Глава 8

На следующее утро герцог и герцогиня Роухэмптон пересекли Ла-Манш. Почетный эскорт сопровождал молодую пару на борт парохода.

Каюта была убрана цветами, и стюарды застыли в ожидании распоряжений.

Когда герцог заметил, что собирается прогуляться по палубе, Корнелия почувствовала, что она должна оставаться в каюте, как это, очевидно, от нее ожидается, хотя она хорошо переносила качку и с удовольствием поднялась бы наверх.

Нарядные корзины орхидей и гвоздик и бутылка шампанского, которую принес и открыл стюард со словами» по распоряжению его светлости «, не скрасили ее одиночества.

Как бы ни была Корнелия погружена в свои горести, мысль о предстоящем путешествии возбуждала ее. Ей всегда хотелось побывать во Франции, и ее радовала мысль о том, что она превосходно владеет французским. Это совершенство было достигнуто благодаря настояниям ее матери. В то время как уроки по остальным предметам брались ею у отставного школьного учителя, тратившего все свои скудные средства на виски, французский язык Корнелии преподавала виконтесса де Куаль. Внушающая почтение старая леди перебралась в Ирландию к своему внуку, когда ей уже было около семидесяти, и она решительно отказывалась говорить иначе, как на своем родном языке. Французские уроки приносили Корнелии не только умственные упражнения, но также и значительные физические. Чтобы достичь дома виконтессы, ей приходилось проделывать около пятнадцати миль в любую погоду, и опоздание на несколько минут распекалось самым строгим образом.

Виконтесса любила свою ученицу и гордилась ее успехами. Немалую пользу оказала Корнелии и кузина Алина, которая получила образование в монастыре неподалеку от Парижа и бегло говорила по-французски. Правда, ее произношение всегда выдавало в ней ирландку. Корнелия же гордилась своим парижским произношением и считала себя знатоком французского, хотя в Других науках сознавала себя постыдно несведущей.

Она считала на пальцах, имела слабое представление о географии. Хотя по сравнению с большинством девушек ее возраста Корнелия была довольно начитанна. В библиотеке Росарилла было немного модных или современных романов, но классики были ее добрыми друзьями. Немало сведений из французской литературы Корнелия почерпнула от виконтессы и кузины Алины. В конце концов у девушки сложилось мнение о Париже как о некоем Эльдорадо, где все без исключения, даже самые недалекие люди, могут найти свое счастье.

Когда герцог в первый раз посвятил Корнелию в свои планы по поводу медового месяца, который предполагалось провести в Париже, восторг Корнелии не знал границ. Париж, как она себе, представляла из книг, был сущим раем для молодоженов, и она заранее предвкушала, как будет гулять по Версалю, Трианону, Лувру рука об руку с любимым мужем. Их любовь сделает все окружающее еще более удивительным и прекрасным, потому что они увидят это вместе.

— Он все, все испортил, — возмущенно пробормотала Корнелия, обводя взглядом каюту.

Обходительность и приятные манеры герцога были результатом его хорошего воспитания и окружения, в котором он жил. В прошлом это сослужило плохую службу Корнелии, введя ее в заблуждение, но в это утро его безупречная манера общения поддерживала их обоих.

После драматического объяснения предыдущей ночью они снова встретились за завтраком в столовой, залитой ярким утренним солнцем. Корнелия спустилась к завтраку, раздираемая сомнениями и тревогой, в то время как герцог казался таким спокойным и безмятежным, что ее страхи немедленно улеглись.

— Могу я предложить вам ветчину и яйцо? — спросил герцог после того, как они пожелали друг другу доброго утра. — Или вы предпочитаете жареную камбалу? Почки просто превосходны.

Вот телятина, правда, я лично ее терпеть не могу.

Корнелия глянула на выстроившийся на столе длинный ряд горячих блюд, закрытых серебряными крышками. Другую шеренгу заполняли холодные закуски — язык, ветчина, заливное и прочие деликатесы, многие из которых Корнелия не видела прежде и не знала их названий.

