Глава 6

Граф верхом возвращался домой через парк, когда чей-то голос окликнул его:

– Рейк!

Повернув голову, он увидел рядом своего приятеля.

– Привет, Генри! – воскликнул он. – Я давно тебя не видел.

– Я был во Франции, – ответил Генри Карлтон.

– Свидетельствовал свое почтение Первому консулу? – спросил граф.

– Я встречался с ним. Это действительно гениальный человек, – ответил Генри Карлтон. – Но нет нужды тебе говорить, ты и сам знаешь, что судостроительные верфи и оружейные заводы работают круглосуточно.

– Да, я слышал об этом, – мрачно сказал граф.

– Ну и прекрасно, надеюсь, что ты будешь долго и громко кричать об этом в уши наших глухих министров, – сказал Генри Карлтон, – особенно, если я скажу тебе еще кое-что, Рейк. Наполеон собирается короноваться.

Граф удивился:

– Ты уверен в этом?

– Он всего-навсего сделает так, что сбудутся предсказания его звездочетов, предсказателей и гадалок, к которым он прислушивается долгие годы.

– Боже мой! – воскликнул граф. – Ты хочешь сказать, что Наполеон всерьез относится ко всей этой чуши?

– Именно так, – ответил Генри Карлтон. – И его жена, Жозефина, тоже. И разумеется, для него все эти предсказания одно радужнее другого.

– Еще бы, – цинично согласился граф. – Но не могу поверить, чтобы такой проницательный и, несомненно, во многих отношениях блестящий человек, как Бонапарт, дал провести себя этим мошенникам.

– Это очень по-французски, – ответил его друг. – Мадам де Ментенон практиковала черную магию, чтобы добиться благосклонности Людовика XIV, и Екатерина Медичи тоже производила весь этот ритуал – жертвоприношения и, естественно, черная месса над телом девственницы.

– Мне все это очень не нравится! – воскликнул граф.

– Я тебя понимаю, – ответил Генри Карлтон, – но будь готов к тому, что скоро ты увидишь маленького корсиканского капрала среди коронованных особ Европы.

Доехав до Станхоуп-гейт, они расстались, и граф поскакал домой, раздумывая над тем, что рассказал приятель.

Он знал, что для большинства парламентариев станет шоком стремление Наполеона к монархии, но признал, что этого возможно ожидать от человека, который, как метеор, пронесся по карте Европы.

Завтрак уже ждал графа, и как только он кончил завтракать, появился майор Мазгров с почтой и множеством вопросов касательно владений графа. Они освободились от дел только к одиннадцати часам. Наконец, подписав последнее письмо, граф встал и сказал:

– Я должен переодеться. В полдень я обещал быть в Карлтон-Хаус.

– Очень сожалею, что надолго задержал вас, милорд, – сказал майор Мазгров.

– Не думаю, что мы потратили время на ненужные вещи, – ответил граф с улыбкой.

Он уже собирался покинуть библиотеку, когда вошел дворецкий с запиской на серебряном подносе.

– Грум только что прискакал с этим из замка, милорд.

Граф открыл конверт и по почерку понял, что письмо от Нэнни.

Очевидно, она нацарапала его в спешке, потому что почерк был не таким аккуратным и точным, каким он его помнил.

Он прочел:

«Милорд, я буду вам весьма признательна, если ваша светлость посетит нас как можно скорее. Происходят вещи, которых я не понимаю и которыемне не нравятся, и я думаю, что вашей светлости следует приехать.

Остаюсь вашей покорной слугой

Нэнни Грехем».

Граф внимательно прочитал письмо и сказал дворецкому, ожидавшему распоряжений.

– Скажите груму из замка, что ответа не будет и прикажите, чтобы немедленно подали фаэтон с четверкой лошадей в сопровождении Джейсона.

– Хорошо, милорд.

Граф посмотрел на своего управляющего:

– Пошлите записку в Карлтон-Хаус, чтобы известить принца Уэльского, что меня неожиданно вызвали в деревню по семейным делам и что я прошу выразить мое глубокое сожаление, что не смогу явиться к его королевскому высочеству, как обещал это сделать.

