Светлана (здесь и сегодня) Как же я ненавижу свою работу. Наверное, так же, как и люблю… Я журналист.
      Редактор журнала, который делит читателя не по принципу "мужчина-женщина", "молодой-старый", а по принципу "умный-дурак". "ТанДем" – улыбайся всегда!" – официальный слоган.
      "Журнал для интеллектуалов" – неофициальный. По крайней мере, так считает наш главный редактор. Она, почему-то, уверена, что человеку разумному интересны фонограмма Алсу, паранойя Задорнова и ночные кошмары Дэвида Линча. Или кошмары не из этой оперы?
      Впрочем, неважно, то, над чем я сейчас работаю с "ТанДемом" не связано. И зачем, спросите меня, было ввязываться в дело, от которого за километр несет жареным водоплавающим? Тьфу ты! Профессиональная терминология поперла. Одним словом, не понимаю. Точнее, раньше не понимала. Сейчас уже начинаю догадываться. Но вот незадача: моя догадка отдает подозрительным запашком психбольницы, а времени все меньше и меньше. Время. Не знаю, как долго мы продержимся – я и моя заказчица.
      Она на волосок от смерти, я – в шаге от безумия. Волосок, шаг… Сколько это в минутах, в днях, в часах?
      Зажмурив глаза, откидываюсь на спинку стула. Кофе мне, кофе! А лучше подушку с лавандой… Можно было бы сказать, что аукается вчерашний корпоратив, вот только я забыла почтить его своим присутствием.
      Открываю почту, – проблемы проблемами, а работу еще никто не отменял! Та-а-ак, что тут у нас? Очередная пресслужба очередной кино-дивы сообщает, что дива позавчера сделала аборт. Безумно за нее рада! Боюсь только, что новость слишком интеллектуальна даже для таких интеллектуалов, как наша целевая…
      Что тут еще?
      "Добрый день.
      Коллеги, после нашего воскресного забега на лыжах, организаторы не досчитались трех пар лыж. Возможно, кто-то случайно захватил их вместе со своими вещами.
      Огромная просьба, вернуть спортивный инвентарь!!!
      Лыжи принимаются на 4 этаже…" А вот это уже интересней! Может зря я корпоративчик-то проигнорила?
      Подозрительно кошусь на дверь главреда. Когда у нас сдача материала? Неважно.
      Это раньше я тряслась при мысли, что не успею, не справлюсь, потеряю работу.
      Смешно. Разве может сравниться работа с тем, что я потеряла уже. И еще вот-вот потеряю…
      Татьяна (пять месяцев назад)
      Удар.
      Ветер.
      Холодный. Но такой приятный. Вода плещется.
      Где я?
      Вспышка. Сотни вспышек. Слепящий свет софитов. Стук каблуков.
      Она, Татьяна Серикова, только что отмочалилась в тренажерном зале (продюсер обнаружил в объективе несколько лишних килограммов) и теперь методично переставляла ноги по направлению к своей машине. И что это? На капот ее новенького "Порше" навалилось нечто мужского пола. Поклонник? В семь утра?
      Здравствуй, слава! А ведь специально арендовала зал на краю земли, вернее – практически на набережной, тренера подняла ни свет ни заря, чтобы не доставали всякие… Нет, мне-то не жалко на диске расписаться, но какого корнеплода об мою тачку тереться? Совсем обнаглели, фанаты хр… драгоценные наши! ("Фанатов надо любить! Они – наши хлеб и вода!"). Помню, помню, Пал Саныч, можете не напоминать.
      Но было бы лучше, если б этот хлеб с водой все-таки от "Порше"-то отодвинулся…
      – Эй, вы…
      Жгучая боль под лопаткой. Туман перед глазами.
      Темнота.
      И вот она валяется на песке (побережье? Похоже на то…) да еще и со связанными руками.
      Меня усыпили?
      Взгляд уперся в чьи-то ботинки.
      Похитили?
      Таня попыталась встать, но (Ох-х-х!) тут же согнулась от удара в живот.
      – Очнулась, мразь? Быстро… – девушка подняла голову. Трое – где-то она их уже видела. Кажется. Где-то… Где?
      – Кто вы? Что вам надо?
      – Чтобы ты сдохла. И ты сдохнешь. Но умирать будешь медленно. Как и Колька. И до дружка твоего доберемся, не сомневайся.
      Не сомневаюсь.
      Конечно же. Николай. Вот и аукнулось… "Господи, почему сейчас?! – Таня судорожно вздохнула, чувствуя, как внутри оборвалось что-то скользкое, тяжелое.
      Оборвалось и рухнуло вниз. – Это ведь было так давно. И я так старательно заставляла себя забыть. Да и к тому же я не виновата! Я просто… молча наблюдала за убийством." Бежать!
      Ох!
      Еще удар. Девушка корчилась на песке, крича от боли и ужаса.
      – Дем, прекрати, убьешь ее раньше времени!
      – Подожди, дай твари в глаза заглянуть!
      Сильная рука вцепилась в волосы, и Татьяна, наконец, оказалась лицом к лицу с похитителем. Одним из. Впрочем, спроси ее потом, как он выглядит – не ответит.
      Глаза. Черные, безумные. И перекошенная от злости физиономия. Все!
      – Утопить решил? – прохрипела девушка.
      Удар под дых, по лицу.
      Задохнувшись от боли, Серикова покатилась по песку. Бежать, скорее, уплыву, утону – все лучше, чем с вами, сволочи, уродища, уууххх…
      – Водички захотела, тварь? Сейчас напьешься! – тот, кого называли Демом, скрутил пленницу в сдобный рогалик.
      – Эй, друг, остынь, дай ее сюда!
      – Сволочи! Я певица! Известная… Вас найдут! Вы не посмеете. Я…
      – Тихо! – дружок Дема тряхнул ее за плечи. – Слушай сюда, певица. Этот псих может убивать тебя долго и уверенно. Я могу сделать это быстро и безболезненно.
      Назови только имя босса.
      – К-какого босса?
      – Не дури! У Кольки было много врагов, но чтоб какая-то падла решилась на такое…
      Какая, я тебя спрашиваю?!
      – Я н-не знаю…
      – Выгораживать будешь? Ладно!
      Вода бросилась в лицо, прежде чем Татьяна успела закричать. Фу, Днепр, какой же ты мерзкий на вкус, мамочки, неужели конец, помогите кто-нибудь, у-у-уй-й!
      Руки держат за веревку, спутавшую запястья, не дают уплыть, руки вцепились в шею, не дают вздохнуть. Руки… Руки ослабили хватку.
      Воздух!
      Дышать, боже, дышать!
      – Имя босса?!
      – НЕ ЗНАЮ!
      Снова вода, немой приговор от реки, прекрасной реки, которую еще недавно так обожала, мамочки!
      Воздух.
      – Имя босса?
      – Не знаю, клянусь вам – не знаю, клянусь, клянусь, кляну-у-усь!!! Добейте уже, если легче станет, но я ничего не зна-а-аю!
      Дем с товарищем переглянулись. Пожали плечами.
      Огонь. Впрочем, почему огонь, когда ее снова окунули в воду? Непонятно. Стоит перед глазами пламя и все тут. Даже вода горячей кажется, а ведь сейчас конец октября…
      Имя. Назвать имя! Любое. Вдруг угадаю? Ну давайте же. Воздух, пустите, я скажу…
      Огонь. Вода горит, обжигает лицо, хихикает в глаза.
      Пламя. Танцует сотнями язычков. Искрится речными каплями. Легкие задыхаются.
      Кричат от боли. Имя! Поздно. Мне не выбраться живой. Но это уже неважно. Лишь бы прекратилась эта боль. Потух этот огонь.
      Взрыв. Темнота. Стрекот фотокамер. Сладко-кислотные мотивы. Гром аплодисментов.
      Свет софитов бьет в глаза. Где я? Уже умерла? Попала в рай всех поп-певичек?
      Волны. Пламя. Откуда-то из детства течет звук колыбельной, которую пела… нет, не мама, – бабушка. Колыбельная. А еще запах "паточных" яблок, поспевших в бабушкином саду. И аромат травы на заре. И накатывающее спокойствие. Ч-ч-черт!
      Какое может быть спокойствие, когда меня… пытаются откачать. Татьяна с трудом открыла глаза, откашлялась, жадно глотая воздух. Огляделась робко. Тот же берег.
      Или другой? Длинноволосый брюнет рядом. Довольно молодой. Его не было среди похитителей. Кажется. Девушка провела рукой по волосам. Руки! Свободны! Без веревок! Бежать. Плыть! Неважно куда. Пока остальные не вернулись.
      – Стой! – брюнет, не ожидавший от полуживой пленницы такой прыти, схватил ее за плечи. – Куда, дурочка? Я же помочь… Да стой ты!
      – Отпусти меня!!!
      Таня отчаянно билась в руках у незнакомца.
      – ПУ-У-УСТИ! ГАД!!!
      – Тссс! – гад прижал девушку к себе, та внезапно обмякла, крики сменились тихими стонами. – Тихо. Все, успокоилась?
      – Отпусти меня! – чуть слышно пробормотала Таня.
      – Ну, допустим, отпущу, – он осторожно ослабил хватку. – И что ты будешь делать?
      До города вплавь?
      – Кто ты? – девушка изо всех сил старалась унять страх, но он, мерзавец, нахально прорвался жалобным всхлипом.
      – Я – друг. Мы на одном из днепровских островков, но уже возвращаемся в город.
      – А где… те, другие? – одними губами прошептала девушка.
      – Я с ними поговорил и… они ушли.
      – Ну да! – Таня истерично хохотнула, стукнув зубами – как же холодно.
      – Да, – невозмутимости спасителя позавидовала бы даже перегоревшая лампочка. – Но не факт, что не передумают и не вернутся. У меня катер недалеко. Хотелось бы побыстрее убраться отсюда.
      Молодой человек протянул руку. Почти умоляюще (в другой ситуации Татьяна приняла бы его за последнего наивно-влюбленного романтика нашего века) посмотрел на измученную девушку.
      Таня вздохнула. Она не верила брюнету. И не хотела с ним никуда идти. Но остаться одной на острове, без лодки, сухой одежды и надежды на благополучное возвращение в Киев… Девушка молча коснулась мужской ладони.
      Кажется, она задремала. Или потеряла сознание. Таня смутно помнила, как незнакомец дотащил ее до катера, закутал в плед ("КАК же я замерзла!"), затем нес куда-то на руках, потом они ехали в машине. Попутку поймал, что ли? Будто во сне она зашла в свою квартиру и с трудом узнала ее – что-то изменилось? Нет, это просто послешоковый бред… Все также толком не приходя в сознание, стянула одежду, закутавшись в пушистый халат (ее благодетель был все еще рядом, или нет?), выпила какое-то варево ("Держи, это чай с мелиссой") и заснула на полпути к кровати. Ей снились взрывы, танцующий огонь, водопад и длинноволосый парнишка с удивленно-наивным взглядом.
      Она проспала сутки. Проснулась на следующий день, после обеда. Потянулась в постели. Тело ответило приступом боли. Но, несмотря на это, случившееся казалось – очень хотело казаться! – далеким и нереальным. А может, не было ничего? Может, сейчас утро, ей пора на репетицию, весь этот кошмар – просто дурной сон, а вопящие от боли ребра – привет от вчерашнего тренажера (я ведь упала с тренажера, правда?)? Девушка замерла в постели. Ответ рядом – достаточно открыть глаза.
      Один взмах ресницами. Это ведь так просто… М-да, самое время крикнуть что-то наподобие гоголевского: "Поднимите мне веки!". Хохотнув, она, наконец, рискнула взглянуть на мир. В частности, на свою комнату. Комната, как комната. Таня повернула голову и вскрикнула… Не от неожиданности. Скорее от того, чего ожидала…
      Кучерявый брюнет сидел возле кровати и задумчиво хрустел солеными сухариками.
      – Ты еще здесь?
      Брюнет хмыкнул, едва не подавившись сухарем.
      – М-да. Вот и помогай после этого людям.
      – Извини, – девушка растерянно моргнула. – Но… Кто ты? Как оказался… там?
      Почему помог мне?
      Парниша развел руками.
      – Андреем зовут. На острове оказался случайно. Просто плыл мимо на катере, а тут тебя топят…
      Таня, морщась от боли, села на кровати.
      – Только дуры из меня делать не надо, ладно? Просто так приплыл из ниоткуда и разогнал одной левой трех придурков. У тебя бабушка случайно с Посейдоном не грешила?
      Андрей с минуту молча разглядывал девушку. Затем встал и подошел к окну.
      – Может, и грешила… – задумался на секунду. – Хорошо, у меня к этим троим свои счеты. Я знал, что они будут на острове и поплыл следом. Большего сказать не могу. По-крайней мере, сейчас.
      Что-то подсказывало – выспрашивать дальше бесполезно. С другой стороны, и Андрей не задавал вопросов (например, какие счеты у этих троих были к ней). Ладно, с вопросами покончено, но дальше-то что делать? Напавшие вчера могут вернуться завтра. Звонить в милицию? Тогда рано или поздно придется рассказать властям про Николая и загреметь в тюрьму раньше своих преследователей. Нанять телохранителя?
      Гм… хоть Пал Саныч и не перестает твердить, что она – звезда, но до личного секьюрити еще не дозвездилась. Татьяна скосила глаза на Андрея, по-прежнему меланхолично рассматривавшего оконное стекло.
      – Кстати, где ты живешь?
      – В Киеве? Нигде. То есть, я пока у тебя остановился.
      – Прости, что?!
      Парень обернулся.
      – Напавшие вчера могут вернуться завтра, – Серикова вздрогнула. – Не бойся, я тебя не стесню.
      Таня, пользуясь одиночеством (Андрей, заглянув в холодильник и искренне удивившись одинокому помидору, – что поделаешь, не привыкла она готовить, – отправился в супермаркет) задумчиво бродила по квартире. Все-таки что-то в ней изменилось. Иначе с чего бы она чувствовала себя чужой в родных стенах? А может, дело в насилии над последними? Не так недавно она снесла стенку, соединяющую две комнатки, превратив их в одни большие (современные, модные, достойные настоящей звезды!) апартаменты. С маленьким фонтанчиком посередине. Хотела еще кухню ликвидировать за ненадобностью, слава облакам, не успела. И с каких перепугов ей вообще пришло в голову превращать домашнее гнездышко в иллюстрацию к гламурному глянцу? Ах да, она ж сама – ходячий глянец. Гламурный…
      В общем, палаты с фонтаном ("господи, чем я думала, об эту ж посудину журчащую только спотыкаться теперь!") были великодушно уступлены Андрею. Сама же Татьяна ограничилась обычной спальней, лишенную – хвала небожителям – радостей евроремонта.
      Девушка остановилась перед зеркалом, всмотрелась в отражение. Саркастично усмехнулась. Высокая блондинка, зеленые, чуть раскосые, глаза, волнистые волосы до плеч. Штампованный персонаж, сказал бы… А кто, собственно, сказал бы?