Этот завтрак напомнил ей завтраки, обычно сервирующиеся в Котильоне, и она решила, что непременно должна научиться разбираться в этом изобилии яств и относиться к нему как к привычному делу.

— Я хотела бы съесть яйцо, — сказала Корнелия, сама удивляясь тому, что вообще способна что-либо съесть.

Она расположилась за столом, застеленным белоснежной камчатной скатертью, и пыталась сделать выбор среди предлагавшихся ей индийских и китайских сортов чая и кофе. Когда в конце концов Корнелии подали все, что ей требовалось, герцог уселся напротив нее и пожелал приятного аппетита.

— Удачно, что море сегодня спокойное, — заметил он. — В последний раз, когда я пересекал Ла-Манш, в феврале, море было чрезвычайно бурным. Думаю, что я оказался единственным пассажиром, который перенес это путешествие без приступов морской болезни.

— Мне нередко доводилось удить рыбу, — ответила Корнелия, — а качка на маленькой рыбачьей лодке может быть очень неприятной. Но я никогда не испытывала морской болезни. Наверное, из меня получился бы хороший моряк.

Пока они обменивались этими ничего не значащими, вежливыми фразами, Корнелии подумалось, что их разговор больше напоминает беседу двух совершенно чужих друг другу людей, которые впервые случайно сошлись за завтраком в гостинице, чем беседу молодоженов.

— Вы уже видели наши фотографии в газетах? — спросил герцог.

— Я совсем забыла, что они должны быть там, — отозвалась Корнелия, с этими словами протягивая руку за газетой.

Она развернула страницу и улыбнулась.

— Я выгляжу так, словно у меня два огромных черных глаза.

— На самом деле то, что вы надели очки в день свадьбы, кажется, возбудило огромный поток комментариев в желтой прессе, — сухо заметил герцог.

— Тетя Лили говорила, что так и будет, — сказала Корнелия. — Она сказала еще, что невесты никогда, на ее памяти во всяком случае, не надевали очки на аристократических свадьбах.

— Это действительно было так необходимо? — поинтересовался герцог.

— Абсолютно необходимо, — кратко отозвалась Корнелия.

Если бы он увидел ее глаза, то понял бы, почему Джимми прозвал их» чертовскими «.

Герцог держал себя так самоуверенно, чувствуя себя хозяином этой запутанной ситуации, что Корнелия поневоле ощущала неловкость и все возрастающую ненависть. Присущая ему манера хорошо воспитанных людей проявлять безупречную выдержку в любой ситуации и держаться на высоте заставляла сделать вывод не в пользу Корнелии — на фоне его безмятежного спокойствия вчерашняя ее вспышка представлялась истерическим бредом школьницы.

» Я ненавижу его! Я ненавижу его!«— твердила Корнелия про себя, отодвигая тарелку с жестом легкого раздражения.

Герцог взглянул на часы.

— Нам нужно выехать через десять минут.

Корнелии стало любопытно, что произойдет, если она откажется ехать в это притворное свадебное путешествие, которое с самого начала обречено быть периодом страдания и скуки.

Ей пришлось мысленно одернуть себя. Публично, во всяком случае, она должна вести себя осмотрительно — как-никак она была его женой, герцогиней Роухэмптон — положение обязывает!

Ей пришлось приложить усилие, чтобы ее голос прозвучал столь же холодно и безразлично, как и его.

— Я не заставлю вас ждать. Обычно я очень пунктуальна.

Когда корабль отплыл, оставшаяся в одиночестве Корнелия подбежала к иллюминатору. Она увидела, как причал неспешно удаляется от нее.

Кучка народа на берегу махала кому-то рукой.

С палубы доносились команды, мурлыканье двигателей стало более настойчивым. Она находилась на пути во Францию!

