Голос его совсем упал — от того, что ему приходится говорить о подобных вещах, от неловкости всего разговора.
— Понимаю, — произнесла женщина. — Только садомазохизм не по моей части.
— Я же и не предлагаю, — совсем смешался Баум, он уставился в свой стакан, пиво было наполовину выпито, он старался подобрать слова помягче. — Речь идет о том, чтобы возбудить у него… ну, кое-какие надежды, что ли. И все.
— Вам, господин Баум, пора бы знать, — был ответ, — что мужчина расценивает подобные намеки как обещание и разрешение. Тут уж бесполезно, смешно даже протестовать — всякое сопротивление он сочтет частью игры, его только подхлестнет.
— Конечно, — согласился Баум с несчастным видом. — Но все-таки вынужден повторить свою просьбу. Мы примем меры предосторожности. С вами будет поддерживать постоянную связь один из моих сотрудников и я сам, конечно. Я верю, что вы сумеете все устроить. Вспомните тот случай с Кодреню — задание было исполнено просто блестяще.
Рядом со своей собеседницей он выглядел добрым папашей, однако устремленный на него прямой, холодный взгляд синих глаз выражал отнюдь не родственные чувства.
— Вы безжалостный человек, господин Баум, хоть и кажетесь таким славным. Ответьте мне на два вопроса. Если я выполню это ваше поручение — какое будет вознаграждение? И что произойдет, если откажусь?
— В случае успеха вам заплатят десять тысяч франков.
— Ну а если ничего у меня не выйдет, несмотря на все мои уловки?
— Все равно получите некоторую сумму. Скажем, пять тысяч. Я вам доверяю, знаю, что вы приложите все силы…
— Вы еще не ответили, что произойдет в случае отказа.
— Надя, дорогая, — тут и Баум заговорил жестко. — Я ведь на государственной службе, и все, что я делаю, служит интересам моей страны. Я не волен поступать так, как, может быть, и хотел бы. Поверьте, мне в самом деле неприятно, но вынужден вас предупредить, что если откажетесь от этого поручения, то не оставите нам выбора: придется вернуть ваше дело полиции. Если вас вышлют за пределы Франции — это будет еще мягкое наказание.
— А как мне жить дальше — в любом случае?
— Это задание — последнее, — пообещал Баум.
— Я должна верить вам?
— Вот что скажу, дорогая, — не как представитель своей службы, а просто как человек. Я свое обещание выполню, и, по правде сказать, у меня камень с души свалится.
— Еще бы, — недобро усмехнулась Надя. Она была поразительно красива — иссиня-черные волосы собраны в узел низко на затылке, светлые, широко расставленные глаза, высокие скулы, выразительный рот — такая женщина дорогого стоит…
— Ладно, — решилась она, наконец. — Расскажите все, что мне следует знать.
— Дело срочное, время не терпит, — Баум приступил к изложению своего плана.
Перед самым концом работы к нему заскочил Алламбо:
— У тебя есть минута? Посмотри фотографии Беляева, есть кое-что интересное.
Они спустились в фотолабораторию — там вдоль стен разместилось новое электронное оборудование: большой экран, пульт с кнопками, все это подсоединено к компьютеру. Вокруг собрались сотрудники лаборатории. На экране возникло цветное фото: мужчина под деревьями, рядом девушка. На заднем плане — шоссе, видны машины. Снято с большого расстояния, к тому же камера дрогнула: изображение размыто.
— Плохо видно, — поморщился Баум.
— Можем выделить детали, — техник нажал какую-то кнопку, цветовые пятна на экране задвигались, из хаоса выплыл мужской профиль.
— Это Беляев? Ухо явно видно, — одобрил Баум.
— Максимум, чего мы добились, — посетовал техник. — Другие детали оказались в тени. Попробуем следующий снимок.
Изображение исчезло, его заменило другое. Линии смещались, тени прояснялись — наконец, крупно проступили два лица: мужское и женское.