      Девушка озадаченно потерла виски. А, не важно! В любом случае классический портрет щедро разбавлен красками цвета индиго в районе левого глаза, расцарапанной щекой и опухшими губами (Джоли бы обзавидовалась!). Да и тело болит жутко (впрочем, переломов мы вроде бы избежали). И кто сейчас узнает в такой хулиганской физиономии сладенькую поп-певичку? Разве что тот, кто в любой момент может распахнуть перед этой физиономией ворота рая. Или преисподней – интересно, фонограмму успели включить в список смертных грехов?
      Телефонная трель нагло оборвала мысли девушки.
      – Алло, Мириам? – рявкнул мужской голос.
      – Вы ошиблись, – Таня с облегчением (разговаривать с кем бы то ни было ей сейчас совершенно не хотелось) опустила трубку на рычаг.
      Дзынь! Дзынь-дзынь!
      – Мириам, мать твою!
      – Я же сказала, вы ошиблись!
      "И дал же Бог кому-то имечко!" Девушка подошла к окну, вгляделась в пока еще робкие сумерки, нетерпеливо пробежала взглядом по прохожим. Где же он? Без Андрея, ее новоявленного защитника, вдруг стало как-то неуютно, неспокойно.
      "Дзы-ы-ынь!" – телефон и не думал сдаваться. Проклятье! Надо же, какие мы настойчивые! Татьяна раздраженно вырвала провод из розетки – звони теперь хоть до нового мезозоя! Обессилено рухнула на диван. Надо сосредоточиться. Осмыслить все случившееся за последние 24 часа. И для начала восстановить в памяти день, когда погиб Николай. Девушка изо всех сил напрягала память – безуспешно. Такое впечатление, что мозги превратились в кисель, который к тому же расплескался по окрестности, не оставив несчастной голове ни капли. Шок? Ведь на острове она все помнила про Николая. А может, у нее сотрясение? К врачу идти опасно – в падение с лестницы не поверит, прессе растрезвонит, в милицию сообщит… Таня в отчаянии зажмурилась. Сон, сон… Я сплю. Пожалуйста, скажите мне, что это все сон, что я просто сплю. Я ведь сплю? Ну, прошу тебя, Боже! Прошу-у-у тебя…
      Мириам Если непрошенный сон не желает обрываться, нужно хоть немного его упорядочить.
      Девушка отчаянно рылась в собственной тумбочке. Открытки, журналы, помада, мамочки, а это что? Не то, все не то! О! Документы, договора, фотографии… А это тут зачем? Нет, опять не то. Проклятье! Должно же быть хоть что-нибудь, что пролило бы свет на сегодняшнюю историю! Куда? Ай! Толстая тетрадка, обклеенная непонятной мишурой, смачно шмякнулась на пол.
      "Дневник Мириам" Аплодисменты. Вспышки софитов. Сладко-кислотные мотивы.
      Тошнота в горле. Звон в ушах.
      Ну, естественно! Она никогда не выступала под реальным именем!
      Мириам.
      И дал же продюсер псевдоним!
      Девушка изо всех сил сжала пульсирующие виски. Голова ты моя голова! Хорошо же по тебе настучали. Если уже собственных имен не помнишь…
      Вздохнув, она открыла дневник.
      "12 октября 2007. 9.00 Сегодня презентация моего первого клипа. Волнуюсь ужасно. Хотя Пал Саныч говорит, что волноваться не из-за чего. Ему легко говорить, он-то уже привык, не первый раз звезду (хе-хе!) раскручивает. Еще сказал, что чем волноваться, лучше бы историю себе придумала. Мол, сиротки из провинции уже никому не интересны. Надо что-то – ух! – чтоб народ рты пооткрывал! А то ведь после презентации интервью начнутся…" Да уж! Таня поморщилась. Что-что, а эту презентацию она помнит.
      Свет софитов. Тусклые аплодисменты. Журналюги, налегающие на халявную еду.
      – Дамы и господа! Сегодня для вас поет победительница проекта "Яркая звезда" несравненная Мириам!
      Что смотрите ехидно? Думаете, вы бы лучше спели? Ха!
      – Но сначала – караоке для пишущей братии! Кто желает посоревноваться за звание Лучшего Поющего Журналиста?
      После небольшой заминки на сцену бодро выбежал репортер ведущего телеканала и не менее бодро и даже почти не фальшивя исполнил неувядающий хит "Ах, какая женщина!" ("Песня посвящается моей жене!"), его сменила длинноногая и очаровательно-голосистая редакторша глянцевого журнала ("Жизнь, о которой я не знала бе-е-ез тебя-я-я-я-я…"), затем…
      – Где вы их набрали? – зашипел продюсер в лицо ведущему вечера. – Я вас о чем просил? Неужели в зале нет ни одной картавой безголосой журналисточки? Что вы мне тут за показательное шоу устроили?
      Ведущий пожал плечами, всем своим видом сообщая: "Вашу Мириам не спасет даже десяток глухо-слепо-немых писак, не говоря уже об одной картаво-безголосой!" – Это не моя песня! Я слов не помню. Не та песня… Не знаю, что петь. Замените-е-е…
      – Да пойте уже как-нибудь!
      Надо же нам нашу звезду вытягивать, блин!
      Очередная акула пера, смущенно улыбаясь, невпопад замяукала в микрофон.
      – И, наконец, долгожданная презентация клипа! Встречайте, очаровательная Мириам с песней "Улетаю на Сатурн"!
      На огромном экране появилось ее улыбающееся лицо. Совершенно по-глупому улыбающееся. Мириам, отлучившаяся в дамскую комнату, этого не видела, но представляла отчетливо. Заскрипел из динамиков измененный до неузнаваемости голос.
      – Интересно, ее саму не тошнит от собственных песен?
      – Да у нее тех песен – три штуки в альбоме!
      – И слава Богу!
      – А еще писать о ней…
      – Ох, будь моя воля, я бы написа-а-ала…
      Мерзкие журналистки! Певица застыла в туалетной кабинке. Выйти к ним сейчас, что ли? И посмотреть на их лица… Ладно, не буду. А то еще хватит мозгов написать:
      "Столкнулись мы как-то с этой почти-звездой в местном сортире… и поняли, почему там так воняло…" Не то, что бы почти-звезду Мириам это волновало, но Пал Саныч такой пиар-ход вряд ли оценит.
      – Вот бы кто-нибудь додумался ввести закон, запрещающий всяким безголосым лезть на сцену!
      – Ха-ха! Тогда ж сцена опустеет! Ёпс! Уберетесь вы, наконец, или нет? Запор у вас там, что ли, коллективный?
      Дождавшись, когда за прессой закроется дверь, девушка досчитала до десяти и выскользнула следом. На экране мелькали последние кадры клипа. Тихо позвякивали бокалы, за столиками переговаривались гости вечера. Внезапно захотелось удрать.
      Выбежать на улицу, вскочить на прибившуюся к подъезду лошадь, не задумываясь, откуда она вдруг взялась в центре города, и мчать, мчать, мчать!
      – Где ты ходишь? Тебе выступать перед публикой! – продюсер Пал Саныч, возмущенно пыхтя, схватил подопечную за руку и потащил к сцене. – Ты спишь, что ли?
      Ох, Господи!
      Девушка встрепенулась, заторможенно огляделась: "Что это было? Я же лошадей никогда не любила! Вот тут, на сцене мои удила, грива, хвост и все остальное!" – Дорогие, друзья! – Мириам судорожно вцепилась в микрофон. – Спасибо, что пришли сегодня! Пришли… э-э-э… на день рождение моего первого, но будем надеяться, далеко не последнего клипа! Спасибо! Спасибо! Спасибо!
      Лживое "хлоп-хлоп" в ответ.
      – Ну а теперь вы, наверно, хотите, чтобы наша Мириам спела нам на "бис"? – материализовался рядом с певицей вечно-счастливый ведущий. – Ка-а-а-не-е-ечно же, ха-ти-те-е-е! Мириам, дорогая, сделай милость!
      Заиграла фонограмма. Мириам покосилась на откровенно скучающие лица в зале.
      Выдавила из себя улыбку. И запела фирменным писклявым голосом.
      – Я улетаю на Сатурн
      На-все-гда!
      Там буду петь и танцевать,
      Ля-ля-ля!
      – Мириам, простите, можно вас на минуточку? Алина Кухарская, журнал "ТанДем".
      Можно вам задать несколько вопросов?
      – Э…
      – Завтра, завтра, позвоните нам завтра, и мы обо всем договоримся! – Пал Саныч, как обычно, вырос прямо из-под паркета. – Сейчас очень спешим. Очень-очень.
      Совсем нет времени. Как вы сказали, "ТанДем"? Знаем, знаем такое… Позвоните нам завтра!
      – Но Павел Александрович, – уже в машине пролепетала запыхавшаяся Мириам, – мы же никуда не спешим!
      – Запомни, девочка, – мужчина покровительственно улыбнулся, – ты – ЗВЕЗДА! А звезда всегда спешит, ясно?
      Яснее не бывает.
      Мириам откинулась на спинку автомобильного кресла. Самодовольно улыбнулась. Да, она – звезда. Несмотря ни на что, звезда. Завтра ее фото с самыми благоприятными рецензиями (зря, что ли, дармовые бутерброды с икрой жрали?) напечатают все таблоиды. Завтра ее клип запустят на ведущие теле- и радиоканалы. Завтра о ней заговорят в голос.
      Мириам улыбалась. Мириам была счастлива. Она еще не подозревала, что первыми, кто по достоинству оценит ее фото в журналах, станут приятели Николая…
      Татьяна Таня потерла глаза, пересела с дневником поближе к окну – в комнате стремительно темнело, но включать свет не хотелось. Перевернула страницу.
      "12 октября 2007, 23. 20 Чертовы журналюги. Чтоб вас всех! Смотрели на меня, как на безголосое чучело. "Как ее от себя не тошнит!" Меня от вас тошнит.
      В конце концов… Пусть я не Уитни Хьюстон. Но, во-первых, с современными технологиями голос не так уж и важен. Во-вторых, за право вступать на сцене я заплатила сполна. И не вам меня судить! А в-третьих, считаете несправедливым, что безголосые, но везучие (грудастыеподпродюсерныеподстилки, так ведь, дорогие журналюжки, это звучит на вашем языке?) лезут на сцену? А разве справедливо то, что одних природа наделила голосом, а других нет? Если уж рассуждать о справедливости как таковой, тогда надо, чтобы каждый человек с рождения имел музыкальный голос и слух, талант художника, пластику танцора, фантазию писателя, аналитический склад ума (как у детективов), ну и так далее. А потом бы человек сам выбирал, каким из талантов воспользоваться. Хотя… скучно, небось, было бы… кого бы вы тогда поливали б грязью, если б не осталось безголосых певичек?" Таня отложила дневник. В словах Мириам ("Почему я думаю о Мириам, как об отдельной личности? Шок? Шизофрения?..") определенно что-то было.
      "Я всегда любила петь, всегда мечтала петь. Должна ли я отказываться от мечты только потому, что Господь не наделил меня голосом?" Да уж. Хороший вопрос. Неужели я об этом мечтала? Ничего, вот допоюсь до достаточной суммы и пошлю все это кривляние в самую глубокую пятую точку. Делом займусь. Каким-нибудь. Неважно каким, главное, что это будет настоящее дело! Да, кстати о деле, Пал Саныч звонил, хотел что-то. Ох, ёлки ж колючие!
      Вздохнув, она включила телефон в розетку.
      Тишина.
      Продюсер, видимо, устал от насилия над телефонными кнопками и бросил это гиблое дело. А у самой Татьяны желания набрать номер Пал Саныча совершенно не возникало.
      Девушка снова недоверчиво покосилась на телефон.
      Молчишь?
      Ну и молчи дальше!
      Чтобы как-то развеяться ("И где этого Андрея носит? А, может, сбежал просто? Э-эх!
      Скорее всего, именно так и сделал…") Таня включила телевизор. Хмуро уставилась в экран. Может, презентацию ее клипа покажут. Новости. Голос диктора. "По-прежнему не установлены причины вчерашнего взрыва. Напоминаю, вчера в центре города по непонятной причине взорвался маршрутный микроавтобус. Погибли все пассажиры и водитель…". Замелькали страшные кадры. Горящие обломки. Перегороженная дорога.
      Тела, накрытые простынями.
      Ну вот, и кого после этого заинтересует новость о каком-то там клипе?
      Стоп!
      Взрыв. Запах пота и паленой резины. Мир кружится в безумной чехарде.
      Серикову затошнило.
      "На данный момент установлены личности всех пассажиров. Среди погибших было трое детей. Кроме того, в автобусе находилась наша коллега по перу – журналистка Алина Кухарская, корреспондент еженедельного журнала "ТанДем", – рядом с молодым телеведущим появилась фотография улыбающейся темноволосой девушки. Ведущий вздохнул. – Наш канал выражает глубочайшие сочувствия журналу "ТанДем" и семье погибшей".
      Таня, сдерживая приступы тошноты, подошла вплотную к телевизору. Не понимая до конца, что она рассчитывает там увидеть, жадно всмотрелась в экран. Горящие обломки. Мент, бормочущий о неустановленных пока причинах.
      Запах гари. Жар огня.
      Дззззззззынь!
      Татьяна подпрыгнула на месте, едва не свалив телевизор.
      Чтоб тебя!
      Отдышавшись, подняла трубку.
      – Да, Павел Александрович!
      – Мириам, что за дурацкие шутки? Ты что вытворяешь?
      – Я… э-э-э… ничего. Просто… Просто за пределами сцены предпочитаю, чтобы меня называли Татьяной…
      – Ты что несешь?! Почему не берешь трубку? Что с твоим мобильным?
      Черт! Мобильный, судя по всему, пал смертью храбрых. На славной реке Днепр…
      – Тебе нужно подготовиться к интервью с этим, как его, "ТанДемом". У них высокие рейтинги. Надо выбить у них…
      – Э-э-э… Пал Саныч, насчет "ТанДема", тут в новостях показали… -… обложку!
      – У них журналистка погибла. Та самая, с которой вы договаривались. Не думаю, что…
      – Господи! Погибла одна, пришлют другую! Нам, говорю, надо у них обложку выбить!
      Откровенное интервью в обмен на твое фото на первой полосе! Кстати, легенду придумала? У меня есть парочка идей. А еще пресс-конференцию организуем…
      – Павел Александрович, я сейчас не готова к интервью и к-к-конференциям. Я болею.
      У меня температура, – Татьяна лихорадочно соображала. – И сыпь странная. По всему телу. И лицу! Мне нельзя. В таком виде. Они ж фотографировать… А мне так плохо.
      – Что за… Что такое? К врачу! Быстро!
      – Была сегодня, – (боже, боже, боже!) – Он сказал, никуда не выходить минимум неделю.
