Лоринда замерла, не в силах пошевелиться. Затем, с отчаянно бьющимся сердцем и пересохшими губами, она принялась ползти к тому самому месту, где он выручил из беды Цезаря.

— Стеречь! — бросила она через плечо псу. Голос будто застревал комком у нее в горле.

Пес подчинился ей, и Лоринда приблизилась к краю утеса. Едва посмотрев вниз, она невольно вскрикнула.

Было нетрудно понять, что произошло. Уступ, на котором сидел Цезарь и где, судя по всему, стоял Дурстан, спасая его, не выдержал тяжести и рухнул.

Далеко внизу, у подножия утесов, почти у самой линии воды, она могла видеть его распростертое на камнях тело.

Он упал на спину, и вызванный его падением обвал камней наполовину скрыл его тело. Лоринда в ужасе смотрела вниз. Ей казалось, будто ход времени остановился. Но, опомнившись, девушка поняла — она обязана спасти его!

Лоринда отползла прочь от края утеса и бросилась к Акбару. Отвязав его уздечку от пня, она без труда вскочила в седло, благодарная судьбе за то, что широкая юбка позволяла ей ехать верхом по-мужски. Сопровождаемая Цезарем, она что есть силы поскакала по тропинке через лес обратно к замку.

Дорога заняла не слишком много времени, однако Лоринде казалось, что прошли долгие часы, прежде чем она добралась до конюшни и сообщила груму о случившемся, приказав немедленно послать кого-нибудь за поверенным в делах. Последний тут же бросился навстречу ей из замка.

— Это правда, миледи, что мистер Хейл упал с утесов? — спросил он.

— Он пытался спасти Цезаря, — коротко ответила Лоринда. — Сейчас он лежит без сознания у самого подножия утесов. Как вы полагаете, можно добраться до него на лодке?

— Это совершенно исключено, по крайней мере до тех пор, пока море не успокоится, — ответил поверенный. — Любая лодка в такую погоду разобьется о скалы в считанные секунды.

— Тогда попробуем пустить в ход веревки, — сказала Лоринда. — Я уже послала за ними грумов.

Как можно было судить по лицу поверенного, он считал, что это может оказаться еще более трудным делом, однако она только произнесла отрывисто:

— Мне нужны одеяла, подушка, фляга с бренди — и как можно скорее!

— Да, конечно, миледи.

Агент поспешил исполнить ее распоряжения, грумы уже седлали лошадей и выводили их из стойл. Цезаря препроводили в замок.

Наконец Лоринда, все еще верхом на Акбаре, направилась обратно к утесам в сопровождении шестерых всадников и указывала путь. Один из них вез с собой одеяла.

Она остановилась на том же месте, что и прежде, но на этот раз двое грумов остались с лошадьми, а Лоринда показала поверенному и остальным, как приблизиться к утесу.

Осмотревшись, они обнаружили, что Дурстан лежит там же, где Лоринда видела его в последний раз.

Волны яростно бились о камни; действительно, поверенный прав, утверждая, что в такую погоду ни одна лодка не сможет до него добраться.

— Закрепите веревки немного левее, — распорядилась она. — Утес с той стороны кажется более прочным.

— Я сомневаюсь в этом, миледи, — возразил поверенный. — После такого шторма сланец рушится от одного касания, и, как вы сами понимаете, подходить к краю утеса опасно.

— Я объясню, что от вас требуется, — настаивала Лоринда.

Она шла впереди, остальные следовали за ней, готовые, как ей казалось, оспаривать все, что бы она ни предложила.

Остановившись, она сказала твердо:

— Я хочу, чтобы вы обвязали меня веревками и держали их как можно крепче, стоя здесь. А я тем временем начну спускаться вниз по утесу. Пока вы не услышите мой зов, ни в коем случае не выпускайте веревки из рук.

— Это невозможно, миледи! — воскликнул поверенный. — Я не могу вам этого позволить. Пусть лучше пойдет кто-нибудь из нас.

— Я легче всех, — убеждала Лоринда, — и я намерена во что бы то ни стало добраться до мистера Хейла. Прошу вас, делайте все в точности так, как я сказала.