— Для идентификации недостаточно, — заметил Баум. — Но общее впечатление складывается. Отпечатки можно получить?
— Без проблем.
Девушка, ростом выше Беляева, смотрела прямо в камеру, но большие солнечные очки не позволяли разглядеть ее лицо. На ней блузка, юбка, через плечо сумка — не то беж, не то розовая, с широкой темной полосой наискосок.
— Пусть кто-нибудь сходит в архив, принесет фото Бурнави.
Баум долго сличал изображения — то, что на экране, и то, что было на нерезком снимке, который израильскому разведчику удалось сделать в Афинах на улице.
— Лоб высокий, нос прямой, шея довольно длинная. Похожа, как ты находишь? Она?
— Не исключено, — Алламбо был осторожен.
— Нужен снимок в профиль, с ухом…
— Не понял, — удивился техник.
— С ухом, я говорю. Нам бы в ваших фототеках побольше ушей — их под очками не спрячешь.
У себя в кабинете он прикидывал новые сведения так и эдак.
— Возможно, это и она, — размышлял он вслух перед верным Алламбо. — Ну, допустим, мы угадали, что из этого следует? Вывод проще некуда — КГБ устанавливает связи с арабскими террористами. «Шатила» — приспешник Сирии, Сирия — приспешник Советов. Банально. Естественно, Советы приглядывают за этими сирийскими выкормышами, да и за самими сирийцами тоже. Теперь дальше: из досье видно, что она армянка. Тебе интересно знать, почему это она стреляет в дипломатов не во имя Армении, а во имя Палестины? Я тебе отвечу: потому что ей так велели. — Баум передохнул, поднял брови, протянул Алламбо папку:
— В архив!
— Русские же не сумасшедшие, чтобы поддерживать и подкармливать группу, которая собирается пустить в ход ядерное оружие!
— А кто говорит о поддержке? Приглядывают за ними — и все.
— С другой стороны, — согласился Алламбо, — русские и чехи вооружают сирийцев и палестинцев. И, стало быть, поддерживают дело палестинцев, за которое борется «Шатила».
— Поддерживают — но это еще не значит, что они готовы оказывать помощь всегда и во всем. — Баум покачал головой. — Откуда мне знать, чего на самом деле хочет КГБ? Если вся эта история с бомбой не просто психопатический бред, а действительно ход в большой игре, — в дьявольских шахматах, — то, боюсь, дождемся мы большой беды.
Он тяжело поднялся:
— Пойду позвоню.
Следующие полчаса он провел в душной телефонной будке, излагая Бен Тову эту свою теорию. Когда позже принесли отпечатки из фотографии, он положил часть из них в конверт и отправил, как попросил Бен Тов, в израильское посольство.
Процедура передачи денег отняла несколько дней. Сначала требование из некоей торговой компании, имеющей отделения в Шариа Магариф и Триполи, поступило в Национальный коммерческий банк Ливии, оттуда по телексу его передали в Объединенный швейцарский банк в Женеве. Согласно требованию, последовал перевод двух с половиной миллионов американских долларов с анонимного счета на столь же анонимный счет в не менее солидном банке, который находился в Цюрихе. Пока все шло своим чередом, Ханиф снова повидался с Таверне в ресторане на улице Бальзак. Они условились о дальнейших контактах.
— Завтра я уезжаю из Парижа, — сообщил профессор. — Но вернусь, как только мое присутствие понадобится.
Это была ложь: собираясь покинуть Францию в тот самый вечер, он и Расмия взяли билеты на два разных рейса из аэропорта Шарль де Голль.
— Я уже навел справки, — сообщил Таверне. — При известной удаче можно будет получить оружие в течение следующего месяца, как я и рассчитывал. Но если риск окажется велик, то подождем другого случая — ручаюсь, что долго ждать не придется.
— Когда вы получите оружие, сколько времени понадобится на доставку?
— Судно должно иметь достаточный груз. Сейчас оно в море, на днях прибудет в Марсель. Там не задержится, в Хайфе его уже ждут встречные грузы.