      – Дура! Да за неделю тебя забудут все! Ты соображаешь, что говоришь?
      – Зато с изуродованным лицом запомнят надолго, ага! – Таня всхлипнула. – Ну не могу я! Ну что я виновата разве?
      – Так! Ты дома? Я приеду сейчас!
      – Не надо!!! – истеричный вскрик. – Пожалуйста! Я ужасно… Пал Саныч, я…
      Гудки.
      Черт!
      Что теперь делать? Что говорить продюсеру? Синяки и царапины – последствия лихорадки? Три-ха-ха! Узнает правду – в милицию позвонит. А, может, наплести что-нибудь про буйного бойфренда? Еще и Андрей сбежал. Проклятье!
      Ладно. Сесть и успокоиться. Сейчас мне хреново, зато потом будет что вспомнить.
      И внукам рассказать. "А вот вы знаете, бабушка-то в ваши годы…" М-да. Если я, конечно, доживу до тех внуков…
      Клац!
      Таня замерла посреди комнаты.
      Клац-клац!
      Замок. Скрип двери. Они пришли сюда. Мне конец! Конец-конец-конец! Звук шагов.
      Мамочки-мамочки-ма-маааа! Таня прижалась к стене, схватила со стола тяжелую хрустальную вазу, подняла над головой – одного, но убью!
      В коридоре вспыхнул свет.
      – Ты???
      – Дык! Сама ж мне ключи дала. Забыла? – Андрей удивленно пожал плечами и понес пакеты с едой на кухню.
      Пал Саныч так и не приехал. Вернее не доехал. А еще вернее – не дошел…
      – Таня, послушай, – распаковав покупки, Андрей осторожно отобрал вазу, которую она все еще прижимала к груди, – понимаю, это непросто, но если ты не успокоишься…
      – Мой продюсер… Он будет здесь с минуты на минуту. Я не могу ему рассказать…
      Говорю: лихорадка, а он не верит. Едет сюда. Господи! Он увидит… Он…
      – Успокойся! – Андрей схватил девушку за плечи. – Сядь.
      – Но Пал Саныч… Что ему говорить?
      – Ничего. Он не приедет.
      – То есть?!
      – Я хотел сказать, что выйду, поговорю с ним, и он уйдет.
      – Что? – Татьяне вдруг стало страшно. По-настоящему. Кажется, даже на острове ее не охватывал такой ужас. Она вплотную подошла к Андрею. – Да кто ты такой? Чего это от тебя все уходят? Убегают прямо. КТО ТЫ???
      Брюнет задумчиво прокрутил в руках банку с сардинами.
      – Нет, ты, конечно, можешь поговорить с Павлом Александровичем сама. Тем более что он твой продюсер, а не мой.
      – Ты… Да ты… – девушка была готова разрыдаться. – Делай, что хочешь! Подожди, ты куда? Андрей, стой…
      Он улыбнулся.
      – Не бойся. Я просто поговорю с ним.
      И, набросив куртку, выбежал из квартиры.
      "А Таня уныло побрела к окну. Увидела, как во дворе припарковался зеленый Passat, выплюнув из себя немолодого полноватого мужчину. Увидела, как ее благодетель протянул руку ее же продюсеру, и через секунду оба сидели в машине. А минут через десять авто, сверкнув фарами, умчало прочь, не забыв высадить довольного Андрея.
      "Запереть бы дверь и не пускать никого! Совсем никого", – она мрачно наблюдала, как Андрей заходит обратно в подъезд. "Впрочем, наверное, это уже не поможет", – мысль закончилась под торжественное клацанье замка в прихожей.
      Девушка снова и снова прокручивала этот эпизод голове, меряя шагами спальню.
      Покосилась на дверь комнаты – не подслушивает ли Андрей? Впрочем, плевать!
      Немного подумав, подошла к телефону. Сняла трубку, бросила назад, сняла снова и быстро-быстро набрала номер. Зажмурилась, приготовившись выслушать громогласную тираду на тему "ты-бездарность-неблагодарная-я-тебя-вытащил-а-ты-что-себе-позволяешь-все-разрываю-контракт".
      – Слушаю!
      – Павел Александрович, это Мириам…
      – А-а, Танечка, здравствуй!
      – Пал Саныч, я…
      – Я все понимаю, Танечка! Отдыхай, ни о чем не волнуйся. Интервью и концерты перенесем. Сколько тебе времени надо? Недели две? Три? Месяц? Отдыхай! Так даже лучше. Будет интрига. Отдыхай, не волнуйся!
      – Вы… э-э-э… – "шутите?", чуть было не брякнула девушка. – Я просто хотела сказать, что Андрей…
      – Андрей замечательный парень, Танечка! Он очень о тебе беспокоится. Просто отдыхай и ни о чем не думай. К работе вернешься, когда будешь готова.
      Серикова молча положила трубку. Снова покосилась на дверь.
      Мамочки, с кем я связалась?
 

 
      Светлана (четыре с половиной месяцев назад) – Евгения Алексеевна! – заглядываю в кабинет главреда. – Тут Бегбедер приезжает!
      На следующей неделе. Я договорюсь об аккредитации, да?
      – И в какую рубрику вы его поставите? В "Хроники Голливуда"? Или в "Фонотеку"?
      – Ну… Это же Бегбедер!
      – Лучше сделайте, наконец, интервью с этой, как ее? Мириам! Читатели просят!
      – Она вне зоны постоянно. А ее продюсер говорит, что в ближайшее время интервью не будет…
      – Значит, сделайте так, чтобы он сказал что-нибудь другое!
      – Постараюсь. А Бегбедер?
      – Читателям неинтересен Бегбедер! Им интересна Мириам. Вот, изучайте! Найдете там хоть одного Фредерика, можете аккредитовываться! – тупо смотрю на стопку писем, щедро сунутую мне в руки, мрачно перевожу взгляд на демонстративную спину главреда. Не менее демонстративно вздыхаю и возвращаюсь к своему столу.
      Что ж, будем читать.
      "Дорогой "ТанДем", не дай умереть, скажи, чем закончится сериал "Бедная Страдалица"?" "Расскажите о певице Мириам. Видела ее клип. Она с кем-то встречается?" "ТанДем", помоги! Мне 18 лет, а я все еще девственник! Что делать?!!" "Абажаю лизать женские сандалии! Правда исчо ниразу не пробавал, но всеравно абажаю! Скажыте сомной все нармально?" "У меня в районе ягодиц три родинки в форме ромба – это что-то значит?" Ну вот, а вы говорите – Бегбедер! В общей сложности из двух десятков писем я выудила шесть Мириам, восемь Страдалиц и ни одного Фредерика.
      Хотя, это еще что! Вчера в редакцию позвонил очередной Уважаемый Читатель, и я в течение получаса выслушивала душещипательную историю о том, как под его окном некие нехорошие люди разбросали использованные презервативы. На мое осторожное замечание, что я, собственно, не дворник, а редактор, Читатель попросил "сделать что-нибудь". И только угроза срыва номера спасла меня от выезда на место презопада. С метлой в руках. Ладно, про выезд и метлу – это шутка была.
      Отсмеявшись, поручила внештатному корреспонденту позвонить в горсовет и выяснить, кто у нас нынче по презервативам дежурный? Внештатник удивился, но пообещал выполнить. Пусть привыкает салага!
      Выяснит – сделаем заметку в рубрику "Городские новости".
      Устало кошусь на читательские послания. Это хорошо, что пишут, и что звонят – хорошо. А то, что ерунду говорят – вообще прекрасно! Это помогает отвлечься, забыть хоть ненадолго. Забыть… Ан нет! Не забывается! Вот снова нахлынуло, закрутилось перед глазами.
      Понедельник. Планерка у главного редактора. Алина Кухарская – ее сотрудница и лучшая подруга – безбожно опаздывает. Впрочем, кто бы сомневался! Пора бы уже и привыкнуть. И привыкли. Все, кроме Евгении Лотос, процедившей сквозь зубы, что если Алина не появится через пять минут, то она может не приходить вообще. "Вранье!" – отмечает про себя Света. Лотос никогда не уволит Кухарскую. Слишком много на той держится. "Эта девочка свернет горы! – как-то заявила все та же Евгения Алексеевна и тут же себе под нос добавила. – Если не опоздает на работу…". И уже через минуту, в подтверждение Светиных мыслей, угроза увольнения сменяется обещанием оштрафовать Алину на четверть зарплаты. Кухарская звонит, твердит о каких-то неприятностях, обещает быть через десять минут, пытается сказать еще что-то, но связь обрывается. Планерка заканчивается, но Алины по-прежнему нет.
      Лотос, разозлившись, начинает раздавать тумаки (в виде зарезанных материалов, забракованных заголовков, разорванных фотографий) всем, кто не успел спрятаться при ее появлении.
      Сообщение из Центра общественных связей при МВД о взорвавшемся автобусе. Выезд на место. Горящие обломки. Окровавленные тела. И обезображенный до неузнаваемости труп Алины. Ее опознали, но Света до сих пор сомневалась. Contra spem spero. Без надежды надеюсь. Разобраться бы – на что?
      Официальная версия трагедии – несчастный случай (кто бы сомневался!).
      Неофициальная… Их много. Неуловимая и совершенно безумная мысль преследовала Светлану Киталову уже вторую неделю. Сейчас она снова проскользнула в голове у девушки, но так и не успела сформироваться, ретировавшись перед рабочими буднями.
      – Вы уже созвонились с Мириам? – вздрагиваю, мысленно желаю Лотос хорошего пищеварения.
      – Сейчас, Евгения Алексеевна!
      Уныло тащусь к телефону. Спасибо, Алина, услужила! Угораздило ж тебя умереть именно сейчас! А ты теперь гоняйся за этой… знаменитостью! Три песни, один клип, а звездится почище царицы Тамары. Интервью она не дает… Фифа припопсенная! Ладно, посмотрим, что вы на этот раз нам скажете, синьор телефон.
      Телефон ответил равнодушными гудками.
      Татьяна (около четырех месяцев назад) Для чего люди ведут дневники? Правильный ответ: чтобы было чем заняться, если ты вдруг окажешься запертой в четырех стенах в гордом одиночестве (Андрей имел дурную привычку исчезать без предупреждения на несколько дней), не считая телевизора и стопки журналов (другой литературы в квартире не наблюдалось). Ах да, прибавьте сюда черные дыры собственной памяти и благословите тот день, когда ваши недостойные чернила вывели на девственно-белом листе гордое слово "Дневник".
      Каждый человек может написать хотя бы одну хорошую книгу – книгу о себе. Прав был товарищ Горький, ничего не скажешь. Можно лишь добавить, что этой книге обеспечен как минимум один благодарный читатель – ты сам.
      Итак, что мы имеем? Андрей ушел, заперев дверь на ключ и пообещав вернуться скоро. Был момент, когда Таня начала задумываться – не злоупотребляет ли брюнет гостеприимством? Но после того как во время недавней прогулки ее благодетель заставил – не повышая голоса, моргая на оппонента наивно-удивленными глазами – шустрого папарацци удалить фотографию с Таниными, уже почти незаметными, но все-таки синяками, вопрос снялся с повестки дня. И потом, разве он ей мешает? Есть не просит, наоборот, регулярно еду домой приносит (о том, за чьи "кровные-честно-заработанные" эта еда покупается, девушка старалась не думать) и даже готовить пытается. Места в квартире почти не занимает. От страшных снов бережет, в смысле, спать не так страшно, когда он дома. На вопросы, правда, по-прежнему не отвечает. Но и ее, все так же, ни о чем не расспрашивает.
      Хотя, вчера вот бросил мимоходом: уйду, мол, с первым снегом. Таня посмеялась над шуткой. Но про себя пожелала снегу долгой дороги в облаках и быстрого таяния над землею…
      Впрочем, о чем это мы? Ах да, о дневниках. Девушка вздохнула: и почему в этой тетрадине ни слова о Николае, Деме, Юрке… Стоп! Кто такой Юрка? Не помню! А зря. Тоже мне мемуарница-затейница, что жалко было пару слов написать? Почитала бы сейчас…
      Только не для чтения, видно, эта часть ее биографии. Совсем не для чтения. Да и вообще, сказано же: "Дневник Мириам"! А не Татьяны. Вот потому и будем читать про музыку, а не про ужасы всякие…
      Мириам
      "19 апреля 2005, 17.10 Меня снова отпихали в самый конец толпы. Даже за микрофон подержаться не дали.
      Сволочи! Все! Последний раз было! Чтоб я еще раз поперлась в эту подворотню! Ни-за-что!!!
      Фиг вам всем, фиииг! Хоть тетя Тоня и просит попытаться еще разок… Последний.
      Юбилейный, блин!" Таня вздохнула. Да уж, было дело. И захочешь забыть – не забудешь – навалится, окунет с головой. (И почему помнится только то, что касается Мириам? Эх, правду эзотерики говорят – опасно брать псевдонимы…) "…Последний. Юбилейный, блин!" Да, она пытала счастья в подворотне двадцать четыре раза. Ну, не то, чтобы это была подворотня… Обычный киевский переулок. Да еще и в центре города. Просто создатели телепроекта "Яркая звезда" решили по-своему отличиться. Мол, найдем бриллиант в свинарне, в смысле – талант в закоулке. Так и пошло: "Приходите в подворотню – станете звездой!" Пришла. Раз, другой… Думаешь, занял место в пять утра в первых рядах и все – сейчас тебя заметят, вытащат на сцену, дадут микрофон и… Ай-ай, как больно!
      Чего ж так пинаться? "Брысь отсюда!" – три разукрашенных девицы шипят разъяренными сурками. Уй-й! Плечистый здоровяк с чувством наступил на ногу: "Не крутись под ногами, малявка!" Домой возвращалась в слезах, в синяках, с разорванной одеждой. А тетя Тоня встречала ее с мятным чаем и свежим печеньем. И отвратительно-позитивным настроением. Еще бы не отвратительным – тебе жить не хочется, не то что петь, а тут над ухом: "Нюшечка, ой, не терзайся так! Ой, не получилось в этот раз, в следующий – повезет обязательно! Вот увидишь, повезет! Ой!" Вообще, если с чем-то и повезло Нюшечке в этой жизни, то как раз с тетей Тоней.
      Девочка из глубинки, название которой и не на каждой-то карте найдется, в Киеве одна, напугана… Чем – не вспомнить, но то, что напугана – это факт! И практически без денег. Впрочем, работа нашлась быстро – в Киеве остаться без заработка? Разве что совсем безруко-ногой быть, да еще и без головы впридачу!..
      В общем, устроилась официанткой в кафешке-забегаловке. Там же и жила первое время. Ночевала на кухне, в подсобке. Там же и познакомилась с Антониной Сергеевной или просто тетей Тоней – слово за слово разговорилась пожилая добродушная дамочка с молоденькой егозой-официанткой. Дочку мне напомнила, говорит. Год сегодня, как нет дочки… Квартирантку ищу, говорит, совсем тоскливо стало. Одной. В трехкомнатной квартире. За копейки принять готова, лишь бы человек был порядочный, приветливый.
