— Интересно, а почему скачки стали называться Дерби?
— Возможно, Эпсом так бы и остался неизвестным местечком, — ответил лорд, — если бы будущий граф Дерби не взял в аренду земли, на которых находилась пивная под названием «Оукс».
Неома подумала, что где-то уже слышала это название, и лорд как бы подтвердил ее мысль:
— Да, именно так, «Оукс» первоначально назывались скачки.
— Как интересно! — произнесла Неома.
— Было решено проводить ежегодные скачки кобыл-трехлеток, — продолжал лорд Дадчетт, — однако в следующем, 1780 году граф Дерби со своими друзьями решил организовать ежегодные скачки для всех лошадей-трехлеток. Именно с тех пор и существуют скачки Дерби.
Закончив свой рассказ, лорд неприятно улыбнулся, а затем добавил:
— Ну вот, теперь я вижу, что угодил вам. Чем же вы мне отплатите за мое доброе к вам отношение?
— Не понимаю… что вы имеете в виду?
— Да бросьте, вы все прекрасно понимаете. Сегодня вечером, вместо того чтобы опять исчезнуть после ужина, вы должны позволить мне показать вам кое-что из красот Сита. Например, мы могли бы пойти в картинную галерею.
Тон лорда Дадчетта заставил Неому принять решение — сегодня вечером она отправится спать еще раньше, чем вчера. К счастью, в этот момент карета влилась в основной поток транспорта, направлявшегося в «Даунс».
Все было так интересно, так ново для Неомы, что она уже не слышала нашептываний лорда Дадчетта. По дороге следовали самые разнообразные средства передвижения. Можно было увидеть и запряженных лошадей, и ослов, тянувших телеги и повозки. Кучера роскошных карет беспрестанно сигналили в рожки и переругивались с уличными торговцами, мешавшими движению своими телегами и повозками. На дороге встречались одноконные двухместные или четырехместные кареты, ландо и линейки.
У заставы, где взималась дорожная пошлина, образовалась огромная очередь. Но, к счастью, из-за того, что Сит располагался довольно близко к «Даунс», карете маркиза не пришлось долго стоять в этой процессии.
Неома удивленно наблюдала, как прямо у обочины дороги демонстрировали свое мастерство жонглеры и акробаты, развлекая тех, кто сидел в каретах и экипажах. Гости маркиза бросали деньги артистам лишь из желания посмеяться над тем, как они возятся в грязи и пыли, подбирая монеты.
Наконец карета маркиза миновала заставу и, поднявшись по склону горы, достигла ипподрома. Показалась огромная грибуна, уже заполненная зрителями. Перегрин объяснил, что только с одной этой трибуны администрация скачек имеет прибыль в двадцать тысяч фунтов. С обеих сторон трибуны стояли кареты и экипажи, с которых зрители также собирались наблюдать за соревнованиями. На ипподроме стояла такая суматоха, что Неома стала сомневаться, смогут ли лошади вынести такую нервную и шумную обстановку. Рядом с отдельными кабинками-беседками, принадлежавшими представителям высшего общества, суетились что-то выкрикивающие мужчины. Это были так называемые зазывалы и жучки . С обеих сторон рядов трибуны стояли слуги в ярких ливреях, обслуживавшие зрителей. Кругом играла музыка. Цыганка кружилась в танце под звуки скрипки, подходя к игрокам и предлагая предсказать им судьбу.
Неома встала. Маркиз распорядился поставить карету так, чтобы были хорошо видны участники заезда. Перегрин сказал, что среди участников много известных чемпионов. Их можно было узнать по расплющенным носам и искалеченным лицам. Эти бесстрашные люди умели зарабатывать деньги только своим участием в скачках.
Толпа местных жителей и детей-оборванцев окружила фокусников, показывавших свои чудеса, и чревовещателей, о чем-то споривших со своими куклами.
— Смотри внимательно за карманами, — предупредил Перегрина Чарльз, когда тот собрался спуститься вниз и подойти ближе к скаковому кругу.