— Что оно собой представляет, это судно?
— «Круа Вальмер»? Порт приписки — Марсель. Водоизмещение четыре тысячи тонн. Перевозит и контейнеры, и смешанные грузы. Имени владельца вам знать не нужно, так же как имен постоянных клиентов.
Из ресторана они ушли порознь, и в тот вечер Ханиф и Расмия беспрепятственно покинули Францию. Это произошло на следующий день после того как Альфред Баум имел беседу с инспектором Жалю. А Таверне, закончив обед, повидался в тот день еще с майором Савари и своим братом.
— Как ты считаешь, — эти люди способны пустить оружие в ход? — спросил майор Савари.
— Не знаю. Похоже, способны. Во всяком случае, они намереваются использовать его для шантажа, и цели у них не пустячные — такие деньги просто так не выкладывают.
Они прогуливались по одной из тенистых тропинок Булонского леса. Савари приехал на такси, которое остановил неподалеку от своей службы, и отпустил, не доехав километр до места назначенной встречи, — он всегда был осторожен.
— И ты действительно все это устроишь?
— Спрашиваешь! Да это же счастливый случай, я был уверен, что в один прекрасный день что-нибудь этакое подвернется. Мы с братом об этом мечтали. Уж, конечно, я этот шанс не упущу.
— Отправлять будешь из Марселя? А команда надежная?
— Вполне.
— Я бы подсоединил парочку моих людей.
— Давай, конечно.
Они еще побродили по лесу, обсуждая на ходу подробности предстоящего дела, в том числе денежные, и, наконец, расстались. Савари через весь город отправился снова на службу, а Таверне, чье настоящее имя было Александр Жалю, добрался до своей квартиры на улице Спонтини и стал ждать брата: тот звонил и обещал зайти.
В войсковые соединения, имеющие в своем арсенале ядерное оружие, боеголовки поступают из четырех депо. Регулярно, в среднем раз в месяц, оттуда направляются специальные конвои — они транспортируют новую или переоснащенную боеголовку в ту или иную часть, а обратно привозят оружие, подлежащее замене. Конвои эти передвигаются, как правило, по ночам, их сопровождают специально обученные пехотные батальоны. Обо всех заменах и передвижениях такого рода обязательно докладывают в комитет по атомной энергии и в отдел Д7 контрразведки.
— Что-нибудь случилось? — спросил Александр, как только брат появился на пороге. — Ты ведь обычно сюда не приходишь и правильно делаешь — зачем рисковать?
— Меня вчера вызвал заместитель начальника — какой-то слух уже пополз, велено усилить контроль.
— Что им известно?
— По-моему, немного. Я должен передать всем работникам охраны, будто бы нашим оружием интересуются итальянские террористы. И поэтому следует быть начеку, хотя тревогу объявлять пока рано. От меня потребовали перечень частей, где есть ядерное оружие.
— И ты составил такой перечень?
— Составил — но Мейрарг в него не включил.
— Слава Богу!
Они пили пиво в гостиной. Мебель в комнате была дорогая, но безвкусная, стены украшали охотничьи трофеи да сувениры разных мужских клубов — Александр Жалю был холост.
— Как ты сейчас оцениваешь наши возможности? — спросил он.
— Не вижу причин останавливать сделку…
— Ведь ты рискуешь…
— Без этого нельзя. На худой конец, если уж станет действительно жарко, успею скрыться. Имея в банке миллион, можно до конца своих дней жить себе потихоньку где-нибудь у моря…
— Если не просадишь этот миллион в карты, — сухо заметил Александр.
— С этим покончено.
— В прошлый раз, когда ты засыпался в своем синдикате и мне пришлось тебя выручать, ты говорил точно так же.
— Нет, теперь начну новую жизнь. Если у человека есть деньги, он может платить по счетам, не прибегая к игре.
— Карточные долги — вот какие у тебя были счета!
— Ты что, воспитывать меня собрался?
— Ладно, хватит об этом. Как собираешься действовать дальше?