      – А "копейки" – это сколько? – улыбнулась в ответ Танюша.
      "Копейки" оказались воистину копейками. Особенно, учитывая киевские аппетиты. А если добавить, что жила Антонина Сергеевна, считай, в центре города… "Понаехавшие" коллеги-официантки, узнав, какое Танюша жилье отхватила, лопались от зависти. На что Танечка с улыбкой отвечала: "Места знать надо! И наживку держать наготове…".
      К тете Тоне переехала в тот же вечер – пришла посмотреть на комнату, да в ней и осталась. И вовремя, надо сказать – ночной сторож последние две ночи совсем уж нехорошо в ее сторону косился. И Таня никак не могла отделаться от мысли, что в третью ночь одними взглядами дело не обойдется.
      Квартирантка из Танюши была вполне сносная. Раз в две недели делала генеральную уборку в своей комнатке, плюс при каждом встрече с хозяйкой на кухне бросалась выдраивать кухонный стол и рассказывать о своей аномальной чистоплотности. В итоге тетя Тоня стала в два раза чаще вытирать пыль в квартире и подарила Танюше антиаллергические капли. На всякий случай.
      Все та же тетя Тоня, однажды услышав, как Нюшечка мурлыкает себе что-то под нос, посоветовала ей сходить в подворотню.
      – Дочка у меня пела. Полюшка моя. Ой, ну прямо вот как ты – ходила по квартире и пела! И песни сочиняла. Ой, ночами не спала, все писала что-то. А потом пела. И ребята к ней приходили – на гитаре играли. А она пела. Я все ей деньги откладывала, ой, чтобы она могла записать песенки свои. А ты, Нюша, тоже поешь?
      Ой, ну прям, как дочка моя!
      И помолчав, добавила:
      – Сходила бы в подворотню, Нюша! Хорошо ведь поешь! Я и Полюшке всегда говорила – сходи! А она все стеснялась. Ой, а по телевизору-то показывают, как из простых ребят звезд делают. На сцене поют! А Полюшка все смеялась: "Какая из меня звезда, мама?" Ой, сбила машина Полиночку мою. В прошлом году. Так и не стала звездою…
      Тетя Тоня всхлипнула, потерла глаза пухлой ладошкой.
      – Не плачьте… Ну, не надо, – Таня осторожно коснулась плеча Антонины Сергеевны.
      – Я схожу в подворотню, слышите? И на сцене спою. И за себя, и за нее…
      "26 апреля 2005, 22.00 Схожу. Все-таки схожу. С ума, епс, схожу! Потому что опять туда прусь! Но иначе тетя Тоня не отстанет. Только этот раз уж точно станет последним! Так ей и скажу!
      Даже стараться особо не буду – просто для виду пойду! Я бы и не шла, но у теть Тони сердце болит, вдруг я не пойду, а она расстроится, еще сильнее разболится…
      Схожу. Завтра. Последний раз…" Истину говорят: стучите, и вам откроют! Правда, уточнить забывают, что стучать порою приходится головой да об бетонную стену. И что до того самого открытия голова может просто не дожить – разбиться раньше стены.
      Дожила!
      Заметили, выбрали!
      Даже не поверила сразу. Стояла на сцене с открытым ртом, вцепившись в микрофон, как дворовой пес – в кусок шпикачки.
      Дождалась!
      Вот тетя Тоня обрадуется!
      Как во сне спела песню – сейчас и не вспомнить, какую. Зато очень четко встает в памяти выступление соперников – молодой человек с Кай Метовской "Позишн намба ту" и девушка с мальчиковатой фигурой и современным хитом "Роза чайная", позаимствованная господином Бедросовичем все у того же Метова.
      До сих пор Таня не может отделаться от мысли, что публика выбрала ее за длинные ноги и прочие выпуклости, от которых не отрывали взгляда малолетки из первых рядов.
      – Небось, даже не слышали, о чем пою, – пробормотала Татьяна, переворачивая страничку дневника.
      Как бы там ни было, домой она вернулась в карете, запряженной тройкой лошадей (это не шутка, это почести победителю) и с новомодным музыкальным центром – суперпризом! – в руках. И с приглашением на дальнейшее участие в "Яркой звезде".
      Уже не в подворотне, а на настоящей сцене. Ну, почти настоящей – из звезд там лишь победители предыдущих подворотень. А кто из них станет "яркой звездой" – финал покажет.
      – Теть Тонь, я прошла! Я выиграла! – Антонина Сергеевна приподнялась на диване.
      – Мне центр подарили! Вы правы были, все получилось, мне повезло!
      – Прости, я тебе печенье не приготовила… – женщина опустилась назад на подушки.
      – Да бог с ним, с печеньем! Я сейчас за шампанским сбегаю! Я… Теть Тоня, с вами все в порядке? Вы как-то… Теть Тонь?
      – Ой, сердце не отпускает…
      – Господи! А я трещу, как ненормальная! "Скорую" вам надо, сейчас вызову…
      – Ой, не стоит, не тревожься…
      – Да как же… Сейчас я, – Таня метнулась к телефону. – Держитесь! Мне новое жилье искать не хочется. Все, "скорая" уже едет. Давайте, я пока массаж сделаю.
      Повернитесь чуть-чуть, я умею. Легче станет. Вот так, держитесь…
      Следующую неделю Танюша дневник не вела. Не до того было. Репетировала до изнеможения на радость соседям. А потом мчалась в больницу.
      – Что ты, Нюшенька, время на меня тратишь? Тебе ж готовиться надо к выступлению, а ты тут со старухой сидишь. Ой!
      – Я готовлюсь, теть Тонь! Я ж на этой неделе выходная. И никакая вы не старуха…
      – А соседки мои по палате думали, что ты дочка моя. Говорят, похожи мы. Ой, ты вот – не родная – приходишь, а Ритка хоть бы показалась…
      Таня вздохнула. Про Маргариту Сергеевну – старшую сестру тети Тони она уже наслушалась. Поссорились сестрички из-за отцовского наследства – полузаваленной халупки под Киевом. Умер папаша, а завещания не оставил, – делитесь, детки, как хотите. Вот детки и поделились. До сих пор не разговаривают…
      – Ой, да что я удивляюсь, она ж даже к Полюшке на похороны не пришла. Антоша, сын ее, с женою заглянули на полчаса, а она – нет. Не позвонила даже.
      – Теть Тонь, не нервничайте. Вам нельзя. Вы еще на моем выступлении должны сплясать! Вы обещали!
      – Станцуем, Нюшечка, под твои песенки, – Антонина сжала ладонь квартирантки. – Ой, станцуем!
      "30 мая 2005, 23.40 Я в финале! В ФИНАЛЕ!!! Только что вернулась с полуфинального концерта. Из 25-ти человек выбрали 10 финалистов. Я на девятом месте. Выступала в самый последний день, вот и получила голосов с воробьиный клюв. Хотя, нет, ерунду говорю. На каждого участника отводилось по пять дней голосования. Независимо от того, в первый день выступал или в последний…
      И вообще, какая разница? Я ведь в финале!
      И теть Тоня поправилась. Уже вторую неделю дома.
      Правда, из кафе меня уволили – за хронические опаздания. Ну и ладно! Зато будет время для творчества. Вот переведу дух и сяду за песни. И что за дурацкое правило? Каждый финалист должен сам для себя песню сочинить… Мы певцы или поэты?" Совсем не поэты!
      В этом Нюша убедилась, когда вторая неделя, отведенная на рифмоплетство, принялась насмешливо размахивать финишным флажком. Спасибо тете Тоне – поделилась Полюшкиными тетрадками.
      "Интересно, плагиат у нас преступлением считается?" – мрачно подумала Танюша.
      Вслух же уверенно пообещала написать имя Полины на своем будущем диске. Крупными буквами.
      "16 июля 2005, 8.00 …"
      Татьяна Дальше читать она не стала. Не было смысла. Что с того, если написано о победе, но ни слова не сказано о ее цене?
      За день до официального объявления результатов Татьяна… пардон – Мириам… (- Как, ты сказала, тебя зовут? Таня? Се-ри-ко-ва? Ну-у, разве ж это имя для будущей звезды? Подожди, сейчас мы тебе псевдоним придумаем, – организатор шоу и известный продюсер Павел Александрович Топотугин оббежал вокруг перепуганной девушки. – О! Мириам! Смотрю на тебя и вижу это слово. Красным шрифтом на лбу!
      – Ми-и… Что?
      – Ми-ри-ам! Это интригует! Понятно?
      – Понятно. А что это такое?
      – Имя!!! – продюсер аж подпрыгнул. – Твой сценический образ! Будешь выступать под этим псевдонимом, согласна?
      Еще бы не согласна! Прошла лишь неделя после победы в подворотне. Сегодня – ее первая в жизни репетиция. И она была согласна на все. Практически…
      А вернувшись домой, достала сокровенную тетрадку и, немного подумав, дописала рядом со скромным словом "дневник" гордое – "Мириам") …так вот, за день до официального объявления результатов Мириам, как и остальные участники, бродила по огромному залу, в ожидании репетиции гала-концерта.
      – Танечка? – вкрадчивый шепот продюсера застиг ее в момент, когда она пыталась выяснить, сколько раз закулисная портьера обмотается вокруг ее талии.
      – Это… вы… мне?
      – Ну а кому же еще?!
      А поди вас разбери, кому! То "вживайся в образ, забудь, что написано в паспорте", то вдруг "Танечка"… Еще немного и на вопрос: "Как тебя зовут?", начну отвечать:
      "Не знаю!". Причем, абсолютно искренне.
      – Танечка, – продюсер подошел вплотную, – скажи, у тебя есть двенадцать тысяч долларов?
      – Э… Вообще-то нету…
      – А, может, подумаешь? До завтрашнего утра. Данные у тебя неплохие… А сумма смешная совсем. Ты же потом будешь в десять раз больше зарабатывать!
      Вот и все! Сказочке конец! Думала, провинциалочка, звездою заделаться? Три-ха-ха!
      Нет, сумма-то может и смешная… Спорить не буду – не видела ни разу такой суммы, в руках не держала. А если честно, дебильная цифра какая-то! Двенадцать тысяч…
      Не десять, не пятнадцать – именно двенадцать! Еще б сказали – одиннадцать девяносто девять… На авто новое кому-то не хватает, что ли?
      После репетиции долго шлялась по городу. Домой вернулась поздно, тети Тони не было – уехала еще вчера на море. Отдохнет там. Оздоровится. Может, даже не так болезненно отреагирует на Нюшечкино поражение…
      Эх, Антонина Сергеевна! Права была ваша Поля, когда отказалась идти в подворотню.
      Двенадцать тысяч раз – права! Таня устало плюхнулась на кровать. Сорвала с себя сценическое платье (организаторы шоу настаивали, чтобы участники репетировали в тех же нарядах, в которых и выступать будут). Клац! Это что? Маленькая пуговичка, удерживающая две половинки более чем откровенного декольте, разлетелась пополам.
      Вот елки-новогодние, китайское рукоделие!
      И что теперь? Куда бежать за новой пуговицей? Среди ночи. И тети Тони нет, чтоб спросить… А у нее должны быть, я видела как-то. Где ж я видела? Может, в шкафу?
      Нет. В тумбочке? Опять нет. В секретере? А ключ от него где? Проклятье! Точно в секретере пуговицы! Вспомнила. Чем же его открыть? По старинке – скрепкой?
      Попробуем…
      Старенький замок поддался быстро. Та-а-ак, коробочка с катушками – они нам тоже сейчас пригодятся. Вязаные лоскутики, коллекция поздравительных открыток. Очень мило, а пуговицы-то где? Склад советских рублей. Совсем замечательно! Вот рубль к декольте и пришью! Хотя, стоп! Рубли, говорите? Таня пошуршала старенькими банкнотами, высыпая их на пол. Протерла глаза. Ошарашенно моргнула. Небольшая картонная коробочка была забита американской валютой.
      "Я все ей деньги откладывала, ой, чтобы она могла записать песенки свои" Много ж ты насобирала, тетя Тоня. Десять стопочек аккуратненьких. Если верить заботливым надписям, сообщающих, что в каждой стопке по тысяче долларов, то всего получается – десять тысяч.
      "Не хватает", – мелькнуло в голове. "О чем я думаю???", – пронеслось следом.
      Татьяна выбежала в свою комнату. Задумалась. Спрятать. Сложить все, как было, и поставить на место. Спрятать от греха, от самой себя. И скрепку треклятую выбросить. Все равно ведь не хватает. А даже, если б и хватало…
      "Ты же потом будешь в десять раз больше зарабатывать!" Нюшечка сжала голову руками.
      "Она ведь дочке откладывала, а дочки нет уже. А я верну потом. Заработаю в десять раз больше – и верну. Даже с процентами! Может, сумею за десять штук договориться? Эх-х, ну почему у меня совсем денег нет? Хотя…" Она коснулась пальцами шеи. Золотое колье – подарок мамы на восемнадцать лет.
      Можно сказать, фамильное украшение. Таня невесело хмыкнула. А еще два колечка у нее есть. И серьги. Тоже фамильные… Интересно, сколько сейчас золото стоит?
      Сто лет уже в ювелирке не была…
      Чуть дыша, вернулась в хозяйкину комнату. Уставилась на заветный коробок. Эх, Антонина Сергеевна, кто ж такие деньги в квартире хранит? Да еще и с квартиранткой… Она подняла взгляд на секретер. О! А вот и пуговицы! Стоят себе на второй полке и смеются.
      Этого нет в дневнике Мириам. К чему записывать то, что и так прочно въелось в память? Не забыть ей этот вечер. Точно так, как и следующее утро, когда она, молясь, чтобы сумасшедший стук сердца был слышен только ей, примчалась к Павлу Александровичу и сунула ему в руки пакет с деньгами и золотом, бормоча что-то о наследстве и семейных драгоценностях. Бормоча и краем сознания молясь, чтобы не согласился он на золото, потребовал всю сумму чистым налом. Тогда бы она извинилась, вернулась домой, сложила бы зеленые банкноты в катронную коробочку и навсегда забыла об их существовании. И о сцене, будь она…
      Лишь бы не согласился!
      Согласился.
      Покосился недоверчиво, но не сказал ни слова. Только с победой поздравил.
      Авансом.
 

 
      Светлана (четыре месяца назад) Все! Домой, спать! Со злорадным облегчением выключаю комп. Не, ну правда, сколько можно лепить из экскрементов шоколадку? Застегивая куртку, бросаю косой взгляд в сторону Лотосовского кабинета. Это ж надо было додуматься: "В нашем журнале – никакого секса!" В смысле, писать о нем можно, но само слово "секс" употреблять нельзя! Видите ли, читатель позвонил и возмутился разврату! Сноб старперовский! Может, он теперь подскажет, как вести рубрику "[Тот, Кого Нельзя Называть] в нашей жизни" без упоминания об оном? И в частности, как без запретного слова наваять статью об оральном… э-э-э… интиме?