— У меня им нечего взять! — ответил Перегрин, а затем спросил Неому:
— Ты пойдешь со мной?
— Да, конечно, — быстро ответила Неома, опасаясь того, что, как только Перегрин уйдет и оставит ее одну, к ней тотчас пристанет лорд Дадчетт.
Но вскоре Перегрин с Неомой вернулись в карету. Толпа, заполнившая все пространство перед скаковым кругом, мешала наблюдать за подготовкой к скачкам.
Был подан легкий завтрак. Слуги маркиза накрыли столы и поставили стулья. На отдельном столике, спрятанном в тени, стояли бутылки и графины с разнообразными напитками. На завтрак были поданы такие блюда, о существовании которых Неома раньше и не слышала. Можно было отведать копченого лосося, холодной индейки и буженины, попробовать бычий язык и свиную голову и, конечно же, сладкие пудинги, которые, казалось, таяли на солнце.
Неома была голодна. Она не была уверена, будут ли есть остальные гости маркиза. Но после выпитого утром вина у них также появился отменный аппетит. Некоторые джентльмены бросали куриные ножки и куски ветчины детям, столпившимся вокруг кареты и голодными глазами смотревшим на эту трапезу.
Прошло много времени после завтрака, прежде чем состоялись первые два заезда. Затем начались непосредственно скачки Дерби. Перегрин предложил подойти ближе к загону и посмотреть на лошадей — участниц заезда. Пока жокеи стояли в центре скакового круга и разговаривали с владельцами лошадей, грумы водили по кругу животных. У загона уже стояли несколько шикарно одетых женщин в сопровождении респектабельных джентльменов.
Вдруг Неома увидела маркиза Роузита, который прогуливался под руку с Вики Вейл. Вид рыжеволосой красавицы показался девушке крайне экстравагантным, даже вульгарным. Желтые перья, украшавшие капор, и желтая шелковая шаль на плечах сразу выделяли ее из этой большой толпы. Очевидно, маркизу нравилось, что внимание знакомых было приковано к его спутнице. Неома отметила про себя, что сам маркиз выглядит еще более надменным, чем всегда.
Однако больше всего Неому сейчас интересовали лошади.
— Вот это и есть Алмаз, — сказал Перегрин, когда лошадь провели мимо.
— Мы должны поставить все до единого пенни, что у нас есть, на Алмаза, — шепнул Чарльз Перегрину. — Конечно, если он выиграет, мы получим гроши, но сделать ставку все равно надо.
— Нет, — испуганно произнесла Неома. — Вам нельзя так поступать.
— Но почему? — спросил Перегрин. Посмотрев на Алмаза, который был сейчас недалеко от них, она вдруг сказала:
— Он не выиграет!
— С чего ты взяла? Алмаз непременно выиграет! С ним никому не справиться! — заявил Чарльз. Но Неома настаивала:
— А я уверена, совершенно уверена, что победителем будет вот этот.
Она указала на какую-то лошадь. Чарльз и Перегрин удивленно смотрели на Неому.
— Это просто невозможно! — воскликнул Чарльз и, вытащив программу скачек, начал внимательно изучать ее. — Так, сейчас узнаем. Вот нашел. Это лошадь по кличке Матрос. Она принадлежит Т.Торнхиллу, эсквайру, жокей — С. Чифни. Должен сказать, у него нет ни одного шанса выиграть у Алмаза.
— Тем не менее Алмаз не выиграет, — стояла на своем Неома.
— Подобное заявление моей гостьи кажется мне более чем странным, — вдруг послышался голос, который Неома сразу же узнала.
— Я тоже так считаю, милорд, — согласился Перегрин, поддержав маркиза. — На скачках нет лошади, равной Алмазу.
— Мне бы хотелось так думать, — ответил маркиз. — Но в то же время интересно, почему это мисс Кинг так не верит в Алмаза?
Неома подняла на маркиза глаза. Помолчав; она с трудом ответила:
— Прошу прощения… конечно же, я могу ошибиться, однако какое-то чувство подсказывает мне, что победителем станет Матрос.