— Завтра еду на юг: Нарбонн, Мариньян, Обань, Тулон и Мейрарг. Во время поездки обо всем договорюсь.
— А я как узнаю, что у тебя там получилось?
— Узнаешь на той неделе, я скоро вернусь.
— Сколько придется заплатить, как ты думаешь?
— Триста тысяч франков — самое малое. А то и полмиллиона.
— Ты уверен, что Мейрарг — самое удобное место?
— Абсолютно уверен. Зачем ты спрашиваешь — все равно проверить меня не сможешь, надо нам друг другу доверять…
— Это правда, выбора у меня нет.
Рене Жалю допил свое пиво, аккуратно вытер губы. Подавляя привычную неприязнь к брату, он заставил себя улыбнуться ему на прощанье, вышел, тщательно прикрыв за собой дверь, и осторожно огляделся на улице, прежде чем направиться на авеню Виктор Гюго, к метро. В присутствии Александра он всегда чувствовал какую-то несвободу — может быть, потому, что никак не мог примириться с мыслью, что кому-то, пусть даже родному брату, известно о нем, Рене Жалю, нечто такое, чего знать не следует.
Глава 19
Из ливийского посольства в Дамаске Ханиф еще раз связался с Каддафи: ему нужен был эксперт по части ядерного оружия, который мог бы оценить качество и дееспособность приобретенных боеголовок. Этому специалисту к установленному сроку предстояло приехать во Францию. Обсудив все детали и договорившись о дальнейших контактах, Ханиф вышел на Аднан аль Малки — улицу, на которой располагается посольство, и, сев в машину, отправился к себе на виллу, где его ждала Расмия.
— Французские дела продвигаются, Эссату придется недели через три поехать туда…
— В Париж?
— Нет, скорее всего на юг, там будет назначена встреча.
— Вы собираетесь посвятить его в такое дело?
— Собираюсь, как видишь. — В молчании девушки ему почудился вызов. — У тебя сомнения на его счет?
— Это у вас есть сомнения — и очень серьезные. Я же помню — в прошлый раз вы решили, что шпионит Саад Хайек. Может, это правда было так — теперь уж не узнать. Только разве это освобождает от подозрений Эссата?
— Существует презумпция невиновности. К примеру вот — можешь доказать, что ты не вражеский агент?
— Не могу. Но разве против меня есть хоть какие-то факты? А против Эссата есть.
— Просто ты его не любишь, это очень по-женски — ни с того ни с сего невзлюбить человека. А я готов с ним работать и дальше.
Расмия пожала плечами:
— Мне все равно, поступайте, как считаете нужным, я буду делать все, что требуется.
— Подошло время и тебя посвятить в мои планы, — многозначительно сказал Ханиф.
— Не хочу знать того, что мне не нужно. Я-то не любопытна, не то что некоторые…
— Отлично — но послушай все же. То, что я сейчас скажу, знать необходимо.
Выслушав его, Расмия упрямо повторила свое:
— Все сделаю, что надо будет.
— Но ты хоть понимаешь, насколько это рискованный план?
— Понимаю, конечно.
— И тебе не страшно?
— Если бы вы говорили с мужчиной, вы бы задали это вопрос?
— Да перестань ты возражать на каждое мое слово! Нам предстоит серьезное испытание, работать придется всем вместе — мне, тебе и Эссату. Изволь сотрудничать с ним — предубеждения свои забудь. Я так приказываю. Время от времени сам буду корректировать ваши деловые отношения — вот и все.
— Я сказала все, что считала нужным, а вы решайте сами, — сдалась Расмия. — И давайте к этому не возвращаться.
— Что за черная кошка между нами пробежала, а? — Эссат, сидя в кабинете, где, как обычно, стучала на машинке Расмия, лениво постукивал концом ботинка по стоявшему перед ним на полу саквояжу.
— Никакой не было кошки, ни черной, ни серой.
