Глава 1

1894 год

Принцесса Мария-Селеста шла по длинным коридорам дворца, направляясь в музыкальную гостиную.

Она была одна, и в любой другой день мысль о том, что никто не запретит ей хоть ползти на четвереньках или бежать вприпрыжку, привела бы ее в восторг, но только не сегодня. Обычно, если б она позволила себе подобные вольности, строгая воспитательница графиня Гликсбург одернула бы ее и приказала вести себя прилично, как подобает принцессе.

Если была на свете личность, которая портила ей жизнь, то это, конечно, графиня Гликсбург с ее железной приверженностью к протоколу, с постоянными напоминаниями о том, что принцесса не должна делать то и принцесса не должна делать это.

Казалось, что весь смысл существования Марии-Селесты заключается в том, чтобы слушать гнусавый отвратительный голос графини, от которого она могла спастись только во сне.

Великое герцогство Мелхаузен располагалось между двумя могущественными державами — Германией и Францией, — и население его состояло из немцев и французов.

Покойная великая герцогиня по национальности была англичанкой, но обожала все французское, и поэтому большинство учителей Марии-Селесты и ее младшей сестры приглашались во дворец из этой замечательной страны. Но в целях удержания политического равновесия главной придворной дамой и воспитательницей герцогских детей неизменно назначалась немка.

Графиня Гликсбург была истинным воплощением истинно германского духа. Она унаследовала от своих предков все их недостатки. Она была сурова, безапелляционна и даже груба по отношению к низшим и раболепна и льстива перед вышестоящими.

Мария-Селеста за долгие годы общения не заметила в своей воспитательнице ни одной человеческой черты. Это была настоящая машина по отдаче приказаний. Однако у графини имелось одно уязвимое место. Как и большинство обитателей герцогского замка, она была подвержена частым простудам, а весной, особенно в мае, страдала сонной лихорадкой.

«Конечно, очень нехорошо радоваться чужому несчастью», — твердила себе Мария-Селеста, но ничего не могла поделать с тем восторженным ощущением свободы, которое охватывало ее в такие дни.

Однажды она сказала своей младшей сестре Рейчел:

— Когда рядом нет графини, я чувствую, что обретаю крылья и могу взлететь выше облаков — к самому солнцу.

— Как бы мне хотелось сделать то же самое, но я даже мечтать не могу об этом, — печально ответила Рейчел.

Мария-Селеста тотчас же пожалела, что, не подумав, поделилась с сестрой своими грезами. У Рейчел была болезнь позвоночника, и она была вынуждена большую часть времени проводить в постели.

— Прости меня, дорогая, — с раскаянием сказала Мария-Селеста.

— Не глупи, сестрица, я нисколько не завидую тебе. Мне приятно, когда ты делишься со мной самыми сокровенными своими мыслями, милая Заза.

Когда они оставались наедине, то Рейчел всегда называла свою старшую сестру Заза. Это шуточное прозвище было придумано ими много лет назад, когда один придворный преподнес им в качестве рождественского подарка жутко уродливого растрепанного черномазого негритенка. На карточке, приложенной к кукле, было написано:

«Прошу их высочеств — принцессу Марию-Селесту и принцессу Рейчел — принять этот скромный дар в надежде на то что этот маленький знак внимания повеселит их и они обе полюбят его».

К несчастью, почерк на карточке был такой неразборчивый, что принцессам показалось, будто там вместо «обе полюбят его» написано «обе походят на него».

Хорошо зная, что придворный, который преподнес им этот подарок, отличается полным отсутствием юмора и вообще у него неладно с головой, принцессы восприняли его слова вполне серьезно и вдоволь нахохотались, представляя, как удивятся все во дворце, если сестры появятся за столом такие же чернокожие и кудрявые, как этот негритенек.

В то время в Мелхаузене выступал известный артист, который, одетый точно так, как подаренный им негритенок, исполнял куплеты, где признавался в любви к неприступной красавице по имени Заза.

Куплеты эти потом распевала вся прислуга в замке, как-то Рейчел услышала их и с тех пор стала называть Марию-Селесту Заза.

— Заза, с каждым днем ты становишься все больше похожей на нашего негритосика, — говорила она, и тут же обе девочки взрывались от хохота.