— Какой вздор! — резко произнес Перегрин, но тотчас пожалел, что говорил с Неомой таким тоном, который вряд ли допустим в общении со своей «подругой», за которую все здесь принимали Неому. Чтобы исправить положение, он тут же добавил:
— В конце концов, каждый имеет право на собственное мнение.
Маркиз продолжал смотреть на Неому:
— И все же почему у вас подобное предчувствие, мисс Кинг?
— Не могу… объяснить это, — произнесла она, обращаясь к маркизу. — Это такое же чувство, которое я испытывала сегодня утром, когда точно знала, что справлюсь с Победоносным… Но сейчас я могу и ошибаться.
— Сомневаюсь, — неожиданно сказал маркиз, — а вам, джентльмены, советую послушать мисс Кинг. Она достаточно хорошо разбирается в лошадях и знает, что говорит.
С этими словами маркиз отошел от них, а Перегрин и Чарльз удивленно переглянулись.
— Слышал, что он сказал? — спросил Перегрин.
— Слышал! Может быть, действительно лучше сделать так, как он посоветовал? — предположил Чарльз.
— Да что из себя представляет этот Матрос? О нем никто ничего не знает, — удивлялся Перегрин.
— Пожалуйста… не спорьте, — взмолилась Неома. — Нельзя, чтобы ты все проиграл. Когда мы будем уезжать, не сможем даже чаевые прислуге дать. Ты же знаешь, каким позором это будет для нас.
Пожав плечами, Чарльз сказал:
— Ты говоришь, что выиграет Матрос, да и маркиз это косвенно подтверждает. Почему бы и не поверить в это?
— Да почему ты вообще веришь Неоме? — вставил Перегрин. — Очевидно, маркиз сказал так просто из вежливости.
— Из вежливости? Это маркиз-то? — недоумевал Чарльз. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы он так говорил?
— До некоторых пор я вообще не слышал, как он говорит.
— Но ведь ты прекрасно знаешь, какая у него репутация в Уайтсе.
— Знаю, и все же…
Чарльз задумался на мгновение, но затем сказал:
— В конце концов, со своими деньгами я поступлю так, как считаю нужным.
— Но только не ставь все деньги… пожалуйста, — умоляла Неома.
— Хорошо, я возьму лишь половину. Если проиграю, то у нас будет на что уехать домой.
— Вот так-то лучше, — согласилась Неома.
Чарльз удалился и вскоре исчез в толпе. Перегрин, повернувшись к сестре, со злостью сказал:
— Ты ведешь себя, как дура. У нас был такой прекрасный шанс сделать на Алмазе деньги. Маркиз просто посмеется над нами, когда выиграет!
Неома ничего не ответила. Она могла понять, что переживает Перегрин, но ее предчувствие, что Алмаз не придет первым, не изменилось.
Вскоре послышалось: «Они стартовали!» Перегрин подтолкнул Неому к самому краю круга, и они очутились рядом с финишным столбом.
Неома была вся в напряжении. Первая попытка заезда оказалась неудачной. Был объявлен фальстарт. Лошади вернулись на исходные позиции.
— Спокойно, — сказал Перегрин, — говорят, иногда бывает до двадцати фальстартов, прежде чем лошади начнут соревноваться.
— Думаю, такое трудно вынести, — ответила Неома. Перегрин видел волнение сестры и взял ее за руку. — Не переживай! Как только они стартуют, пройдет не более трех минут, как мы узнаем результат. Вчера кто-то сказал, что Дерби для лошади — возможность за две минуты и сорок пять секунд увековечить себя.
Казалось, прошла целая вечность. Но вот опустился стартовый флажок, и лошади помчались. В толпе раздались выкрики.
У Неомы было лишь одно желание — быстрее узнать, права она или ошиблась. И она молилась, чтобы внутреннее чувство не подвело ее.
Глава 4
— Откуда ты это знала? Как ты догадалась? — не переставая, спрашивал Перегрин. К ним подошел улыбающийся Чарльз и стал задавать такие же вопросы.
