- Ты прекрасно знаешь, чего бы я хотел. Повторять не стану. Ладно, ступай себе домой. Теперь, надеюсь, будешь держать меня в курсе, если мистер Хенк Мант снова привлечет тебя к своим делишкам.
      - Если только уцелею, - мрачно сказал Шаван.
      - Ну, ты справишься, - усмехнулся Баум. - Куда этим американцам до тебя!
      - Спасибо, Альфред, - Шаван поежился, но все же спросил:
      - А как там мое досье?
      - Не запятнано, - ответил Баум. - А если ты выполнишь мое условие и будешь сообщать нам о своих контактах с ЦРУ, то это послужит только украшению твоего досье.
      Шаван нахмурился.
      - Приходится верить тебе на слово, Альфред. Деваться-то некуда, - он протянул свою огромную лапу, сгреб со стола листок со своими показаниями и, смяв, сунул в карман, - Тебе ведь они больше не нужны?
      Баум не предпринял ни малейшей попытки воспрепятствовать ему. Вместо этого он набрал номер внутреннего телефона:
      - Машину с шофером. Чтобы отвезти домой господина Шавана.
      После его ухода Баум позвонил снова, на сей раз дежурному в министерство иностранных дел: не наблюдалось ли в последние двое суток отъездов или приездов советских дипломатов. Дежурный обещал узнать и перезвонить. Звонок последовал через час: некий Терешвили, второй секретарь посольства отбыл в Москву нынешним утром. Тем же рейсом Аэрофлота отправился Власов - корреспондент ТАСС. Оба заявили, что обратно не собираются. Баум осведомился, что думают по этому поводу в русском департаменте МИДа.
      - Несколько скоропалительно, но в общем ничего особенного, - ответил дежурный.
      - Концы прячут, - сказал Баум. - Я обоих знаю - эти господа из КГБ. Я бы удивился, если бы с исчезновением Робертона не смылся бы кое-кто из русских.
      - Между прочим, - спохватился я, - как насчет прессы? Сможете удержать её в узде?
      - За ней присмотрит правительство.
      - Даже за "Юманите"?
      - "Юманите" ничего не значит. Они так часто кричали "Караул!", что теперь на них и внимания никто не обратит. Им самим это отлично известно, потому коммунисты и решились выйти на вас.
      - А все эти люди, которых сегодня допрашивали, - есть от них польза?
      - Допросы - чистое очковтирательство. Если что интересное и всплывет, мы все равно этим не воспользуемся, - Баум скорбно покачал головой. Считайте, что это хорошая практика для моих ребят - вот и все.
      - Пойду, - я поднялся, - Надо поспать. - Мы пожали друг другу руки, Спасибо за все.
      - Благодарить не за что, мы должны друг другу помогать. Приятно было сотрудничать. Только лучше бы вы мне сразу рассказали о Брансоне и Жюле Робертоне - вместе мы бы придумали какой-нибудь удачный ход.
      Я проспал до двух, в три пошел в "Скриб" - любимый бар Артура. Он был там.
      - Все кончено, дело закрыто, - сообщил я ему.
      - Получил все, что хотел?
      - Вот именно. Если я и правда что-нибудь хотел получить. Семь трупов и ничего не удалось добавить к счастью всего человечества. Ну и с французами я обошелся не совсем так, как хотелось бы.
      Артур проворчал:
      - Зато французы тебя утешили. Может, и шрама не останется.
      Мы выпили и долго молчали.
      - Милая была девочка, - сказал, наконец, Артур, глядя в свой стакан. Блестящее воспитание.
      - Да черт с ним, с воспитанием. Просто она была милая...
      - Понимаю твои чувства, старина.
      - Нет, не понимаешь. Как я посмел быть таким самонадеянным, как посмел её жизнь поставить на карту. Только собой я мог рисковать, только собой. И я, идиот, ещё считал себя профессионалом!
      - Все ошибаются, старина.
      - Не повторяй банальных слов, Артур!
