Глава 16

Ночной сторож, охранявший стройплощадку возле Елисейских полей, не раз жаловался, что объект охраны слишком велик для него одного, но все требования насчет напарника начальство решительно отвергало. На стройке воровали вовсю, как всегда бывает, но происходило это в дневные часы, когда деревянные конструкции, цемент и даже целые упаковки кирпичей можно было вывезти по подложным документам. Часто грузы поступали уже некомплектными или не соответствовали по весу накладным. По ночам же и по выходным стройматериалы надежно защищены тяжелыми деревянными воротами, на которых наклеены целых шестьдесят четыре плаката; всю ночь на столбах над площадкой ярко горят лампы дневного света.

Сторож — ему под семьдесят, к тому же он ковылял на протезе — обязан был трижды за ночь обойти всю территорию стройки. Но поскольку ходить ему было трудно, а контроля за ним никакого, он сократил число обходов до двух: один раз около десяти вечера, когда наступает темнота, и второй раз сразу после полуночи. Потом он спокойно спал в сторожке до семи — ему это было необходимо, он ухитрялся совмещать ночную работу с дневной, продавал билеты национальной лотереи в одной лавчонке.

В субботу, когда все разошлись, сторож обошел свои владения, повторил обход около десяти вечера и включил фонари. Серж и Ингрид слышали, как он тяжело топает у них над головами — в подвалы старик не заглядывал, туда пришлось бы спускаться по крутой лестнице, ему, с его протезом, это было не под силу.

— Надо его убрать, — предложила Ингрид. — А то придется сидеть здесь до завтра, и он может нас заметить, когда придет время действовать…

— Пустить в расход? Предоставь это мне, — согласился Серж. Он поднялся наверх. Старик еще не закончил свой обход. Серж увидел его в дальнем конце площадки.

— Эй, — окликнул он сторожа. Тот обернулся и остановился, поджидая, пока Серж подойдет.

— Какого черта ты тут болтаешься?

— Да все в порядке, дед, меня тут заперли, пока я спал. Выпустишь меня, а?

Старик заподозрил неладное:

— Почем я знаю, кто ты такой?

— Пошли к конторе, там светлее, я тебе удостоверение покажу.

Старик проворчал что-то, и они направились к конторе. Когда проходили мимо груды кирпичей, Серж нагнулся и незаметно подобрал один, тут же спрятав его за спину. Им предстояло пройти по будущему первому этажу — сюда почти не достигал наружный свет фонарей. Со всей силой Серж обрушил кирпич на голову старика и, когда тот повалился со стоном, еще раз ударил его по черепу. Сторож упал возле шахты, куда заливали цемент для фундамента. Яма была метров двенадцать глубиной, Серж подтащил свою жертву к самому краю и спихнул вниз — тело глухо ударилось о цементный пол.

— Все в порядке! — доложил он, вернувшись к Ингрид. — Ну и мягкий же у него череп оказался. Господи прости!

Они поужинали сандвичами, запив их кока-колой, и провели остаток ночи в сторожке.

— Я себя чувствую прямо как ребенок, которому отвалили здоровенную порцию мороженого, — пожаловался Баум. — Мороженое на солнце тает, по пальцам течет. Если его в рот сразу запихнуть, то подавишься, а если еще немного подержать — весь лакомый кусок на земле окажется. Вот что я испытываю по отношению к нашему драгоценному пленнику.

Он снова сидел в сумрачном кабинете Вавра и докладывал ему о том, что произошло, — был уже вечер субботы. Вавр с несчастным видом почесал затылок.

— Это мне подсовывают одну порцию мороженого за другой, и все слишком большие, — промолвил он, морщась. — А если выражаться попроще — все время меня втягивают в такие дела, которыми мне заниматься ну никак не хотелось бы. То документы появляются, которые кто-то выкрал из Комитета обороны, то какая-то компрометантная кассета. То связь обнаруживается между террористами и советским посольством. А теперь вот ты приволок прямо сюда сынка министра обороны. Ты, видать, мне смерти желаешь.