– Хорошо, милорд, – сказал майор Мазгров. – Кроме того, вы условились с леди Харриет, что посетите ее сегодня днем.

– Передайте мои глубочайшие извинения ее светлости, – бросил граф через плечо, уже выходя из холла.

Он переоделся, и когда спустился через несколько минут, фаэтон уже вывели из каретного сарая.

Он сел в него и тронулся в путь; к половине двенадцатого экипаж уже выезжал за пределы Лондона.

По дороге граф пытался угадать, что могло так встревожить Нэнни. Он знал, что она никогда не послала бы за ним, если бы не произошло нечто действительно чрезвычайное.

Казалось абсолютно невозможным, чтобы Цирцея Лангстоун обнаружила местонахождение падчерицы. Но если и так, то самым естественным с ее стороны было бы потребовать, чтобы Офелию немедленно вернули домой. Случись именно это, Нэнни так бы и написала в письме. Значит, ее взволновало что-то другое.

Граф обычно не отличался разговорчивостью в дороге, но сегодня он даже и не пытался заговорить с Джейсоном на протяжении всего двухчасового путешествия. У других эта дорога обычно занимала больше времени, но лошади были настолько хороши, а экипаж столь легок, что граф всегда гордился тем, что может добраться до Рочестерского замка за сто двадцать минут и что до сих пор никто еще не побил его рекорда.

Он не знал, успеет ли грум доскакать туда раньше и сказать Нэнни, что он уже в пути, но подумал, что это маловероятно, даже если ехать верхом и напрямик. Кроме того, он был уверен, что человек, приехавший в Лондон, немного отдохнет в помещении для слуг и, конечно, его накормят и дадут стакан эля, прежде чем он тронется в обратный путь.

Он надеялся, что тот не очень разговорчив, но даже если бы он и сказал, что какая-то девушка живет у Нэнни Грехем, которую помнили многие из старых слуг, нет никаких причин связывать ее с дочерью лорда и леди Лангстоун.

Он просил Нэнни проследить за тем, чтобы никто в деревне не узнал имени Офелии. Только Эмили знала, кто она такая, но дочь Джема Буллита произвела на него впечатление девушки, которой можно доверять.

Граф подумал, что спланировал все с достаточной продуманностью и вниманием к деталям. Он очень гордился этой своей способностью, и она была одной из причин его блестящей репутации, когда он командовал полком.

Однако, хотя ему всегда казалось, что его трудно вывести из себя и серьезно обеспокоить, он испытал облегчение, увидев деревню и ряд домиков, крытых черной и белой соломой.

Взметая клубы пыли, фаэтон подъехал к домику Нэнни. Не успел граф выйти, как дверь распахнулась, и показалась Нэнни.

Уже издали, едва взглянув на ее лицо, граф понял, что случилось что-то серьезное.

– О мастер Джералд! – воскликнула она, как обычно забывая о более формальном обращении. – Слава Богу, что вы приехали. Я молилась, чтобы вы не задержались.

Было очевидно, что произошло что-то весьма неприятное, и граф подумал, что хорошо бы закрыть дверь, прежде чем начать разговор. Так и поступив, он спросил:

– Что случилось?

– Они забрали ее, милорд! Я этого и боялась, когда писала вам.

– Они? – спросил граф. – Кто они? Что произошло?

Нэнни перевела дыхание, и он увидел, что ее руки дрожат.

– Садитесь, Нэнни, – сказал он ласково, – и скажите мне, что случилось.

Нэнни села, словно не держалась на ногах. Чувствуя, что ее нужно успокоить, граф тоже сел.

– Начнем с самого начала, – сказал он. – Почему вы мне написали?

– Потому что какой-то человек шнырял тут по деревне, – ответила Нэнни, – и задавал вопросы. Я даже поймала его на том, что он заглядывал в мои окна.

– Что за человек?