Так как смех и вообще что-либо веселое было редким явлением во дворце, то эта шутка с годами не устаревала. А Мария-Селеста постепенно привыкла к этому имени и даже в мыслях сама себя начала называть Заза, почти забыв, что на самом деле настоящее ее имя Мария-Селеста Аделаида Сюзанн.

Когда на официальных церемониях вслух произносились эти имена, Заза не сразу понимала, что речь идет о ней.

Рейчел была единственным человеком во дворце, за исключением профессора музыки, с которым Заза могла разговаривать обо всем на свете, кто понимал ее с полуслова и сочувствовал желанию девочки узнать хоть что-то о мире, который жил своей жизнью за увешанными гобеленами массивными дворцовыми стенами.

Мария-Селеста думала, что, когда она вырастет, ей удастся вырваться из классной комнаты на свежий воздух, встретить людей, которые разговаривают живо и умно, а не на затверженном птичьем языке, как придворные ее отца. Может быть, она даже сможет отправиться в путешествие, как обещала ей когда-то мать.

Но великая герцогиня скончалась два года тому назад, и Заза постепенно поняла, что мечты ее неосуществимы, что ей никогда не позволят пожить в Англии или какой-нибудь другой стране.

Когда ее отец по приглашению европейских монархов отправлялся в вояж по столицам, ему и в голову не приходило взять с собой старшую дочь. Если он и подумывал даже об этом, то тут же отметал эту идею, потому что присутствие девочки, за которой надо присматривать, помешало бы ему в его развлечениях. Собственно, ради веселого времяпрепровождения и отправлялся великий герцог с так называемыми государственными визитами.

Вне пределов своей крошечной страны великий герцог считался человеком, наделенным многими достоинствами и в какой-то мере даже привлекательным. Хотя даже самые ревностные его поклонники не могли отрицать того факта, что герцогская голова никак не перегружена мозгами. Но дома он проявлял себя как самый настоящий маленький тиран, изводя своих дочерей мелкими придирками и обращаясь с прислугой во дворце так, как тупой и свирепый сержант обращается с новобранцами.

Хотя в нем было больше французской, чем германской крови, он обожал все прусское и подражал обычаям и протоколу, установленным при берлинском дворе.

Чем старше становилась Заза, тем более невыносимыми казались ей жизнь во дворце и нравы, царящие там.

Может быть, убожество ее окружения, глупость придворных обычаев и не так бросались ей в глаза, не так мучили ее если бы в ее жизни не появился профессор Дюмон.

Именно мать пригласила его в качестве учителя музыки десять лет назад. И все эти десять лет Заза не уставала восхищаться этим замечательным человеком.

Было бы очень трудно урвать для доверительного разговора с профессором хоть минутку, если бы не еще одна слабость «железной» графини Гликсбург. У нее начисто отсутствовал музыкальный слух, из-за этого любая музыка наводила на нее тоску, а так как уроки обычно проходили после обеда, то графиня пребывала в соответствующем настроении.

И профессор и Заза — оба знали, что если они активно поупражняются на фортепиано первые десять минут, то графиня непременно впадет в сон, и они смогут беседовать на любые интересующие их темы, не опасаясь, что будут услышаны.

Профессор был не только добрым и великодушным человеком, он еще был блестяще образован и остроумен. В прошлом он проявил себя как способнейший ученик великих европейских маэстро и, кроме того, был автором двух книг по философии. Себя он с чуть иронической улыбкой называл «свободным мыслителем».

— Я убежден, что свобода — величайшее благо для человека, — постоянно говорил он девочке. — Я имею в виду не только свободу личности, но, прежде всего, свободу мысли.

Заза пренебрегала советами своего учителя литературы, выбор книг целиком предоставила своему профессору, и тот прекрасно руководил ее кругом чтения. Они горячо, с большим энтузиазмом обсуждали прочитанное под храп придворной графини, и перед девочкой открывались заманчивые горизонты. Если б не профессор, какой бы невежественной и робкой выросла бы Заза.

Ее мать знала об увлечениях профессора и одобряла их.

— Профессор — замечательнейший человек во всех отношениях, — говорила она дочери. — Ты многое можешь почерпнуть из бесед с ним, но не пренебрегай и музыкальными уроками. Ты обладаешь большими способностям, и будет жаль, если они пропадут.