— Я приволок то, что нашел, — простодушно ответил Баум. — Если уж наша республика заваривает такую кашу, так кому-то приходится ее расхлебывать. Вот мы и расхлебываем. Я сам этому не рад. — Он позволил себе чуть-чуть улыбнуться.

— Ну и в каком он настроении, наш дорогой Бернар?

— Вот уж точно сын своего папаши. Излучает самоуважение и сознание собственной правоты. Ни на один вопрос не отвечает, что ему ни скажешь — свое твердит: буду говорить только в присутствии моего адвоката. Вот и все, чего мы от него добились.

— Больше, я думаю, ничего и не добьетесь. А нашему министру сообщили, кого поймали?

— Нет, это удовольствие предоставляется вам.

Вавр задвигался на стуле и потянулся за сигаретой.

— Выглядит это вот как. Допрашивать его — пустая трата драгоценного времени. Он соображает, что особо давить на него здесь не посмеют. Как только об аресте станет известно, его папочка всех на ноги поднимет: президента, премьер-министра, Маллара, еще кучу народу. Ради мира и спокойствия в правительстве нам скажут: выпустите его, забудьте эту историю и не мутите воду. Чем дольше мы его тут продержим в ожидании эдаких инструкций — а получим мы их наверняка, — тем больше неприятностей будем иметь. Так что я немедленно звоню нашему достопочтенному министру и угощаю его этим самым мороженым — пусть кушает.

С двух попыток Вавр дозвонился до министра внутренних дел и объяснил ему подробнейшим образом: сегодня во второй половине дня проведена облава в порту Жавель, обнаружены бомбы и другое оружие, при этом задержан, когда пытался убежать, вернее, уплыть, не кто иной, как сын министра обороны. Что с ним прикажете делать?

— Через пятнадцать минут я вам позвоню, — ответил министр с явным неудовольствием в голосе.

— Пойду-ка поработаю, — сказал Баум. — Буду у себя, позвоните мне тогда.

Ровно через пятнадцать минут у Вавра раздался звонок.

— Освободите Бернара Пеллерена под мою ответственность, возьмите только подписку о невыезде. Его отец, оказывается, уже все знает — интересно, от кого. Грозится, что подаст жалобу на ваш департамент за ущерб, причиненный имуществу его сына. Чем быстрее вы молодого человека выпустите, тем лучше для всех. И проследите, чтобы с ним хорошо обращались.

— Надо слушаться старших, — сказал Вавр Бауму по внутреннему телефону. — Плетью обуха не перешибешь.

Бернар, услышав, что свободен, но в понедельник должен явиться в ДСТ сам, нисколько не удивился и попросил вызвать такси. Через десять минут его и след простыл.

Техника из лаборатории отыскали и привезли в отдел только около одиннадцати вечера. Он вошел, извиняясь за опоздание, будто и впрямь не имел права навестить в свой выходной тетушку в Ангиенне.

— Ничего, мой мальчик, — простил его Баум. Они все собрались в лаборатории возле нового прибора.

— Это просто источник света, — объяснил техник, — но очень мощный, луч поляризуется и направляется с большой точностью. Если вот таким образом его включить и направить на бумагу, он высветит любой, самый малый дефект, если где-то хоть прикоснулись к этой бумаге или писали что-то на листе, положенном сверху. Все будет видно.

Он нажал какие-то кнопки и принялся передвигать прибор, имевший вид толстого карандаша на электрическом шнуре, водя по карте во всех направлениях тонким, сильным лучом света.

— Вот наиболее вероятные места, где могут оказаться пометки. — Толстый палец Баума указал на улицу Ройяль и на Елисейские поля. Техник несколько минут работал в молчании, наконец сказал:

— Есть карандашная линия вдоль улицы Ройяль, она пересекает Конкорд и идет вверх по Елисейским полям.

— Ну, это понятно — так пойдут участники парада. А еще что-нибудь есть?