Она обернулась к грумам и приказала им закрепить прочным узлом веревку у нее на талии.

— Когда я окажусь внизу, — продолжала она, — вы должны будете сбросить мне одеяла как можно ближе к тому месту, где лежит ваш хозяин. Не подходите слишком близко к краю утеса, иначе камни могут обрушиться. Флягу с бренди я возьму с собой.

Лоринда положила флягу в карман жакета и начала потихоньку пробираться к краю утеса.

— Я не могу вам этого позволить, миледи! — вскричал поверенный. — Это безрассудство! Вы можете пострадать, и весьма серьезно!

— Я лазила по этим скалам, еще когда была ребенком, — успокоила его Лоринда, — и потому мне нечего опасаться. Только сделайте все так, как я вам сказала.

Она подползла к краю утеса, потом очень осторожно, держась за веревки, перебралась через него.

Сначала ей было трудно найти точку опоры. Но она начала спускаться вниз, зная, что веревки не дадут ей упасть. В то же время ей приходилось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не вызвать еще один обвал.

Лоринда медленно продолжала спуск. Иногда ее нога оступалась на мокром, рыхлом сланце, иногда у нее возникало ощущение, будто она повисла между небом и землей, и любая поверхность, которой касались ее пальцы, казалась скользкой. Наконец ее нога ступила на твердый камень у подножия скал, и Лоринда освободилась от веревок.

Она окликнула людей наверху и, подняв глаза, увидела поверенного, наблюдавшего за ней с утеса в некотором отдалении. У него хватило благоразумия не стоять прямо над ее головой. Девушка помахала ему рукой, и он ответил ей тем же жестом.

После этого она начала осторожно пробираться через скользкие, влажные от волн камни к тому месту, где лежал Дурстан.

Это оказалось не таким простым делом, как ей представлялось, поскольку путь преграждали глубокие щели. В один особенно тревожный момент Ло-ринде показалось, что ее вот-вот унесет волнами в море. Брызги, попадавшие на лицо, порой почти ослепляли ее, и приходилось вытирать глаза, чтобы продолжать путь, но вот наконец Лоринда оказалась рядом с Дурстаном.

Он все еще лежал неподвижно, и девушка в ужасе спрашивала себя, жив ли он.

На его лбу зияла кровоточащая рана — вне всяких сомнений, при падении он ударился о крупный валун. Лоринда принялась разгребать камни, засыпавшие тело Дурстана, она опасалась, что он мог получить множественные переломы, и подумала, что, быть может, по крайней мере лодыжки остались целы благодаря высоким сапогам для верховой езды.

Он не промок, но из-за морской пены его одежда с каждой минутой становилась все более влажной.

Сверху послышался крик, и Лоринда, подняв глаза, увидела, что связка одеял упала на камни лишь в шести с небольшим футах от нее.

Она развязала шнурок, накрыла Дурстана двумя одеялами и очень осторожно подложила ему под голову подушку.

Он по-прежнему не приходил в себя. Сначала Лоринда хотела влить ему немного бренди между губами, но потом решила не делать этого.

Она уже полностью освободила его тело от камней и стала нащупывать рукой под ним, не попал ли он случайно на какой-нибудь валун, причинявший ему лишние неудобства.

В данной ситуации она ничего больше не могла сделать. Солнце уже клонилось к закату, а это означало, что им придется провести ночь здесь. Даже если бы море улеглось в течение нескольких часов, подойти на лодке к подножию утесов было невозможно: множество наполовину погруженных в воду камней нельзя было обойти иначе как при дневном свете.

Лоринда не сомневалась, что поверенный сделает все от него зависящее, чтобы к утру обеспечить помощь.

А пока ей необходимо было не только сохранить Дурстану жизнь, но и самой не простудиться. Она мягко прикоснулась сначала к его рукам, потом к лицу.

Сейчас, с закрытыми глазами, он казался ей моложе и куда менее грозным, чем в их прежние встречи. Она даже испытывала к нему чувство, близкое к состраданию, так как перед ней был уже не прежний Дурстан, властный, высокомерный, внушавший ей страх своей непредсказуемостью, а просто страдающий человек.