Профессор обучал Заза игре на фортепиано, а также на скрипке — своем любимом инструменте. Но главное, чему он научил девочку, — это умению мыслить независимо и раскованно. Он казался ей очень старым и очень мудрым и за шестьдесят пять лет жизни успел приобрести множество знаний и богатый опыт. В последнее время он заметно сдал.

Заза понимала, что причиной этому является его одинокая жизнь и то, что он совершенно не заботился о своем здоровье и поддержании сил. Часто профессор даже забывал поесть, потому что ум его был занят более высокими материями — музыкой или какими-либо новыми идеями, о которых он узнавал из газет и журналов или из писем своих многочисленных друзей, рассеянных по всему миру.

Месье Дюмон состоял в переписке с самыми выдающимися мыслителями того времени, которые в большинстве своем обитали в Париже. Профессор часто говорил, что этот славный город является истинной культурной столицей Европы.

Только от профессора Заза могла узнать о том, что творится в огромном и неспокойном мире за пределами герцогского дворца. Учитель рассказывал ей о новых веяниях в музыке, литературе и философии.

— Наступает новый век, а с ним и новая эпоха — Возрождения, — уверенно говорил он, — все мои друзья в Париже предсказывают, что это будет прекрасная эпоха.

Заза смотрела на профессора с воодушевлением.

— Расскажите мне об этом, прошу вас, — умоляла она. И профессор, так же воодушевленный, рассказывал ей, как группа молодых художников восстала против холодной академической живописи и ее канонов.

Воображение девочки рисовало картины этой бесприметной схватки, и она жадно ловила каждое его слово в повествовании об импрессионистах, а потом профессор переходил к рассказу о символистах, которые боролись за право художника и поэта выражать на полотнах и в словах свои самые скрытые душевные переживания.

Она не была уверена, что до конца понимает, чего добиваются эти дерзкие смельчаки, но ей было ясно, что профессор глубоко верит, что будущее именно за ними и что символизм — это враг рабскому скучному копированию реальной действительности. Что поэзия символистов пробуждает те же чувства, что и музыка, у людей, которые могут и умеют ее слушать и понимать.

— В Париже, — говорил профессор, — собралось столько гениев, сколько звезд в галактике. В истории живописи и литературы не было еще такого блистательного периода.

Заза смотрела на него широко открытыми глазами, а потом робко просила принести ей какую-либо книгу стихов символистов, чтобы она могла разобраться, в чем же смысл их борьбы с академизмом.

Каждый урок привносил в ее сознание что-то новое, потому что профессор всегда был одержим какой-то новой идеей.

— Сегодня я получил письмо от своего друга из Марселя, — обычно начинал он, — и вот что он мне пишет…

И дальше он зачитывал послание друга и разъяснял Заза то, что было ей в нем непонятно, и, затаив дыхание, она слушала его, пока движение графини, дремавшей в кресле, не заставляло их спохватиться и тут же бойко начать играть в четыре руки какие-то сложные пассажи.

Звуки рояля незамедлительно оказывали на графиню благотворное воздействие — дама снова оказывалась в объятиях Морфея, а учитель и ученица возвращались к своей увлекательной беседе.

К сожалению, когда время урока истекало, в голове столь приверженной к точному распорядку графини словно звенел будильник, и она, пробудившись, громко объявляла конец занятиям.

— Огромное спасибо вам, месье, — произносила Заза беспристрастным тоном и покидала музыкальную комнату в сопровождении своей воспитательницы. Иногда она добавляла:

— Сегодняшний урок принес мне огромную пользу.

— Ваше высочество очень добры, — кланялся он в ответ. — Несомненно, с каждым занятием вы совершенствуетесь в мастерстве.

Девочка смотрела, как он склоняет перед ней свою седую голову с прекрасным высоким лбом мыслителя, и ей хотелось ободрить его понимающей улыбкой или даже подмигнуть заговорщицки, но она опасалась, что графиня это заметит. С грустью Мария-Селеста следовала со своим цербером по длинным коридорам дворца, где ее ждали гораздо более скучные уроки.

Сегодня же графини рядом с ней не было, и она предвкушала удовольствие слушать профессора весь отведенный на урок час, а кроме того, и у нее были важные новости, которыми ей не терпелось поделиться с учителем. Сердце ее сжималось от волнения, она ощущала нечто подобное страху перед предстоящим разговором, хотя обычно Заза не отличалась особой робостью.

Еще на подходе к музыкальной гостиной она услышала, как профессор мощно и самозабвенно играет на рояле какую-то незнакомую ей сонату. Исполнение его было великолепным.

