Но больше ей не к кому было обратиться, некому довериться.

— Я буду ждать тебя, Лоретта, завтра днем, — сказал Кристофер. — Но если почему-либо я понадоблюсь тебе раньше, пришли Бена с запиской. На него можно положиться. Он не разболтает.

— Думаю, и Бен, и все знают, что мы видимся, — ответила Лоретта. — Кроме, конечно, папы, а ему никто не смеет сказать!

— Надеюсь.

Кристофер предложил встретиться днем, потому что утром у него было много дел в поместье, и теперь он повторил:

— Так если я тебе понадоблюсь, пошли Бена, и я приеду сразу же, как смогу.

— Спасибо, Кристофер. И спасибо, что помог мне. Я уже не в таком отчаянии.

— Береги себя, Лоретта.

Любовь в его взгляде тронула ее, но, сказала она себе, каким бы отчаянным ни стало ее положение, представить себя женой Кристофера она все равно не может.

По дороге домой она вспоминала их разговор и вновь пришла к выводу: «Если маркиз не приедет познакомиться со мной, поехать придется мне».

Но, конечно, не под своим именем. Это было бы ошибкой.

Если бы ей только удалось увидеть его, понять, какой он человек, как ведет себя, тогда, если ее опасения оправдаются и он действительно дерзок, она пригрозит отцу, что убежит, если он попробует ее принудить.

Куда — этого она не знала, но, во всяком случае, если она исчезнет и они не смогут ее найти, то положение у них будет безвыходное.

И, конечно, если ей удастся спрятаться на несколько месяцев или хотя бы недель, ее отец уступит.

Пусть с ним было нелегко, и он кричал на нее, когда ему не удавалось сделать все по-своему, она знала, что после смерти матери стала самым главным в его жизни, что он любит ее по-настоящему.

«Я должна увидеть маркиза, — думала она. — Но как? Как?»

И тут, словно ее мольба была услышана, она вспомнила свою кузину Ингрид.

Лоретта всегда любила Ингрид, которая была на шесть лет старше нее и в семнадцать лет сделала, как все говорили, «блестящую партию».

Граф Уикский был на тридцать лет старше своей юной жены, но имел огромный вес в обществе и обладал несметным состоянием.

Теперь Лоретта подумала, что Ингрид даже не спросили, согласна ли она.

Ее толкнули к алтарю честолюбивые родители, пребывавшие в полном восторге, что их дочь, едва-едва расставшись с детской, заняла такое положение в высшем свете.

Ингрид, ничего не знавшая ни о мужчинах, ни о любви, оказалась замужем за очень скучным человеком с давно сложившимися привычками.

От нее ему нужен был только наследник его титула и еще — умение принимать его друзей, естественно, тоже много старше нее.

Год от года Ингрид, взрослея, становилась все красивее.

И ясно было, что рано или поздно она должна будет влюбиться.

И тогда она познакомилась на охоте с маркизом Голстонским.

А граф Уикский все чаще оставлял ее подолгу одну в своем большом загородном доме.

Он неделями гостил у друзей-охотников и уезжал в Лондон на юбилейные обеды полка, в котором когда-то служил.

Осенью он предпочитал охотиться на оленей в Шотландии, где ему не докучало женское общество.

Ингрид чувствовала себя одинокой, маркиз Голстонский был столь же несчастен в браке, как она, и это не могло их не сблизить.

Маркиз совсем юношей женился на красавице, в которую вообразил себя влюбленным, и лишь потом узнал, каким неуравновешенным и истеричным был ее характер.

Через два года у нее появились несомненные признаки помешательства.

В конце концов вопреки всем его возражениям врачи настояли на ее помещении в лечебницу под надзор опытных сиделок.

Маркиз и Ингрид изливали друг другу душу и влюбились.

Маркиз никогда не испытывал такого чувства, а Ингрид даже не подозревала, что подобное возможно.