Техник отрицательно покачал головой. Он снова повел луч, начиная от церкви Мадлен по улице Ройяль, минуя площадь Конкорд, и теперь медленно приближался как раз к середине маршрута, к перекрестку Рон Пуан, за которым кончаются ряды великолепных домов по обеим сторонам улицы и начинаются сады и парки, к тому знаменитому месту, откуда туристы, дошедшие сюда от Триумфальной арки, обычно поворачивают обратно, и точно так же поступают проститутки.

— Будь повнимательнее вот тут. — Баум снова ткнул пальцем в Елисейские поля. — Это последняя надежда.

Луч двигался по южной стороне улицы вверх.

— Тут ничего, — сказал техник, доведя его до самого конца. — Теперь попробуем по другой стороне.

Медленно скользил блестящий пучок света, делая иногда зигзаг и расширяя таким образом пространство поисков, а люди в комнате притихли, будто их собственные жизни зависели от этого движения. Техник слегка покачивал головой — ему не верилось в удачу. Уж не везет, так во всем. Оторвали от семейного обеда, притащили в отдел — это за последние три недели, между прочим, уже четвертый раз. И если все впустую — что ж, одно к одному…

Луч скользнул через улицу Колизе и поехал вниз мимо последнего квартала домов перед перекрестком Рон Пуан. Вдруг техник свистнул и оттолкнул от себя карту. Луч в его руках замер. Потом он сильно тряхнул головой и, снова пододвинув карту, принялся шарить лучом вдоль и поперек, наклоняя ее под разными углами.

— Тут что-то есть. Слабый очень знак, но есть. — Он уже гордился своим прибором, ему не терпелось отыскать едва заметную отметку и тем подтвердить его достоинства.

— Что за знак? — Склонившийся за его плечом Баум не различал ровно ничего.

— Крестик — это точно, подвигайте немного карту, держите прибор и двигайте его тоже…

Баум задвигал руками, остальные молча наблюдали. Внезапно он увидел тонюсенькие черточки, образующие крест, и следы резинки.

— Поймал! — воскликнул он. — Это как раз за последним домом, там, я точно помню, что-то строят, какое-то большое здание. С их точки зрения место самое подходящее.

Он повернулся к Алламбо, глаза его сияли.

— Все-таки удача нас не забыла, а? Теперь за работу — надо много чего успеть, времени в обрез. Во-первых, кто-то пусть прямо сейчас отправляется на Рон Пуан и оттуда сообщит, если заметит кого-то на стройплощадке.

Алламбо по внутреннему телефону отдал распоряжение.

— Отыщите номер телефона и позвоните прямо в контору стройки. Если ночной сторож ответит — это одно дело. А если не ответит — тут уж думать надо.

Алламбо пошел добывать номер и через несколько минут, найдя его, позвонил. На том конце провода кто-то снял и тут же снова положил трубку. На повторные звонки никто не отозвался.

— Похоже, телефон отсоединили, — предположил он.

— Отлично. Сочтем это косвенным доказательством того, что крестик поставлен на карте неспроста.

Наступила полночь. До утра им надо было подготовиться к операции, вызвать людей, объяснить им предстоящие задачи, изучить карты соседних улиц. В два Баум заявил, что намерен прогуляться, и направился под покровом теплой ночи вверх по Елисейским полям через парк к тому самому перекрестку. Несмотря на ночное время, здесь было людно: туристы — народ бессонный.

Полицейские уже прибывали сюда — ведь ожидался парад. Они группами стояли под деревьями возле перекрестка, поблизости он различил в темноте несколько полицейских автобусов. Пешие патрулировали по тротуарам. Префект нынче проявлял особую заботу о безопасности своих сограждан — был бдителен как никогда.