– Очень неприятного вида, – сказала Нэнни. – Это не работающий человек, если вы понимаете, что я хочу сказать, милорд, но и, конечно, не джентльмен.

– Продолжайте, – сказал граф.

– Мне не понравилось, как он выглядит, и я подумала, что мисс Офелия испугается, если узнает, что здесь кто-то ходит.

– Вы ей ничего не сказали? – спросил граф.

– Нет, не сказала. Ей было много лучше, и она выглядела гораздо счастливей последние несколько дней. Она спала, как дитя, с вашим образком в руках.

– Вы увидели этого человека и написали мне, – продолжал граф, – и, как видите, я тут же приехал.

– Слишком поздно, милорд, слишком поздно, – простонала Нэнни, и слезы показались у нее на глазах.

– Мисс Офелию увезли? – спросил граф.

– Да, милорд, около часа назад. Я послала Эмили в замок за мистером Воганом, но она еще не вернулась.

– Как это случилось? – спросил граф.

– Я пекла в кухне пирожки, милорд, – объяснила Нэнни, – и мисс Офелия мне помогала. Она сказала, что хочет научиться готовить, как и я, и мы обе стояли у стола, смеялись над чем-то, что она сказала, как вдруг дверь распахнулась.

– Вы не слышали, как подъехал экипаж? – спросил граф.

– Мы бы услышали, если бы прислушивались, – ответила Нэнни. – Когда они ее схватили, там стоял экипаж, и дверь была открыта.

– Кто ее схватил?

– Человек, который заглядывал в окна, и еще один. Он странно выглядел.

– Как именно?

– На нем было что-то, похожее на облачение священника, но без завязок, какие бывают у священника, если вы понимаете, что я хочу сказать. Это могло быть и длинным черным пальто.

Граф подумал, что она права в том, что это походит на рясу. Теперь он точно знал, что произошло.

– Ни слова не сказав, они схватили Офелию, когда она здесь стояла, – сказала Нэнни.

– А что она сделала? – спросил граф.

– Она вскрикнула от удивления и спросила: «Что вы делаете? Кто вы?», но больше ничего не успела сказать. Они ее вытащили из дома, протащили по саду и втолкнули в экипаж.

Она замолчала.

– Я слышала ее крики, потом экипаж отъехал, и я больше ничего не слышала. О милорд, это было ужасно.

Ее голос дрогнул, и слезы покатились по щекам.

Граф взял ее за руку.

– Конечно, это ужасно, Нэнни, – сказал он, – но вы можете не беспокоиться, я привезу ее назад.

– Вы знаете, куда ее увезли? – спросила Нэнни.

– Я догадываюсь, – ответил граф. – Скажите, сколько еще человек вы видели?

Нэнни немного подумала:

– Еще один, милорд, – сказала она сквозь слезы.

– А лошадей?

– Две, милорд.

– Благодарю вас, Нэнни.

Граф вышел из домика и вскочил в фаэтон. Ему пришлось проехать немного вперед, прежде чем он смог развернуться и погнать лошадей назад по той же дороге, по которой они приехали, с такой скоростью, что Джейсон уставился на него с изумлением.

Они ехали долго, и граф поздравлял себя с тем, что, несмотря на двойную поездку, его лошади все еще были в прекрасной форме, выдерживая исключительное испытание, которому он их подверг.

Наконец он тихо произнес спокойным голосом:

– Молодая леди, которую вы отвезли к Нэнни Грехем, похищена.

– Похищена, милорд?

– Да, Джейсон. С ней трое мужчин, но думаю, что мы с ними справимся.

– Справимся, милорд.

– У нас есть пистолеты?

– Да, милорд, под сиденьем.

В экипажах графа всегда были приготовлены пистолеты на случай нападения разбойников. Хотя этого ни разу не случилось, граф предпочитал предпринимать меры предосторожности на случай возможных событий. Многие из его друзей в провинции или поздней ночью в Лондоне подвергались нападениям пеших или конных разбойников, против которых они никак не могли защититься.

Джейсон нагнулся и вынул из тайника под сиденьем пистолет – заряженный и в полной боевой готовности.