      Я допил свой стакан, положил ему руку на плечо:
      - Спасибо за помощь. И прости, что так и не рассказал тебе всю эту историю.
      Из бара я отправился прямо в аэропорт Шарль де Голль. Купил внизу, в зале ожидания открытку с видом Эйфелевой башни и отправил Ариане Бонтан. "Репортаж закончен, - написал я, - Знаю все ответы на все вопросы. Но, думаю, вам это теперь ни к чему. Спасибо вам обоим".
      Объявили мой рейс, и я поспешил по космического вида переходам в зал отправления.
      ГЛАВА 26
      Все мы уязвимы так или иначе, хоть и строим из себя крепких парней. Только у психопатов броня непроницаема.
      Я обрушил свое горе на Отто Фельда - человека, чья специальность выслушивать других.
      - Похоже, я обречен на поражения, - сказал я ему. - Даже если добиваюсь успеха, он оборачивается против меня. Ну закончил я блистательно дело Маршана - кто меня убедит, будто это великое достижение?
      Пухлое лицо Отто хранило полную невозмутимость.
      - Семь трупов, - продолжал я. - Семь смертей - и все, как одна, бессмысленны. Не нужны никому.
      - Объясни.
      - Французы это с самого начала поняли. Они предвидели скандал - и что же? Постарались притупить его, чтобы избежать ещё большего скандала. А мы что сделали? Охотимся за фактами, копаем, раскапываем старые грехи и страсти, убиваем нескольких людей и добываем, наконец, истину. Что дальше? Ужасаемся этой истине и приходим к тому же, с чего начали французы, стараемся её похоронить.
      - А ты циник, приятель.
      - Ну и что? Циникам легче встречать удары судьбы.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ну взять хотя бы Маршана. Герой Сопротивления. Но влюбился - и эта любовь погубила его, он стал предателем. Он мог бы и не согласиться сотрудничать с гестапо - мало кто тогда на это шел. Мог бы умереть тогда же в концлагере Фресне или в Освенциме. Принял бы мученическую смерть за Францию. Но угроза нависла над любимой женщиной - этого он не вынес. Всю оставшуюся жизнь он эту самую Францию предавал. А ведь человек был тот же самый - ни хуже, ни лучше. Просто он когда-то сделал ошибку - влюбился...
      - Это была не ошибка, а несчастный случай, - покачал головой Отто.
      - В Париже я и сам был на волосок от несчастного случая, - сказал я.
      - Профессия такая, - раздумчиво сказал Отто, - Не такие мы люди, чтобы всегда поступать правильно.
      Некоторое время спустя я прочитал вдоль и поперек протоколы НАТО десять страниц, которые достал мне один приятель. Особого накала страстей в них не было, но кое-что любопытное я нашел: "Председатель комитета безопасности заявил, что получил от директора ФБР сообщение о советском перебежчике. Некий Леонид Серов, третий секретарь советского посольства в Вашингтоне, прежде работал в Париже. Признался, что занимает высокую должность в КГБ и располагает важной информацией, касающейся государственной безопасности Франции. Допросы перебежчика начаты. Директор ФБР будет держать французское правительство и комитет безопасности НАТО в курсе дела."
      Если верить протоколам, это сообщение не вызвало никаких комментариев, заседание пошло дальше своим чередом.
      - Вот кто спугнул Маршана, - сказал я Пабджою. - Он услышал сигнал "Игра началась" и схватился за свои таблетки.
      - Возможно, оно и так, - ответил он смутно. Я подождал разъяснений, но их не последовало...
      - Мне кажется, - продолжал я, - раз уж он решился покончить с собой, то рассудил, что проглотить таблетки в Лондоне даже лучше, чем в Париже его смерть как бы получает интернациональный аспект, и в этом случае французы все сделают, чтобы избежать огласки и все замять. Он-то разбирался в таких делах.
      - Тонкое рассуждение, - заметил Пабджой.