Мысль, что она виновата в случившемся, причиняла ей почти физическую боль. Да, она виновата, что пошла гулять к скалам вместе с Цезарем. Обладай она хотя бы малейшей долей здравого смысла, то могла бы предвидеть опасность и держала пса на поводке.

«Все мое поведение с самой свадьбы было одной сплошной ошибкой», — всхлипнула Лоринда.

Она вспомнила свой вчерашний поступок, вспомнила, как жестоко обошлась с Айше. Ее охватила дрожь — нет, не от холода, а от мучивших ее угрызений совести. Как она могла настолько потерять самообладание, чтобы поддаться приливу злобы?

«Никогда больше я не стану… даже просто носить шпоры, — поклялась она себе, — никогда в жизни!»

Чувствуя себя глубоко несчастной, Лоринда инстинктивно придвинулась поближе к Дурстану.

Она терзалась вопросом, насколько серьезно он ранен, вспомнив с ужасом, что восемь лет назад двое деревенских мальчиков, искавших птичьи гнезда, упали со скал и разбились насмерть.

«Они были еще совсем юные, — успокаивала она себя, — а Дурстан — взрослый, крепкий мужчина».

И все же ее терзал страх.

Постепенно становилось все темнее, и Лоринда сочла наиболее разумным держаться как можно ближе к Дурстану, чтобы их тела по крайней мере согревали друг друга. Самый простой способ состоял в том, чтобы положить руку ему под затылок и прижать его к себе.

Она накрыла его двумя одеялами и теперь накинула сверху еще третье, прикрыв им свою голову, так что на открытом воздухе оставались только их лица.

Она все сильнее прижимала его к себе, и когда на землю спустился мрак, она уже не могла видеть его, только ощущала тяжесть его головы, покоившейся у нее на груди.

— Все… будет в порядке, — прошептала она, словно говорила с ребенком. — Все… заживет… все пройдет без следа.

Лоринда слышала свой тихий голос сквозь шум волн, и, так как в сгустившемся мраке это почему-то приносило ей успокоение, она продолжала:

— Ты так силен… сильнее других мужчин… и ты победишь боль.

Уже совсем стемнело, звезд на небе не было видно, и девушку внезапно охватил страх — страх не перед ночью, а от того, что Дурстан мог умереть в ее объятиях.

Он все еще лежал неподвижно, и она прижала руку к его холодной щеке, а потом засунула ее под сюртук и, расстегнув рубашку, лихорадочно нащупала сердце. Оно ровно билось, и Лоринда облегченно всхлипнула. Она не видела ничего странного или неприличного в прикосновении к обнаженному телу мужчины и оставила руку на его груди, ощущая ладонью гладкую и теплую кожу.

— Все будет хорошо, — прошептала она. — Ты жив! Ты… будешь жить!

Лоринда приблизила к нему свое лицо и почувствовала холод его щеки своей, мягкой и нежной.

— Ты должен выжить! — твердила она. — Должен! Я… хочу этого!

Девушка внезапно замерла, пораженная собственными словами. Она вдруг осознала, что сказанное ею — правда. Она хотела, чтобы он выжил! Она хотела быть рядом с ним и больше не испытывала к нему ненависти!

Ее рука, лежавшая у него под головой, затекла, однако она не пошевелилась.

Так тянулся час за часом, и ночь близилась к концу. Лоринда за все это время не сомкнула глаз. Ей казалось, что, лишь бодрствуя, она могла защитить и оградить от беды человека, которого держала в объятиях.

Его близость порождала в ней странное чувство, до сих пор ей не знакомое. Первый раз в жизни тесное соседство мужчины не вызывало в ней отвращения.

«Он нуждается во мне, — размышляла Лоринда, — ни одно существо на свете не может дать ему в этот момент то, что даю ему я».

Только однажды девушка почти погрузилась в сон, но тут же очнулась и снова принялась лихорадочно нащупывать его сердце. Ей казалось, что она предаст его, если перестанет отдавать ему жизненную силу, которая словно переливалась из ее тела в его.