— Вот и я так думаю, — поймал ее на слове Эссат. — Мы товарищи, разве нет? А тебе что ни скажешь — все не в лад, всегда у тебя слово поперек найдется. Как будто с врагом говоришь. — Сам того не зная, он повторил упрек Ханифа.
Она, наконец, подняла на него глаза:
— Ничего я против тебя не имею. По мне что ты, что те парни у ворот. Просто я всегда занята, некогда мне болтать попусту — кажется, это называется у тебя дружбой?
Что-то не слышно твердости в голосе, подумалось ему. И он улыбнулся этой мысли:
— Давай все же попробуем стать приятелями. Или хоть чувствовать себя посвободнее в присутствии друг друга.
— А я и чувствую себя свободно…
— Ты да, а я вот нет…
— Очень жаль.
Эссат неожиданно осознал, что девушка против обыкновения не проявляет никакого желания избавиться от него. Раз так — тогда вперед!
— Давай поужинаем вместе — может, заметишь, наконец, что я тоже человек и вовсе не так уж плох?
Ей-Богу, такое миролюбие заслуживало улыбки, но Расмия снова перевела глаза на свои бумаги.
— Ладно. Я буду в городе, можем встретиться в восемь, — это прозвучало холодно, будто речь шла о деловой встрече.
К семи Эссат оказался в квартале Шагхур Жувани, надо было убить целый час. Он не спеша побрел к месту встречи вдоль торговых рядов и даже позволил заманить себя в одну лавчонку, где хозяин — торговец коврами — угостил его кофе. Эссат сделал вид, будто интересуется коврами, — очень уж хорош был кофе. Минут тридцать он полушутя, полувсерьез торговался из-за одного ковра, за который хозяин запросил вчетверо дороже настоящей цены. Из лавки Эссат вырвался с трудом — теперь он спешил, пришлось продираться сквозь толпу, и тут он неожиданно заметил, что Расмия тоже здесь, чуть впереди — и не одна. Рядом с ней, показалось ему, шагает низенький толстяк, с виду европеец. Однако через несколько шагов незнакомец свернул влево и исчез, не обменявшись со спутницей ни единым знаком прощания, ни единым словом. Девушка как ни в чем не бывало шла дальше — может быть, это случайность, они и не знакомы вовсе…
Расмия свернула за угол, и тут Эссат догнал ее. Он не признался, что заметил ее раньше, — почему-то ему захотелось сохранить этот маленький секрет.
— Пойдем в греческий ресторан возле крепости, — предложил он. Надо же, девица приоделась — платье ей к лицу. Глаза чуть подкрашены — красивые глаза! Помады нет — но все равно чувствуется, что ей небезразлично, как она выглядит сегодня вечером.
За столиком Эссат снова изумился, — беседа потекла весело и непринужденно. Сколько времени они проводили вместе и ни разу не выходили за рамки сухих, коротких, практически необходимых разговоров. Даже когда вдвоем выполняли задание, дистанция всегда сохранялась. А теперь она улыбается и даже несколько раз рассмеялась в ответ на его шутки. И рассказывает о своем детстве, студенческих годах, а Ханифа при этом не упоминает. И его, Эссата, расспрашивает о его жизни — он готов был об заклад побиться, что этот интерес к нему совершенно искренний.
— Тебе придется во Францию ехать, профессор скоро об этом скажет.
Фраза насторожила его, однако он не подал виду:
— Надеюсь, с тобой?
Она покачала головой, и он воскликнул:
— Жаль!
Расмия глянула было привычно строго, но тут же улыбнулась:
— Наверно, не следовало заранее говорить…
— Сделаю вид, будто впервые об этом слышу. А зачем, не знаешь? Это как-то связано с вашими путешествиями — когда ты ездила в Париж с профессором?
— Понятия не имею. Лучше его самого спроси.
Они выпили и оба как-то расслабились — ни дать на взять, обычная парочка, недавно познакомились, сидят себе, флиртуют…
Но за дверьми ресторана они расстались.
— Поздновато мы засиделись, да?