Убедившись, что жить друг без друга у них нет сил, они бежали вместе, что вызвало страшный скандал, затронувший и семью маркиза, и семью герцога.

Ингрид с маркизом уехали во Францию, где и остались жить.

Граф Уикский развелся с ней после крайне долгой процедуры, потребовавшей особого постановления парламента.

К несчастью, Ингрид, и став свободной, выйти за маркиза не смогла, так как его жена была жива, хотя и страдала неизлечимым безумием.

Лоретта вспомнила, как в их семье было запрещено упоминать имя Ингрид. Конечно, они иногда говорили о ней, но понижали голос до шепота.

Если кто-нибудь возвращался из Парижа, где она жила с маркизом, рано или поздно Кэрты будто бы из чистого любопытства осведомлялись:

«Вы случайно ничего не слышали про Ингрид или про маркиза?»

Лоретта слышала такие вопросы десятки раз, и — потому что любила старшую кузину, которая всегда была с ней очень ласкова, потому что восхищалась ею, — она всегда страшилась ответа.

Что, если любовь между Ингрид и маркизом угасла, и они расстались?

Однако отвечали только, что Ингрид выглядит поразительно красивой, что ее видели в Опере или еще в каких-нибудь местах общественных развлечений.

Разумеется, порядочные люди вроде дюка де Соэрдена не поддерживают знакомства с ними, в этом Лоретта не сомневалась.

Они «жили во грехе», и это закрывало для них двери всех, кто слышал об их безнравственном поведении.

И теперь Лоретте показалось, что мысль об Ингрид словно луч света пронизала тьму, в которую ее ввергнул отец.

Ингрид поймет! Ингрид ли не знать, что Лоретта не может и не должна выйти за человека, совершенно ей неизвестного!

Человека, которого она, возможно, возненавидит или будет презирать. За человека, который, возможно, станет пренебрегать ею, как граф Уикский пренебрегал своей женой.

Когда впереди за деревьями замаячил большой и некрасивый дом ее отца, Лоретте почудилась в здании суровость, почти жестокость, которой она раньше не замечала.

И тогда она с торжеством сказала себе:

— Я увижусь с Ингрид и поговорю с ней! Если папа не понимает моих чувств, то Ингрид поймет.

Глава 2

Вечером за ужином герцог предупредил Лоретту, что уедет на неделю.

— Первые четыре дня я проведу в Ньюмаркете, — сказал он, — а потом погощу у твоего кузена Марка в Саффолке.

— Я слышала, он держит чудесных лошадей, папа, — заметила Лоретта.

— Потому-то я к нему и еду, — объяснил герцог.

Они поговорили еще на разные темы, причем Лоретта остерегалась всяких упоминаний о дюке де Соэрдене, а затем, недолго посидев в гостиной, она рано легла спать.

Весь вечер, разговаривая с отцом, она мысленно составляла план такого дерзкого приключения, что ей становилось страшно.

Однако либо она что-то предпримет, либо, несмотря ни на какие ее возражения, ей придется выйти замуж, а тогда будет уже поздно.

И вот утром Лоретта отправилась верхом не в лес, как обычно, а в деревню.

Там в одном из коттеджей, принадлежавших герцогу, жила на покое старая швея, служившая в замке, когда была жива мать Лоретты.

Но после ее смерти она перебралась в коттедж, так как плохо уживалась с остальной прислугой.

Хотя Лоретта любила Мари, но знала, что характер у нее трудный, а будучи француженкой, она чувствовала себя в Англии как «рыба, вытащенная из воды».

В Англию она когда-то приехала как горничная супруги французского посла, а когда та вернулась с мужем во Францию, Мари осталась.

Лоретта полагала, что, во-первых, она отвыкла от родной страны, и, во-вторых, во Франции у нее не было родных, а для французов семья значит очень много.

Вот тогда она и поступила в замок швеей, так как шила действительно очень искусно.

Но ее вздорность вызывала к ней неприязнь, и она согласилась поселиться в коттедже.