Как музыкант он в молодости пользовался огромным успехом в Париже и в ряде других европейских столиц, но потом его охватила, словно болезнь, неуемная страсть к путешествиям, и он уже не мог подолгу оставаться на одном месте. Музыкант странствовал по городам и странам, где люди о нем никогда не слышали, редко давал концерты, а накопленные сбережения щедро тратил.

Зато он повидал в чужих краях много диковинного, познакомился с интересными людьми, приобрел массу друзей и необычайно расширил свой кругозор.

За это все ему пришлось расплатиться тем, что, вернувшись в Париж, он понял, что о нем как о музыканте совершенно забыли. Однако Франсуа Дюмон не стал огорчаться из-за этого.

Он написал книгу о своих путешествиях, которая особого успеха у читателей не имела, а позже и философский трактат вызвавший интерес только в узких ученых кругах.

И вот тогда Франсуа Дюмон вдруг осознал, что слишком стар для того, чтобы начать музыкальную карьеру с самого начала. Он чувствовал себя утомленным, ослабевшим от редких болезней, которыми он переболел в путешествиях по экзотическим краям, к тому же пальцы его с возрастом стали менее подвижны.

Узнав, что он гостит в Мелхаузене, великая герцогиня вспомнила, как еще девочкой она присутствовала на одном из его концертов. Она не замедлила тут же пригласить его во дворец и поинтересовалась, не согласится ли он давать уроки музыки ее дочерям.

Профессор охотно принял это предложение. Однако он даже не мог предвидеть, какую радость доставит ему получить в ученицы такое очаровательное и в то же время весьма смышленое и талантливое создание, как юная принцесса Мария-Селеста.

После первых же дней знакомства он убедился, что это подарок судьбы. И она стала для старого музыканта самой большой привязанностью в его одинокой жизни. И это было не только потому, что сам он не имел собственных детей и страдал от одиночества.

Мария-Селеста была той ученицей, о которой мог только мечтать всякий учитель. Она буквально на лету схватывала все его мысли, и в ее лице он как бы передавал послание человечеству о том, что скрывалось в тайниках его души, что никак не удавалось высказать ему самому.

— Вы должны всегда отстаивать право на свободу мышления, — повторял он это вновь и вновь.

Заза согласно кивала, хотя была далеко не уверена, как она может добиться этого, находясь под властью строгого отца и под неусыпным надзором классной дамы.

Когда она открыла дверь музыкальной комнаты, профессор тут же оставил клавиши и вскочил со стула.

— Bonjour, та princesse! — приветствовал он ее и с удивлением добавил:

— Разве мадам графиня не с вами?

— Нет, она заболела, — объяснила Заза.

— Это хорошо, очень хорошо, так как у меня есть новости для вас.

— И у меня тоже, — слегка робея, произнесла Заза. Но профессор ее не расслышал или не обратил внимания на ее слова. Его глаза искрились, и он был настолько взволнован, что принцесса поняла — ее учитель не в силах сдерживаться. Ему не терпелось поделиться с ней своей новостью.

— Говорите скорее, пожалуйста, — попросила она.

— Я получил письмо от друзей из Парижа с просьбой срочно прибыть туда. Назревает нечто необычайное, и они пишут, что ждут меня.

— Вы отправляетесь в Париж?! — воскликнула Заза. Сердце ее дрогнуло. Ей было безумно жаль расстаться с учителем даже на короткое время.

Но профессор словно не замечал ее огорченного вида, он был охвачен нетерпением.

— Да, я уезжаю завтра. Я не говорил вам об этом раньше, моя принцесса, не желая огорчать вас, но я уже давно готовился к этой поездке. Я должен разобраться в происходящем. Я должен окунуться в этот бурный поток. Я не могу больше продолжать жить и ждать бесславной кончины в стоячей воде.

Заза не обижалась на его манеру выражаться, потому что подобные изречения она выслушивала из его уст довольно часто.

— Я могу понять, профессор, как вы взволнованны, и не смею отговаривать вас от поездки, но мне трудно представить свою жизнь здесь, во дворце, без вас. Мне нечем будет заполнить свою жизнь…

— Надеждой! — воскликнул профессор. — Надеждой на лучшее, мое дитя. Грустно, конечно, что вы не можете поехать со мной. Как бы вам понравилось общение с самыми блистательными умами, словесные баталии, схватки интеллектов, когда слова, словно кинжалы, сверкают и звенят, скрещиваясь. Это ли не настоящая драма? Это ли не спектакль, которым можно наслаждаться бесконечно? Однако, к несчастью для вас, бедная принцесса, это недоступно.