Но Неома ответила кратко и просто, что не может объяснить, откуда взялась ее уверенность в победе Матроса. Это было чувство, не поддающееся никакому объяснению.
— Прекрасно, теперь мы возвратимся домой с кое-какими деньгами в карманах, — удовлетворенно заметил Чарльз.
— Надеюсь, кроме этих денег, нам удастся привезти домой еще кое-что, более существенное, — тихо произнес Перегрин.
Чарльз и Неома почувствовали себя виноватыми, позволив себе забыть о главной цели поездки в Сит. Злосчастная расписка в две тысячи фунтов продолжала висеть над ними, словно дамоклов меч.
Направляясь к карете, Неома умоляла:
— Пожалуйста, только никому не говорите, что произошло.
— Нет, конечно же, нет. Мы будем молчать. Никто не должен знать о том, что мы предполагали, кто выиграет, — согласился Перегрин.
— Но маркиз-то об этом хорошо знает, — заметил Чарльз.
— Вряд ли можно просить его никому не рассказывать об этом. Но, возможно, он и сам решит не распространяться на этот счет, — предположил Перегрин.
Неома молила бога, чтобы им не пришлось выслушивать обвинения в том, что они ничего не сказали остальным гостям маркиза о Матросе как о возможном победителе скачек.
Карета была готова к отъезду. Среди гостей, уже занявших места наверху, царила мрачная и унылая атмосфера. Из-за поражения Алмаза многие оставили на ипподроме изрядные суммы. Хотя маркиз предупреждал, что они уедут сразу же после окончания соревнований, чтобы не попасть в дорожную пробку, им пришлось довольно долго пробираться через медленно двигающуюся процессию из экипажей и наездников. Все гостиницы и постоялые дворы, мимо которых они проезжали, были переполнены людьми, отдыхающими перед утомительным путешествием в Лондон. У обочин толпились дети в лохмотьях, многие из них выглядели такими худыми, что Неома не могла не дать им кое-что из оставшейся от завтрака еды. Краем уха она услышала разговор джентльменов, делившихся впечатлениями о новой трибуне на ипподроме. Один из них сказал:
— Я осмотрел все, что только было возможно, и должен признать, что на скачках теперь все сделано прекрасно. Особенно мне понравился буфет.
— Значит, теперь можно даже закусить во время соревнований? — спросил другой джентльмен.
— Там было много соблазнов для желудка. На вертелах жарились куски мяса. Я слышал, что поставщики провизии привезли на ипподром сто тридцать ножек молодых барашков, сто кусков филейной части говядины, более шестидесяти кусков телячьей туши и, кроме того, четыреста штук омаров и много других вкусных вещей, — ответил первый.
Неоме хотелось узнать, что же будет с оставшимися продуктами и нельзя ли это все отдать нищим детям, но она так и не осмелилась этого сделать. Она боялась привлечь к себе внимание маркиза, который мог бы рассказать всем о предсказании Неомы. С замиранием сердца слушала она, как Вики Вейл и остальные женщины выражали маркизу соболезнования по случаю неудачных для него скачек. К счастью, маркиз вообще мало обращал на кого-либо внимания и ничего не сказал о Неоме.
Джентльмены же продолжали жаловаться на свое невезение.
— Это самые худшие из всех Дерби, которые я знаю, — услышала Неома ворчание лорда Дадчетта. — Скачки стоили мне довольно толстой пачки денег!
— А я потерял такую уйму денег, что вам и не снилось, — заявил член парламента, сидевший рядом с Неомой на вчерашнем обеде.
Лорд Дадчетт был так расстроен, что даже не замечал Неому. Все гости разделились: мужчины сидели особняком, обсуждая последние Дерби, а женщины, устроившись на отдельном сиденье сзади Неомы, гадали, как неудачный финал скачек скажется на жизни каждой из них.
— Теперь можно распрощаться с ожерельем, которое я так надеялась получить в подарок от Генри, — сетовала одна из женщин.
— Я была бы счастлива, если б смогла оплатить ренту! — воскликнула другая женщина. — Но в последнее время его светлости не везет. Он так часто проигрывает и теряет при этом кучу денег.
