Глава 7

Гизела пробудилась ото сна, когда горничная раздвигала тяжелые шторы на окнах. Весеннее солнце проникло в комнату и золотом разлилось по ковру. В первое мгновение девушка не могла понять, где находится, а потом с радостным волнением вспомнила. Она сейчас в замке Хок, в гостях у лорда Куэнби, под видом императрицы Австрии; пока ей удалось оправдать доверие, которым ее облекли, и не уронить достоинства императрицы.

Хотя вчерашний обед с лордом Куэнби проходил нелегко, а временами просто ужасно, в Гизеле жила уверенность, что за целый вечер он ни разу не подверг сомнению подлинность ее титула. А это, по ее мнению, было самым важным.

Минувшей ночью она долго лежала без сна, мысленно возвращаясь ко всему случившемуся накануне, снова переживая содрогание при воспоминании о том, какие горькие обвинения были брошены ей в лицо, когда лорд поведал о событиях и лицах, совершенно ей неизвестных. Но он так ничего и не заподозрил. Его ни разу не удивило, почему она ему не отвечает, он не подумал, что за ее молчанием скрыта какая-то причина.

Гизела вздохнула с облегчением, а когда горничная поставила возле кровати элегантно сервированный поднос с утренним чаем, ей сразу бросился в глаза большой белый конверт с надписью «Графине Гогенемз».

Ее охватил минутный приступ отчаяния. А вдруг все-таки что-то случилось? А вдруг после бурной беседы вчерашним вечером лорд Куэнби решил бросить ей, новый вызов, а потом в точности как она, вспоминая их разговор, заподозрил что-то неладное? Почему она не сумела ответить ему? Почему она не сумела опровергнуть позорные обвинения в свой адрес? Чувство облегчения исчезло без следа. Она почувствовала, что дрожит, но, взяв себя в руки, не подала и виду.

— Как себя сегодня чувствует графиня? — поинтересовалась Гизела.

Мария, услышав, что к ней обратились, сделала быстрый реверанс.

— Ее по-прежнему лихорадит, фройляйн, — ответила она по-немецки, — а в остальном, как она говорит, ей немного лучше.

— Если лихорадка не прошла, ей не следует вставать, — сказала Гизела. — Передайте ей, что я позже зайду навестить ее.

Камеристка слегка смутилась.

— Было бы лучше, фройляйн, если бы графиня зашла к вам, — предложила она.

— Нет, нет, — решительно запротестовала Гизела. — Ей нельзя подниматься с постели. Я сама приду к ней.

Мария еще раз присела в реверансе и вышла из спальни. Теперь, наконец, Гизела осталась одна. Она протянула дрожащую руку к белому конверту.

Почерк очень характерный для него, подумала она. Четкий, прямой, все буквы выведены удивительно высокомерно. Было в нем все-таки что-то очень положительное, решила Гизела. Качество, которое она раньше никогда не встречала ни у одного мужчины. Можно возненавидеть его, но не заметить, проигнорировать — никогда.

Гизела развернула листок, слова расплывались у нее перед глазами, так она нервничала, так боялась. Потом прочитала:

«Мадам,

Мне кажется, вчера вечером я потерял рассудок, когда разговаривал с Вами. Быть может, Вы уже отдали распоряжение готовиться к отъезду, ведь я так плохо справился со своими обязанностями хозяина. Но позвольте мне просить Вас дать мне еще один шанс. Мне так много нужно Вам сказать.

Остаюсь преданным слугой Вашего Величества,

Куэнби».

Гизела дважды прочитала письмо, прежде чем до нее дошел его смысл. Затем она откинулась на подушку. Ей казалось, что она провела отчаянное сражение, из которого совершенно неожиданно для себя вышла полным и абсолютным победителем.

Что произошло? Почему вдруг такая перемена? Почему, обрушив на нее гнев и ненависть, теперь он готов был принести извинения, принизить себя так, как, казалось, совершенно для него неприемлемо?