— Правда, уже поздно, — согласилась Расмия.
— Ну, убедилась, что не так уж я страшен?
— Я и не думала, что ты страшный, — девушка прикоснулась пальцами к его щеке и легко поцеловала туда, где только что были ее пальцы. — Спасибо за приятный вечер!
Она повернулась и исчезла раньше, чем он успел ответить.
Утром старика на обычном месте не оказалось. Эссат потолкался в мечети, раздумывая, не навести ли справки у молодого парня, который вроде бы заступил на место смотрителя и пытался поддерживать порядок среди посетителей. Может, старик заболел? Эта мысль не принесла успокоения, что-то тут было не так.
После обеда он снова пришел — парень на месте.
— Что-то я тебя здесь раньше не видел.
— Обычно я в конторе работаю.
— А старик где?
Малый скроил гримасу, которая должна была означать, что он знает некую тайну:
— Забрали.
— Как это — забрали? Кто?
— Из госбезопасности.
— Да что он натворил, такой дряхлый?
— Кто его знает? Увели — и все. Мы в полиции узнавали, но там не говорят. — Парень покачал головой. — Может, шпион…
Эссат поспешил к выходу, пытаясь сохранить спокойный и невозмутимый вид, — обычный верующий, который, помолившись, покидает храм. От самого выхода он оглянулся — возле малого, с которым он только что расстался, стоял какой-то человек, они разговаривали. Лицо, — он увидел его в профиль, — показалось знакомым. Эссат приостановился, чтобы разглядеть получше, и увидел, что тот смотрит ему вслед. Лицо определенно знакомое, но какое-то неприметное, незапоминающееся. Длинный нос, тонкие усики, черные волосы зачесаны гладко. Одежда тоже в глаза не бросается. Внезапно он вспомнил: это тот, кто читал газету в кафе, где они обедали с Юсефом. Взгляд, обшаривавший зал, внезапно оживился, наткнувшись на их столик…
Так вот о чем сейчас беседуют с этим малым! Эссата заметили и теперь без сомнения расспрашивают, о чем был разговор. Охота идет всерьез — и это значит, что в толпе есть еще охотники, и выход, возможно, уже перекрыт.
Эссат был почти у самых дверей — по виду трудно определить, сторожит ли кто здесь. Если он пустится бежать, то сразу привлечет внимание. Но и медлить нельзя, раз его уже засекли.
Все же лучше положиться на свои ноги: он ловко проскользнул сквозь поток людей, стремящихся к выходу, и выскочил во двор. Боковым зрением заметил слева в толпе какое-то быстрое движение — это второй из команды, они обычно выходят на охоту по трое, по числу свободных мест в машине — а одно место для жертвы, если, конечно, успеют схватить.
Солнечный свет во дворе ослепил его. Нагнувшись, он подхватил свои высокие ботинки, которые снял перед тем как войти в мечеть. Те, кто его преследуют, тоже босы — в храм в обуви не сунешься. Небось, оставили свои башмаки в самом удобном месте, возле дверей. Он сильными пинками расшвырял всю обувь, что там стояла, — ищите, ползайте по полу, гады!
До базара с его запутанными узкими рядами, всего метров тридцать, он пронесся их как вихрь, босиком. Позади раздался крик, один из преследователей показался в дверях храма. Не оглядываясь, Эссат догадался, что все трое сейчас у выхода, а между ними — весь двор. Он врезался в толпу, заполняющую базар. Куда бежать, он в тот момент не думал, только одна мысль сверлила мозг: улизнуть, не дать себя схватить. Слыша крики позади, он метался среди лавчонок и магазинчиков, боясь только одного — попасть в такой ряд, из которого нет выхода. В дверях какой-то лавки сел и надел ботинки, зашнуровал доверху — где-то совсем поблизости перекликались преследователи.