— Я тебе уже давно говорила, Лотти, поищи себе кого-нибудь еще, — заметила первая. Лотти зевнула и сказала:
— Наверное, так и сделаю. Но я привыкла к своему старенькому птенчику, он бывает таким щедрым, когда ему есть что мне дать.
Слушая этот разговор, Неома не могла понять, почему эти леди рассчитывали на такие щедрые подарки от своих спутников. Вспомнились и слова Аврил, когда она заявила, что имеет виды на деньги Чарльза. Неома недоумевала: что удерживало этих джентльменов рядом с такими самоуверенными, вульгарными особами? Перед отъездом в Сит Перегрин сказал, что, даже если бы он был знаком с такой женщиной, все равно не смог бы заплатить ей, чтобы она сопровождала его в Сит. Неужели этим дамам мало того, что они приехали в прекрасный особняк и развлекаются там, неужели они надеялись на какое-то вознаграждение? Возможно, покинув театр на несколько дней, многие из этих женщин потеряли часть жалованья, которое получали в театре. Такое объяснение показалось Неоме вполне оправданным. «Однако какие же роли надо было исполнять, чтобы заработать столько же, сколько стоит ожерелье или рента дома», — задумалась Неома. Несмотря на свою неосведомленность в подобных вопросах, она все же знала, что актрисы зарабатывают в неделю сотни фунтов. Однажды, когда в газетах написали о бенефисе такой знаменитости, как миссис Сиддонз, отец Неомы сказал, что обычно все средства от подобного представления полностью передаются артисту или артистке.
В конце концов Неома пришла к выводу, что дамы, сидевшие сзади, были достаточно известными артистками. Неоме нетерпелось узнать их фамилии. Тогда она смогла бы следить за их карьерой по театральной рубрике в газетах.
Она твердо решила, что по возвращении домой обязательно поговорит с Перегрином и выяснит все, что ей показалось странным и непонятным во время визита в Сит.
Но главной загадкой для нее оставался сам маркиз. Наверное, он зол на нее. Ведь она открыто спросила, зачем ему нужны такие приемы. Она чувствовала, что поступила дерзко и бестактно, заявив подобное хозяину дома. Она была уверена, что ее действия могут иметь неприятные последствия для Перегрина.
«Надо постараться исправить положение. Мне следует быть более скромной. Однако вряд ли еще мне представится возможность говорить с маркизом с глазу на глаз, как это было утром, — подумала девушка. — Как можно быть такой глупой?»— спрашивала она себя и тут же успокаивала: послезавтра они уедут, и все ее угрызения совести насчет собственной бестактности больше не будут иметь значения. И потом она вряд ли когда-нибудь вновь увидится с маркизом.
Если, конечно… Неома не хотела думать о самом страшном, что могло их ожидать. Подобные мысли пугали ее. А если все же им не удастся найти долговую расписку? Неужели Перегрин вынужден будет предложить маркизу их поместье вместо той суммы денег, которую должен по расписке?
Тогда придется на коленях умолять маркиза позволить ей забрать кое-какие личные вещи матери, с которыми она не может расстаться. «Но почему, почему именно нам пришлось оказаться в такой ужасной ситуации?»— снова и снова задавала себе этот вопрос Неома, хотя и знала, что ответ кроется в том, что их отец был человеком, неискушенным в финансовых вопросах, а Перегрин показал себя слишком амбициозным и неспособным жить по средствам.
Неома тяжело вздохнула. Чарльз, заметив, что она о чем-то сосредоточенно думает, сказал:
— Ты какая-то мрачная.
И прежде чем Неома смогла ответить, Аврил, сидевшая рядом с Чарльзом, громко проговорила:
— Ей есть от чего быть мрачной, ведь она не получила того, что теперь есть у меня! Как же случилось, что глупая лошадь маркиза не выиграла? Ведь все твердили, что она победит.
Посмотрев на спину сидевшего перед ним маркиза, Чарльз прошептал:
— Поосторожнее, поосторожнее! Думаю, что хозяину не очень-то нравится считать себя проигравшим.