Лоретта часто пользовалась ее услугами — ведь английские швеи не могли соперничать с Мари, которая обучалась рукоделию во французском монастыре.

Лоретта, спешившись у хорошенького домика в конце деревни и привязывая коня к столбу, не могла решить, ответит ли Мари на вопрос, который она намеревалась ей задать, или промолчит.

Она постучала, и Мари тотчас открыла дверь. Лоретта подумала, что она выглядит много моложе своих пятидесяти пяти лет.

Хотя она никого не ждала, но была одета с чисто французской элегантностью.

— Миледи! — воскликнула она при виде Лоретты. — Quelle suprise![2]

— Я приехала к тебе по очень важному делу, — сказала Лоретта, входя в маленький коттедж, где, как она и ожидала, все блистало чистотой.

Мари, как все хорошие французские хозяйки, каждый день вывешивала проветривать свое постельное белье и считала англичан неряхами, потому что они этого не делали.

— Сварить вам кофейку, миледи? — спросила Мари.

— Да, пожалуйста! — ответила Лоретта, зная, что скорее не встретит отказа, если она выскажет свою просьбу за чашкой превосходного кофе, на который Мари тратила заметную часть своей пенсии.

Пока Мари варила кофе и разливала его в чашки, блестевшие точно хрустальные, Лоретта прикидывала, что ей следует придумать.

Но затем решила, что лучше будет сказать Мари всю правду.

А потому, прихлебывая кофе, она рассказала Мари о намерении герцога выдать ее замуж за маркиза де Соэрдена и заметила, как заблестели глаза бывшей горничной.

— Ле дюк де Соэрден очень знатен! — заметила она.

— Я знаю, — ответила Лоретта. — Но, Мари, хотя, как француженка, ты, возможно, меня не поймешь, я не соглашусь на брак с человеком, которого никогда не видела, которого могу возненавидеть, и который, может, возненавидит меня!

Мари молчала, и Лоретта добавила:

— Поэтому я решила поехать во Францию навестить мою кузину Ингрид, которая живет в Париже. Я уверена, она сумеет устроить так, чтобы я познакомилась с маркизом, но он не знал бы, кто я такая.

Мари удивленно уставилась на нее, но тотчас ее быстрый ум подсказал ей, что задумала Лоретта.

— C'est impossible, миледи, — сказала она твердо. — Votre Реrе[3] не поддерживает знакомства с графиней Уикской.

— Я знаю, Мари, — согласилась Лоретта, — но, кроме нее, у меня в Париже знакомых нет, и мне придется просить о помощи ее. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы я уехала во Францию одна, а меня это, честно говоря, немножко пугает, то мы отправимся завтра утром, ты и я.

Мари посмотрела на нее, как на помешанную. Потом повторила:

— Завтра? Non, non! Ma petite[4]. Этого вы делать не должны!

— Но сделаю, — ответила Лоретта. — Я очень огорчусь, Мари, если ты не поедешь со мной, но тогда буду вынуждена уехать одна. Ты знаешь, в доме мне довериться некому. Они обязательно расскажут папе.

— Да-да, — согласилась Мари. — Эти глупые слуги сразу побегут к милорду, и он очень-очень разгневается.

— Да, очень, — подхватила Лоретта. — И ведь ты знаешь, Мари, говорить с ним, объяснять мою точку зрения было бы бесполезно. Он принял решение, и конец!

Мари сделала типичный французский жест, означавший, что это бесспорно так.

После стольких лет в замке она знала, каким тираном становился герцог, когда настаивал на чем-либо.

Припадков его бешенства боялись все — от дворецкого до последней судомойки.

— Мы, — сказала Лоретта, — должны отправиться в путь, как только папа уедет в Ньюмаркет. А он уедет рано, чтобы успеть позавтракать в Лондоне в своем клубе, прежде чем поехать дальше.