      - Только даже он не мог предположить, что наша англосаксонская дотошность и вечное желание докопаться до истины и восстановить справедливость спутают его карты
      - Позавчера я был в Хельсинки, - сообщил Пабджой с недовольным видом. - Побеседовал там с Геннадием.
      Мне пришлось подождать, пока он, по обыкновению, доберется до сути дела: будто луковицу чистит, снимая постепенно шелуху.
      - Мы с ним в конце концов решили, что незачем вершить над Маршаном публичную казнь. Но я дал ему понять, что это не так-то просто: многие ждут посмертного ауто-да-фе. Разные люди вроде этого подонка Киллигрю. И всяких там политических энтузиастов. Не говоря уж о газетчиках.
      - Как он это принял?
      - А куда ему деваться? У них в Москве та же проблема.
      Пабджой снова умолк, испытывая мое терпение. Но я ничем его не порадовал, сидел себе и молчал.
      - Знаешь, Кэри, - разразился он, наконец, - сдается мне, что в этой игре только мы и есть здоровые, нормальные люди. Нас не дурманят политические амбиции. И нам плевать на всяких там идейных психов, которые все на свете сокрушат, лишь бы доказать или, наоборот, опровергнуть какую-нибудь сентенцию Маркса, высказанную им в 1854 году. Мы не сердимся ни на кого, ничто нас не раздражает. Только мы способны вступить в контакт с оппозицией, когда никакие переговоры уже невозможны.
      - Ну да, Мензес и Канарис во время войны поддерживали между собой связь, только к каким таким достижениям это привело? - возразил я, - Мне, например, неизвестно.
      - Как бы то ни было, - хмуро сказал Пабджой, - я лично поддерживаю отношения с Геннадием, и это нас избавляет от лишних арестов, высылок и ликвидаций. - Он снова погрузился в молчание, которое прервалось неожиданными словами:
      - Представь себе, он мне все подробно рассказал.
      - А вы не могли заставить его разговориться раньше? - спросил я, Избавили бы меня от кучи неприятностей.
      - Разумеется, так было бы лучше. Только не получается. Все должны видеть, что мы стараемся. Если бы Геннадий не знал, что мы проделали большую работу, то ему бы наверняка захотелось навешать мне лапши на уши. А тут пришлось выложить всю правду - раз уж мне и так многое известно.
      - Вы хотите сказать, что не обманываете друг друга?
      - Вот именно. Какой смысл вообще о чем бы то ни было говорить, если нет доверия? Чистый был бы фарс. Нет уж: или правду, или "без комментариев". Это жизненно важно - в экстремальных обстоятельствах иметь хотя бы один канал связи, свободный от пропаганды и интриг. Чтобы не было блефа, надувательства - всего этого дерьма. "Горячие линии" между главами государств хороши для обычного общения, но что от них толку, когда миру грозит катастрофа? Представь, на одном конце Никсон или Рейган, а на другом какой-нибудь Андропов, человек из КГБ, которому ни на йоту доверять нельзя.
      Меня так и подмывало спросить Пабджоя, что же все-таки он узнал от русских о Маршане, но я знал, что ответа все равно не получу, пока ему не наскучит собственная болтовня. И ждал молча.
      - Русские, конечно, завербовали Бракони, - продолжал он между тем, Еще во время войны. Французские коммунисты несколько лет назад отыскали его, хоть он и скрывался.
      - Так они и про Маршана знали? Что он работает и на русских, и на американцев?
      - Нет, не знали. КГБ французским коммунистам не доверяет подозревает, и правильно, что среди них немало людей из охранки и контрразведки. Так что французские товарищи были не в курсе. А кэгэбэшники наложили лапу на Бракони, получали от него копии донесений, снабдили для этого специальным оборудованием. И, конечно, шантажировали, угрожали убить, если проболтается. Действовали, должно быть, через Робертона. Твой приятель Баум в этом твердо уверен. Когда Таллар тебе свидание назначал от имени компартии, он полагал, что Маршан - всего-навсего американский агент. Покажу тебе, кстати, меморандум, который касается дела Серова - кое-каких его деталей.