— Но что же все-таки произошло с его лошадью? — спрашивала Аврил.
— Матросу пришлось изрядно побороться с Алмазом. Он обогнал его практически у финиша, — ответил Чарльз.
— Что касается меня, жаль, что я не знаю владельца Матроса, — отрезала Аврил.
Неоме показалось, что Аврил специально старалась досадить Чарльзу.
Экипаж подъезжал к Ситу. И вновь Неома восхитилась красотой этого истинного произведения архитектурного искусства. Уже не в первый раз она удивлялась, что именно такой человек, как маркиз, является владельцем этого изысканного строения, а эти люди, которых маркиз называет своими гостями, совершенно не способны оценить все великолепие этого особняка. Неома не видела, чтобы кто-нибудь из гостей любовался картинами, статуями или мебелью.
Как хорошо, что они возвратились так рано. До ужина еще далеко, поэтому можно походить по дому и осмотреть его достопримечательности.
Быстро поднявшись в свою комнату, она сняла капор и перчатки, а затем поспешила к мистеру Грейстону.
Неома застала его за письменным столом. Мистер Грейстон улыбнулся девушке.
— Вот мы и приехали, мистер Грейстон. Найдется ; ли у вас время еще что-нибудь показать мне? — запыхавшись, проговорила Неома.
В ее глазах было некоторое беспокойство, и мистер Грейстон, заметив это, произнес:
— Ладно, я думаю, дела его светлости могут подождать, а мы с вами, мисс Кинг, продолжим осмотр дома.
— Спасибо! Спасибо вам! — радостно воскликнула Неома.
Без сомнения, мистер Грейстон не только любил этот дом. Проработав здесь почти двадцать лет, он знал все до мельчайших деталей. Сначала он показал Неоме роскошную комнату, расписанную в 1705 году Джеймсом Торнхиллом. Затем они направились в музыкальный салон и парадную спальню, в которой в прошлом году ночевал сам регент во время своего пребывания в Сите.
— Маркиз сам пригласил его в гости? — спросила Неома.
Мистер Грейстон ответил не сразу.
— Его светлость не приглашал его высочество. Регент сам настоял на том, чтобы приехать в Сит. Это был его третий визит.
— Наверное, он чуть не умер от зависти, увидев, какие сокровища находятся в этом особняке.
— Да, наверное. Мне кажется, в ряде случаев он всячески пытался превзойти его светлость, украсив свои дома такими же ценными вещами.
— Вряд ли ему это удалось, — улыбнулась Неома, разглядывая огромную кровать с резным сводом. Однако истинным произведением искусства являлся потолок, на котором был изображен Рассвет, прогоняющий Ночь. Своды потолка были украшены различными пейзажами.
Неома не могла сдержаться, чтобы не выразить восхищение.
— Испытываешь истинную радость, глядя на роспись этого потолка.
— Думаю, такую оценку заслуживает многое из того, что можно увидеть в Сите, — согласился мистер Грейстон.
— Не знаю, какие можно подобрать определения, способные передать всю эту красоту, — заметила Неома.
Вдруг послышался чей-то голос. Но это не был голос мистера Грейстона.
— Может быть, я могу чем-нибудь помочь? Неома повернулась. Она увидела лорда Дадчетта, и ей стало не по себе.
— Сожалею, что вынужден прервать вашу экскурсию, — сказал лорд, обращаясь к мистеру Грейстону, — но его светлость просит, чтобы вы немедленно пришли в библиотеку.
На лице мистера Грейстона появилось крайнее удивление, но лорд Дадчетт настойчиво повторил:
— Я сказал… немедленно! Поклонившись, мистер Грейстон сказал:
— Простите, мисс Кинг, но, я надеюсь, это ненадолго.
— Конечно же, возвращайтесь быстрее. Может быть, мне пойти с вами?
И она уже направилась к двери, как лорд Дадчетт, встав на ее пути, произнес:
— Однако нет необходимости прерывать вашу занимательную экскурсию. Я горю желанием быть вашим гидом. Заверяю вас, что знаю Сит достаточно хорошо и смогу рассказать обо всем, что вас интересует.