Баум постоял, разглядывая высоченный забор вокруг стройплощадки, пытаясь представить, каким образом из-за этого забора можно атаковать колонну людей, проходящую мимо, в сторону площади Конкорд. На тротуарах по обе стороны улицы в ожидании парада уже стояли грудами полосатые, белые с красным деревянные барьеры. Утром здесь вывесят временные дорожные знаки — уличный транспорт будет пущен в объезд. По ярко освещенной нарядной улице фланировала беспечная публика, в основном мужчины, поодиночке или группами. Они заигрывали с накрашенными девицами, те тоже гуляли по одной или парами. Сделки заключались прямо на широких тротуарах: едва заметный жест согласия или, наоборот, легкое покачивание головой — и героиня несостоявшегося романа проплывает себе дальше, может, на следующем углу повезет…

А Баум все прохаживался вдоль забора, не обращая внимания на девиц. Обошел стройплощадку кругом, прошелся по авеню Рузвельт. Входные ворота заперты. На противоположной стороне площадки, видимо, в помещении сторожа горит свет. Никаких других признаков жизни не заметно.

Подошел сотрудник ДСТ:

— За забором все тихо, шеф.

— Скоро тебя сменим.

— Спасибо, шеф.

Баум не спеша вернулся на улицу Соссэ. У него в голове сложилась четкая картина завтрашних действий, он решил, что сейчас подтягивать к стройплощадке людей и технику было бы неразумно: те, кто за забором, могут заметить опасность и ускользнуть под покровом ночи.

У себя в кабинете он снова вместе с инспектором Алламбо и тремя другими принялся рассчитывать время, прикидывать, каким оружием лучше воспользоваться, как наладить связь с оперативниками и контроль хода операции. Начинать решили в 8:30 — за час сорок пять минут до того момента, когда мимо опасного места должны пройти колонны. В четыре он объявил, что собирается поспать, и посоветовал остальным сделать то же самое.

Улегшись на узкую постель в соседней комнате, Баум, к собственному удивлению, почувствовал, что, несмотря на все треволнения, засыпает, и действительно спал без просыпу до половины седьмого, разбудил его будильник. К семи помещение отдела наполнилось звуками: поспешные шаги, приветствия, клацанье металла — раздавали оружие и тут же проверяли, исправно ли оно. Внизу, в подземном гараже, стояли наготове несколько машин. Фургон с радиоаппаратурой тоже был готов, техники уже приступили к работе.

В 7:15 Баум позвонил Жоржу Вавру домой, извинился за ранний звонок, сообщил, что операция назначена на половину девятого, и подробно обрисовал место действия.

— Я нужен?

— Спасибо, думаю, это лишнее, в таком деле никогда не знаешь, как там выйдет.

— Все предусмотрели?

— Разумеется.

— Альфред, скажи мне только одно: ты сам-то на победу рассчитываешь?

— Безусловно.

— Ну, удачи тебе.

— Спасибо. — Баум повесил трубку и отхлебнул кофе из чашки, которую кто-то поставил перед ним на стол.

— В 8:20 выезжаем, — предупредил он Алламбо по внутреннему телефону. — Ты едешь со мной, наш пост в радиофургоне. Пересядем к ним там, на месте.

— Мне сейчас звонили оттуда: барьеры уже расставляют, и полиции там чертова уйма. Может, префектуру предупредить?

— Не надо. Они только помешают. Пусть полиция занимается тем, чем ей положено.

Машина, в которой ехали Баум и Алламбо, до места добралась с трудом: все выезды на Елисейские поля уже были перекрыты полосатыми барьерами и полицейскими кордонами. Первые зрители целыми группами прибывали на метро и норовили перелезть через барьеры, чтобы занять места поближе к тротуару. Между тротуарами и мостовой тоже повсюду были барьеры, и полицейские уже начали выстраиваться вдоль всей улицы.

— Пошли пешком, — предложил Баум, когда их машину остановили в третий раз. — Тут близко.

Возле перекрестка Рон Пуан они увидели множество больших полицейских автобусов с пуленепробиваемыми стеклами, которые стояли бампер к бамперу, а рядом все было черно от полицейских мундиров. Тут же толклись здоровенные, медлительные на вид парни из частей специального назначения в высоких, до колен башмаках, черных форменных рубашках и черных шлемах. Они стояли вдоль тротуара двойной линией, а несколько их офицеров о чем-то совещались посреди улицы с полицейскими офицерами в парадной форме.