Мари кивнула, и Лоретта продолжала:

— А мы поспешим на другую станцию, чтобы сесть на поезд в Дувр и не опоздать на дневной пароход в Кале.

Мари всплеснула руками.

— Вы все обдумали, миледи! Но подумали вы о том, какой поднимется переполох, когда они сообразят, что вы уехали?

— Знать, куда я еду, им незачем, — ответила Лоретта. — Но я предупрежу всех в доме, что хочу погостить у подруги, так как кузина Эмили все еще больна.

Помолчав, она добавила:

— А Эмили только обрадуется, что избавилась от меня и может ничего не делать до папиного возвращения.

Вид у Мари был испуганный, и Лоретта погладила ее по руке.

— Пожалуйста, помоги мне, — сказала она умоляюще. — Ты же знаешь, как трудно мне будет без тебя во Франции. Ты поможешь мне добраться до Парижа и отыскать там кузину Ингрид.

Мари молча встала и отошла к комоду.

Она выдвинула ящик и достала пачку листов — газетных вырезок, как увидела Лоретта. Те, что лежали сверху, были о скачках во Франции, на которых побеждали лошади ее отца.

Но под ними она обнаружила несколько газетных вырезок, касавшихся маркиза Голстонского и графини Уикской.

— Откуда они у тебя, Мари? — спросила Лоретта.

— У меня во Франции есть старый друг, которого я не видела двадцать лет, но он пишет мне. А так как он интересуется лошадьми, я посылаю ему заметки о лошадях его светлости, когда они выигрывают скачки, а он присылает мне вырезки из французских газет.

Лоретта быстро их просмотрела.

В четырех-пяти говорилось об английской красавице графине Уикской.

А в последней сообщалось, что маркиз Голстонский купил особняк на Елисейских полях.

Дальше следовало описание комнат, картин, всяких редкостей, а в заключение следовало: «Хозяйкой на званых вечерах маркиза будет красавица, английская графиня Уикская».

Прочитав это, Лоретта подумала, как шокировало бы ее родственников подобное бесцеремонное упоминание в газете об отношениях маркиза с Ингрид.

Но ее это не заботило.

Важно было, что теперь она знает, куда ей поехать в Париже.

Вырезки охватывали несколько лет, и, просмотрев также заметки о лошадях своего отца, она сказала:

— Спасибо, Мари. Я знала, что ты мне поможешь. Ты будешь готова завтра к половине девятого утра, когда я за тобой заеду?

Мари без колебаний сказала просто:

— Я поеду с вами, миледи. И буду счастлива снова увидеть la belle France[5].

— Ну конечно, — согласилась Лоретта. — И если нам повезет, мы вернемся раньше папы, и он ничего не узнает о том, где я была во время его отсутствия.

Но, говоря это, она мысленно держалась за дерево.

А также подумала, как ей повезло, что она могла обратиться за помощью к Мари.

Никто из горничных в замке не согласился бы ее сопровождать из страха, что герцог может узнать и тогда выгонит их вон.

— Так в половине девятого, Мари, — напомнила Лоретта. — И большое спасибо за кофе!

Выходя из коттеджа, она не сомневалась, что Мари немедленно начнет упаковывать вещи, необходимые для такой поездки.

Как та и сказала, возможность после стольких лет вновь увидеть родную страну переполняла ее радостным волнением.

Вернувшись домой, Лоретта распорядилась, чтобы ее горничная уложила чемоданы.

— Вы уезжаете, миледи?

— Да, погощу у подруги. Но я еще не предупредила его светлость, так что, пожалуйста, пока никому об этом не говорите. Вы знаете, это только отвлечет его внимание, а ему надо отдать распоряжения на время его отсутствия. О своей поездке я сказала только вам, Сара, так что никому из слуг об этом не говорите.

Лоретта не сомневалась, что Сара, очень ей преданная, выполнит ее просьбу.

Но она надеялась, что отец не начнет расспрашивать ее о том, чем она думает заняться в его отсутствие.