— С вашей стороны это очень любезно, ваша светлость. Однако мне хотелось бы, чтобы мистер Грейстон оставался моим гидом.
— Грейстон сейчас занят, — холодно заметил лорд Дадчетт, что указывало на то, что мистера Грейстона уже не было в комнате.
Лорд Дадчетт пристально посмотрел на Неому, при этом его полные губы расплылись в улыбке:
— Мне кажется, вы все время пытаетесь избегать меня. На этот раз я намерен не допустить этого.
— Уже поздно. Мне надо идти. Мистер Стандиш, наверное, ищет меня, — быстро сказала Неома.
— Ваш друг вовсе не скучает без вас, напротив, он весьма даже счастлив, — ответил лорд Дадчетт. — Когда я уходил, он выпивал вместе с остальными, сетуя на свой проигрыш на скачках.
Неома не верила в то, что говорил лорд Дадчетт, хотя, с другой стороны, она могла облегченно вздохнуть: видимо, никто не догадывается, что Перегрин и Чарльз не проиграли на Дерби.
— В этой связи у нас с вами появилась возможность немножко поболтать, как вы и обещали мне, — произнес с ухмылкой лорд.
— Ничего подобного… я вам не обещала, — возразила Неома.
— Ах да, я это сам себе обещал, что то же самое. Если я хочу с вами говорить, то так и будет. Могу также добавить, что, помимо милой беседы, я хочу еще многого.
Неома поняла, что происходящее становится опасным.
— У меня нет желания с вами разговаривать. Я хочу осмотреть дом, особенно картины, которые висят в парадном вестибюле.
Она подумала, что в вестибюле наверняка находятся сейчас слуги, а на глазах у них лорд Дадчетт вряд ли осмелится вести себя столь развязно. Лорд, очевидно, догадался, о чем подумала Неома, и, засмеявшись, произнес:
— Вы уже видели парадный вестибюль. Лучше я покажу вам комнату, где мы находимся, особенно эту, очень удобную кровать.
Он протянул руку к Неоме, но она смогла увернуться. Лорд все же схватил ее за запястье.
— Вы уже долго изволите играть со мной. Довольно шуток! Я хочу вам сказать что-то очень важное.
— Позвольте мне уйти! — заплакала Неома. — Я не желаю здесь оставаться.
— А я хочу, чтобы вы остались, — ответил лорд Дадчетт. — Я хочу, чтобы вы меня выслушали, думаю, вам следует быть более благоразумной.
— Благоразумной? — переспросила Неома.
— Стандиш слишком молод и, очевидно, совсем не богат, чтобы дать вам то, что вы заслуживаете, — говорил лорд Дадчетт. — Думаю, что мое предложение покажется вам весьма заманчивым.
Мгновение Неома недоверчиво смотрела на него, совершенно не понимая, что он ей предлагает. Тогда он придвинул ее к себе и обнял обеими руками.
— Вы настолько привлекательны, — произнес он, — что я должен признаться, что вы восхищаете меня так, как давно уже никто не восхищал.
— Позвольте мне уйти! — воскликнула Неома. Она подумала, что сейчас лорд поцелует ее. Она резко отвернулась.
Он продолжал ее удерживать, не давая возможности двигаться. Вдруг страшная мысль пришла ей в голову: он может изнасиловать ее, и даже если она попытается противостоять ему, то это не поможет. Лорд был намного сильнее ее физически. И все же Неома продолжала сопротивляться, что лишь забавляло лорда Дадчетта.
— Вы решили бороться со мной? Прекрасно, мне это очень нравится. В этом есть что-то новенькое. Но ваша неизбежная капитуляция очень позабавит меня.
— Отпустите меня!.. — опять закричала Неома. Она старалась изо всех сил вырваться, но лорд крепко держал ее.
— Мы поговорим об этом, но только после того, как вы подарите мне поцелуй, — сказал лорд Дадчетт.