Перед самым рассветом Лоринда молилась про себя:

«Господи, помоги ему! Пусть не будет тяжелых последствий… ни от его падения, ни от холода, ни от морской влаги, которой пропиталась его одежда. Позаботься о нем, защити, как это пытаюсь сделать я!»

Эта мольба шла из самых сокровенных глубин ее сердца.

Она смутно припоминала, как будто кто-то говорил, пытаясь успокоить ее, что морская влага менее опасна для здоровья, чем дождь. Кроме того, ей удалось сохранить его в тепле — она была уверена в этом!

Небо посветлело, и Лоринда обратила внимание на то, что в течение ночи шум волн, разбивавшихся об утесы, стих, превратившись в тихий шелест.

А когда бледные проблески рассвета рассеяли мрак, в их свете Лоринда заметила, что море почти успокоилось.

Исчезли белые гребни волн и огромные тучи брызг, поднимавшихся, как только очередной вал накатывался на прибрежные камни.

Теперь сюда доносился лишь едва слышный плеск прилива, значит, очень скоро к ним должна подоспеть помощь. Рука девушки все еще лежала на груди Дурстана, и она невольно подумала, что, хотя он никогда не узнает, как прошла эта ночь, сама она никогда не сможет об этом забыть.

— Я сумела уберечь тебя, — сказала она мягко, обращаясь к нему так, словно он был ее сыном, а не мужем.

Дурстан нуждался в ней, лежа в ее объятиях, беззащитный, как младенец, и она не подвела его. Лоринда невольно заглянула в будущее: что она будет чувствовать, держа на руках собственного ребенка?

«Когда у меня появится малыш, — подумалось ей, — он никогда не будет ощущать себя лишним в доме».

Сама же она всегда чувствовала себя нежеланной. Ей до сих пор больно вспоминать, как отец был раздосадован, что родилась девочка, а не мальчик, и не только не выказывал никакой родительской привязанности, но, напротив, часто даже не скрывал своей антипатии к дочери. Да и мать Лоринды тоже не нуждалась в ее любви. Всецело поглощенная заботами о муже, она всегда ясно давала понять Лоринде, что той следовало бы родиться мальчиком, сыном, которого им так и не суждено было иметь.

«Рядом со мной еще не было никого, кому я могла бы подарить свою любовь», — размышляла Лоринда.

Ей вдруг пришло в голову, что именно это обстоятельство побуждало ее стремиться к самоутверждению любыми средствами, дабы показать всему миру свою независимость.

«У меня есть я сама, и больше мне ничего не требуется!»

Как часто она повторяла вслух эти слова! Однако они оказались самообманом. В действительности ей не терпелось отдать свою любовь человеку, который бы в ней нуждался. Не плотскую страсть — она внушала ей отвращение и страх, — но глубокую, преданную любовь, которую женщина могла отдать своему ребенку или мужчине, нуждавшемуся не только в физической, но и в духовной близости с ней.

«Да, именно к этому я всегда стремилась», — решила Лоринда.

С первыми лучами солнца наконец появилась лодка, направлявшаяся в их сторону. Когда она приблизилась, девушка разглядела в ней шестерых мужчин на веслах. Теперь они смогут вернуться домой!

Пока гребцы старались подвести лодку к берегу так, чтобы она оказалась как раз напротив них, Лоринда осторожно встала и начала потихоньку вынимать свою онемевшую руку из-под головы Дурстана.

И в это самое мгновение она вдруг осознала, что желала бы остаться навсегда рядом с ним, потому что любила его!

Следующие несколько дней, как впоследствии вспоминала Лоринда, были наполнены мучительной тревогой.

Из Фалмута вызвали доктора, который, по заверению поверенного, был самым опытным специалистом, какого только можно было найти в пределах сотни миль. Однако Лоринде показались неубедительными его объяснения относительно последствий падения для человека с комплекцией Дурстана.