Гизела снова перечитала послание. Да, это так. Она неожиданно улыбнулась. Впервые в жизни она сумела достигнуть того, чего хотела всем сердцем. Впервые в жизни она вступила в единоборство с изощренным мужским умом и при этом не чувствовала себя маленькой и ничтожной. Теперь она знала, что действовала даже лучше, чем могла надеяться. Только мысль об императрице поддерживала ее, заставляла невольно правильно себя вести, позволила быть не робкой и застенчивой, какой она себя обычно чувствовала, а спокойной, зрелой женщиной, которую все, даже самые злобные домыслы, оставляли равнодушной.

Гизела вдруг поняла, что должна не мешкая встать, одеться и спуститься вниз к лорду Куэнби и выяснить, что же все-таки произошло. Вместо страха она вдруг ощутила радостное волнение. Таких дней в ее жизни никогда не было, да и вряд ли, подумала она, они когда-нибудь наступят. Она должна, прочувствовать каждую минуту, насладиться каждой секундой.

Выпив чаю из тонкой фарфоровой чашки, она позвонила в колокольчик и вскочила с кровати. Прибежали Мария и Фанни.

— Вы ничуть не лучше императрицы, — проворчала Фанни с фамильярностью служанки, пользующейся полным доверием. — Из-за вас мы даже не успели поесть как следует. Еще слишком рано, в доме пока не готовы к вашему выходу.

— Я уверена, что ее величество уже была бы на ногах, будь она здесь.

— Она, занималась бы гимнастикой, — согласилась Фанни. — Но вам физические упражнения ни к чему. Посмотри, Мария, какая прелестная фигура у нашей маленькой фройляйн! Изящная грация юности! Боже, как быстро она исчезает!

Гизела раскраснелась. Она никогда раньше не думала о своей фигуре. По правде говоря»в бесформенных, плохо сшитых платьях, которые ей приходилось носить дома, трудно было разглядеть, что у нее вообще была фигура. Но когда на Гизелу надели изумительный утренний наряд из изумрудного шелка, который Мария достала из гардероба, девушка увидела, что талия у нее такая же тонкая, как у императрицы, а плавные линии груди красиво подчеркнуты облегающим корсажем. Фанни прикрепила шляпку с зелеными перьями к ее искусно уложенным волосам. Кроме того, в уши ей вдели изумрудные серьги с бриллиантами, а к платью прикололи такую же брошь.

— Теперь вы готовы, фройляйн, — сказала Фанни, отступая назад, чтобы полюбоваться на свою работу.

— Ты думаешь, я выгляжу как надо? — забеспокоилась Гизела. — Помни, что лорд видел меня всего лишь при свете свечей. Возможно, днем…

Она не закончила фразу, но Фанни покачала головой.

— Вы очень похожи на ее величество, — заверила она. — Но… — смею ли я сказать? — ее величество пятнадцать лет тому назад.

— Императрица сейчас еще прекрасней, чем была тогда, — резко оборвала ее Мария. — Тебя в то время с ней не было, вот ты и не знаешь. Ты, как все недалекие люди, считаешь, что красота с возрастом проходит. А я говорю тебе, она становится более глубокой, так что красивая женщина с годами может быть еще красивей.

Гизеле нравилась преданность Марии.

— Императрица не могла быть прекрасней, чем сейчас, — сказала она, и Мария тепло улыбнулась в ответ.

— Завтрак накрыт в будуаре, — объявила Фанни.

— Я буду есть одна? — по-детски разочарованно спросила Гизела. Фанни кивнула.

— Ее величество всегда завтракает одна. Она очень мало ест и не переносит поэтому обильные, пышные церемонии у себя дома в Австрии, да и в Англии тоже. Фрукты, молоко и иногда, очень, очень редко, одно яйцо — все, что ей нужно по утрам.

— Мне тоже этого будет достаточно, — улыбнулась Гизела.

— О, они уже успели выставить на стол с десяток блюд на выбор, — сообщила Фанни. — Вы не останетесь голодной, фройляйн.

— Конечно, нет, — ответила Гизела и расхохоталась, когда увидела, какая вереница блюд ожидает ее в будуаре. Однако она была слишком возбуждена, чтобы испытывать голод, и меньше чем через десять минут вернулась в спальню к Марии и Фанни.