      Он открыл сейф и вытащил один-единственный листок бумаги - текст на бланке госдепартамента Соединенных Штатов. Один абзац был помечен красной линией вдоль полей.
      - Прочитай то, что отчеркнуто, - велел он. - Документ датирован семнадцатым ноября - за день до того заседания НАТО, после которого умер Маршан. Но мы получили его только сейчас.
      Вот что я прочитал:
      "Серов утверждает, что ему известно имя высокопоставленного политического деятеля во Франции, который много лет сотрудничает с КГБ. Заверяет, что именно он, Серов, во время своего пребывания во Франции был его связным. Допросы Серова агентами ФБР начались 11 ноября. Он торгуется, пытаясь обеспечить собственную безопасность и собственное будущее. Имя агента - самый ценный его товар. Директор считает, что как только имя будет названо, Серов должен быть нейтрализован.
      Если его показания подтвердятся, то выпускать его на свободу не следует. То же самое - в случае, если его поступок - очередная попытка дезинформации. Данный меморандум следует довести до сведения французской контрразведки в целях укрепления дружественных связей между Францией и силами НАТО, а также устранения серьезной угрозы безопасности Франции."
      - "Нейтрализован" - неплохо звучит, - сказал я, - Кажется, это то, что пытались проделать со мной. Что с ним сталось, с этим Серовым?
      В бледных глазах Пабджоя не отразилось никаких чувств.
      - Убежден, что его прикончили - чего уж там всякие слова изобретать? ответил он. - Допустим, он назвал имя предателя. Тогда ФБР решит, что не следует ворошить этот гадюшник. Как уж они это с Белым домом согласовали не знаю. Может, никак. Но уж с ЦРУ они точно не советовались. Наш министр иностранных дел спит и видит сотрудничество и взаимопомощь между разведслужбами - только это бред.
      На этих словах он взялся за желтый блокнот и начал тщательно выбирать карандаш поострее, готовясь приступить к рисованию:
      - Заговорил ли Серов или нет, но в двух вещах я уверен: ему не жить, а нам никогда не узнать, что именно он рассказал, если вообще что-либо рассказал.
      - Я читал о нем в одной из французских газет, когда занимался Маршаном. Там не упоминалось его четырехлетнее пребывание во Франции. И я никак их не связал - в голову не пришло.
      Но Пабджой меня уже не слушал.
      - Серов, конечно, все врал. Русские и вправду получали от Маршана ценную информацию, только сам он скорее всего, об этом и не подозревал. В их платежных ведомостях значился только Бракони.
      - Но что же тогда произошло на заседании НАТО?
      - Вероятно, председатель отвел Маршана в сторонку и показал ему меморандум госдепартамента Соединенных Штатов - с этим документом ведь надлежало ознакомиться правительству Франции, а Маршан представлял это правительство. Для того он, собственно, и приехал в Лондон. Вот как вышло!
      Позже, когда мы отправились в министерство иностранных дел, шеф предупредил меня:
      - Имей в виду, Кэри, вся эта история не для ушей министра.
      - Никто, выходит, не узнает о моих героических деяниях?
      - Тебе за них платят, - проворчал Пабджой. - А насчет славы уговора не было.
      Увертываясь от автобусов, мы пересекли Парламент-сквер и вошли в здание министерства иностранных дел через служебный вход, со стороны парка. В кабинете министра сидел его секретарь Вивьен в неизменном костюме в полоску, с блокнотом на коленях и еще, кажется, сильнее ссохшийся Денверс тот тип с покалеченной рукой. Розовощекого военного и Киллигрю не было. Отсутствие Киллигрю меня огорчило, его злобность меня как-то даже вдохновляла.
      Государственный секретарь, как обычно, излучал энергию
      - Хелло, джентельмены, искренне рад видеть вас. Скажите, вам передали протоколы НАТО?
      - Да. Благодарю вас, господин министр.
      - Ну и как? Заполучить их было весьма трудно.