— Вероятно, у него сломаны два или три ребра — тут я ничего не берусь утверждать с уверенностью, — заявил доктор. — Во всяком случае, на теле не осталось живого места от ушибов, и он серьезно растянул связки на левом запястье.

— Он так и не пришел в себя, — сказала Лоринда на третий день.

Доктор в ответ только пожал плечами:

— Сотрясение мозга — странное явление, миледи, а ваш муж отличается высоким ростом. Если он упал на голову, то не исключены осложнения.

— Какого рода осложнения? — не отступала Лоринда.

Ответ доктора был весьма неопределенным. Он что-то сказал насчет кровоизлияния в мозг, установить которое, по его словам, весьма трудно, и затем поведал Лоринде длинную историю пациента, который после несчастного случая три недели пролежал без сознания и на время лишился зрения.

Эти сведения едва ли можно было назвать утешительными, и в конце концов Лоринда пришла к выводу, что он крайне мало знает обо всем, что не имеет отношения к открытым ранам.

Когда врач покинул замок, Лоринда поднялась в спальню Дурстана и в отчаянии смотрела на него, все еще лежавшего молча и без движения.

Камердинер, маленький, жилистый человечек по имени Гриббон, был настоящим оплотом силы духа, оказывал неоценимую поддержку и помощь.

— С хозяином все будет в порядке, миледи, — сказал он. — Я выхаживал его во время малярии, тифа и разных тропических лихорадок, а им в Индии несть числа, — и едва оправившись, он снова вставал с постели бодрый и веселый как ни в чем не бывало!

— Он такой бледный, — пробормотала Лоринда, — и к тому же он сильно похудел.

— После того как он подхватил в Индии какую-то болячку, на него страшно было смотреть — кожа да кости, — подбадривал ее Гриббон, — однако очень скоро он все наверстал, если можно так выразиться! Не волнуйтесь, миледи, мы сумеем поставить его на ноги.

Лоринда знала, что, если бы даже они захотели нанять сиделку, в здешних краях найти подходящую кандидатуру было невозможно. Ни один уважающий себя человек не взял бы в свой дом спившуюся деревенскую повивальную бабку.

Следовательно, решила Лоринда, ухаживать за мужем придется самой. Однако у Гриббона были свои убеждения на этот счет, и в конечном итоге ей пришлось уступить ему большую часть того, что он считал своим неотъемлемым правом.

Гриббон умывал Дурстана и сидел с ним по утрам, пока Лоринда спала после ночи, проведенной у постели мужа. Она возвращалась к «своим обязанностям», как называл это камердинер, к чаепитию, после прогулки в саду вместе с Цезарем и Брутом.

— Мы не можем позволить вам так изнурять себя, миледи, — часто говорил Гриббон с мягкой настойчивостью няни, пытающейся совладать с упрямым ребенком.

Именно ему пришла в голову мысль, что, хотя к Дурстану еще не вернулось сознание, музыка могла коснуться его слуха.

— Почему бы вам не сыграть для него, миледи?

— Вы имеете в виду на фортепиано?

— Хозяин всегда любил музыку.

— Я даже представления об этом не имела, — пробормотала Лоринда.

— В Индии у него была одна знакомая дама, которую ему нравилось слушать. Она была очень искусной музыкантшей. Кто знает, быть может, мелодия тронет его душу, хотя он и кажется сейчас таким далеким от нас и не может слышать наши голоса.

Лоринда приказала установить фортепиано в будуаре, расположенном как раз между Спальнями Короля и Королевы. Эта комната как бы предназначалась для женщины: мягкие тона портьер, прекрасная мебель, по стилю и тону напоминавшая ту, что украшала ее собственную комнату.

Фортепиано стояло в углу, и Лоринда оставила дверь в комнату мужа открытой, чтобы, играя, можно было видеть его.

Вряд ли, подумала девушка, ее способности превзойдут искусство той дамы, которую Дурстан когда-то слушал в Индии, и ее охватило острое чувство ревности при мысли, кем могла быть та дама. Вряд ли она принадлежала к числу темноглазых гурий, которые скрашивали его одиночество.