— Теперь я должна навестить графиню Фестетич, — объявила им Гизела.

Она двинулась из комнаты, стараясь помнить о том, что ходить нужно неторопливо, грациозно, с достоинством. Графиня сидела в постели, закутав плечи в шерстяную шаль. Нос у нее был красным, а глаза распухли от простуды. Выглядела она жалкой и несчастной. Гизела коснулась ее руки и почувствовала жар.

— Вы должны принять врача, — с сочувствием произнесла она.

— Нет, нет. Я буду в порядке, — торопливо заверила ее графиня. — У меня часто бывают такие простуды.

Если бы мне только позволили остаться в постели сегодняшний день, то я бы быстро поправилась.

— Безусловно, вы не должны вставать, — решила Гизела.

— Но как я могу? — засомневалась графиня. — Это никуда не годится. Так не делается. Нельзя. Подумайте, что скажут в Хофбурге, если узнают.

— Они не узнают, — успокоила ее Гизела. — И потом, вспомните, я ведь не императрица, так что большого значения не имеет, будет меня кто-нибудь сопровождать или нет. Гораздо более важно для вас поскорей выздороветь. Оставайтесь в тепле, а мы спросим экономку, может ли она приготовить чай с мятой. Очень помогает при простуде. Мама мне всегда давала его в детстве. Он и вашу лихорадку снимет. К завтрашнему дню вы совсем поправитесь.

Графиня тяжело вздохнула.

— У меня ужасное самочувствие, — простонала она. «— Тогда не двигайтесь с места, — настаивала на своем Гизела. — Лорд Куэнби не говорил ни о каких гостях, так что вы никого не шокируете; и я уверена, его милость не захочет, чтобы вы вставали, когда услышит, как вы больны.

Графине явно только того и надо было.

— Если вы настаиваете, — слабым голосом произнесла она.

— Вот именно, — подтвердила Гизела. — Даже больше, я приказываю.

Она засмеялась собственной шутке, а графине в ответ удалось слабо улыбнуться. Гизела отослала Марию к экономке с просьбой прислать чай с мятой, свежий фруктовый сок и одно-два самых легких блюда на ленч. Сделав все, что было в ее силах, Гизела спустилась вниз.

В холле никого не оказалось, но когда Гизела остановилась в нерешительности, раздумывая, куда пойти, неожиданно распахнулась дверь библиотеки и на пороге появился лорд Куэнби. На нем были бриджи для верховой езды. В руке лорд Куэнби держал книгу, а за его спиной прыгали два спаниеля. При виде Гизелы он искренне удивился. В первое мгновение он просто стоял и смотрел на нее, а Гизела не могла не отметить про себя, как шел ему костюм для верховой езды. Хорошо сидящие бриджи подчеркивали стройность длинных ног, широкие плечи облегала отлично скроенная зеленая куртка, сапоги блестели. А потом она почему-то пришла в смущение от его взгляда. Ей захотелось убежать, но мысль о том, что сейчас она императрица, удержала ее на месте, и она спокойно взглянула ему в лицо.

— Как вы рано встали, мадам!

— День такой чудесный, что мне захотелось выйти на солнышко.

— Я бы хотел вам предложить осмотреть поместье вокруг замка и конюшни, — сказал он. — Вы не против подождать, пока я вызову карету?

— А мы не могли бы пойти пешком?

Услышав такую просьбу, лорд Куэнби удивленно поднял брови, но тут же молча подчинился. Он открыл перед ней двери, и Гизела прошла впереди него с гордо поднятой головой. Когда она спустилась по каменным ступеням, у нее на секунду перехватило дыхание от красоты, открывшейся перед ней.

Солнечный свет превратил озеро в жидкое серебро. По нему плыли лебеди — белые и черные, степенно скользя по зеркальной поверхности, а над озером пролетала острым клином стая уток. За озером до самого горизонта простирался парк, меж его огромными, величественными деревьями паслось стадо оленей, несколько крупных животных стояли неподвижно, замерли, как бы почуяв опасность, а остальные мирно пощипывали траву вокруг них.

— Как красиво! — невольно воскликнула Гизела.

— Я рад, что вы так считаете, мадам, — сказал лорд Куэнби.

