Он вдруг замолчал и обеспокоенно посмотрел на графа:

— В чем дело, Тальбот? Что случилось?

— Останови Жизель! — вскрикнул граф. — Останови ее, пока она не ушла из дома!

— По-моему, ты опоздал, — ответил Генри Сомеркот. — Когда моя карета остановилась у подъезда, мне показалось, что я видел, как по улице пробежала Жизель. Но я решил, что наверняка мне это просто почудилось.

— О боже! Она ушла, а я даже не знаю, где она живет! — воскликнул граф.

— Что произошло? Почему она так поспешно убежала? Вы поссорились?

— Поссорились? — странным тоном переспросил граф. — Я только что узнал, что она — дочь Мориса Чарлтона!

— Боже правый! — воскликнул Генри. — Как тебе удалось это выяснить?

— Она сама мне сказала — и поэтому так поспешно скрылась. Я должен ее найти, Генри, должен!

— Ну конечно! А мы-то искали его целый год — и безрезультатно!

Это действительно было правдой. С момента возвращения в Англию из Брюсселя офицеры полка прилагали все усилия к тому, чтобы разыскать Мориса Чарлтона, но тот словно сквозь землю провалился. Им оставалось только надеяться, что какая-нибудь счастливая случайность наведет их на его след.

И вот теперь граф совершенно неожиданно, так, что сам не мог до конца этому поверить, нашел дочь Чарлтона.

Тогда произошла настоящая катастрофа. Оглядываясь назад, все понимали, что ее не должны были допустить. Но в тот момент все были слишком напряжены и взвинчены — все ощущали близость битвы при Ватерлоо.

Все офицеры полка графа Линдерста были расквартированы в центре Брюсселя и свободные от дежурства вечера проводили в развлечениях, которые так умело предоставляли им бельгийцы. Одной из самых привлекательных poules de luxe — райских пташек — города была Мари-Луиз Ривьер. Эта молодая особа, которая была гораздо привлекательнее и утонченнее своих сестер по профессии, всегда была рада видеть у себя английских офицеров. Практически все офицеры полка, которым командовал граф, были знакомы с Мари-Луиз, и майор Морис Чарлтон, офицер разведки при штабе маршала Веллингтона, не был исключением.

Чарлтон был очень опытным офицером, и его весьма ценили в ставке главнокомандующего. В свои сорок лет он оставался весьма привлекательным мужчиной для особ противоположного пола. Впрочем, своим доброжелательным отношением к людям, сердечностью и добротой он завоевал популярность в полку, причем не только среди собратьев-офицеров, но и среди рядовых.

Граф пару раз видел его в салоне Мари-Луиз, где она чуть ли не каждый вечер принимала гостей. А в конце каждого вечера она с капризностью принцессы выбирала того, кто будет удостоен чести задержаться у нее после того, как все остальные уйдут.

Граф подозревал, что Чарлтон ходил у нее в любимцах, хоть и не был в этом уверен.

А потом случилось непредвиденное. В день, накануне битвы при Ватерлоо патрульный отряд арестовал на краю города молодого бельгийца, поведение которого показалось им подозрительным. Тот признался в том, что он — слуга Мари-Луиз, а у него на груди была найдена грубо сделанная карта, в которой узнали набросок, собственноручно сделанный Веллингтоном во время обсуждения плана грядущего сражения.

Этот план он обсуждал только с командующими основных полков, среди которых был и граф.

Герцог Веллингтон совершенно точно помнил, что по окончании совещания со своими командующими он передал этот план в руки Мориса Чарлтона. Началось спешное расследование, в ходе которого все, включая и графа Линдерста, испытывали немалую неловкость и глубокое сочувствие к подозреваемому.

При обсуждении его результатов присутствовал и Генри Сомеркот, адъютант герцога Веллингтона, и еще двое офицеров, которые, как и сам граф, принадлежали к одному с Морисом Чарлтоном полку.