      В общем, в "ТанДеме" секса нет. И в ближайшее время, похоже, не появится.
      У меня так точно – Славик уехал в командировку на два месяца. А Гектор для интимных целей как-то не подходит… Ха! Читайте в свежем номере: разврат с попугаем! Тьфу! Опять я о работе. "За пределами редакции все разговоры и мысли о ней – дурной тон", – да-да, Алина, ты совершенно права.
      Зябко ежусь под ноябрьской мжичкой. Мерзость! Уж лучше самый разудалый ливень, чем это… Впрочем, вот и дом мой, выглядывает из-за промокших каштанов. Ох, как же спать хочется! Хоть бы не заснуть посреди дороги!
      Дом, милый дом. Здравствуйте, Валентина Михайловна! Что, снова попугай утром разбудил? Ну, на то он и попугай, чтобы общаться… Ладно, ладно, унесу клетку в другую комнату. Мысленно показываю вредной соседке язык. Лифт ты мой родимый, опять застрял где-то между четвертым и восьмым? Ладно, не проблема, взберемся на шестой самостоятельно, авось не развалимся по дороге. А, приехал, все-таки.
      Отлично!
      Спа-а-ать!
      Что за наваждение? Не иначе, как в кофе кто-то димедрола намешал… Подавляя зевок, улыбаюсь собственной шутке. Растерянно тыкаю пальцем в кнопку с полустертой циферкой "6". С удивлением замечаю, что откуда-то из вершин кабины прямо на меня летит пушистое белое перышко. Машинально ловлю его рукой.
      И проваливаюсь в темноту.
      Подруги стояли в лифте. А лифт, скрипя всей своей ржавчиной, ехал… куда-то. То ли вверх, то ли вниз. А может, и туда, и обратно одновременно. А возможно, они просто катались. Кто их разберет. Вообще-то, они не собирались кататься, они поднимались к Алине домой… Точнее, на съемную квартиру Кухарской, что по сути одно и тоже. Съемный угол может оказаться роднее родных хором. И этого мистер и миссис Кухарские дочери, видимо, не простят никогда. Еще бы, разве можно смириться с такой неблагодарностью? Скармливать арендодателям ползарплаты, вместо того, чтобы жить под одной крышей с родителями, которые души в своем чаде не чают, несмотря на то, что она… …не оправдала родительских надежд и, бросив медицинский университет, окунулась в журналистику; …расходует слишком много воды в ванной (недавно поставили счетчики на воду); …рискует остаться старой девой (соседская Дашка в двадцать лет замуж вышла, а эта? в двадцать три одинокая волчица); …отказывается смотреть сериал "Бедная страдалица", предпочитая ему вопли Раммштайн (без комментариев); … … …
      Сбежавшая дочь в очередной раз рассказывала Светлане причины своего побега, ее огромный белоснежный попугай Гектор (и что он делает в лифте?), примостившийся у Алины на плече, периодически вставлял реплики типа: "Р-р-рам-м-м!" и "Пр-р-редки!", а Киталова молилась об одном – не просыпаться. Побыть еще хоть немного здесь, в этом странном лифте, с подругой, которую больше нигде и никогда не увидеть. А лифт продолжал ехать. Ни вверх, ни вниз. Вот только к равномерному ржавому скрежету добавился еще какой-то звук. Стук. Возня. Чья-то ругань… Почему-то стало тяжело дышать.
      Вздрагиваю.
      Вытираю вспотевший лоб.
      Что это было?
      Пальцы озадаченно мнут свалившееся бог весть откуда перышко.
      Клац!
      Приехали. Лифт, кряхтя, распахнул передо мною двери. Выскакиваю прочь, с трудом переводя дыхание. Доработалась! Секс, интим, разврат, позвонить Мириам, похоть, сношение двух влюбленных лиц, тьфу! А потом жути в лифте мерещатся!
      – Совесть у вас есть?! -Валентина Михайловна, тяжело дыша, поднималась по ступенькам.
      Здрасьте вам! Чем теперь соседушке не угодили? Или лекцию про попугая еще не дочитала?
      – Сколько можно лифт держать? Я уже и в магазин сходила, а вы все катаетесь!
      Пешком из-за вас иду, а у меня ноги… Молодежь, чтоб вас! И перья бы свои подмели, что ли! Целый день по подъезду летают!
      Соседка, не умолкая ни на секунду, скрылась в своей квартире. Недоуменно кошусь на циферблат мобильника. Интересно, я в лифт в котором часу села? Не помню…
      Как-то в голову не пришло время засечь. Ладно, к хомякам скандалистку. Ее же халявным уксусом не пои, только дай поругаться! Что она там про перья вещала?
      Летают целый день? Вот и отговорка для Лотос: спросит, почему статью задержала, отвечу – перья по подъезду раскидывала!
      Ключи, где же вы? Ага, вот, попались.
      Наконец-то я дома! Ай! Что за…
      Из открытой двери в лицо бросилось перьевое облачко. И радостно, словно почуяв свободу, разлетелось по подъезду. "И докажи теперь что-то Валентине", – первая мысль. "ГЕКТОР!" – вторая! Швырнув сумку и ключи на пол, влетаю в комнату.
      – ГЕКТОР!
      Это все Славик! Приучил его летать по квартире. "Тяжело ему в клетке целый день…".
      Гуманист хренов! "Пусть полетает птичка" Где теперь эта птичка?
      – Гектор, где ты?!
      Огромный хохлатый красавец, доставшийся мне в наследство от Алины, и не думал отзываться. Проклятье! В истерике кручусь по квартире. Я не могу этого допустить.
      Господи, она ведь его так любила! Порой за последние гривны покупала корм для белоснежного говоруна, сама оставаясь без ужина ("Я-то перетерплю, а как ЕМУ объяснишь, что денег нет?"). А Гектор… как он переживал из-за разлукой с "мамочкой Алиной".
      – Гектор!!!
      Заглядываю в ванну. В кладовку. Под кровать. Ой, а это что? Форточка открыта.
      Птичка моя! Что ж я наделала?
      – ГЕКТО-О-ОР!!!
      – Гектор-р-р голоден! – нахохлившийся попугай неподвижно застыл на белоснежной гардине, и бросал на меня оттуда укоризненные взгляды.
      – Чтоб ты жил сто лет! – с облегчением выдыхаю, прислонившись к шкафу. Со шкафа мягко спланировало белое перышко…
      Татьяна (три месяца и три недели назад) "Все, "скорая" уже едет. Давайте, я пока массаж сделаю. Повернитесь чуть-чуть, я умею…" – слова звенели в ушах, когда она проснулась среди ночи от своего же крика. Что-то приснилось. Что-то жуткое, скользкое. Детальней – не вспомнить.
      Только собственный голос эхом кричит. О массаже и "скорой". Перечитывая дневник, Таня не обратила на эту фразу внимание, но сейчас… Когда это она умела массаж делать? Девушка нахмурилась: вот, четко помню, что теть Тоне тогда легче стало.
      Даже начала сомневаться тетушка, не зря ли "скорая" едет? Таня невесело хмыкнула.
      Значит, это мы, и правда, умеем. Хорошо, переформулируем вопрос: "Где мы этому научились?" Память, коварная лиса, подбрасывала догадки, но настойчиво уходила от ответов.
      Чем ближе бессонная ночь подходила к концу, тем сильнее росла уверенность в том, что ей необходимо разгадать массажный секрет. Зачем – дело десятое. А может, как раз наоборот.
      – Андрюшка! – девушка, едва дождавшись утреннего – уже ставшего привычным – скрежета кофемолки, выбежала на кухню. – А мы ведь с тобой примерно одного роста, верно?
      Андрей кашлянул, едва не подавившись кофе. То ли вопрос его так удивил, то ли вид вполне бодрой Татьяны в восемь утра.
      – Ну, допустим… – выдавил из себя, наконец.
      – А ты не одолжишь мне… э-э-э… что-нибудь из одежды? Мне надо съездить к себе… В село…
      – Могилку Николая посетить решила? – Таня побледнела. За два с половиной месяца никто из них не произносил этого имени. Ни разу. Девушка даже не знала, известно ли оно Андрею. И вот – вопрос. Заданный равнодушным будничным тоном. Между мелкими, размеренными глотками утреннего кофе. Андрей смотрел на нее поверх кофейной чашки. В вечно наивных глазах мелькало настойчивое выжидание.
      – Вообще-то нет… – ответила медленно, осторожно, словно ступая на шаткий мостик. – Мне… надо деда увидеть…
      – Кого??? – недоумение в карих глазах.
      – Ну, я точно не знаю. Помню только… Сегодня ночью вспомнила, что в деревне дед живет. Он должен знать то, что я не помню. Он должен про массаж знать! – последнюю фразу она почти закричала.
      – А, ну если про массаж… – показалось, или иронизирует негодник? – Налей себе кофе, там осталось. И будем собираться.
      – Спасибо, – Татьяна потянулась за чашкой. – Подожди, а что значит "будем"?!
      Из своего немногочисленного гардероба он выбрал самые маленькие брюки, футболку и мешковатую ветровку спортивного вида. А еще бейсболку с ушками, чтобы волосы спрятать. Слава облакам, не стал спрашивать, для чего ей этот карнавал понадобился. Не смогла бы ответить. Просто что-то подсказывало, что соваться на родину Татьяне Сериковой пока не стоит. А одинокому парню… ладно, ладно, уговорили – двум одиноким парням вполне даже можно! Подумаешь, приехали ребята деда навестить.
      Гм… Как бы еще этого деда найти, не привлекая к себе особого внимания? Да уж, хороший вопрос! "Здравствуйте, а где тут у вас дед живет?" А может, Дед – это имя? Или фамилия? С большой буквы "Д"! Над вопросом больших и маленьких букв Таня ломала голову всю дорогу. Поехали на электричке. Благо машины у Сериковой больше не имелось – после стычки с Демом и Ко "Порше" исчезло в неизвестном направлении. Как, впрочем, и сам Дем. Может, Андрей откупился "паршивцем" за ее спиной? Хотя, вряд ли. От них откупишься… Остается лишь догадываться, почему не вернулись до сих пор за нею. А у спутника своего спрашивать бесполезно. Все ее вопросы только то и делают, что разбиваются о полное отчуждение. Отчуждение с наивно-удивленным взглядом.
      – Чем твой дед, говоришь, занимается? Массажем? – Татьяна неопределенно кивнула (если б же я знала!), изо всех сил стараясь не отстать от Андрея, уверенно вышагивающего по кривоватой улочке. – Значит, будем массажиста искать. Скажем, остеохондроз у нас. Я скажу. Ты – молчи лучше… Что-то народа на улицах маловато – дождя испугались? Так это даже не дождь – морось какая-то. Эй, не отставай! Ну что еще случилось? Идем же! Таня?
      – Это мой дом, – девушка остановилась перед бледно-голубой калиткой. – Я здесь жила, – ее голос вдруг стал тонким-тонким, словно у котенка новорожденного. – Я помню.
      И толкнула калитку. Прежде чем Андрей успел остановить.
      Залаял пес. Вылетел навстречу черно-лохматым комком, зарычал, но тут же замер удивленно. Принюхался. И, взвизгнув, повалился на землю, прямо в лужу грязевую.
      – Полкаша! Кого во двор пускаешь? – полноватая женщина выглянула из сарая. – Ребята, вам чего?
      Татьяна стояла посреди двора не шевелясь. Андрей неловко топтался у калитки.
      Женщина присмотрелась. Подошла вплотную к Сериковой.
      – Ты, что ли?
      – Я! – кивнула, соглашаясь. Вот вам и вся конспирация. Вот вам и двое парней с остеохондрозом. – Здравствуйте, тетя Галя.
      – Ты зачем приехала?
      – Ну…
      – Порешить нас решила?
      – Что вы такое…
      – Приходили тут, искали тебя. Езжай, откуда приехала, богом прошу! Я-то старая, Максимку хоть пожалей!
      – Не старая вы! Теть Галь, объясните хоть…
      – Ничего объяснять не хочу! Уходи по-хорошему!
      – Даже в дом не пустите? – голос превратился в лед. Впрочем, хоть бы и в снежную лавину – молча отвернулась Галина от племянницы. Кудахнула за спиной возмущенная курица. Приподнялся на лапах Полкан, смотрит удивленно. И как-то совсем не к месту запахло паточными яблоками.
      – Знаете что?! – Таня оббежала тетушку, став лицом к лицу. – Это и мой дом тоже!
      Тут моя мать жила! И я имею право…
      – Право ты имеешь? – сузились глаза, лицо перекосилось от нахлынувшей злобы. – На койку с парашей ты право имеешь, вот на что! Камера два на два да небо в клетку! Убирайся по добру, иначе…
      Отшатнулась Татьяна. Едва не упав, отшатнулась. А может, и упала бы, если б не сильные руки, ухватившие за плечи. Андрей – вы, как всегда, вовремя! – не глядя на сварливую тетушку, повел спутницу к выходу. За их спиной крякнул задвигающийся засов.
      – Идем отсюда!
      Таня, зажмурившись, прислонилась к забору.
      – Это мой дом.
      – Да, я заметил. Идем! Нам еще деда искать…
      – Мирт. Его зовут Мирт, – пробормотала, не открывая глаз. – И я знаю, где его найти, – а затем повернулась к Андрею. – Пошли?
      И оттолкнулась от забора, прощаясь…
      "Ой, ты вот – не родная – приходишь, а Ритка хоть бы показалась…" Почему так? Почему с чужими бывает проще, чем с близкими? Почему подруга порой оказывается роднее сестры? Почему чужая тетя может подарить квартиру, а родная…
      Нет, лучше не думать об тетях. Ни об одной из них. Не вспоминать. Не… Три-ха-ха, наивная! Так прямо и не вспомнишь! Память-память, ну что ж ты со мной делаешь?
      Мириам
      Июль, 2005 года Ее поздравляли. Ей аплодировали. Ее забрасывали цветами и подарками. А она стояла на сцене, улыбалась и изо всех сил боролась с приступами тошноты. "Интересно, сколько стоит домашний кинотеатр? – Мириам – победительница "Яркой звезды" – покосилась на свой главный приз. – И как быстро можно его продать? Недели за две успею?" Не успела.
      Не дали – пригласили на летние гастроли. В Крым.
      – Надо начинать выступать! Прямо сейчас. Пока тебя помнят. Через пять дней выезжаем в Феодосию. Затем – Судак, Симферополь и так далее по списку, – Пал Саныч довольно потирал руки. – Большой тур у нас. На одной сцене со звездами будешь петь!
      – Мне бы дело одно закончить… – пробормотала девушка.