К счастью, герцог был слишком занят собственными делами.

Лоретта больше не упоминала про маркиза, а потому он не сомневался, что она смирилась с мыслью о замужестве, и был в превосходном расположении духа.

— Побереги себя, пока меня не будет, — сказал он. — Надеюсь, кузина Эмили поправится, иначе тебе придется очень поскучать.

— Мне вас будет ужасно не хватать, папа, как всегда, — ответила Лоретта. — Но скучать я не буду: займусь лошадьми, а когда простуда кузины Эмили пройдет, мы, наверное, отправимся за покупками.

Герцог хотел было спросить дочь, за какими покупками, но тут же понял, на что она намекает, и улыбнулся про себя.

Нет женщины, подумал он, которая могла бы противостоять соблазну заняться своим приданым.

Он не сомневался, что Лоретта скоро забудет о всех возражениях, покупая новые туалеты и заказывая праздничный наряд.

А утром герцог укатил па станцию, торопя кучера, чтобы не опоздать на поезд.

В последний момент он хватился каких-то документов, и слуги забегали по всему дому, выполняя его распоряжения.

Но уехал он все-таки до восьми часов, и в распоряжении Лоретты оказалось вполне достаточно времени.

Она распорядилась заложить в карету самых быстрых лошадей, какие остались в конюшне, и отправилась на поиски отцовского паспорта.

Он лежал в ящике, где хранился всегда, и представлял собой большой лист с многочисленными гербами, подписанный министром иностранных дел.

Герцог пользовался этим паспортом уже много лет и любил похвастать, сколько раз ему доводилось переплывать Ла-Манш.

В паспорте все еще значилось имя ее матери, а так как заполнен он был каллиграфическим почерком, Лоретте оказалось нетрудно вписать и свое имя так искусно, что лишь очень наблюдательный чиновник сумел бы обнаружить подделку.

Тут она вспомнила, что не спросила Мари о ее паспорте.

Однако у нее не было сомнений, что та все свои годы в Англии, конечно, бережно хранила такой важный документ, как паспорт.

Ведь он давал ей право вернуться на родину, когда она захочет.

И Лоретта не ошиблась.

Когда карета остановилась перед коттеджем Мари, та уже ждала на крыльце с небольшим чемоданом у ног.

Тихо, чтобы не расслышали кучер и лакей, Лоретта спросила:

— Ты взяла паспорт, Мари?

— Да, миледи. О такой важной бумаге я не забыла бы.

Мари тщательно заперла дверь коттеджа, положила ключи в ридикюль и села в карету.

Лоретта подумала, что оделась она именно так, как положено горничной знатной дамы: черная мантилья, теплая и практичная на вид, и черная шляпка, завязанная лентами под подбородком.

Единственным красочным штрихом был краешек голубого шарфа, выглядывавший из-под воротника мантильи.

Седые волосы были аккуратно причесаны, глаза блестели от возбуждения.

И вновь Лоретта подумала о том, как удачно, что с ней едет Мари.

Они успели на местный поезд и прибыли на пересадочную станцию за двадцать пять минут до экспресса Лондон—Дувр.

Так что Лоретта не ошиблась, и они спокойно сели на дневной пароход в Кале.

Лоретта, разумеется, знала, что денег ей понадобится много, и без церемоний похитила часть наличности, которую герцог хранил в запертом ящике своего письменного стола на случай непредвиденных расходов.

Слугам платил секретарь, но ее отец никому н доверял, кроме себя, так что сумма была значительной, и Лоретта смогла взять даже больше, чем собиралась.

В то же время она благоразумно оставила столько, чтобы секретарь ничего не заподозрил.

Он был нервным пожилым человеком и выглядел всегда так, словно нес на своих плечах бремя забот всего мира.

Чтобы предвосхитить его сомнения, она перед отъездом предупредила дворецкого:

— Передайте мистеру Миллеру, когда он приедет, что его светлость дал мне денег из особого ящика, я их возмещу, когда вернусь.