Когда Чарлтону показали план, он пришел в ужас и несколько раз повторил, что спрятал его в специальный ящик для секретных бумаг, который всегда стоял у кровати самого герцога и постоянно был заперт. Единственное, в чем он признался, это в том, что не может вспомнить, действительно ли запер ящичек, когда уходил из комнаты.

Никто не мог иметь доступа к этому ящику.

Когда его принесли, он оказался заперт, но ключи от него хранились у Чарлтона.

Граф Линдерст прекрасно понимал, что в тот момент у герцога не было выхода: он вынужден был отправить майора в Англию с вооруженной охраной. Его увезли, и охрана получила приказ содержать его в казармах в ожидании трибунала, который должен был состояться после того, как войска вернутся на родину.

О том, что произошло потом, и граф, и даже сам герцог узнали только после окончания битвы при Ватерлоо. Тогда стало известно, что по прибытии в Лондон Морису Чарлтону, которого отвели в казармы, удалось скрыться от охраны, после чего он бесследно исчез.

Но еще до того, как весть об этом дошла до войск, расквартированных в Бельгии, некий ординарец, смертельно раненный в бою, умирая, признался, что это он был виновником кражи. Это он тайком извлек ключи из кармана Чарлтона, когда тот принимал ванну, отпер ими секретный ящик, достал карту, а потом вернул ключи в карман своего офицера.

Мари-Луиз щедро заплатила ему за карту и пообещала еще более щедрую награду в том случае, если Наполеон сочтет план полезным для себя.

Сам граф, Генри Сомеркот и все остальные офицеры полка, возвращаясь в Англию, были твердо намерены исправить ошибку и постараться загладить свою вину перед Чарлтоном, но найти его не сумели.

— Где Жизель живет? — спросил теперь графа Генри Сомеркот. — Внизу меня ждет карета, я попытаюсь ее догнать.

— Не знаю, — признался граф.

— Не знаешь? — изумленно переспросил капитан.

Граф покачал головой.

— Она отказывалась говорить о себе, и я решил, что рано или поздно она должна будет доверить мне свой секрет. Я был уверен, что она не сможет таиться вечно.

Он прикрыл глаза ладонью.

— Разве я мог предположить — хотя бы на секунду, — что она могла оказаться дочерью Чарлтона?

— Это кажется совершенно невероятным, — согласился Генри Сомеркот.

— Теперь я понимаю, почему она произвела на меня при первой встрече просто удручающее впечатление, — сказал граф. — Мы узнали, что Чарлтон забрал свою семью из своего лондонского дома и увез с собой. Видимо, у него кончились деньги, и, когда он умер, они начали голодать. О господи, Генри, нам необходимо ее найти!

С этими словами он нетерпеливо дернул сонетку.

Генри сказал:

— Я же сказал, что карета ждет внизу.

— Я звоню не для того, чтобы потребовать экипаж, а чтобы вызвать Бэтли, — ответил граф.

В эту минуту открылась дверь и в комнату вошел камердинер графа.

— Бэтли, — сказал граф таким голосом, которого Бэтли еще никогда у него не слышал, — я потерял мисс Жизель, и мне необходимо ее найти как можно скорее. Я знаю, что приказывал тебе прекратить расспросы, но, может быть, ты имеешь хоть какое-то представление о том, где она живет?

Бэтли секунду колебался.

— Я выполнил приказ вашей милости, — подтвердил он, — но так уж получилось, что по чистой случайности мне удалось узнать адрес мисс Жизели.

— Ты его знаешь? Великолепно, Бэтли, я знал, что могу на тебя рассчитывать! Где это?

— Это очень бедный район города, милорд. Я как-то заметил, что мисс Жизель идет в ту сторону, и подумал, что там может быть очень опасно, если она не представляет себе, что это за места. Поэтому я шел следом за нею на тот случай, если вдруг случится что-нибудь нехорошее.

Помолчав, Бэтли смущенно добавил:

— Я увидел, как она зашла в дом, милорд, на такой улице, где леди не следовало бы появляться.

— Проводи нас туда, Бэтли! Ради бога, проводи нас туда скорее!