Некоторое время Корнелия продолжала глядеть в иллюминатор. Затем, усевшись на мягкий диван, она попробовала сосредоточиться на журналах и газетах, целую кипу которых герцог купил специально для нее. Однако они не заняли ее внимания, и скоро Корнелия опять погрузилась в свои горькие раздумья. Видимо, она уснула на короткое время, потому что ей пригрезилось, будто она убегает от кого-то, но этот кто-то ее неотступно преследует, и самое странное, что она совсем не боится, а чувствует себя счастливой при этом…

Корнелию разбудил шум на палубе и хлопанье дверей кают. Она догадалась, что они уже у берегов Франции.

Молодоженов встречали на берегу с такой же торжественностью, как и провожали в Дувре. После церемонии приветствия служащие сопроводили их до специально зарезервированного купе в спальном вагоне поезда, следующего в Париж. , Когда герцог благодарил французов за оказанное им внимание, Корнелия отметила про себя, что он хоть и бегло говорит по-французски, но с ужасающим акцентом.

В купе герцог заказал еду и вино и попросил разрешения у Корнелии закурить сигару.

— Наоборот, мне нравится запах дыма, — ответила она. — Это напоминает мне о папе. Он всегда курил сигары, когда мог позволить себе это.

Герцог приподнял брови, и Корнелия пояснила:

— Знаете, мы были очень бедны. Когда еще были живы мои родители, мы часто ломали голову, не зная, где раздобыть хоть пенни. Мой отец никогда не получал помощи от своего брата, моего дяди Джорджа, который стал так внимателен ко мне теперь, когда я разбогатела.

Корнелия произнесла это с горечью и заметила, что выражение лица герцога становится заинтересованным.

— Боюсь, что я почти ничего не знаю о вашей семье, — сказал он. — Не могли бы вы рассказать мне о своей жизни в Ирландии?

— О, думаю, вам это покажется не слишком интересным, — откликнулась Корнелия. — Жизнь в Ирландии слишком отличается от привычного вам уклада в Котильоне или от жизни моих дяди и тети в Лондоне.

Корнелия на секунду вообразила себе тетю Лили, нарядную красавицу, порхающую с бала на бал, вечно окруженную щеголеватыми поклонниками. Что общего было у этой беззаботной женщины с ее матерью, которой приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы поддерживать цивилизованный уровень жизни в дикой Ирландии? Ее мать следила за своей внешностью и туалетами, но не для того, чтобы произвести впечатление на соседей, а потому, что ее гордость не потерпела бы признания в бедности и запущенности Росарилла. Душой она нередко стремилась к тем своим друзьям, которых знавала еще в девичестве, но общение с которыми стало невозможным для нее оттого, что она была бедна.

Те, кто пренебрегал ее матерью, подумалось Корнелии, в то же время готовы были лебезить перед герцогом и Эмили Роухэмптон, лишь бы быть принятыми в Котильоне. Она всегда будет чужой для этих людей, с которыми у нее нет ничего общего… И герцогу никогда не понять презрения Корнелии к этим людям.

— Мне нечего рассказать вам, — коротко ответила Корнелия.

Герцог снова уткнулся в свою газету, и Корнелия поняла, что ее резкость он принял за проявление ею невоспитанности.

Но он не должен узнать, говорила Корнелия сама себе, что творится в ее душе, что ее сердце рвется к нему. Что она мечтает коснуться его руки и молить о дружбе! И что при мысли о Лили, обворожительной золотистой красавице, стоящей между ними, она вскипает от ненависти.

» Я рада, если он страдает по ней так же, как я страдаю по нему «, — решила Корнелия. Но эти мысли не приносили ей облегчения, а наоборот, усиливали ее муки. Это было невозможно… она любила его! Она любила его тонкие ухоженные руки, непринужденность его манер, изящество, с каким он откидывал волосы со лба, горделивую посадку его головы. Она любила его густые темные брови над глубоко посаженными глазами, манеру кривить губы при улыбке. Она любила в нем все!

Корнелия с трудом отвела глаза от лица герцога, устремив взгляд на окрестности. Она должна найти в себе силы думать о другом — о Франции, например, в которой мечтала побывать с самого детства.