— Слушаюсь, миледи, — ответил дворецкий. «Надеюсь, я все предусмотрела», — подумала Лоретта, когда карета покатила к воротам.

Наконец пароход отчалил, и она сказала себе неизъяснимым волнением, что победа осталась за ней.

Она уехала без помех, а теперь увидит маркиза, составит о нем мнение, вернется домой, и никто не узнает, что она побывала во Франции.

Располагая деньгами, Лоретта взяла каюту и для спокойствия Мари тут же распорядилась, чтобы стюард принес им кофе и сухарики.

— Думаю, что с едой нам лучше подождать до поезда, — сказала Лоретта. — Боюсь, если на море будет волнение, у меня может случиться морская болезнь.

— Я не боюсь mal de mer[6], миледи. Когда я плыла из Франции много лет назад, пароход был маленький, пассажирам было очень плохо. Но не мне. Я хорошо переношу море. Так все говорят.

— Надеюсь, так будет и со мной, — ответила Лоретта. — Я ведь плыву по морю в первый раз в жизни.

И подумала, что, если она выйдет за маркиза, ей придется пересекать Ла-Манш всякий раз, когда у нее будет желание побывать в Англии. Вот как поступает его отец.

Странно, что маркиз всегда оставался во Франции, хотя дюк, его отец, редко пропускал важнейшие английские скачки.

Как и ее отец — французские.

В Кале они пришли через два часа, так как дул попутный ветер. У пристани стоял поезд на Париж.

Лоретта предоставила Мари устроить их как можно удобнее, и той удалось взять целое купе. Поскольку вагон был с коридором — такие появились всего за девять лет до этого, кондукторы только и думали, как бы им угодить, и выполняли все их заказы.

После того как они поели (собственно говоря, это был легкий ранний обед), Лоретта, которая в прошлую ночь почти не сомкнула глаз, перебирая в уме подробности своего плана, мучаясь тревогой, что в последнюю минуту возникнет какая-нибудь помеха и она не сумеет уехать, теперь уснула крепким сном.

Когда она проснулась, за окном царила темнота, и до Парижа оставалось полчаса.

— Вы мне не сказали, миледи, — заметила Мари, — поедем ли мы с вокзала прямо в дом маркиза Голстонского или сначала в отель?

Об этом Лоретта на подумала, но немного поразмыслив, ответила:

— Пожалуй, поедем к маркизу. Если окажется, что все уже легли, мы поедем в отель, а туда вернемся утром.

Но Мари засмеялась:

— В Париже никто рано не ложится! Лоретта спрятала улыбку. Конечно, Мари так считает, но она не была во Франции много лет, и все могло измениться.

А может быть, маркиза и Ингрид в обществе не принимают, и они ведут тихую жизнь в уединении.

К перрону парижского вокзала поезд подошел почти в полночь.

Носильщик нашел им фиакр, и они направились на Елисейские поля.

— Если в доме окна окажутся темными, — сказала Лоретта больше себе, чем Мари, — мы поедем в отель «Морис». Когда папа приезжает в Париж, он, я знаю, всегда останавливается там.

Мари промолчала, но Лоретта не сомневалась, что думает она о том, как неприлично девушке, пусть и в сопровождении горничной, останавливаться в отеле.

Фиакр выехал на Елисейские поля и остановился перед особняком, огороженным красивой чугунной решеткой с позолоченными остриями.

Лоретта увидела вереницу карет с кучерами и лакеями в ливреях. Факельщики светили тем, кого требовали их господа.

Лоретта не сомневалась, что извозчик привез их не туда.

— Вы уверены, что это нужный нам дом? — спросила она по-французски с великолепным парижским выговором. — Особняк маркиза Голстонского?

— Oui, oui, madame, c'est vrai[7], — заявил извозчик.

