ему через гостиную:
      - Ответь! Я как раз собиралась залезть под душ.
      Кухонный телефон стоял в углу на стойке, за сковородой. Он отодвинул сковороду и снял трубку.
      - Чарли там? - спросили в трубке.
      - Нет, - ответил Берт.
      - О'кей, - сказали в трубке.
      Пока он готовил кофе, телефон зазвонил снова.
      - Чарли?
      - Нет его, - сказал Берт.
      На этот раз он не стал класть трубку на рычаг.
      Вера вернулась на кухню в джинсах и свитере, расчесывая на ходу волосы.
      Он насыпал растворимого кофе в чашки с кипятком и капнул в свою немного водки.
      Перенес чашки на стол.
      Она взяла трубку, послушала. Спросила:
      - В чем дело? Кто звонил?
      - Никто, - ответил он. - Кто курил цветные сигареты?
      - Я.
      - Я и не знал.
      - Вот, курю.
      Она села напротив и выпила свой кофе. Они покурили, стряхивая пепел в блюдо.
      Были вещи, которые он хотел сказать, горькие вещи, утешительные, разные.
      - Я выкириваю по три пачки в день, - сказала Вера. - Если ты и впрямь хочешь знать, что тут творится.
      - Господи Боже, - произнес Берт.
      Вера кивнула.
      - Не затем я сюда пришел, чтобы это услышать, - сказал он.
      - А что ты пришел здесь услышать? Что ты дом спалил?
      - Вера, - произнес он. - Рождество на дворе. Вот почему я пришел.
      - Вчера было Рождество, - сказала она. - Рождество приходит и уходит, - сказала она. - Глаза б мои его больше не видели.
      - А я что? - сказал он. - Думаешь, жду не дождусь праздников?
      Снова зазвонил телефон. Берт снял трубку.
      - Кто-то спрашивает Чарли, - сказал он.
      - Что?
      - Чарли, - повторил Берт.
      Вера взяла телефон. Разговаривая, она отвернулась от Берта. Потом повернулась к нему и сказала:
      - Я буду разговаривать из спальни. Так что, пожалуйста, положи трубку, когда я там возьму. Я услышу, так что положи, когда я скажу.
      Он взял трубку. Вера вышла. Он держал трубку возле уха и слушал. Ничего не слышно. Потом откашлялся мужчина. Потом Вера взяла другой телефон. Крикнула:
      - О'кей, Берт! Я взяла трубку, Берт.
      Он положил трубку и постоял, глядя на нее. Открыл ящик со столовым серебром, пошурудил там. Открыл другой. Заглянул в мойку. Сходил в столовую, вернулся с ножом. Подержал его под горячей водой, пока жир не стаял. Потом вытер лезвие рукавом. Подошел к телефону, согнул провод пополам и перерезал без всяких усилий. Осмотрел концы шнура. И запихал телефон обратно за сковородку.
      Пришла она. Сказала:
      - Телефон отключился. Ты что-то делал с телефоном? - Посмотрела на аппарат.
      Подняла его со стойки.
      - Сукин ты сын! - закричала она. - Вон, вон, катись, откуда пришел! - Она потрясла перед ним телефоном. - Хватит! Я добьюсь от суда, чтоб тебя и близко сюда не подпускали, вот что я сделаю.
      Телефон дзинькнул, когда она хрястнула им о стойку.
      - Я пойду к соседям и вызову полицию, если ты сейчас же не уберешься!
      Он взял пепельницу. Он держал ее за край. Он застыл с ней, как человек, собирающийся метнуть диск.
      - Пожалуйста, не надо, - сказала он. - Это же наша пепельница.
      Он вышел через заднюю дверь. Ему смутно представлялось, что он смог что-то доказать. Он надеялся, что сумел что-то прояснить. Главное, скоро у них будет серьезный разговор. Есть вещи, о которых нужно поговорить, важные вещи, которые нужно обсудить. Они поговорят снова. Может быть, после праздников, когда все войдет в русло. Он ей скажет, что эта пепельница, черт бы ее драл, это, черт его дери, блюдо, например.
      
      Он обошел пирог на асфальте и сел в машину. Завел мотор и дал задний ход. Было трудновато, но потом он положил пепельницу на сиденье.