Никогда еще Заза не видела своего учителя в таком радостном возбуждении. Казалось, он помолодел на два десятка лет. Но его восторженность только усугубила ее печаль.

— Итак, завтра вас уже здесь не будет, — произнесла она упавшим голосом.

— Да, я отправляюсь на рассвете. Мне бы следовало забрать с собой свою племянницу, но она, на беду, подхватила простуду.

— В Мелхаузене все, кажется, простужены.

— За исключением вас и меня.

Его улыбка, обращенная к Заза, была ободряющей. И она решилась поделиться с ним и своими новостями.

— Мне тоже есть что вам сказать, профессор. Я не в силах вынести то, что вы оставите меня именно в этот момент.

Только сейчас он заметил на лице принцессы какое-то странное, незнакомое ему дотоле выражение глубокой озабоченности.

— Что беспокоит вас, моя принцесса? Что случилось?

— Папа сообщил мне, что он договорился о моем браке с принцем Аристидом Валуаром.

— О вашем браке?! — вскричал профессор. — О мое бедное дитя! Вы погибнете! Вы будете совершенно потеряны для мира! Вам придется переезжать из одного дворца в другой, и в этом будет заключаться вся ваша жизнь. И никакой надежды не брезжит впереди. Несомненно, этот принц так же скучен, напыщен и глуп, как и все другие, которых мы с вами перевидали в достаточном количестве.

Профессор был весьма невысокого мнения о монаршей власти вообще, а тех ее представителей, которые приезжали в Мелхаузен, откровенно презирал.

Соискателей руки принцессы Марии-Селесты среди них было предостаточно. Но даже ее отец, при всей своей ограниченности, понимал, что дочка достойна лучшего выбора. И вот он сделал свой выбор. Хотя принц Аристид, по мнению Заза, ничем не выделялся в толпе отвергнутых женихов.

Конечно, профессор был прав. Жизнь ее замужем будет абсолютно такой же, как и в отцовском дворце. Лишь изменится вид за окном, мебель, обои и гобелены на стенах.

— Как мне жаль, дорогая моя принцесса, — воскликнул профессор, — что ваш блестящий ум и все ваши способности будут похоронены в этих скучных стенах, вы будете скованы этикетом и никогда не сможете высказать собственное мнение.

Заза печально вздохнула и со слабой надеждой спросила:

— Но что я могу сделать?

— Вы должны отказаться от замужества! — воскликнул профессор, запустив пальцы в седую гриву. — Вы должны объявить забастовку и выкинуть флаг в защиту свободы.

Заза в ответ снова вздохнула. Профессор говорил, конечно, очень красиво, но это были лишь риторические восклицания. Если б она повторила их при своем папаше, то тот бы только иронически усмехнулся. Она даже представить себе не могла, как бы он отнесся к ее заявлению, что она отказывается от замужества с благородным принцем, которого он выбрал ей в супруги.

Если б была жива ее мать, она, конечно, сделала бы все для счастья дочери, но матери уже не было на свете. Великий герцог очень любил свою жену и после ее кончины решил не вступать в брак. Всю свою любовь он отдал двум дочерям, но эта любовь превратилась в железные оковы, мучительные и для Марии-Селесты, и для ее младшей сестры.«

Конечно, по совету профессора она должна была бы явиться к отцу и заявить, что не желает вступать в брак, Но станет он слушать ее? Не сочтет ли ее поведение капризом неразумного ребенка? Ведь он был уверен, что желает ей только добра.

Между тем профессор продолжал свой монолог, бегая по комнате и терзая пальцами седую шевелюру.

— Боже мой! Ваш брак с этим идиотом, с человеком, который удостоен короны лишь только потому, что его папочка, дедушка и прадед носили этот идиотский золотой обруч на голове. И вы будете обречены жить с таким человеком? И не увидите всего того, что творится в огромном и прекрасном мире? В конце концов вы превратитесь в тупое животное, подобное графине Гликсбург.

Эти последние слова профессора более всего укололи девушку. Она чуть не взвилась до потолка.