      – Вернешься – закончишь! Будешь тормозить – проморгаешь шанс стать знаменитой.
      Публика – дама капризная. Сегодня ты на волне, завтра – тебя все забыли. Так что, девочка, если уж ты на волну попала, держи ее! Держи, пока можешь, насколько сил хватит! А дела – закончишь! Вернешься через пару месяцев – закончишь.
      "Через пару месяцев не одна я вернусь… Через один даже", – мрачно подумала Татьяна.
      Тренькнул телефон – см-ка пришла. От тети Тони. Пятая уже. Поздравляла Нюшечку ненаглядную. Писала, что от телевизора не отходила, пропустить результаты боялась. Аж сердце заколотилось хвостом непокорным. Ой!
      – Итак, у тебя пять дней на сборы! – радостно резюмировал Пал Саныч.
      – А можно я вещи свои у вас оставлю? – вздохнула Танюша.
      По дороге домой ее осенило. Вздохнув с облегчением, написала длинную смс Антонине Сергеевне: "Благодарю за все, уезжаю на гастроли, когда вернусь – не знаю, не скучайте, оставляю вам на хранение свой музыкальный центр и кинотеатр домашний. Приеду – фильм посмотрим!".
      Не приеду.
      Не вернусь.
      Не хватит сил душевных. И совести. Почему-то Таня не сомневалась, что пропажа долларов обнаружится задолго до ее возвращения. Но, во всяком случае, теперь это уже будет выглядеть не как воровство, а как… небольшой обмен. Пусть не совсем равноценный – техника, несомненно, стоит дешевле десяти тысяч, но все же. И для милиции, если что, отговорка будет – я не крала, я брала в долг. Под залог. А то, что кредитора о займе в известность не поставила… Ой, это уже не в ту степь мысль полезла. Обойдется, как-нибудь! Не для того ж ей Фортуна столько раз помогала, чтобы в конце концов взять и обломать крылья, верно?
      Впрочем, до крыльев тогда еще было далеко.
      Через месяц гастролей полусонная Мириам нацарапала в дневнике:
      "25 августа 2005 года, 00.35 Чувствую себя героем песни Аллы Борисовны – той, которая еще была певицей:
      Им рукоплещет восхищенный зал,
      И на арену к ним летят цветы.
      Для них играет туш, горят глаза,
      А мною заполняют перерыв…" Репетиция, отель, комната на четверых с такими же полузвездами, непонятно откуда на свет софитный явившиеся, сцена, огромный зал… "А пока наша группа переводит дух и готовится к следующей песне, для вас споет очаровательная победительница проекта "Яркая звезда"! Встречайте…", – и зал оживленно щетинится – можно пойти перекурить! Поезд, плацкартный вагон (а где, по-вашему, полузвезды ездят?), следующий город, отель… Море маячит на горизонте. Эх, искупаться бы!
      Плюхнуться в соленые теплые волны (что? вода нынче холодная? пусть будет, согласна!) и уплыть! Репетиция, сцена, огромный зал…
      Когда еще через две недели ее мобильник взорвался от звонка и некто, представившийся Константином Андросовым, начальником государственной нотариальной конторы, и настоятельно попросил ее срочно приехать в Киев, она обрадовалась.
      Искренне.
      Испуг пришел потом.
      Татьяна Земля, видимо, умирала от жажды. Иначе, с чего бы это небу лить на нее столько воды? Да еще и в такой неподходящий момент. Не успели от дома (родного!) отойти, как – нате вам, гости дорогие! Запылились, небось с дороги? Вот и помоетесь…
      Это уже не морось, как Андрей изволил выразиться, – ливень беспросветный.
      Татьяна поморщилась. Хорошо хоть бейсболка Андреева есть. Хотя, с другой стороны дождь им сейчас только на руку, – меньше любопытных будет под ногами крутиться да за спиной шептаться. Тем более что провожатые им больше не нужны, – адрес Мирта она вспомнила.
      Вот за тем поворотом сразу… Ан нет, не сразу, еще одну улочку пройти и повернуть. Какая-какая там улица? Ух, дождь мерзопакостный – стеной стоит вода, дальше двух шагов не разглядеть ничего. Жалко, что домино с собой нет… Причем тут домино? Не знаю, неважно, идем дальше! Девушка запыхалась, но шагу не сбавляла. Андрей, громко чвакая ботинками, шел рядом.
      Впрочем, пришли уже. Почти. Вот этот поворот. Теперь уже точно – этот! – ка-а-а! -нька! Да Танька же!!! – в шуме воды она не сразу расслышала, как кто-то кричит ее имя. Обернулась. И едва устояла на ногах, – Максим, младший двоюродный братишка, повис на шее. Повис и затараторил быстро-быстро. – Я знал, что ты к Мирту пойдешь. И огородами помчался. Ты прости, я при матери не решился выходить.
      А потом сказал, что куртку забыл на огороде, а сам – к тебе!
      – Максимка!
      – Тут сарай есть заброшенный. Идемте!
      Сарай оказался заброшенным настолько, что от дождя-то особо и не спасал. Но все же лучше, чем ничего.
      – Максимка! – девушка поежилась, чувствуя, что замерзает. – Как вы? Почему она так… со мной?
      Парнишка опустил голову.
      – Ты тогда уехала… А к нам приходили двое. Через полгода, где-то. Искали тебя.
      Угрожали матери. Говорили про тебя гадости. Я не верю, Тань! Ты никогда бы не сделала ничего плохого, – у Татьяны помчались ледяные мурашки по телу. – Но они…
      Они злые такие были… А потом Мирт пришел. К себе их увел. Долго они от него не выходили. А вышли – мрачные и какие-то сосредоточенные. Но у нас больше не появлялись…
      "Я с ними поговорил, и они ушли…" Таня вздрогнула. Теперь ее уже просто знобило.
      – А недавно тебя по телевизору показывали! Танька, ты конечно глупости поешь, но я за тебя рад. А мамка разозлилась страшно. Кричать начала. Засранка, мол, вылезла…
      – Максимочка, – девушка обняла брата.
      – Тань, а в Киеве хорошо? Ты уехала, ни весточки от тебя…
      – Я заберу тебя к себе, – она прижалась к мальчишке, закрыла глаза. – Только решу некоторые проблемы и заберу сразу, слышишь? А ты как раз школу закончишь…
      В университет поступишь столичный.
      Он кивнул.
      – А мать говорит – в армию!
      – Слушай ты ее…
      Из сарайчика вышла подавленной. Максимка умчался домой, ливень начал утихать, превращаясь в прежнюю морось. Дом старого Мирта весело выглянул из-за угла.
      – Мирт! – Таня не выдержала, помчалась бегом к знакомой калитке, застучала в дверь. – Мирт, ты дома? Мирт?!
      – Чего расшумелись? – выглянуло в щелку старческое лицо, не мужское – женское, незнакомое. Отшатнулась Татьяна от порога, оборвалось что-то внутри. Неужели…
      – А-а-а, – старуха задумчиво оглядела гостей. – Заходите уж, коли пришли!
      Таня неуверенно попятилась.
      – Да заходи, не боись! В доме Мирта никого не обидят… – и пошаркала внутрь.
      Мирт лежал в постели и, казалось, никак не реагировал на гостей. Вкусно пахло травяным чаем. Трещали поленья – старик никогда не признавал электрического отопления. В общем, все, как раньше… (Лето, яркое солнечное лето, девушка с крепким высоким дедуганом сидят у небольшого пруда, свесив ноги в прохладную воду: "Скажи мне, Мирт, почему тебя люди не любят?", "Они никогда того не полюбят, кого понять не в силах…", "Но ты ведь им помогаешь!", "И они мне этого никогда не простят…").
      Все как раньше. Вот только хозяин дома что-то здоровьем не пышет…
      – Мирт, ты… заболел? – девушка робко застыла на пороге комнаты. Андрей остался в сенях.
      – А, это ты Лия… – заговорил медленно, будто каждое слово давалось ему с трудом. – Заходи, заходи… Раз пришла…
      – Нет, же! Не Лия! Это я – Таня! – она сорвала промокшую бейсболку, растрепала волосы, подбежала к старику. – Забыл меня?
      – Не забыл, Лия. Как же забудешь, у меня-то с памятью все отменно, – закашлялся, присел на кровати.
      Таня пожала плечами – Лия, так Лия. Была Нюшечкой, была Мириам и Лией побуду.
      Трудно, что ли? По глазам же видно – узнал ее. Ни с кем не путает. Она придвинула к себе старенький стул, присела у кровати. Ждала вопросов. Не дождалась. Да и ни к чему они, видимо.
      Пожевал губами дед, заговорил тихонько.
      – Всю жизнь я помогал людям. Как мог. А ты… ты была такой… Не такой, как все.
      Я ведь не зря тебя тогда выбрал.
      "Для чего?" – чуть не брякнула Татьяна. Вовремя язык прикусила.
      – Сейчас вот старый совсем стал. А люди они… Помнят меня, приходят, приносят разное. Хотя и не задерживаются надолго. Боятся чего-то. Эля вот, одна помогает, – помолчал немного. – Зря ты уехала тогда… Таня. Зря ко мне не пришла. А теперь уже поздно. Я семью твою оградил – несправедливо это, чтоб невинным людям за чужую вину мстили. А тебе уже вряд ли помогу.
      – Мирт! – девушка схватила старика за руку. – Расскажи мне про массаж! Я должна вспомнить. Помоги мне!
      – Вспомнить… – дед сжал ее ладонь. – Попробуй.
      Осень – глубокая, промозглая. Маленькая Танюша заболела очень сильно, кашляла уже неделю. Лекарство не помогало. Доктор бормотал что-то про двусторонний бронхит и выписывал новые таблетки. А Таня все кашляла и кашляла… Наконец мама решилась – понесла Танюшу к деду Мирту. До сих пор помнит Таня, как болела спина от Миртового массажа. Зато уже в ту же ночь легче стало… …
      Зима. Детвора носится по улицам. Валяется в снегу. Кто-то предложил обстрелять снежками дом Мирта. Не хотела Танюша туда идти. И не потому, что несколько лет назад вылечил ее старик – из детской памяти этот эпизод практически стерся.
      Боялась она деда, как и большинство односельчан. Странный он дед, нелюдимый.
      Живет один. Днем почти из дома не показывается, ночью костры жжет и сидит у пруда до утра самого. Хоть зимой, хоть летом. Боялась, но от компании отбиваться не хотела. И только полетели первые снежки в окна и стены, вышел на порог Мирт.
      Глянул на ребятишек спокойно, без злобы, а тех как ветром сдуло. Одна Танюша стоит, смутившись, мнет запоздалую снежку в руках. Улыбнулся ей Мирт. …
      Каникулы школьные. Вся детвора на речке или в садах на ветки за грушами-яблоками недоспелыми карабкается, а Таня – огородами, пока никто не видит (засмеют ведь!), к Мирту крадется. "Дед, а дед, покажи фокус! Ты ведь шаман! Это все знают!" Улыбается Мирт. "Что ж, смотри", – говорит. И ушибленную недавно лодыжку пальцами сжимает, мнет. Перестала болеть лодыжка, спасибо, дедушка, но… "Разве ж это чудо? Это просто массаж…" Улыбается Мирт. Предлагает лучше в домино сыграть. …
      Лето. Татьяна вернулась из Киева. Невеселое было возвращение… Пять лет прожила в столице. Два последних класса там закончила и три года в университете отучилась. На экономическом. Очень уж мама за нее переживала. Одна растила, без отца. Хотела, чтобы дочка достойное образование получила и жила в нормальном городе. На две фирмы киевские сразу работала бухгалтером, чтобы только ребенку обожаемому учебу оплатить, квартиру однокомнатную на двоих снимала ("Не будет же моя Танюша в общагах прозябать!"). Золотое было время! А потом – приговор врача – лейкемия. Не стало матери, за полгода сгорела. Уже перед смертью самой в родное село приехала. С Татьяной. Обещание взяла с дочки, что не бросит она начатое, вернется в Киев. Вернулась. Только несколькими годами позже. …
      Лето. Все то же яркое солнечное лето. Татьяна с Миртом сидят на берегу пруда.
      Месяц прошел после смерти матери. Хорошо, что Мирт был рядом. Не дал упасть в депрессию, остановил у черной бездны. "Скажи мне, Мирт, почему тебя люди не любят? Ты ведь им помогаешь…" Улыбается Мирт. Поди пойми его…
      С тех пор частой гостьей стала Татьяна в стариковской хате. Тем более что в родной не особо-то и радовались ей. Еще бы! Тетка с мужем уже привыкли в одиночку в доме хозяйничать, а тут – на тебе! Вернулась! Один Максим ей рад был, но разве он сравнится с Миртом? Этим могучим (всемогущим?) стариком с волшебными руками! Дни напролет крутилась подле него, по дому помогала, наблюдала, как он людей от болезней избавляет. Таким простым, казалось бы, массажем! "Как это у тебя получается?" "Я людям добра желаю!" "И все? – растерянно разводит руками девушка. – Другие тоже желают, но их массаж – не волшебный…" "А у них потребности такой – помогать ближнему – нету. Исцеление, как и душегубство, это ведь не минутный каприз, это – смысл жизни…" И немного подумав, протянул ей черную костяшку домино: "Держи. Может, однажды напомнит тебе о главном…" "Это из игры?", – она удивленно разглядывала блестящую доминошку. "Да не из игры, глупая! Бери, потом поймешь…" …
      Осень. Золотая. Прекрасная.
      Она поняла. Спустя полтора месяца. Схватил радикулит тетушку Галину прямо посреди огорода. Ни вздохнуть, ни разогнуться. Стрелой бросилась к ней Татьяна.
      Сжала на груди черную доминошку – с подарком Мирта она ни на день не расставалась, на цепочке на шею подвесила. Добежала. Стала рядом на колени. И вдруг поняла, что надо делать. Руки сами нащупали нужные точки на спине, через минуту полегчало тетушке. Смягчилась она к племяннице с того дня. Или вид сделала, что смягчилась.
      Закашлялся Мирт. Ладонь Татьянину выпустил. Эх, дед, дед, что ж ты так? Другим помогал, а сам – лежишь, задыхаешься. А может…
      – Мирт, давай я помогу. Я массаж сделаю. Я ведь умею! Ты же знаешь!
      Покачал головой старик.
      – Мое время выходит, это уже бесполезно. А ты зря мой подарок выбросила… И вот еще что, – он посмотрел куда-то за ее плечо, – однажды ты узнаешь – он поступил справедливо!
      – Кто? Кто он?
      – Идите. Идите отсюда! Утомили вы его ужо сегодня! – Таня обернулась.
      Оказывается Андрей уже какое-то время сидел в комнате, за ее спиной. – Идите!
      Видите, заснул он, – старушка по имени Эля суетилась вокруг задремавшего вмиг Мирта. – Мало помогал он вам? Идите, дайте человеку отдохнуть!