      - Дело того стоило. Они оказались весьма полезными, пролили свет на некоторые детали...
      - Я их просмотрел. Должен сказать - появление советского перебежчика, который угрожает назвать имя французского агента - довольно тревожный факт, как на ваш взгляд?
      - На самом деле не так уж это страшно.
      - Рад слышать это от вас, Эндрью. Но у меня все же неспокойно на душе. Что скажете, Денверс?
      - Согласен с вами, - Денверс явно прикинул в уме, что заявить о своем несогласии означало бы дополнительные вопросы.
      - Вот видите, - обрадовался министр. - И Денверс считает, что тут есть о чем беспокоиться. Почему же вы, Эндрью, столь безмятежны?
      - Потому что Кэри, проведя тщательное исследование во Франции, не обнаружил связующего звена между покойным Маршаном и какой-нибудь из иностранных разведок. Другими словами, французы оказались правы. Что же касается перебежчика - вот уже шесть недель как его допрашивают, где же обещанное имя агента? Мало ли случаев, когда подобные господа готовы Бог весть что нам подсунуть, лишь бы добиться своего.
      Министр, сузив глаза, испытующе уставился на Пабджоя. Не похоже было, что он так уж безоговорочно ему поверил.
      - Американцы тоже считают, что Серов блефует?
      - Да, сэр, - солгал мой шеф, глазом не моргнув.
      - В таком случае, почему покончил с собой Андре Маршан? Что мне сказать премьер-министру?
      - Из-за женщины, - уверенно произнес Пабджой. - Ее имя - Анни Дюпюи. Связь продолжалась много лет. Недавно её обнаружили мертвой - Кэри в Париже нашел доказательства их близких отношений. Он успел повидаться и поговорить с этой дамой. Чего мы не знаем и никогда, видимо, не узнаем - это почему Маршан решил умереть именно в Лондоне. Скорее всего, какое-то сообщение от дамы сердца повергло его в депрессию. Я советовался с нашим штатным психологом Отто Фельдом - он утверждает, что с точки зрения медицины это вполне возможно.
      Я внутренне содрогнулся и обратился к Богу с просьбой, чтобы министр обошел меня своим вниманием. На его лице облегчение боролось с недоверием. Он явно отдавал себе отчет в том, что ему говорят именно то, что ему хочется услышать, но острый ум отказывался мириться с заведомо удобной, но мало правдоподобной версией. Денверс не произнес ни слова. Вивьен глядел на своего патрона как собака на хозяина, когда старается угадать, в какую сторону тот бросит палку.
      - Вы хотите сказать, что любовница довела его до могилы?
      - Да, сэр.
      - Кэри, это правда?
      - Безусловно, сэр, - я взял себя в руки.
      - Как она выглядела, эта femme fatale - роковая женщина?
      - Очень красивая, - ответил я, - Маршана можно понять.
      - Стало быть, - министр сразу упал в моих глазах: лучше бы он не пытался говорить по-французски, ну и акцент.
      - Да, сэр, - подтвердил я, - Это был бурный и долгий роман.
      В комнате наступило молчание, я отвел глаза - не под силу оказалось выдержать испытующий взгляд министра. Лучше уж Денверс с его искалеченной рукой, упрятанной в белую перчатку. Любопытно, что в перчатке - протез или настоящая рука? На кой черт вообще его сюда вытащили?
      - Мы рекомендуем согласиться с точкой зрения французов, - говорил между тем Пабджой. - С самоубийством Маршана не связано никакой политики. Если они обнаружат что-нибудь новое, то немедленно поставят нас в известность. С Вашингтоном мы намерены поддерживать контакт по поводу русского перебежчика Серова, но, господин министр, ни вам, ни премьеру не стоит беспокоиться.
      - Отлично, Эндрью, - министр, похоже, принял решение. - Спасибо за то, что вы сделали. И вам, молодой человек, спасибо. Никаких письменных отчетов не требуется, господа, - ни к чему нам эдакие интимные вещи описывать. Я лично доложу обо все премьер-министру. Надеюсь, не случится ничего такого, что заставило бы нас почувствовать себя дураками. Могу я на это рассчитывать, Эндрью?