– Проверьте оружие как следует, – приказал граф, – им давно не пользовались.

– Я проверял его с месяц назад, милорд, – ответил Джейсон.

– Значит, если понадобится, то он не откажет.

– Вы думаете, что люди, похитившие юную леди, вооружены?

– Не имею представления, – ответил граф, – но думаю, что, если им будет необходимо, они не остановятся перед убийством.

Он продолжал гнать лошадей, и выражение его лица было мрачным. Он хорошо знал, почему Офелию увезли люди из дома 13 по Лимбрик-лейн.

Еще до того как Генри Карлтон рассказал ему про черную мессу над телом девственницы, ему пришло в голову, что, если поклонники сатаны не остановились перед жертвоприношением ребенка, они, конечно, не откажутся от самой главной из всех церемоний черной магии.

Она заключается в мессе, которая служится таким образом, что молитвы произносятся наоборот, с конца, перед перевернутым распятием над обнаженным телом невинной девушки.

Граф знал, что в конце такой церемонии жертва либо умирает от ран, либо сходит с ума от ужасов, в которых ее вынуждают участвовать.

Мысль о том, что такой кошмар может произойти с Офелией, заставила его осознать, что он не остановится перед тем, чтобы убить любого, кто попытается помешать спасти ее.

Теперь это был не просто крестовый поход против ненавистной ему жестокости; он чувствовал себя лично вовлеченным во все происходящее. Когда он гнал лошадей так, что это требовало полного напряжения всех его сил, и огромное облако пыли разлеталось по полям от экипажа, мчавшегося по сухим дорогам, он понял, что его чувство к Офелии – совсем не то, что он испытывал к ней раньше.

Ее хрупкость, слабость, детская вера в него произвели на него неожиданное действие.

В прошлом женщины, которые его волновали, всегда были с ним на равных. Между ними возникала чисто физическая страсть, легко вспыхивавшая и, во всяком случае с его стороны, так же легко гаснущая.

Но теперь он думал, что невероятным образом за то короткое время, что он был знаком с Офелией, она проникла в его сердце.

С того момента, когда он впервые увидел ее, она заинтриговала его, как ни одна женщина прежде, и он понял, что не может ее забыть.

Он пытался уверить себя, что она просто задела его обвинением, что он оставил без средств к существованию Джема Буллита, но у него хватало честности признать, что на самом деле причина гораздо более серьезная. Ее личико с огромными испуганными глазами преследовало его, и он знал теперь, почему леди Харриет показалась ему банальной и довольно скучной.

В Офелии было нечто, что подстегивало его разум, возбуждало новые мысли, раньше не приходившие в голову. Дело было не в том, что она говорила, а в том, кем она была. И это, как сказал он себе со слегка насмешливой улыбкой, было неотвратимо.

Они мчались вперед, лошади скакали с полным напряжением своих сил, поглощая длинные мили, отделяющие их от Лондона. Наконец, когда граф в отчаянии начал уже сомневаться, по этой ли дороге направился экипаж, который они преследуют, он увидел его впереди. Тот как раз брал небольшой подъем, с двух сторон обсаженный деревьями.

– Думаю, это тот самый экипаж, за которым мы гонимся, Джейсон, – воскликнул он.

– Что ваша светлость хотела бы, чтобы я сделал?

– Давайте поменяемся местами, – предложил граф. – Затем мы их обгоним и, как только представится возможность, развернем лошадей поперек дороги, заставив их остановиться.

– Хорошо, милорд.

Не останавливая лошадей, они поменялись местами.

Джейсон положил пистолет на сиденье перед собой. Граф взял его, осмотрел и затем отложил обратно.

– Я оставлю пистолет вам, Джейсон, – сказал он. – Держите на мушке кучера и не позволяйте ему присоединиться к остальным.

– Я прослежу за ним, милорд.

– Думаю, что смогу справиться с остальными двумя, – сказал граф. – Но если мне это не удастся, то увозите отсюда мисс Офелию.