«Я так мало знаю о нем», — вздохнула Лоринда. Ей было известно в основном лишь то, что он с неодобрением относился к ней самой и ко всем ее поступкам.

Однако он сам захотел жениться на ней, и теперь, когда в ее душе пробудилась любовь к нему, девушка готова была молить Бога, чтобы Дурстаном владело не одно только желание получить в свое распоряжение Прайори или взять себе жену из высшего аристократического круга.

Глядя на него, лежавшего неподвижно на постели, Лоринда не могла поверить, что он не столь же благородного происхождения, как и она. В его облике не было ничего от плебея или простолюдина.

Примерно через неделю после несчастного случая Лоринда вернулась в замок со своей обычной прогулки вместе с обоими псами.

— Сегодня чудесная погода, —обратилась она к дворецкому, едва войдя в зал.

— Тут один джентльмен прибыл из Лондона, чтобы встретиться с хозяином, миледи. Узнав о болезни хозяина, он сказал, что был бы очень признателен, если бы смог побеседовать с вами.

— Джентльмен из Лондона? — переспросила изумленная Лоринда.

— Полагаю, у него есть какое-то дело к хозяину, миледи.

— Почему бы в таком случае ему не встретиться с мистером Эшвином? — Лоринда решила, что поверенный в делах или секретарь Дурстана смогут разобраться с любым вопросом куда лучше, чем она.

— Нет, миледи, он настаивал на том, чтобы увидеться либо с хозяином, либо с вами.

— Хорошо, я приму его.

Ей не терпелось подняться поскорее наверх, увидеть, как чувствует себя оставленный ею пациент, но надо было идти к посетителю.

Дворецкий проводил ее в библиотеку, и Лоринда застала там пожилого, седовласого мужчину. Он тотчас встал при ее появлении.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась Лоринда.

— Если не ошибаюсь, вы — леди Лоринда Хейл?

— Совершенно верно!

— Я прибыл из юридической конторы «Хикман, Линкс и Хикман», — пояснил гость. — Кстати, мое имя — мистер Эбенезер Хикман. Мы — адвокаты лорда Пенрина.

Лоринда была изумлена.

— Лорда Пенрина? — переспросила она.

Мистер Хикман улыбнулся:

— Я полагаю, что он все еще зовет себя Дурстаном Хейлом, как в то время, когда он только покинул Англию, но в действительности он лорд Пенрин и является им вот уже в течение шести лет!

Лоринда затаила дыхание.

— Вы хотите сказать, что мой муж — лорд Пенрин? Из той самой семьи, которой принадлежал этот замок?

— Он унаследовал титул после смерти отца, миледи, но в то время он жил в Индии и, насколько я понял, предпочел не использовать его после своего возвращения.

— Но почему? — спросила Лоринда. Мистер Хикман ответил ей улыбкой.

— По моему убеждению, будет лучше, если его светлость сам расскажет вам обо всем подробнее, но мне известно, что у него вышла ссора с отцом из-за решения покинуть Англию и искать счастья где-нибудь в другом месте. — Он немного помолчал. — Старый джентльмен тогда сильно рассердился и, кажется, обвинил сына в том, что он собирается использовать родовое имя в коммерческих целях. — На лице мистера Хикмана снова появилась улыбка. — Зная вашего мужа, миледи, вы можете быть уверены: ничто на свете не могло уязвить его сильнее.

Он взял имя Дурстана Хейла и сделал себе состояние без помощи родового титула.

Лоринда лишилась дара речи. Сколько раз она подсмеивалась презрительно над Дурстаном, так как считала, будто он женился на ней лишь потому, что хотел породниться со знатью.

Камборны были древним корнуоллским родом, однако далеко не таким древним и знатным, невзирая на более высокий титул, чем Пенрины. Пенрины — часть истории графства, и их славные деяния остались в веках.

Лоринда с трудом произнесла:

— Зачем вам нужно было видеть меня, мистер Хикман?

Адвокат вынул из черного портфеля, который держал в руках, какие-то бумаги.

— Я тут составил некоторые документы согласно распоряжениям его светлости, — сказал он, — которые требуют ваших подписей.