Она хотела ответить ему взглядом, но на этот раз почему-то испугалась. О чем он думает, интересно? И нужно ли ей упоминать о письме, полученном утром, или лучше промолчать? Как трудно следить за каждым своим шагом, за каждым словом, чтобы не ошибиться. Оттого, что он был рядом, сердце ее трепетало, но она помнила — нельзя показать волнения или хоть в малейшей степени умалить свое королевское достоинство.

Они прошли в сад, который, как подумала Гизела, был особенно хорош летом, когда в нем царило буйство красок. Она увидела каменные фонтаны, вывезенные из Италии, и скульптуры, расставленные так, чтобы подчеркнуть их красоту в особенно выгодном свете. Потом они миновали цветник и, пройдя через калитку в высокой кирпичной стене, оказались на участке, где выращивали овощи для дома. Теплицы поднимались ряд за рядом, и Гизела обо всем забыла, глядя на это разноцветное великолепие. Теплицы, заполненные благоухающими гвоздиками — красными, розовыми, багряными, желтыми и белыми, — пестревшими всеми красками, поразили Гизелу неописуемой красотой. Целые акры занимали тюльпаны, азалии, гиацинты, фрезии, туберозы и странные экзотические растения с восхитительными яркими цветами, которых Гизела раньше не видела.

А потом они подошли к теплицам с орхидеями, и здесь цветы были столь прекрасны, словно драгоценные камни. Гизела могла только молча смотреть на них в изумлении, не находя слов, чтобы выразить, как они чудесны.

— Я хочу показать вам вот это, — сказал лорд Куэнби, подводя ее к растению на длинном стебле, покрытом мелкими цветами в виде звездочек ослепительно белого цвета, который редко нарушали крошечные алые пятнышки на некоторых лепестках.

— Изумительный цветок, — сказала Гизела.

— Он похож на вас, — тихо произнес лорд. Она удивленно на него посмотрела.

— На меня? — переспросила Гизела.

— Видите, эти цветы напоминают звезды, — сказал он. — Совсем как те, что были в ваших волосах вчера вечером; я впервые их увидел несколько лет тому назад в Вене на вашем портрете.

От растерянности Гизела не знала, что сказать, и лорд Куэнби продолжил:

— Да, мадам. Орхидеи напоминают мне вас. Это совершенно непредсказуемые цветы; никогда не знаешь, как они будут развиваться.

Гизела окончательно смутилась и лишилась дара речи. Она не вполне понимала, что ей следует отвечать на такое замечание, как, впрочем, не совсем поняла и само высказывание. Оно было произнесено очень сухо, что исключало возможность считать его комплиментом, но, с другой стороны, Гизеле показалось, что он вовсе не стремился нагрубить ей. Она чуть выше подняла подбородок.

— Ну а теперь пройдем к конюшням, — попросила она.

Гизела знала, что будет чувствовать себя более уверенно, когда разговор пойдет о лошадях. Цветы, как бы она их ни любила, все же были малоизвестной для нее темой.

— Если вы того желаете, — последовал ответ. Они пошли рассматривать лошадей почти в полном молчании. Но когда дошли до конюшен, барьер скованности, который явно почувствовала Гизела, исчез.

Хотя Гизела охотилась с известнейшими наездниками страны, ей никогда еще не доводилось видеть лошадей лучших, чем у лорда Куэнби. Они подходили к каждой лошади, обсуждали достоинства животных, ласково похлопывая их по загривкам, восхищаясь красивыми созданиями, которые, казалось, приветствуют своего хозяина. Он явно баловал их и нежил, словно труппу балерин. Иногда они вступали в спор, если Гизеле особенно нравилась какая-то лошадь, а лорд Куэнби отдавал предпочтение другой. Гизела сознавала, что может быть наивной и простодушной, когда речь заходила о житейских делах, но что касалось лошадей, тут она знала, что говорила. Гизела, сколько себя помнила, помогала отцу ухаживать за лошадьми. Она научилась ездить верхом прежде, чем ходить, и никогда не позволяла ни одной лошади, даже самой дикой, необъезженной, напугать себя.