— А ты достаточно хорошо себя чувствуешь? — встревоженно спросил Генри. — Давай мы с Бэтли поедем вдвоем и привезем ее обратно.

— Неужели ты думаешь, что я смогу вас тут дожидаться? — возмущенно ответил граф.

Генри ничего на это не ответил. Бэтли, который, войдя в комнату, взял со стула у двери плащ, небрежно сброшенный графом, молча подал его своему господину.

Граф, к великой своей досаде, смог спускаться по лестнице только очень медленно — гораздо медленнее, чем ему хотелось бы. К тому моменту, когда он добрался до холла, карета, на которой приехал Генри, уже стояла у самых дверей. Двое джентльменов уселись внутри, а Бэтли забрался на козлы и сел рядом с кучером, чтобы указывать ему дорогу.

— Как мы сможем загладить свою вину за то, что пришлось пережить семье Чарлтона из-за того, что мы не поверили в его невиновность? — с горечью спросил граф.

— Но все свидетельства против него были настолько убедительны! — сказал Генри. — Я помню, как сам думал, что он никак не может оказаться невиновным, ведь карту нельзя было украсть так, чтобы майор этого не знал.

— Мы ошибались. Генри. И наша ошибка принесла столько горя майору и его семье.

— Кто же мог это предвидеть, — со вздохом сказал Генри.

Экипаж ехал довольно долго. Граф заметил, что они оставили позади недавно отстроенную часть города с прекрасными новыми домами и оказались на узких улицах, где в дверях обшарпанных домишек стояли какие-то довольно подозрительные личности.

Графу больно было думать о том, что Жизель вынуждена была жить рядом с подобными людьми и постоянно подвергаться множеству опасностей. И ему еще сильнее захотелось найти ее как можно скорее и увезти отсюда.

В конце концов, проехав по лабиринту улочек — настолько узких, что казалось, что карета вот-вот застрянет и не сможет двигаться дальше, — они остановились у ветхого дома, в окнах которого была выбита половина стекол, а дверь едва-едва держалась на петлях. Бэтли слез с козел и постучал в дверь. Спустя довольно долгое время ее открыла неряшливо одетая женщина, которая посмотрела на него со злобной подозрительностью.

— Чего надо? — угрюмо спросила она.

— Мы хотим поговорить с мисс Чарт, — сказал Бэтли.

— Самое подходящее время являться в гости! — презрительно бросила женщина, но, увидев за спиной дворецкого графа, еще одетого в вечерний костюм, сменила гнев на милость и отрывисто сказала:

— Задняя комната!

Она ткнула большим пальцем себе за плечо, а потом нырнула в соседнюю дверь, с шумом захлопнув ее за собой.

Узкий коридор привел их к крутой лестнице, где некоторые ступеньки совсем провалились. Тут пахло затхлостью, сыростью и старым деревом. Позади лестницы оказалась дверь.

Граф постучал в нее и услышал, как невнятный голос за дверью встревоженно спросил, кто пришел. Потом дверь открылась — и он увидел, что на него удивленно и испуганно смотрят две пары женских глаз.

Тут была Жизель, которая, видимо, только недавно успела вернуться домой. Она так торопилась, что у нее немного разрумянились щеки и волосы растрепались от бега.

Его таинственная служанка стояла рядом с матерью, на которую оказалась удивительно похожа — только у миссис Чарлтон волосы поседели, а на лице от горя и лишений пролегли глубокие, не по возрасту морщины.

Обе женщины молчали. Ничего не говоря Жизели, граф направился к миссис Чарлтон и почтительно взял ее за руку.

— Мы уже целый год ищем вас, миссис Чарлтон, — мягко сказал он. — Мы пытались разыскать вас, чтобы сообщить о том, что вашего мужа обвинили несправедливо, и впоследствии он был полностью оправдан.

Граф почувствовал, что немного огрубевшая от домашней работы рука, которую он сжимал в своей, задрожала. Преждевременно увядшая от страданий женщина подняла глаза и пытливо всмотрелась в его лицо, словно ища подтверждения его словам.

Потом она едва слышным голосом спросила:

— Это… правда?