– Вам удастся, – спокойно сказал Джейсон.

Умело управляя лошадьми, он обогнал экипаж на прямом участке дороги. В окошке ничего не было видно, но граф заметил, что пара лошадей утомлена и, конечно, не может сравниться с его лучшими лошадьми. Дорога перед ними была пуста, и спустя несколько секунд граф приказал:

– Теперь поворачивайте.

Джейсон повиновался. Он остановил лошадей, фаэтон встал поперек дороги, полностью ее блокируя.

Экипаж, подъехавший сзади, тоже вынужден был остановиться. Граф вышел из фаэтона и не торопясь подошел к дверце. Он открыл ее, и человек, про которого он знал, что тот был священником, лишенным сана, нагнулся к нему с заднего сиденья и спросил:

– Что вам...

Больше он не успел ничего сказать. Граф схватил его за горло, вытащил на дорогу и ударил в челюсть. Тот взлетел в воздух, упал на спину и замер без движения.

Другой человек, сидевший в экипаже спиной к лошадям, приготовился к действиям и со свирепым выражением лица выскочил на дорогу, сжав кулаки.

Нэнни была права, описывая его, как человека неприятной внешности.

Он набросился на графа, который уклонился от удара и нанес ему ответный удар в лицо. Он был крепким парнем, и у него хватило сил попытаться ответить на удар, но все его усилия оказать сопротивление были тщетны, и вскоре он неподвижно лежал на спине, как и священник.

Граф подошел к экипажу и заглянул внутрь.

Офелия полусидела-полулежала на заднем сиденье. Рот ей заткнули платком, а щиколотки и руки были связаны веревкой.

Граф взял ее на руки, отнес в свой фаэтон и посадил на сиденье. Затем, склонившись над ней, он взял поводья у Джейсона.

– Кучер ваш, – сказал он ему. – Когда вы с ним разберетесь, отпустите лошадей.

Он заметил блеснувшую радость в глазах Джейсона; тот спрыгнул на землю, подбежал к кучеру и уложил его рядом с двумя другими так же ловко, как перед тем его хозяин.

Затем он отвел экипаж на обочину, распряг лошадей и отпустил их пастись в соседнее поле.

Тем временем граф вынул кляп изо рта Офелии.

– Все хорошо, – сказал он, – вы спасены, и я обещаю вам, что это больше не повторится.

Какое-то время она смотрела на него, словно до ее сознания не доходила реальность происходящего, а затем разразилась рыданиями.

Она уткнулась лицом в его плечо, пока он развязывал веревки на ее запястьях и щиколотках. Освободив Офелию, граф обнял ее и прижал к себе.

– Это было ужасно, но вы же знали, что я приду к вам на помощь.

– Я молилась... и молилась... – говорила Офелия сквозь рыдания, – я так испугалась, когда подумала, что вы меня не слышите.

– Я вас услышал, – сказал ей граф. – И обещаю позаботиться, чтобы в будущем такие ужасы вам никогда не угрожали.

– Это мачеха их послала, – прошептала Офелия. – Она... попытается снова.

Граф собирался что-то сказать, но появился Джейсон, выглядевший очень довольным собой.

– Мы оставим их лежать на дороге, милорд, или столкнуть в канаву?

– Оставьте их, – сказал граф, – не будем больше пачкать руки такой мразью.

Джейсон рассмеялся и прыгнул на запятки фаэтона.

Граф развернул лошадей по направлению к Лондону.

Упряжка продолжала путь с хорошей скоростью, но теперь это была не гонка; он отодвинулся от Офелии и посмотрел на нее.

Она перестала плакать и вытирала глаза маленьким платочком.

– Куда мы направляемся? – спросила она через минуту. Голос ее был все еще тихим и испуганным.

– Я хочу, чтобы вы провели ночь у моей двоюродной бабушки, Аделаиды. Это графиня Довейджер Тьюксбери, устрашающая старая дама, которую все боятся, и совершенно заслуженно. Но я думаю, что вы ей понравитесь, а она вам.