— Так-так, спецназ, — протянул Баум. — Интересно, с чего это вдруг?

Они были уже возле стройплощадки и тут в толпе заметили своих в штатском, которым в данный момент следовало находиться поближе к месту будущей операции. Однако полиция и спецназ никого туда не пропускали. Ситуация непредвиденная, оперативников надо срочно выручать.

Баум пробился к группе офицеров, его плотная фигура в помятом костюме составляла с ними разительный контраст, даже полицейские выглядели щеголями по сравнению с ним.

— Кто тут главный?

Высокий немолодой полковник спросил, не двинувшись с места:

— Кто вы такой?

Баум предъявил удостоверение, вытащив его из кармана:

— Заместитель начальника департамента безопасности. С кем имею честь?

— Полковник Рок, войска специального назначения. Что вам угодно, господин Баум?

Баум жестом показал, что им следует отойти в сторону, и полковник Рок, невольно повинуясь авторитету, который угадывался в этом коротышке, сделал несколько шагов ему навстречу.

— Мы проводим свою операцию именно на этом месте, начиная с этого момента, — сказал Баум. — Дело касается государственной безопасности.

— Какое еще дело? Я не получил на ваш счет никаких инструкций.

— Не имею права вдаваться в подробности. Никаких инструкций и не требуется, вам предъявлено удостоверение — этого, господин полковник, вполне достаточно.

— А меня ваше удостоверение не интересует. Моя задача — контролировать эту территорию, вы вообще не имели права приводить сюда своих людей.

— Наша операция никакого отношения ни к вам, ни тем более к полиции не имеет. Так что, будьте добры, прикажите пропустить сотрудников контрразведки.

Полковник глянул на Баума с высоты своего великолепного роста, явно довольный этим преимуществом. У него были чрезвычайные полномочия, и он в толк не мог взять, как это с ним решаются спорить. Никого он через охраняемую территорию не пропустит. И пусть ни на какие власти не ссылаются — не поможет. Такой же приказ получил полицейский инспектор, который назначен охранять этот же участок. А на коротышку наплевать.

— Весьма сожалею, — сказал он. — Но я исполняю приказ. Приказано не пропускать никого. Вы, господин Баум, и ваши сотрудники не составляете исключения.

— Кто отдал приказ?

— Это вас не касается.

Глядя на тупую самодовольную физиономию, Баум с минуту размышлял, не сказать ли ему, в чем дело, но тут же передумал: этот тип или его коллега — полицейский офицер — ввяжутся, захотят своими силами задержать злоумышленников, начнут настаивать. Можно представить, что из этого выйдет! Он повернулся и вместе с Алламбо пошел прочь.

— Кругом нас обошли: приказано наших сюда не пускать. Устроили прямо-таки укрепленный район, хотя никаких опасных митингов и всякого такого, как известно, не ожидается. Префект все предусмотрел: заботясь якобы о безопасности граждан, на самом деле обезопасил террористов.

— Откуда тут взялись части специального назначения?

— Их вызвал префект, и они ему подчиняются — так принято в подобных случаях. — Он остановился и поскреб в затылке: — Пошли, тут мы ничего не сделаем, где наш радиофургон?

Машина стояла неподалеку, полиция ее пока, слава Богу, не приметила. Баум позвонил в отдел.

— Свяжите меня с Руассе из префектуры, — попросил он. — Не кладу трубку.

Через минуту ему ответили: Руассе на параде, проверяет, как налажена охрана. Где именно он сейчас находится, неизвестно.

— Передайте, если он будет звонить, чтобы немедленно связался с нами.

Баум взглянул на часы. 8:55. Через семьдесят пять минут на перекресток Рон Пуан вступят первые участники парада…

— Руассе необходимо отыскать, — сказал он. — Это единственная возможность пройти туда, куда нам надо. Ему охота занять свое место в истории — вот его шанс.

— А наш министр где?

— Уже на параде. От остальных никакого проку. Только Руассе может помочь. Направь людей отсюда и из отдела, кто там найдется, пусть ищут его по всему маршруту, начиная от Триумфальной арки. Пусть свяжется со мной или, еще лучше, придет сюда сам. Не позже десяти. Понятно?