Принцесса представила себе, как в последующие пятьдесят лет она будет выслушивать графов и графинь, подобных этому занудному чудовищу — графине Гликсбург, и сама начнет превращаться в такое же жуткое существо.

Этим страшным предсказанием профессор нанес ей болезненный удар. Ее серо-голубые глаза расширились настолько, что заняли половину лица. Она спросила у своего учителя:

— Скажите, пожалуйста, что я должна делать? Профессор вскинул руки вверх, как это часто делают темпераментные французы.

— Бежать, моя милая девочка! Удирать отсюда, пока еще не поздно! Пока на вас еще не надели кандалы и вы не стали узницей в золотой клетке.

Заза похолодела. Ей представилось, как разгневается отец и как слуги будут искать ее по всему дворцу, и что будет с послом государства Валуар, который столько сил положил для того, чтобы заключить этот важный политический союз. Он, наверное, умрет от разрыва сердца, если узнает, что принцесса сбежала.

Здравый смысл подсказывал ей, что надо немедленно заткнуть уши и не слушать профессора. Но влияние учителя на ученицу было настолько велико, что она внимала ему, раскрыв рот.

— Нет! Это немыслимо! — кричал старик и сжатым кулаком ударил по клавишам драгоценного» Бернстейна «.

Рояль, возмутившись, отозвался на это жестокое обращение с ним немыслимым аккордом.

— Нельзя, чтобы с женщиной обращались, как с бездушным предметом! Это возмутительно! Его высочество герцог заявили, что вы должны выйти замуж, и вы должны покориться его воле! Но почему? Только потому, что вы слабая беззащитная женщина?

— А я и есть такая, — согласно пробормотала Мария-Селеста.

— Если б вы были мужчиной, все могло быть по-другому. Вы имели бы право заявить:» Я должен подумать… Я должен сам выбрать себе супругу… Я не хочу быть похожим на бандероль, посланную из одной страны в другую… тем более что эта страна мне неизвестна… и вообще мне не нравится!«

— Конечно, вы правы, профессор, абсолютно правы! — кивала Заза. — Но ведь папа и слушать меня не захочет!

Профессор не мог с ней не согласиться. Он был прекрасно осведомлен об упрямстве великого герцога и о его умении не слушать то, что ему не нравилось. Эта глухота ко всем здравым возражениям и помогала ему править таким государством, как герцогство Мелхаузен.

— Я считаю, что ваше образование уже закончено. Учителя по литературе и истории ничего нового преподать вам не могут. Они забивают ваш ум только банальными истинами. А ваши уши и ваши глаза должны воспринять все богатство культуры окружающего мира. Вы, дорогая, стоите на пороге жизни, и вам решать — идти ли вперед или отступить назад.

Заза понимала, что жизнь ее в Валуаре будет такой же, как и в родительском дворце, и ничего нового она не увидит, и никаких новых чувств, кроме скуки, она не испытает. Но ведь она была женщиной, а судьбу женщин решают мужчины, поэтому она спросила у профессора:

— Скажите, учитель, как мне поступить?

— У вас нет выбора, — твердо заявил он. — Или стать заживо погребенной, или бежать.

— Как бежать?! И куда? — воскликнула Заза.

— Куда угодно! Наша планета велика… И беглянке вроде вас в этом огромном мире найдется место. И оно будет не хуже, чем ваша увешанная гобеленами тюрьма, поверьте мне.

— И все же, куда я могу уехать? — задала вполне разумный вопрос принцесса Мария-Селеста.

— Без сомнения, в Париж! — воскликнул профессор. — Это самый гостеприимный город на свете. Там вы встретите людей, которые думают так же, как и мы с вами. Людей, которые верят в прогресс и которые хотят жить полной жизнью, вдыхать воздух свободы, а не дворцовую пыль.

Заза чуть не задохнулась, представив себе эту картину.

Увидеть Париж — разве не снилось ей это по ночам? Она много читала об этом городе в книгах, которые давал ей профессор, и знала, наверное, каждый его памятник, каждую достопримечательность, рынки, бульвары, кафе и мастерские художников.

Одно дело — печатное слово, а другое — пройтись по этим улицам самой, насладиться ароматами утреннего рынка, так красочно описанного Золя, и хотя бы краем глаза увидеть соблазнительных женщин, о которых поведал миру Мопассан.