Губы лорда были уже совсем близко. Откинув назад голову, Неома тщетно пыталась увернуться от него. Но он сдавил ее своими объятиями так сильно, что избежать поцелуя было уже невозможно. Мысль о том, что он сейчас поцелует ее, была ужасна и отвратительна. Оставалась одна возможность — закричать что было сил. Когда надежды на спасение практически не оставалось, вдруг послышался чей-то резкий голос:
— Разве это хорошо, Джордж, посягать на чужое? Сердце Неомы сильно забилось, когда она поняла, что спасена. Маркиз пришел на помощь в тот момент, когда она уже ни на что не надеялась. Лорд Дадчетт отпустил Неому. Она подбежала к маркизу и уткнулась ему в плечо. Нежно обхватив ее рукой, маркиз успокаивал Неому, чувствуя, как от слез содрогается тело девушки. Лорд Дадчетт негодовал.
— Какого черта тебе надо? — спросил он.
— Я не могу допустить, чтобы мои гости кричали, взывая о помощи. Я не буду оставаться к этому равнодушным, — ответил маркиз.
— Я же не вмешиваюсь в твои дела, — сказал лорд Дадчетт. — Никогда не думал, что ты станешь вмешиваться в мои.
— В твои или Стандиша? — спросил маркиз. Неома поняла, наконец, что, освободившись от лорда Дадчетта, находится сейчас в объятиях маркиза. Отпрянув, она сказала:
— Спасибо вам…а теперь позвольте мне…уйти. Не дождавшись ответа, она вышла из спальни и побежала по коридору в свою комнату.
Маркиз постоял немного молча, а затем произнес:
— Хранитель музея сказал мне, что, дескать, я посылал за ним, но ведь это не правда.
— О боже милостивый, Роузит! — ответил лорд Дадчетт. — Какого черта ты беспокоишься об этой проститутке, которая сюда неизвестно с кем приехала? Что касается меня, я ею явно увлекся.
— Девушка еще слишком молода и, очевидно, не желает менять Стандиша на тебя.
— Очень скоро она поймет свою выгоду, — пояснил лорд Дадчетт. — У Стандиша нет денег, а я способен из нее сделать то, что надо. Она увлекает меня.
— Разве она тоже хочет этого? Думаю, что крики, которые я слышал, заставляют думать об обратном. Она не собирается менять партнера.
— Я смогу убедить ее в этом! А ты не вмешивайся, у тебя есть Вики. Что еще тебе надо?
Воцарилось молчание, затем маркиз произнес:
— Пока ты у меня в гостях, оставь мисс Кинг в покое. Это не просьба, а приказ!
Лорд Дадчетт изумленно посмотрел на маркиза.
— Какой черт в тебя вселился? Насколько я знаю, на подобных вечеринках ты никогда прежде не вмешивался в подобные ситуации!
— Я уже сказал… оставь ее в покое!
— А если я не подчинюсь тебе? — спросил лорд Дадчетт, вызывающе посмотрев на маркиза.
— Тогда, я думаю, в моем лице ты наживешь себе неприятного врага, — ответил маркиз, повернулся и вышел из спальни.
Лорд Дадчетт удивленно посмотрел ему вслед. Поведение маркиза оставалось для него загадкой. Маркиз всегда был непредсказуемым человеком, но сейчас было трудно найти какое-либо объяснение его поведению. Почему ему вздумалось защищать неизвестную, неоперившуюся особу, которая к то муже была совершенно не в его вкусе?
Однако по непреклонному тону маркиза можно было понять, что этот человек сделает то, о чем предупредил лорда. «Не стоит раздражать маркиза, — подумал лорд, — но и отказываться от соблазна овладеть этой юной неприступной особой я не собираюсь». Поэтому лорд Дадчетт решил, что, как только он уедет из Сита, непременно поговорит со Стандишем. «У меня предчувствие, что этот молодой человек проявит благоразумие и не откажется от выгодной сделки», — эта мысль была сейчас бальзамом для его уязвленной гордости. Он признавался сам себе, что сражен этой молодой проституткой, которая привлекала его все сильнее.