» Всю мою жизнь мне придется довольствоваться предметами, а не людьми «, — сказала она себе, зная в то же время, что не общения с людьми она жаждет, а любви одного-единственного мужчины. Любви такой же страстной, какую она и сама испытывала к нему.

Время тянулось медленно, но Корнелии не надо было поддерживать тягостную беседу, затруднительную, по счастью, из-за стука колес.

Поэтому вскоре герцог, а затем и Корнелия уснули. Пробуждение застало их неподалеку от Парижа.

Когда они высадились на Гард дю Норд, Корнелия была восхищена и очарована представившейся ей картиной. Мужчины и женщины, толпившиеся вокруг нее, были одеты непривычно, детишки были деловиты и серьезны, как и их родители, комически подстриженные пудели глядели на девушку проницательными умными глазами. В ушах вибрировали высокие пронзительные голоса станционных служащих, одетых в голубые униформы. Все вокруг было ново и удивительно.

Париж! Она была в Париже!

Экипаж, управляемый кучером в сверкающем цилиндре, доставил их в» Ритц «. Французы произвели неизгладимое впечатление на Корнелию — они показались ей чрезвычайно улыбчивыми и радушными, что было совсем не похоже на сдержанных и флегматичных англичан.

Самый модный в Париже отель» Ритц» был открыт семью годами раньше. Корнелия искренне восхитилась элегантными апартаментами, предоставленными чете Роухэмптон. Окна их выходили в сад.

Кайсару Ритцу, гению в области гостиничного дела, удалось поразить мир фешенебельностью своего отеля. Отель «Бристоль», в котором останавливался король Эдуард, будучи еще принцем Уэльским, имел всего одну ванную комнату на каждом этаже. В «Ритце» ванные комнаты были устроены при каждой спальне, и Корнелия ощутила свою значительность и даже необыкновенность, окруженная мрамором, голландскими тюльпанами, коврами и мебелью, скопированной по музейным образцам.

— Непривычно иметь ванную комнату для себя одной, Виолетта, — заметила Корнелия, снимая шляпку в роскошной спальне.

— Это больше похоже на дворец, чем на отель, ваша светлость, — отозвалась Виолетта благоговейным тоном.

Часом позже Корнелия и герцог спустились к обеду.

Стояла теплая ночь, без единого дуновения ветерка, и на небе сияли яркие звезды — ночь для любви и романсов. Обед был сервирован в саду.

Фонтан переливался всеми цветами радуги, отражая мерцание свечей, зажженных на столах и отбрасывая волшебные таинственные блики на темнеющую зелень. Аромат цветов наполнял воздух, и тихая музыка услаждала слух. Еда была приготовлена лучшим поваром Европы и сервирована со всей изысканностью.

— Похоже на волшебную страну, — с трепетом в голосе сказала Корнелия.

Герцог улыбнулся.

— Приятно обедать теплым вечером, — сказал он.

Корнелия не могла позволить его скептицизму испортить ее восторженное состояние.

— Это удивительно, — произнесла она.

Мягкая музыка, льющаяся из открытых окон ресторана в сад, казалось, унесла ее прочь в колдовской мир, где царили радость и надежда.

Герцог довольно бесцеремонно вернул ее на землю, с легким раздражением повторив свой вопрос, который она пропустила мимо ушей в первый раз. Он спрашивал, что ей угодно заказать на обед. Корнелия растерянно уставилась в обширное меню.

— Что бы вы мне посоветовали? — застенчиво обратилась она к герцогу, не в силах сделать какой-либо выбор.

Пока герцог обсуждал различные блюда с почтительным метрдотелем, официант наполнил бокалы шерри. Вокруг было так много нового и интересного, что Корнелия не ощутила, как это обычно случалось, затянувшегося молчания между ней и герцогом. И только когда она подметила мельком брошенный герцогом взгляд на часы, она поняла, что обед уже закончен.