Восточный базар зрелищем человека, убегающего от стражей порядка, не удивишь, никто в таких случаях не выражает ни особого интереса, ни, тем более, желания помогать властям. Толпа смыкалась позади бегущего, препятствуя погоне. Через десять минут Эссат, тяжело дыша, остановился у одного из многочисленных выходов и, прислушавшись, убедился, что за ним пока никто не гонится: потеряли! Но если они вызовут полицию, тогда оцепят весь квартал, все ходы и выходы. Надо спешить, нет времени на раздумье. С этой стороны все ряды выходят на Ас Саврах — это большая улица, широкая, полиция, если ее вызвали, уже наверняка там. Справа все улочки карабкаются в гору, к крепости. Эссат свернул влево — неподалеку шумит еще один базар, Мадхат Паша, а дальше к югу квартал Шагхур Жувани, всегда людный, там он на некоторое время в безопасности — если, конечно, его личность еще не установили. А если уже известно, кто он? Если Юсеф впал в панику, забыл свою легенду, назвал его, Эссата? Тогда возле конторы фирмы «Алеппо. Экспорт — импорт» его неминуемо ждет засада. Может, лучше попытаться уйти к северу, раз убежище, которое ему до сих пор предоставляла «Шатила», ненадежно? Пешком далеко не уйдешь, а мопед остался возле мечети — его, можно считать, нет. Но если все же попытаться воспользоваться убежищем? Очень осторожно — но попробовать все же надо, главное — заполучить машину. Ключи — он это знал точно — в конторе на втором этаже, а сам пикап — на пустыре позади дома.
Несколько минут молодой человек помедлил в арке незнакомого дома, прикидывая свой дальнейший маршрут, шагнул наконец на безлюдную улицу, которая шла параллельно торговым рядам, откуда он только что скрылся, и вела к кварталу Моу Авийях. И тут же увидел в полусотне метров двоих полицейских — его заметили, крикнули что-то и немедленно пустились в погоню, он тоже бросился бежать, свернул в короткий переулок, промчался мимо обшарпанных домов и успел завернуть за угол — преследователи снова потеряли его из виду. Хоть бы они подумали, что он спрятался в одном из домов, — но все двери плотно закрыты…
Полицейский показался в конце переулка в тот миг, когда Эссат снова нырнул в боковую улочку. Раздался крик — значит, его успели заметить. Только вряд ли этот тип в форме и тяжелых ботинках сумеет его догнать — он, Эссат, отличный спортсмен, к тому же мысль, что спасаешь свою жизнь, придает скорости. Да, но где второй? Скорее всего остановился и передает по рации координаты, сейчас полиция перекроет улицы, ведущие отсюда в квартал Шагхур Жувани. Если так, намеченный план невыполним. Мысли его заметались было, но он сумел взять себя в руки. Паника его погубит. Надо собраться.
Допустим: они не знают, кто он. И тогда логично допустить, что не знают, куда он спешит.
Допустим еще, что пока его преследует всего один человек.
Если все это верно — вывод ясен.
Он устремился в следующий переулок — ни души, солнце стоит еще высоко, люди в домах предаются послеобеденному сну. Полицейский оказался не таким уж плохим бегуном, зря Эссат на это понадеялся, расстояние между ними по-прежнему метров пятьдесят. Кричит что-то на бегу, видимо, требует, чтобы Эссат остановился. Обернувшись, Эссат увидел, что он расстегивает кобуру. Черные обвисшие усы, шапка буйных волос — кепи, видно, потерял во время погони. Впереди в нескольких метрах поворот — вот тут будет выполнено то, что задумано. Свернув, — эта улица была чуть шире — Эссат сразу понял, что ему здорово повезло: сразу за углом стояла загруженная — какие-то старые тряпки, кипы бумаги, — но пока без лошади, телега мусорщика. Возчика не видно. Перескочив низкий борт телеги, Эссат зарылся в вонючие тюки — добежавший до угла полицейский, не увидев свою жертву, остановился, тяжело переводя дыхание, и прислушался: шагов не слышно, преследуемый притаился, но он где-то здесь…
Держа перед собой револьвер, он медленно и осторожно пошел посреди улицы. Эссату из его укрытия была видна только небольшая часть стены и окно дома напротив, ему хотелось раздвинуть тюки, но он остерегался. Вдруг в узком поле его зрения возник полицейский: подносит к губам «воки-токи»…
Эссат вскинул руку над тюками мусора, размахнулся, как мог, и швырнул, метясь в окно, перочинный нож.