      Татьяна слушала ее краем уха. Поблагодарила душевно. Не оглядываясь, вышла прочь из дома.
      – Ты его знал? – уже на улице спросила у спутника.
      Андрей пожал плечами:
      – С чего ты взяла?
      – Хватит! – она вцепилась в его куртку, закричала прямо в лицо. – Хватит строить из меня дуру! "Он поступил справедливо!" Кто ты? Кто ты, черт тебя раздери???
      Андрей, вырвавшись, молча пошел в сторону вокзальной станции.
 

 
      Светлана Гектор был цел целехонек. Во всяком случае, не похоже, чтобы за последние сутки из него выпало хоть одно перо. Ну ладно, может, одно и выпало, но не больше. Так откуда же эта красота взялась, которая по подъезду разлетелась? Еще раз придирчиво осматриваю Гектора. Окончательно отметаю версию тотальной линьки.
      Перевожу взгляд на скомканные у порога белые перышки. Кто-то из соседей пошутил?
      Тоже маловероятно. Из них шутники еще те… Одна Валентина Михайловна чего стоит.
      Но других объяснений я не вижу в упор. Ладно, пусть перьевым приколистам сны хорошие приснятся, а мне надо к встрече с Бегбедером готовиться.
      На пресс-конференцию я, конечно же, аккредитовалась. За спиной у Лотос. Благо, завтра мне еще предстоит фуршет в честь магазина косметики "ПАН". И магазин этот, к огромной радости для меня, расположился на той же улице, где и резиденция Фредерика. И все-таки я счастливая!
      Счастливая! Счастливая! Счастлива-а-ая!
      С этим словом просыпаюсь наутро. Кошусь на часы. Даже не проспала, надо же!
      Воистину счастливая!
      Даже магазинчик с первого раза нашла.
      Однозначно… Ну, вы поняли, да?
      Презентации рекламные хороши тем, что на них, во-первых, кормят, во-вторых, собирают весь журналистский бомонд. Другими словами – можно бесплатно поесть и потрепаться с коллегами по перу, которых ты уже сто лет не видел и еще бы не увидел столько же. Если б не фуршет… Так вот, это – светлая сторона медали.
      Темная же заключается в коварном слове "отписка". Поел на халяву – будь добр разродиться хвалебной статьей-заметкой-новостью на страницах родного журнала. И хорошо, если есть, чем разрождаться. Проторчав на презентации около получаса, я так и не поняла в честь чего нас, собственно, покормить решили? Новых филиалов "ПАН" не открывает (тот, в котором мы сейчас имеем честь находиться, живет и здравствует уже два года), новых линий косметики в нем не появилось, высоких гостей из Голливуда (физиономией которых можно заткнуть любую информационную дырку) в ПАНских покоях тоже не наблюдается. Пресс-релиза и то не дали. Короче, пишите, что хотите! А мы потом почитаем…
      – А еще магазин элитной косметики "ПАН" подготовил для нас сюрприз, – сквозь гул толпы просачивается голос тамады. – Косметика для еды! Спрашивайте в магазинах города! Косметика для еды от "ПАНа"!
      Отлично! Писать есть о чем! Теперь – ненавязчиво кошусь в сторону выхода – можно и к Бегбедеру…
      Впрочем, фуршет в магазинчике оказался очень даже кстати, учитывая, что дама, представляющая французского литератора в нашей скромной стране, заблаговременно предупредила: "Еды не будет!". Хватит, мол, с вас и духовной пищи. И то верно!
      Хватит!
      Добегаю до пресс-зала – ага, общение с мастером пера идет во всю. Ну и толпа собралась! Даже в коридоре стоят, входных дверей из-за них не разглядишь. М-дя.
      Могли бы по такому случаю и больший зал выделить… Ладно, будем пробираться.
      – Пропустите! Я с фотоаппаратом. Фотограф. Я. Пустите. Ай! – вот мы и у Фредерика под носом. Учитесь, граждане!
      Достаю из сумки старенький "Зенит". Ловлю на себе восхищенные взгляды профи и недоуменные – снобов-недоучек, почему-то возомнивших себя фотографами. Клацаю снимок за снимком, краем уха улавливая вопросы коллег, градом сыпящихся на французского гостя. На его переводчика, то есть – если уж быть совсем точным.
      – Как вам наш город?
      – А что вы думаете о нашем премьер-министре?
      – Каковы ваши творческие планы? (гы-гы, любимый вопрос всех писателей, куда ж без него?) Ни для кого не секрет, что журналистские вопросы бывают двух типов: первый – когда вы хотите что-то узнать о конкретном человеке, второй – когда хотите, чтобы этот человек узнал о вас. О Бегбедере я уже узнала достаточно, поэтому…
      Вскидываю руку:
      – Светлана Киталова, "ТанДем". Последняя ваша книга была о России. Не желаете ли теперь написать что-то об Украине? С соответствующим колоритом – салом, горилкой, оселедцем?
      Переводчица, слегка запнувшись, принялась переводить вопрос.
      На меня сзади возмущенно зашипели:
      – Не дезинформируй человека!
      – Украина – это не только сало и чуб!
      Вот же ж снобы! Уже и пошутить нельзя! Улыбаюсь возмущенным коллегам, всем своим видом говоря: "Шутка это была, шу-у-утка! А кто не понял, так тому и надо!" А в следующую секунду все напрочь забыли и о горилке украинской, и о сале с чесноком, и даже о самом Фредерике.
      Сорвались белоснежные перышки с потолка, закружились несмело. Одно, втрое, третье… сотое. Бьется пушистая струя, набирает обороты, попятилась толпа к выходу.
      – Что за… Что такое? Кто посмел? – дама-администратор, расталкивая всех, пулей вылетела из комнаты. Виноватых искать.
      Перья продолжали сыпаться заблудившимся снегопадом. Большие маленькие, совсем крохотные, они кружились белоснежным облачком в верхней половине зала, рисуя только им понятные узоры. Р-раз! Пушистое облачко мигнуло, и на месте замысловатой ветки появилась белка с пушистым хвостом. Миг? белку сменил букет из роз. Секунда? и вместо цветов? человеческое лицо. Лицо ведь? Растерянно моргаю, не в силах сдвинуться с места. Девушка, сотканная из тысячи пушинок, лукаво подмигивает в ответ, уступая место следующему узору. Коллеги недоуменно толпятся у входа, у стен зала. Оборачиваюсь, понимая, что в центре зала осталась только я. И Фредерик, гость французский – сидит, улыбается во все тридцать два, смотрит восхищенно. Только его улыбка неподдельная меня из ступора и вывела.
      – Что за ерунда?
      – Бред какой-то… – отбивается от горстки перьев операторов ведущего телеканала.
      – А че, прикольно! – молодая журналистка поймала перышко.
      – Chic astuce! Ridiculement. Je appr?ciai! (Шикарная шутка! Смешно. Я оценил!), – весело засмеялся мсье Фредерик.
      Татьяна Домой вернулись молча. Точнее, молча они вошли в квартиру. Поездку же в электричке скрасила милейшая беседа, сопровождаемая косыми взглядами мимолетных попутчиков.
      – Дорогая, я рад знакомству с твоим дедушкой безумно.
      – Милый! Для меня стало сюрпризом, что вы не знакомы до сих пор!
      – Да уж, не приходилось ранее бывать в ваших краях!
      – Что вы говорите? А в каких же краях ты, мил сокол, повстречал душку Дема и его распрекрасных друзей?
      – Да уж, не в этих. А Дем хоть и душка, но видеться с ним тебе я боле не позволю.
      – А откуда мне знать, что ты сам не видишься с ним?
      – Это ты, дорогая, на что намекаешь?
      – А ты бы подумал чуть-чуть, дорогой!
      И замолчали. До самого дома. Спать легли почти сразу, друг на друга не глядя.
      – Значит, считаешь, что я – сообщник Дема?
      Андрей угрюмо перемалывал кофе, Татьяна металась по квартире в полурасстегнутом халате.
      – А ЧТО я должна думать?! – в Сериковой внезапно проснулась певица и вспомнила о высоких нотах. – Ты появляешься в моей жизни, ничего не объясняешь. Куда-то исчезаешь постоянно! Говоришь загадками! Сам загадка ходячая! Я даже номера телефона твоего не знаю!
      – Если я его сообщник, то почему ты все еще жива? – Андрей поднял на нее спокойный взгляд.
      Девушка замялась. Развела руками.
      – Имя босса!
      – Что, прости?
      – Твердили все время про какое-то имя. Допек им кто-то, и они считают, что я знаю – кто! А я не знаю нихрена! Не помню! Можешь убить меня, не помню я никаких имен!!!
      И разрыдалась, колотя руками по стенке.
      – И Мирт ничего толком не сказал. Не показал… – она медленно опустилась на пол.
      – Дурочка. Вставай, – Андрей обнял девушку за плечи.
      – Не трогай меня! Не прикасайся! Я не знаю… ик!.. кто ты. Я… вообще… ничего… не знаю!
      – Может, мне уйти? – он выпрямился.
      – Нет, – Таня вскочила на ноги. – Я уйду. Можешь оставаться. Плевать. Это даже не моя квартира.
      – По документам – твоя, – машинально пробурчал Андрей.
      – Заткнись!
      Заметалась по квартире, одеваясь. Андрей наблюдал молча и практически бесстрастно. Лишь в глубине вечно-удивленных глаз мелькала капелька грусти.
      Мириам "Нотариус – это который договора составляет или преступников ловит? Нет, все-таки договора. Кажется. Черт, и почему я "Ментов" с тетей Галей не смотрела?" С вокзала она сразу же поехала по указанному господином Андросовым адресу. Во-первых, хотелось быстрее выяснить, из-за чего ее из Крыма выдернули, во-вторых, идти-то ей, собственно, больше некуда было. К тете Тоне не сунешься, в квартиру Пал Саныча – тоже. Хотя бы потому, что он в Крыму. Да и вообще, уехала с гастролей она, мягко говоря, без разрешения. Сбежала, одним словом. В тот же вечер, когда Андросов позвонил. Оставив любимому продюсеру и покровителю, коротенькую записку о том, что "неотложные дела срочно зовут ее в Киев". И ведь не соврала даже!
      К хомякам! К хомякам все эти концерты, репетиции, поезда! Так и скажу Пал Санычу при случае! Где она, обещанная слава? Полтора месяца колесили по полуострову, а у нее даже ни одного интервью не взяли. Ни одной фоточки даже в самой захудалой газетенке не напечатали! Ну ладно, одну напечатали. Рядом со звездой (настоящей!) Наткой Погостовой, с которой дуэтом спели. Да кто ж на нее внимание обратит, на фоне Погостовой-то? Эх, тетя Тоня! Права была ваша Полюшка, в который раз убеждаюсь – права!
      Девушка остановилась перед кабинетом государственного нотариуса. Вздохнула.
      Утихомирила стук сердца. ("Еще ведь можно уйти!") Постучала.
      – Вам знакомо имя Антонины Сергеевны Киргизовой? – Константин Валентинович Андросов был практически таким, каким она его и представляла. Немолодой, высокий, жилистый, с острым профилем и до ужаса неприятным взглядом. Однажды мама водила ее на оперу "Фауст". Было в Андросове что-то от Мефистофеля. Наверное, так и должны выглядеть нотариусы.
      – Д-да, я снимала у нее квартиру, но уже не…
      – Она умерла три дня назад.
      – Э-э-э… Ой! – Таня вцепилась в кресло.
      – Я уполномочен передать вам последнюю волю Антонины Сергеевны. Вы являетесь ее единственной наследницей, волей умершей к вам переходит ее квартира и все, что в ней находится.
      – Подождите! – услышанное наотрез отказывалось укладываться в голове. – Умерла?!
      Как это? Отчего?
      Андросов посмотрел на нее, как на заговоривший помидор.
      – Сердечный приступ. "Скорая" не доехала… – он помолчал, глядя на Татьяну в упор. – Знаете, а я ведь ее отговаривал. Давно знаю Антонину. Другом семьи была, можно сказать. И знаю, что она – человек импульса. Вот и тогда – вызвала меня в больницу. В апреле, когда последний раз ее на "скорой" увезли… В общем, злая она была на своих сестру и племянника. Говорит, умру, этим негодяям квартира достанется, а они только и ждут моей смерти, меня ненавидят, сколько раз в больницу попадала, ни разу проведать не пришли. О вас же очень тепло отзывалась.
      Как дочка мне Нюша, говорила.
      Нотариус подался вперед, продолжая сверлить наследницу взглядом. Татьяна напряглась каждым нервом.
      – Я об этом ничего не знала. О наследстве, в смысле. Она не говорила… – голос охрип, последнюю фразу она почти прошептала.
      Андросов откинулся на стуле.
      – Вам необходимо написать заявление об открытие наследственного дела. А потом – оплатить налог с унаследованного имущества. Поскольку вы – не родственник умершей, ваша налоговая ставка – 5% от стоимости объекта. Ну, кватриры, в смысле, – вздохнул Константин Валентинович, наткнувшись на растерянный взгляд наследницы.
      – Оцените в БТИ ее стоимость, высчитаете пять процентов, заполните декларацию и заплатите налог.
      Таня молча моргнула.
      – Да! И организуете похороны. Это воля Антонины – чтобы в последний путь проводили ее именно вы. Она не хотела, чтобы родственники… – он раздраженно махнул рукой. – Сейчас тело в морге, я договорился…
      Таня моргнула еще раз. Комната угрожающе качнулась.
      – Вы должны написать заявление, – кажется, впервые за всю беседу голос нотариуса смягчился. – Можете, конечно, прийти в другой день, но чем быстрее вы это сделаете, тем лучше. Тем более, что на наследство Антонины могут найтись и другие претенденты.
      – Я не знала, – пропавший голос и не думал возвращаться, нотариус с трудом расслышал слова. – Ничего не знала. Это не честно! Я не хочу! Она не должна была умирать! Я не… – девушка закрыла лицо руками.
      – Послушайте, – он подошел к ней, резко тряхнул за плечи. – Я не буду говорить банальностей. О смерти Тони скорблю, наверно, не меньше вашего. И потому хочу исполнить ее последнюю волю, какой бы она не была.
      – Вы меня ненавид-дите! – девушка с трудом сдерживала. – Я же вижу!
      – Я вас НЕ ЗНАЮ! Но если Тоня к вам так относилась, значит, была на то причина.
      И не мне теперь судить. Вот образец заявления, просто перепишите, подставив свои данные. Чем быстрее запустим процесс, тем лучше. А с похоронами я вам помогу.
      Тоня мне не чужим человеком была…
      Татьяна не помнила, как вернулась домой. Домой! Слово резануло острым ножом. Она прошлась по квартире. Думала ли два года назад, сбегая из забегаловки к доброй тете Тоне, что однажды хозяйкой этих стен станет? Хозяйкой… Господи, что ж так тошно-то? Таня подошла к злополучному секретеру, провела рукой по замку.