— Подождите, миледи, — вмешалась Мари. — Я сейчас узнаю.

Она вышла из фиакра, подошла к парадной двери и заговорила с лакеем в великолепной ливрее с золотыми галунами.

Он и Мари оживленно жестикулировали, и Лоретта вспомнила, что французы словно не способны разговаривать без жестов.

Потом Мари вернулась, сияя улыбками.

— Все правильно, миледи. Это дом monsieur le Marquess[8], и у него гости.

Лоретта вдруг смутилась.

— Может быть… — начала она, но тут лакей, который последовал за Мари, открыл дверцу, и она волей-неволей покинула фиакр.

— Может быть, Мари, — начала она снова по-французски, — попросить извозчика подождать? На случай, если мы не вовремя.

Но было уже поздно. Мари распорядилась, чтобы лакей взял чемоданы, и теперь расплачивалась с извозчиком франками, на которые они разменяли английские фунты на пароходе, как подозревала Лоретта, по очень невыгодному курсу.

Затем ей пришлось последовать за лакеем в дом, в огромный вестибюль, украшенный многочисленными вазами с экзотическими цветами.

По лестнице как раз спускались несколько человек гостей, видимо, только что покинувших парадную гостиную на втором этаже.

Лоретта поднялась туда, и наверху лакей спросил ее:

— Как прикажете доложить о вас?

И тут через его плечо Лоретта увидела Ингрид, стоявшую неподалеку от двери и удивительно красивую. В ее прическе, на шее и в ушах сверкали драгоценные камни.

Лоретта смотрела на нее как завороженная, а лакей все ждал, чтобы она назвалась.

Тут Ингрид обернулась, увидела ее, и, как заметила Лоретта, бросившись к ней, в ее глазах выразилось глубочайшее удивление.

— Ингрид, ты меня помнишь? — спросила она чуть прервавшимся голосом.

— Лоретта! Что ты тут делаешь?

— Я приехала повидаться с тобой. Мне это необходимо!

Перехватив недоумевающий взгляд Ингрид, Лоретта поспешила добавить:

— Папа не знает, что я уехала из Англии, но я не могла иначе, потому что только ты можешь мне помочь!

Ингрид, утратившая от удивления способность мыслить ясно, поцеловала Лоретту со словами:

— Ну, конечно, любовь моя! Я сделаю все, что в моих силах. Где ты остановилась?

— У тебя, если ты меня примешь.

Вновь Ингрид посмотрела на Лоретту, словно не веря своим ушам. Потом сказала быстро:

— Мы поговорим об этом. Но мои гости собралась уходить, так разреши, я прежде попрощаюсь с ними.

— Ну, конечно, — ответила Лоретта. — И прости, что я так к тебе ворвалась.

Но Ингрид уже отошла к мужчине, который явно ждал, когда она обратит на него внимание.

— Au revoir[9], мсье, — сказала она.

— Au revoir, прекрасная дама, — ответил господин по-французски. — Незачем говорить, какой чудесный вечер я провел и какой увлекательной была беседа. Тешу себя надеждой, что вы вновь пригласите меня. И скоро.

— Ну разумеется! — ответила Ингрид. — Без вас наш вечер не удастся!

Француз поцеловал ей руку и отошел, а его тут же сменил другой господин, и разговор повторился почти слово в слово.

И только когда последний гость покинул гостиную и маркиз проводил его до лестницы, Лоретта вдруг осознала, что среди гостей не было дам.

Одни мужчины, некоторые в годах, но всех отличала аристократичность.

Ингрид обернулась к ней и сказала:

— А теперь, Лоретта, любовь моя, объясни, что случилось. Я не могу понять, что ты здесь делаешь. А уж тем более одна, как ты говоришь.

— Нет, со мной Мари. Ты помнишь Мари, мамину швею?

— Да, конечно, я помню Мари. И никто больше не знает, что ты поехала ко мне?