— Чистая правда, — подтвердил граф. — И от моего собственного имени, как и от имени его светлости герцога Веллингтона и от всех офицеров полка я могу только выразить наши глубочайшие и искренние сожаления и попросить прощения за то, что мы невольно навлекли на вас столько горя.

Немного помолчав, он добавил:

— Если бы только ваш муж не сделал столь опрометчивого поступка! Герцог направил одного из своих офицеров в Англию сразу же после окончания сражения с поручением сообщить майору Чарлтону, что с него сняты все подозрения: предатель перед смертью признался в своем преступлении.

Миссис Чарлтон глубоко вздохнула, словно с ее плеч упал наконец тяжелый груз, давивший на нее очень давно, а потом сказала:

— Ради детей я счастлива, что вы узнали правду. Но… вы не можете вернуть мне… мужа.

— Я это сознаю, — отозвался граф. — Но думаю, он радовался бы, что вы больше не должны страдать из-за него и прятаться, стыдясь своего имени.

Он все еще держал руку миссис Чарлтон обеими руками. Тепло пожав ее, граф сказал:

— Может быть, вас ободрит новость, что в Лондоне вас ждет не только жалованье мужа и положенная как его вдове пенсия, но и довольно значительная сумма в добавление к этим деньгам. Ее собрали офицеры полка при участии самого герцога. Мы намеревались вручить ее вашему мужу в качестве компенсации за то, что ему пришлось перенести из-за необоснованных обвинений.

Увидев отразившуюся на лице миссис Чарлтон боль, он добавил:

— Эти деньги будут вам очень кстати, чтобы Руперт мог как следует поправиться и окрепнуть прежде, чем его можно будет взять из больницы домой.

Только теперь миссис Чарлтон смогла наконец заплакать не только от горя, но и от чувства облегчения, а граф тем временем осмотрел комнату, в которой они находились.

Ему еще никогда не приходилось видеть столь убогого жилища. Жалкая обстановка была совершенно немыслимым фоном для нежной и одухотворенной красоты Жизели: грязные стены с ободранными обоями, прогнивший дощатый пол и три железные кровати, составлявшие чуть ли не всю мебель.

Граф быстро принял решение и сказал властным тоном, который узнал бы каждый, кому приходилось служить под его началом, поняв, что всякие возражения будут бесполезны:

— У дверей стоит карета. Я сию же минуту забираю отсюда вас обеих!

Впервые за это время он посмотрел прямо в глаза Жизели.

— Вы не можете здесь оставаться, — сказал граф. — Ты сама должна прекрасно понимать, что вам здесь не место.

Жизель в ее прелестном розовом платье действительно выглядела здесь крайне неуместно: контраст между ее красотой и убогим окружением был слишком ярким. Будь она одета по-другому, он, наверное, ощущался бы не настолько остро.

Тем временем Генри Сомеркот говорил миссис Чарлтон:

— Я хотел бы сказать вам, сударыня, что мы все очень любили вашего мужа и были страшно встревожены, когда узнали о его исчезновении.

Слезы помешали ей ответить ему, а он добавил:

— Граф Линдерст был прикован к постели после полученных ран, но я лично в последний год побывал во многих уголках Англии, надеясь обнаружить хоть какой-то след Мориса.

— Он всегда… очень гордился своим полком, — с трудом проговорила миссис Чарлтон.

— Случилось ужасное недоразумение, — сочувствующим тоном произнес Генри. Граф тем временем подошел к Жизели.

— Как ты могла убежать от меня? — тихо спросил он. — Как ты могла подумать, что я отпущу тебя, кто бы ты ни была и кем бы ни был твой отец?

— Я… пыталась ненавидеть вас, как ненавидела всех, кто… не поверил в моего отца, — ответила она.

— Но у тебя ничего не получилось, — нежно сказал граф.

Жизель молча подняла на него глаза, и он прочел в них такую глубокую любовь, что понял: в будущем их больше ничто и никогда не разлучит.

— Теперь я тебя никуда не отпущу, — сказал он так тихо, что остальные его не услышали.