      Заметила ли тетушка пропажу?
      Очень четко представилось: подходит Антонина Сергеевна к тайничку, открывает зеленую коробочку, медленно оседает на пол… Догадалась ли, кто похититель? Или не успела? Упала тут же, за сердце схватившись. А может, и не заметила она ничего? Может просто приступ… Сердце-то у нее слабенькое совсем было.
      "Господи, что ж я наделала? – Таня села на пол под секретером. – Зачем? Зачем?
      На сцену захотела! Тошнит уже от той сцены".
      К слову о сцене… Как бы не тошнило, а ведь выступать придется. Надо же этот налог как-то оплачивать. Кто ж его выдумал, а? А может, это все сон? Боженька, пусть это будет сон! Пусть я проснусь в Крыму. А еще лучше – тут, в этой квартире, за день до финального голосования. За день до оторванной пуговицы и вскрытого секретера. Пожалуйста, кто-нибудь, помогите проснуться!
      Не поможет. Никто.
      Таня, собрав остатки сил, нащупала в сумке мобильник. Двенадцать пропущенных вызовов. Вздохнув, набрала номер Павла Александровича.
      – Ты что себе позволяешь? Где тебя носит? Да я тебя… Знаешь, что я с тобой сделаю? Неустойку вычту, слышишь? Где тебя носит, я спрашиваю?!!
      – В Киеве я!!! – девушке, наконец, удалось вставить слово. – Простите! Тетя умерла! Родной человек. Срочно вызвали! ПРОСТИТЕ! – и впервые за этот день разрыдалась.
      Татьяна
      Улицы.
      Мокрые, рыжие, пожухлые – под стать ноябрьским листьям. Она тоскливо бродила по городу. Киев. Столица. Мать с Юркой жизнь отдали за тебя. Одна – свою, другой – чужую. А я вот и не слишком-то хотела, а как вышло…
      Стоп! Что там было про свою и чужую жизнь? Мысль вильнула хвостом и ускользнула.
      Дырявая память!
      Взгляд зацепился за рыжего щенка, играющегося с оранжевым? таким, как он сам? листиком клена. Еще одно потерянное в этом мире существо. Как и я. Вспомнилось перекошенное от злобы лицо убийцы по кличке Дем… Стало вдруг очень холодно.
      Ненависть и страх плохая мотивация.
      Откуда это? От Мирта. Учил ее дед, учил… А толку? Память странная штука.
      Сначала притворяется решетом дырявым, а потом наваливается на тебя без предупреждения. Вот так, идя-бредя, размышляя о столичной жизни и брошенных песиках, Татьяна вернулась туда, куда так давно пыталась вернуться.
      Они с Юркой должны были пойти Кафе. Да, именно так, с большой буквы. Потому что в их забытом богом и правительством поселке это было единственное заведение,? с относительно чистым залом, официантками, похожими на девушек, и почти неразбавленным пивом,? достойное называться Кафе.
      Так вот, Юрка обещал заехать за ней в семь. Стрелки часов неумолимо ползли к цифре восемь, а серая "копейка" и не думала появляться на горизонте. "Мерзавец!
      – Таня вышагивала из угла в угол. – Как он смеет опаздывать КО МНЕ? Особенно после того, как из-за него я от Мирта отказалась…" Девушка остановилась на полушаге. Села на кровать. Мысли о Мирте давались с трудом. Уж очень не одобрял дедушка ее связи с Юрием. А если уж быть абсолютно точным – то не одобрял совсем. А у Танюши, понимаешь ли, любовь приключилась.
      Чуть ли не первая в жизни. Можно сказать, первый парень на селе, который сумел добиться ее расположения. А это уже кое-что значит, верно? Она ведь с односельчанами почти не общалась, все больше в миртовой хате крутилась. Люди ее сторониться начали. Как и самого Мирта…
      А тут – красавец-классический, брюнет под два метра ростом, косая сажень в плечах. Не побоялся к колдуновой ученице подойти, заговорить. "Ты, говорят, в Киеве училась? А я вот, в столицу торговать езжу. Все мечтаю осесть там навсегда…
      А тебе не скучно в провинции, после столичной жизни-то?" Вспомнилось вдруг обещание, данное матери. О том, что не бросит начатое, вернется в Киев. С тех пор стал Юрка частым гостем в ее доме. И все бы хорошо, вот только с Миртом не сошелся приятель. Из-за чего двое дорогих ей мужчин так невзлюбили друг друга, никак Танюша в толк не могла взять. Вот только с тех пор, как Юрия повстречала, стал Мирт мрачнее ночи. Сам не свой ходит, не разговаривает почти.
      – Он извращенец какой-то! – кричал Юрка. – Посмотри, он же тебя от всего села отгородил! Тебя колдуньей за глаза звать стали. Он ни одного мужика к тебе не подпустит! Не хочу, чтобы ты к нему ходила!
      А она ходила. Не могла не ходить. Только мрачнел Мирт с каждым днем. Молчал и мрачнел. На все расспросы отвечал лишь, что не пара ей Юрка.
      – Ну, все! Хватит! Или я, или он! – не выдержал однажды Юрка заплаканного лица любимой, от Мирта вернувшейся. – Выбирай! До завтра время даю!
      Танька обратно к Мирту бросилась. В ноги упала.
      – Не разлучай нас с Юрием, люблю я его! Люблю! За что ты так с нами?!
      – Не пара он тебе! Когда поймешь это, приходи, – ответил дед тяжелым голосом. И дверь закрыл. Перед носом.
      Татьяна стояла, прижавшись к молодому клену. Господи! И Мирт меня принял вчера?
      Не выставил за порог? После того, как я… Боже, лучше б меня в Днепре утопили!
      Не пара…
      Как же! Попробуй, скажи такое влюбленным! Взбурлила кровь, ослепила глаза, заглушила стук сердца. Ушла Татьяна от Миртового порога не оборачиваясь.
      Безвозвратно. Два месяца уж прошло, как старика не видела. Сердце щемит при одной мысли о нем. Но ведь и Юрку терять не хотелось! А Юрка, гад, еще и опаздывает! На целый час.
      Разозлившись, Таня уже собралась заняться каким-нибудь Делом (неважно каким, главное, сказать потом негодяю, что весь вечер она была занята и не так уж его ждала), когда у окна раздалось такое знакомое "бип!". Помедлив пять минут для порядка, девушка выскочила во двор. ? Слушай, Танька, мне тут это… – Юрка стоял у ворот, теребя в руках ключи от машины, – надо в одно место заскочить. Дело одно провернуть…
      Таня остановилась в двух шагах от любимого. В груди неприятно защемило. Внезапно девушка ощутила себя крохотной фигуркой на крыше стеклянной высотки. Скрипит высотка, обрушиться грозится. Лицо Мирта всплыло пред глазами совсем некстати.
      Подавляя желание сбежать на край света, девушка посмотрела на приятеля. ? Какое дело? ? Танька, я жениться на тебе хочу!? он сжал ее ладони, поднес к губам.? Хочу, чтобы мы уехали, наконец, из этой дыры в столицу. ? Тетя, ты заболела?? Серикова подняла глаза на синеглазую девчушку и только сейчас поняла, что сидит на земле, возле клена. В куче пожухлых, некогда желто-красных листьев, в которых по-прежнему шебуршит рыжий щенок. Таня вымучила улыбку. ? Нет, золотце. Тетя просто немного устала! А чья это собачка? ? Ничья… Он без-з-здомный! ? Катя, сюда!!!? улицу взорвал вопль перепуганной мамаши.? Отойди от алкашки!!!
      "Ты бы телевизор иногда включала, что ли",? мрачно пробурчала Татьяна ака Мириам, покосившись на мамашу, продолжавшую что-то орать. Встала на ноги.
      Немного подумала и подхватила на руки крутившегося у ног песика. Вместе с рыжим листом кленовым.
      Я жениться на тебе хочу! Хочу, чтобы мы уехали, наконец, из этой дыры в столицу.
      Только в столицу я уехала без тебя, милый. Сбежала от того кошмара, в который ты меня втянул.
      – Ты подождешь меня еще с полчасика? Я вернусь и сразу…
      – И не подумаю! – топнула ножкой сердито, взыграла девичья гордость, вспомнилось, как недавно милый ставил ей условия. – Или мы СЕЙЧАС ЖЕ едем в Кафе, или можешь вообще больше не приходить!
      – Таня!
      Молча развернулась девушка, к дому направляется.
      – Ладно, садись в машину! Только крюк небольшой сделаем перед Кафе.
      Они приехали к заброшенному пруду, совсем не похожему на тот, у которого Мирт сидеть любил. Дедов пруд чистый, пахучий, а этот – грязный, воняет, на болото больше похож. Говорят, глубокое это болото…
      – Сиди здесь. Слышишь? – то ли тени ночные так играют, то ли, правда, страх дикикй затаился в глазах у любимого. – Не вылазь из машины, я быстро вернусь.
      – Куда ты?
      – Просто! Сиди! В машине!
      Таня вздрогнула. Таким взвинченным она Юрку еще не видела.
      И сидела бы она в машине, если бы не стон…
      Стон. Жалобный, больше на скулеж похожий. Юрка в багажнике поковырялся и в темноте исчез. А из темноты – стон.
      – Юра?
      Новый стон в ответ. Звук удара.
      – Юра, это ты? Юрка! – она выскочила из машины. Бросилась в темноту.
      И увидела Николая. Первый раз. И последний. Сотни кошмарных снов не в счет.
      – Боже мой! Юра! Что…
      – Я СКАЗАЛ ТЕБЕ СИДЕТЬ В МАШИНЕ!
      – Помогите… Богом… прошу… (Бежать, быстрей, быстрей, бежать…) Но ноги будто к земле приросли. Избитый – даже в темноте Таня видела кровавую маску, в которую превратилось лицо незнакомца – мужчина согнулся у берега пруда.
      С мольбой посмотрел на Татьяну. Покатился по берегу от удара ногой.
      – Юрка, ты что?! – Таня и сама не подозревала, что может ТАК визжать.
      – Заткнись и убирайся в машину!
      – Помогите!
      – Юрочка! – Таня бросилась к парню (а высотка из стекла заскрипела пуще прежнего).
      – Ты что делаешь? Остановись! Юра, Юрочка, не надо!
      – Уйдешь ты или нет? – зашипел, перекосился весь от злобы. Оттолкнул девушку.
      Сильно, грубо, так, что земля из-под ног ушла. Рухнула Татьяна на грязный берег.
      Незнакомец поднялся на четвереньки, пошатнулся, плюхнулся в пруд лицом вниз.
      Обрушилось на голову тяжелое бревно. (зазвенела, рассыпаясь на мелкие кусочки, стеклянная высотка, а ты ведь все еще на крыше стоишь…) Поднатужился Юрка, тело в воду спихивая, булькнула муть вековая, зашелестели потревоженные камыши, пять минут – и тихо все снова.
      – Танька… – он помог ей подняться.
      – Меня тоже убьешь? – ее знобило, трясло просто.
      – Что значит "тоже"? Я кого-то убивал? Ты что-то видела?
      Она отчаянно замотала головой.
      – Вот и отлично. Поехали в Кафе, – он обнял ее за плечи.
      – Кто это был?
      – Никто!
      – КТО ЭТО БЫЛ? ? Тише ты… Честно? Не знаю, кто! Какая-то "шишка". Зовут Николаем. У нас в селе прятался от… Неважно от кого. Мне заплатили, за его… э… устранение. ? Как… Что?? девушка судорожно вцепилась руками в волосы. Почему-то сейчас представлялось, что волосы были темными, хотя она светловолоса от рождения. По щекам полились слезы,? ТЫ ЖЕ ЧЕЛОВЕКА УБИЛ!!! ? Таня!? молодой человек схватил ее за плечи.? Нам нужны деньги. Этот мужик приговорен был. Пойми, если б не я, кого-то другого нашли. Он бы все равно умер, понимаешь?
      – А мы? С нами ЧТО будет?
      – На нас никто не подумает! Никто! Мы его не знали, мотива у нас нет. Обставлено все, как несчастный случай, ограбление на дороге. Умер от избытка воды в легких.
      Таня, – он сжал ее плечи до боли, – Таня, послушай. Ты ведь могла всего этого и не видеть. Я ведь не хотел впутывать… Просто сделаем вид, что ничего не было, хорошо? Таня, посмотри на меня!
      – Сколько?! – закричала, не сдерживая слез.
      – Что сколько?
      – Сколько ты уже убил до него?
      – Глупая, да? Мне самому тошно, тьфу! Ради нас же… И вообще, ничего не было.
      Едем в Кафе, нас должны видеть!
      На полпути к кафешке Юрий переоделся в сухую одежду, Таня подкрасила ресницы.
      Она держалась весь вечер, держалась на пределе. О том, что ее стошнило в дворовом туалете, не знал даже Юрка.
      А через неделю она уехала в Киев…
      Вот оно как – Татьяна сидела в маршрутке, прижимая к себе песика – они, почему-то, решили, что я знаю заказчика. "На нас никто не подумает!" Ага! Как же! Елки-засохшие!
      И почему я в милицию не пошла сразу, или к Мирту хотя бы, вместо того, чтобы удирать позорно?
      Одно теперь ей стало очевидно – не мог Андрей быть сообщником Дема. Как вообще такая глупость могла в голову прийти? Может, он знал Мирта. Возможно, старый массажист даже попросил Андрея присмотреть на ней, но – и это вполне в духе Мирта – запретил упоминать его имя. Да, такое объяснение выглядит вполне логичным. В любом случае, первое, что она сделает, вернувшись, попросит у Андрея прощения.
      И приготовит ужин. Что там у нас в холодильнике, интересно, имеется?
      Девушка легко выпрыгнула из маршрутки. Ноябрьский вечер швырнул в лицо горсть дождевых капель. До подъезда Танюша добежала за секунду до очередного ливня.
      Щенок, оказавшись в квартире, обнюхал Танины тапочки и звонко чихнул.
      – Маленький мой! Как хорошо, что я тебя забрала – мок бы сейчас на улице, – девушка подняла собачку над головой. – Как же мы тебя назовем? Андрей, ты дома?
      Пес лизнул ее в нос.
      – Назову тебя Андроном! В честь лучшего друга. Самого лучшего! Андрей, ты не против? Ты здесь, вообще? Где ты?
      Она обошла комнаты, заглянула на кухню, в ванную, вздохнула. Ладно. Не первый раз исчезает без предупреждения.
      Вот только сжалось что-то внутри. (трещит высотка стеклянная, рассыплется вот-вот, а ты – на крыше…) Девушка погладила карабкающегося на диван песика, посадила рядом с собой.
      – Молока тебе надо. И… еще что-нибудь. Сейчас посмотрим, что у нас есть…
      Взгляд упал на окно. Губ коснулась слабая улыбка.
      Дождь внезапно закончился.
      Пошел снег…
      Продолжение пишется…
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

29.11.2008