Звон стекла громом отозвался в тишине — полицейский выронил радио и, стремительно повернувшись в ту сторону, поднял пистолет, обхватив левой рукой запястье правой, — в точности как его учили. Только ведь говорили ему еще, что если бой идет на улице, то сначала надо найти для себя укрытие, потом установить, где находится твоя цель, и только после этого, прицелясь, стрелять. Он же так и остался живой мишенью посреди улицы, трижды сделав полный оборот в поисках противника и трижды выстрелив в пустой надежде, что тот подвернется под его пулю.
Эссат же выстрелил всего один раз — и угодил точно в висок, так что полицейский был уже мертв, когда тело его, довершив по инерции третий оборот, ничком падало на камни, рядом стукнулся о стену револьвер.
Стрельба нарушила уличный покой, загремели ставни, головы начали высовываться из окон, завыла собака, почуяв смерть, на залитые солнцем камни мостовой ступила, не ведая об опасности, маленькая девчушка из дома напротив.
Ни у кого больше не хватило духу последовать ее примеру, ребенок так и стоял в одиночестве над мертвецом — не понимая, слава Богу, происходящего.
А Эссат, спрыгнув с телеги, бегом миновал улицу, стремясь уйти от нее как можно дальше — сейчас здесь появится напарник убитого. Пронзительная трель свистка, тяжелый топот по булыжнику — он уже там… Еще минут пять Эссат бежал, держась к югу и не встретив по пути никого, кроме нескольких разморенных жарой прохожих, для которых картина бегущего человека никакого интереса не представляла. Ни один из них и попытки не сделал его задержать.
Очутившись наконец на базаре Мадхат Паша, он постепенно замедлил бег, перешел на скорый шаг. Тут, показалось ему, все спокойно, но какая-то суета возле фонтана Аль Хазна на дальнем конце базара насторожила его, и он снова резко свернул, — теперь уже на одну из улиц, ведущих к дому, где стоит пикап. Эта суматоха у фонтана вполне может означать, что и здесь появился полицейский патруль, а другой, возможно, уже вошел на базар с противоположной стороны.
…Улица возле дома спокойна и безлюдна, как всегда. Сидевший обычно на ступеньках грязный ребенок куда-то делся, даже собаки попрятались от жары. Рубаха и джинсы Эссата прилипли к телу, пот со лба заливал глаза. Пистолет он заткнул за пояс. Похоже, его не связали пока с конторой фирмы «Алеппо. Экспорт — импорт». Он постоял с минуту у двери, обводя взглядом окна соседних домов. Потом решительно толкнул дверь и сразу поднялся на второй этаж.
У стены на корточках сидели двое парней. Один чистил автомат, второй, запрокинувшись, допивал из банки кока-колу.
Если их и удивило неожиданное появление Эссата, виду они не подали.
— Привет! — только и было сказано.
— Привет. Пикап на месте? Он мне нужен.
Ребята дружно кивнули в ответ, один поднялся и, сняв с гвоздя ключи, перекинул их через стол — Эссат поймал связку на лету, сказав небрежно:
— На виллу еду.
— Хозяин там?
— А тебе какое дело?
Он вышел, изо всех сил стараясь не обнаружить, что спешит. На улице по-прежнему тихо. Повернув дважды налево, он достиг пустыря — вот он, спасительный пикап! Его рука дрожала, когда он вставлял ключ в зажигание. Счетчик показывал, что бак полон, и он знал, что есть еще две полные канистры в запасе. Что еще нужно? Только немного удачи. Они ищут пешего, а не водителя, описание его самого у них наверно самое приблизительное — может, еще и повезет!