Толпа на Елисейских полях росла. Время от времени полицейский на мотоцикле проносился по пустой мостовой, выделывая разные фигуры, будто радуясь собственному перевоплощению: вооружен, моторизован, весь затянут в кожаные доспехи — олицетворенная власть. Ниже по улице полиция разрешила продавцам воды и мороженого зайти за барьеры — торговля пока шла вяло, но позже наверняка оживится. Толпа была настроена весело и каждый раз встречала лихого мотоциклиста насмешливыми выкриками. Парад был посвящен памяти генерала де Голля, но не только: отмечали еще дату входа генерала в освобожденный Париж 25 августа 1944 года, а уж к этому событию чувствуют себя причастными все. Празднование специально передвинули на выходные дни, чтобы в нем могло участвовать как можно больше парижан. Левые чувствовали, что голлисты слишком уж тянут одеяло на себя, но даже коммунисты гордятся славным прошлым, так что пусть все идет своим чередом.

Вот почему тут же на улице продавался — и хорошо шел — воскресный выпуск «Юманите». На первой странице — крупный заголовок «Когда же будет покончено с террором?». Под ним — статья Армана Сейнака: он выспренно провозглашал свои республиканские принципы и наносил точно рассчитанные уколы правительству по поводу того, что организаторы взрывов до сих пор все до одного гуляют на свободе.

На шестой странице среди вороха полицейских новостей помещалась заметка о том, что возле лесной дороги, ведущей в Фонтенбло, обнаружен труп мужчины, пока не опознанный. Полиция полагает, что убийство совершено около двух недель назад. Согласно полицейской версии это результат сведения счетов между преступными группами, возможно, действовал наемный убийца.

О находке в лесу Ингрид и Серж услышали в восемь утра — в сторожке было радио.

— Наконец-то нашли, — сказал Серж. — Представляю, в каком виде!

— Пакость! — Ингрид вся передернулась и выключила радио. — Он еще и не мылся никогда, скотина! — В голосе ее прозвучало неподдельное отвращение.

— Пойду погляжу, что там делается, — решил Серж. — А потом кофе выпьем, тут у старика есть.

Он спустился по ступенькам и направился к забору со стороны авеню Рузвельт. Отыскав щель между досками, он выглянул наружу и увидел прямо перед собой черную стену — спины полицейских и спецназовцев, стоявших в ряд вдоль тротуара. Сердце у него внезапно замерло, подогнулись колени. Он осторожно пошел вдоль забора, метров через тридцать нашел другую щель и выглянул снова: то же самое! Их, выходит, окружили… Ничего себе — хорошо спланирована операция! Эта девка — фанатичка, она только о взрывах и думает, а как прикажете отсюда выбираться? Так вот почему она именно его выбрала для нынешней акции: только потому, что уверена — он все сделает, как она велит. Он-то свою часть работы выполнит. Но они же ему обещали путь к спасению — это их часть работы. Сейчас восемь, а полицейские так и кишат. Что будет через два часа? Он бегом вернулся в сторожку.

— Мы в оцеплении! Полицейские плечом к плечу стоят, по всем тротуарам — нас предали, это точно!

— Да уймись ты, — сказала Ингрид невозмутимо. — Никто нас не предавал. Я же тебе обещала — сделаем, что собирались, и уйдем.

— С разрешения полиции и спецназа, что ли?

— Не собираюсь обсуждать с тобой подробности. Сделаем дело, откроем ворота и выйдем — больше пока ничего не скажу.

— Не верю!

— Это уж как тебе угодно.

Серж замолчал. Она сумасшедшая, что ли? Или правда сговорилась с полицией? Как это они запросто отсюда выйдут — на глазах полицейских? Не могла же она договориться с каждым из них. Быть такого не может, это невероятно, врет она все. Но ведь… но ведь всегда операции разрабатывались так дотошно, полиция всегда оставалась с носом. На первый взгляд невероятно, но может, она все-таки права?