Решение в ней созрело внезапно, словно вспышка озарила мозг.

— Если я должна ехать в Париж, то почему бы там, учитель, не взять меня с собой завтра?

Тут же она увидела, как побледнел профессор, как его лицо выразило величайшее изумление, потому что, вероятно, впервые он столкнулся с тем, что его идеи вдруг получили реальное воплощение.

Раньше он мог говорить все, что угодно, призывать к свободе мышления и поступков и не нести за это никакой ответственности, а вот теперь все, что он говорил, воплотилось в реальную юную особу, которая захотела претворить его идеи в жизнь.

На некоторое время воцарилось напряжение, после которого профессор осторожно поинтересовался:

— Вы действительно желаете поехать со мной?

— А почему бы нет? — спросила Заза. — Если ваша племянница захворала и не будет сопровождать вас, я могла бы занять ее место.

Принцессе показалось, что седые волосы профессора стали дыбом. Потом он взял себя в руки и уже более спокойным тоном задал ей вопрос:

— А как вы, интересно, ваше высочество, надеетесь пересечь границу?

— С паспортом вашей племянницы, — нашлась Заза. — По-моему, все девушки похожи друг на друга и вряд ли кто заподозрит, что принцесса решила сбежать из такого процветающего государства, как Мелхаузен.

Профессор издал такой стон, что даже рояль отозвался в ответ. Он яростно теребил свою шевелюру.

— Да, это возможно… конечно, возможно, — бормотал он. — Я смогу показать вам Париж! Париж, о котором мы с вами столько говорили. Настоящий Париж… не книжный, а реальный.

— Тот Париж, который я всегда мечтала увидеть! — вставила Заза.

— Но ведь я подпишу себе этим смертный приговор! — воскликнул профессор.

— Я тоже! Мы пойдем на эшафот вместе, — ободряюще улыбнулась Заза.

Тогда профессор широко раскинул руки, как бы обнимая всю вселенную.

— Значит, вперед, ваше высочество! Я открою перед вами новую жизнь! И пусть рухнут стены вашей тюрьмы.

Пока нас вновь не бросят в темницу, мы подышим вдоволь воздухом свободы.

— Вы, наверное, шутите, профессор, — сказала Заза. — Ни темница, ни эшафот нам не грозят, даже если нас поймают.

— Если нас поймают, то мы будем обречены на такие муки, которые вы даже не можете себе представить, милая моя принцесса. Ваш папочка обвинит меня в похищении наследницы престола. За это преступление везде полагается смертная казнь, а по законам Мелхаузена — даже четвертование.

— Тогда нам надо постараться, чтобы нас не поймали, — сказала Заза. Она произнесла это весело, но потом добавила более серьезным тоном:

— Я надеюсь, что нас защитит то, что папочка не станет раздувать международный скандал.

— Вы правы, — согласился профессор. — Его высочество очень чуток к общественному мнению.

— ..тем более, — подхватила Заза, — что и принцу Аристиду невыгодно будет распространяться, что его невеста сбежала накануне свадьбы. Мне кажется, что я обойдусь без родительского разрешения на мой отъезд.

— Да, это хорошая мысль, — одобрил профессор. — И все-таки как вы, принцесса, намерены исчезнуть из дворца?

Впервые они поменялись ролями, и она выступала в роли старшего. Профессор колебался, потому что был не уверен в успехе этого безумного предприятия.

— Мне еще надо обдумать все детали, — сказала Заза. — Конечно, это будет нелегко, но все же, я уверена, мы осуществим наш план.

Как только поезд тронулся с вокзала, Заза откинулась на жесткую спинку сиденья купе второго класса и подумала с удовлетворением, что выбраться из дворца оказалось легче, чем она ожидала, После того как она покинула музыкальную гостиную, ома тут же поспешила в комнату к сестре. Если бы ее в этот момент увидела графиня Гликсбург, то она бы немедленно угрожающе поджала губы и сделала бы ей замечание. Но, к счастью, графини поблизости не было.

Рейчел возлежала на кровати, обложенная подушками, и с нетерпением ожидала, когда ее навестит Заза. Пребывание в постели было ей ненавистно, но доктора упорно заставляли ее лежать целыми днями. Время тянулось мучительно медленно, и так как ей не с кем было поговорить, то бедная девочка изнывала от скуки.

Заза ворвалась в комнату, словно порыв ветра.