      - Бесспорно, господин министр, - голос Пабджоя прозвучал прямо-таки задушевно.
      - Договорились. Вы, конечно, заметили отсутствие мистера Киллигрю. он не смог помочь вам в расследовании, поэтому я счел за лучшее не приглашать его: зачем ему время зря тратить? Денверс сообщит ему, что расследование закончено, - этого достаточно.
      - Конечно, господин министр, - вид у Денвера был обеспокоенный: кому охота иметь дело с этим мерзавцем Киллигрю?
      - Это все, господа, - заключил министр, - Желаю вам всего хорошего.
      На следующее утро я рассказал Гарри и Джорджу Робертсу то, что им следовало знать. Гарри выругался, Робертс остался невозмутимым: он уже был занят каким-то другим исследованием. После обеда я заглянул к Пабджою надо было ещё кое-что утрясти. В его кабинете я расположился в том самом кресле, где некогда восседал, развалившись, Хенк Мант.
      - Как насчет Хенка? - спросил я. - Он в курсе, что мы уже все знаем?
      Пабджой отрицательно покачал головой.
      - Какой смысл ставить его в известность? Вряд ли это послужит укреплению англо-американских отношений.
      Еще одно беспокоило меня:
      - Если информация от Маршана долгие годы поступала к русским, а не только к американцам - было ли это известно Хенку?
      - Наверняка.
      - Почему же он ничего не предпринимал?
      Пабджой глянул на меня снисходительно:
      - Рисковать не хотел - мог разразиться грандиозный скандал. Сам подумай: американцы проделали во французской госбезопасности дырку, через которую информация утекала ещё и к русским. Газеты бы непременно разнюхали, что организовал эту утечку некий Хенк Мант: пусть-ка теперь объяснит читающей публике, как и для чего.
      Жесткий реализм шефа понемногу отрезвил меня. Оставался всего один вопрос:
      - Неужели у него не нашлось способа попроще, чтобы остановить наше расследование? Так уж обязательно было стараться меня убивать?
      - А он тебя всегда терпеть не мог, - просто сказал Пабджой. - И к тому же у него принцип такой: убьешь - и дело с концом. Он считает, что это самый надежный путь.
      - Знаете, шеф, - сказал я напоследок, - по-моему, вся та ложь, которую вы преподнесли министру, на самом деле вовсе не ложь.
      - А что же? - удивился Пабджой. - Правда, что ли?
      - Это как взглянуть. Вы же сказали, что Маршан покончил с собой из-за женщины. Но ведь так оно и было в конечном итоге. Вся его политическая жизнь была такой, как была, именно из-за нее. И смерть тоже. Не будь Анни Дюпюи, все у него пошло бы иначе. Так что вы сказали некоторым образом правду. Некоторым образом, конечно...
      КОНЕЦ
      1 ДСТ - DST (Defense de Securite du Territoire) - французская контрразведка, подчиняется Министерству внутренних дел.
      2 на набарежной д Орсей находится полицейское управление.
      3 Устрицы и эльзаское блюдо из кислой капусты.
      4 Уютный (нем.) - прим. переводчика.
      5 СД - германская контрразведка.
      6 Федерация профсоюзов, которой руководят коммунисты.
      7 Имеется в виду Шарль де Голь.
      8 4 сентября 1974 года ТАСС опубликовал снимок зала контроля организация названа не была. Однако в объектив попала висящая на стене карта Советского Союза. При сильном увеличении аналитики западных спецслужб определили местонахождение отмеченных на карте станций слежения: Евпатория, Тбилиси, Джусалы, Колпачево, Улан-Удэ, Уссурийск и Петропавловск. Кое-кто из наиболее циничных русских разведчиков позже ссылался на этот факт, как на пример умелого внедрения дезинформации.