— И что это за документы? — спросила Лоринда. Мистер Хикман удивился.

— Они состоят, миледи, из дарственной на сто тысяч фунтов, которые его светлость передает в ваше распоряжение без каких-либо предварительных условий, а также бумаг о передаче в ваше пожизненное пользование особняка в Лондоне.

Слова адвоката были как удары острого ножа, поражавшие ее в самое сердце.

Дурстан решил сделать ее независимой! По сути, он готовился к тому, чтобы отделаться от нее!

Комната закружилась у нее перед глазами, и ей пришлось положить руку на стол, чтобы удержаться на ногах.

— Мне не нужны… ни деньги, ни… дом. Адвокат взглянул на бумаги.

— Я знал, что вы так это воспримете, миледи, потому что вы замужем совсем недавно. Вам кажется, будто ничто не встанет между вами, что вы будете жить счастливо, словно в сказке, которая никогда не кончится. — Он остановился и добавил: — Но на основании своего жизненного опыта, накопленного за долгие годы, миледи, я всегда склонялся к мнению, что женщине лучше быть независимой. Что бы ни случилось в будущем, с какими бы трудностями вам ни пришлось столкнуться, вы будете сами себе госпожа и у вас всегда будет крыша над головой.

Лоринда понимала, что он вовсе не хотел задеть ее. В его тоне присутствовала та добродушная нотка, с которой пожилой человек мог беседовать с юной темпераментной девушкой, даже не подозревающей о трудностях и бедах семейной жизни.

Вероятно, мистеру Хикману был известен характер ее мужа, не только сложный, но и непредсказуемый.

Бесспорно, Дурстан не переставал изумлять ее еще с момента их первой встречи, но то, что произошло сегодня, явилось для нее, пожалуй, самой большой неожиданностью. Дурстан, по сути, собирался предоставить ей свободу, отпустить после того, как предпринял столько усилий, чтобы добиться ее руки.

Да, она бы сочла подобный жест щедрым подарком еще неделю назад. Тогда она без колебаний приняла бы деньги и дом и вернулась в Лондон, позабыв о ненависти, которую испытывала, живя в замке. Но теперь все обстояло иначе! Она не могла покинуть его, да и не собиралась этого делать! Девушка быстро приняла решение.

— Благодарю вас, мистер Хикман, за то, что вы приехали, — сказала она. — Мне жаль, что миссия, ради которой вам пришлось преодолеть немалое расстояние, оказалась напрасной — мой муж серьезно пострадал в результате несчастного случая. Пока он не поправится и мы вместе с ним не обсудим этот вопрос, я не могу подписывать никакие бумаги.

— Дворецкий известил меня, что его светлость в слишком тяжелом состоянии, чтобы встретиться со мной, — подтвердил мистер Хикман, — и, конечно, в данных обстоятельствах мне ничего не остается, как только ждать, пока его светлость не выздоровеет.

— Еще раз примите мою благодарность за приезд, — произнесла Лоринда. — Надеюсь, вы отобедаете, прежде чем уехать, а при желании можете остаться на ночь.

Выслушав слова признательности, Лоринда стремительно вышла из комнаты и поспешила наверх в Спальню Короля.

Она испугалась, что дверь окажется запертой для нее и ей больше никогда не удастся увидеть Дурстана Хейла.

Но едва она вошла туда, как Гриббон, сидевший на стуле у кровати, тут же вскочил на ноги.

— Он пришел в себя, миледи!

— Когда?

— Полчаса назад!

— К нему вернулось сознание?

— Да, миледи. Правда, он, похоже, был в легком замешательстве, но говорил вполне отчетливо.

— И что же он сказал?

— Он только спросил: «Черт побери, Гриббон, что со мной случилось?» Я дал ему немного выпить, и он снова погрузился в сон.

— Это означает, что его мозг не поврежден, — сказала Лоринда чуть слышно.

Она опустилась на колени рядом с кроватью, сердце ее пело от радости.

— Благодарю тебя, Боже… благодарю тебя! — прошептала она.