— Никто, — ответила Лоретта с улыбкой. — Папа уехал на неделю в Ньюмаркет на скачки, даже не догадываясь, что я отправилась во Францию.

Тут к ним подошел маркиз, и Ингрид сказала:

— Хью, милый, что мне делать? Это моя кузина, Лоретта Кэрт. Она только что приехала в Париж навестить меня, потому что, по ее словам, ей нужна моя помощь.

— В таком случае ты должна ей помочь, — ответил маркиз.

Он показался Лоретте удивительно привлекательным, и ей стало ясно, почему Ингрид влюбилась в него.

Он протянул ей руку и сказал:

— Здравствуйте, леди Лоретта, и добро пожаловать, хотя вы и приехали без предупреждения!

Лоретта подняла на него глаза и произнесла умоляюще:

— Пожалуйста, позвольте мне остаться у вас на несколько дней. Мне грозит страшное, страшное несчастье, и я поняла, что выручить меня может только Ингрид.

— Но в таком случае вы, конечно, должны быть нашей гостьей, — сказал маркиз.

При этих словах он посмотрел на Ингрид, и она сказала негромко:

— Разумно ли будет оставить ее? Ведь…

— Но никому не нужно знать, что я здесь, — быстро сказала Лоретта. — И так будет лучше по причине, которую я объясню тебе, Ингрид. Я предупредила Мари, чтобы она не говорила, кто я, пока я не объясню тебе, почему я приехала.

— Да, конечно, это облегчит положение, — сказала Ингрид все так же негромко. — И все-таки мне кажется…

— Перестань тревожиться, — перебил ее маркиз. — Я знаю, что ты думаешь, моя милая, но важно то, что час очень поздний, а твоя кузина весь день провела в дороге, и, полагаю, нам следует сначала предложить ей поужинать, а уж потом беспокоиться об остальном.

— Конечно, Хью, ты всегда так практичен! — с благодарностью сказала Ингрид. — Я последую твоему совету.

Произнесла она это очень нежно, и выражение ее глаз сказало Лоретте, что ее кузина все так же влюблена в того, с кем покинула родину.

Тут Ингрид взяла ее под руку и предложила:

— Пойдем сядем поуютнее, и Хью принесет тебе бокал шампанского.

— Но сначала я распоряжусь, чтобы ее багаж отнесли к ней в комнату, — ответил маркиз. — И позабочусь, чтобы ее горничную устроили получше.

— Я уверена, Мари уже чувствует себя как дома, — сказала Лоретта, обращаясь к Ингрид. — Она так взволновалась при мысли, что едет во Францию, а я знала, что могу положиться только на нее, что она не побежит сразу же к папе все ему рассказать.

— Я все еще не могу поверить, что ты и правда здесь, — заметила Ингрид. — Но, моя дорогая, как я ни люблю тебя, тебе следует держаться от меня подальше.

— Вздор! — объявила Лоретта. — Раз ты счастлива, то, полагаю, ты поступила правильно. И я приехала посоветоваться с тобой именно потому, что у тебя достало смелости убежать.

— Ты же не хочешь сказать… — начала Ингрид, — ты же еще слишком молода, чтобы… — Она растерянно умолкла, и Лоретта сказала быстро:

— Нет, я ни с кем не уехала! Я просто убегаю от человека, которого папа выбрал мне в мужья.

Ингрид как раз открыла дверь небольшой гостиной, очаровательной и очень уютной, где они с маркизом проводили вечера, когда не было гостей.

Едва они вошли, Ингрид, ничего больше не говоря, помогла Лоретте снять дорожную накидку и шляпку, прятавшую ее золотистые волосы.

— Садись же, любовь моя, — сказала она затем. — Мне все еще не верится, что это действительно ты. А также, что ты уже в том возрасте, когда можешь выйти замуж.

— Но так оно и есть! — воскликнула Лоретта. — Мне уже восемнадцать, и в прошлом году я не была представлена королеве только из-за смерти мамы.