Она в нерешительности подняла глаза на герцога, не вполне уверенная, что надо делать.

— Вы, наверное, предпочитаете отправиться спать, — сказал он, — сегодня для вас был длинный день.

Это было как раз то, чего Корнелии хотелось меньше всего, но она не посмела возразить, поскольку ей было нечего предложить взамен. В молчании они проследовали в отель и вошли в гостиную.

Когда Корнелия глянула на часы на каминной полке, то заметила, что нет еще и десяти часов вечера. С ее губ уже готовы были слететь слова о том, как ей хочется поглядеть на ночной Париж, хотя бы из окошка экипажа.

И виконтесса, и кузина Алина с удовольствием описывали ей ярко освещенные ночные улицы Парижа и пристрастие французов к открытым кафе прямо на тротуарах, где они готовы подолгу сидеть с чашечкой кофе, неторопливо беседуя или читая газету.

— Пожалуйста… — начала было Корнелия, но герцог опередил ее.

— Позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Надеюсь, что вы отдохнете как следует.

Он поклонился и направился в свою спальню.

«Возможно, он действительно очень устал», — сказала сама себе Корнелия. Она еще продолжала стоять в гостиной, когда дверь, ведущая в спальню герцога, слегка приоткрылась от сквозняка и до Корнелии донесся его голос:

— Мою пелерину и шляпу, Хьютон.

Герцог обращался к своему камердинеру:

— Да, и мою трость. Не жди меня, я еще не знаю, в котором часу вернусь.

Корнелия отчетливо слышала каждое слово.

— Приятно снова оказаться в Париже, ваша светлость, — сказал Хьютон.

— Да, в самом деле. Мы должны посмотреть, все ли заведения так же хороши, как они были полгода тому назад, а, Хьютон?

— Полагаю, они не должны были сильно измениться, ваша светлость.

— Хорошо, я собираюсь… — Скрип открывшейся двери помешал Корнелии услышать конец фразы. Затем дверь хлопнула, и до нее донеслись звуки шагов, удалявшихся по коридору.

Корнелия приложила руки к загоревшемуся лицу. Он ушел. Он не пожелал оставаться здесь и изнывать от скуки и одиночества, как должна это делать она. Он ушел веселиться, наверное, со своими друзьями, которые будут рады повидать его после долгой разлуки.

Порывисто Корнелия бросилась в спальню.

Виолетта раскладывала белый батистовый пеньюар, отделанный тонким кружевом, на большой двуспальной кровати, расстеленной только с одной стороны. Корнелия вцепилась в руку горничной.

— Слушай, Виолетта, — зашептала она, — его светлость ушел из отеля. Я хочу знать, куда он отправился. Выведай у Хьютона под любым предлогом.

— Хорошо, ваша светлость, — ответила Виолетта.

Она всегда отличалась понятливостью и сообразительностью во всем, что требовалось от нее.

Виолетта отложила пеньюар в сторону и скользнула на половину герцога.

— О, мистер Хьютон, вы здесь! — донеслось до Корнелии. — Не видели ли вы где-нибудь небольшую черную шляпную картонку?

— Нет, мисс Вальтере, ее здесь нет, — ответил Хьютон.

— Должно быть, она осталась в вестибюле! — воскликнула Виолетта. — Как было глупо с моей стороны забыть о ней! Хотя в таком огромном отеле может затеряться что угодно.

— Очень удобный, однако, отель, вам не кажется?

— Я отвечу вам позже, после того, как осмотрю свою комнату, — ответила Виолетта. — Вы-то счастливчик! Уже распаковали весь багаж. Наверное, собираетесь пойти поразвлечься?.. Ах, все вы, мужчины, одинаковы, — хихикнула горничная. — Его светлость уже отправился полюбоваться ночным Парижем, и вы последуете за ним, я уверена. Это только мы, бедные женщины, должны сидеть дома.

— Пойдемте со мной, — предложил Хьютон. — Я подожду, пока ее светлость отпустит вас.