Глава пятая

Оделла старалась уснуть, но это было невозможно.

Ее сердце никак не могло успокоиться, и она все еще боялась, что Фред Коттер продаст полотно прежде, чем кто-то его остановит.

А что, если маркиз, прочитав записку, будет опрашивать всех людей в замке, чтобы выяснить, кто ее написал?

И тогда он узнает, что у него в доме гостья, о которой он даже не подозревал. Несомненно, ему захочется увидеть ее.

«Мне нужно уехать, — подумала Оделла. — По крайней мере до конца дня».

Она встала, оделась и пошла в комнату нянюшки.

Нянюшка крепко спала, а рядом с ней мирно сопела Бетти.

Оделла коснулась ее плеча. Няня проснулась сразу; вид у нее был встревоженный.

— Это я, нянюшка, — прошептала Оделла.

— Что случилось? — спросила нянюшка. Тихим голосом Оделла рассказала ей, что произошло.

— Я помню этого Фреда Коттера, — заметила нянюшка, выслушав ее. — Вот уж точно — неудачный экземпляр!

— Да, я знаю, нянюшка, и не могу позволить ему украсть этот великолепный портрет первого графа.

Нянюшка никогда не видела этой картины, но Оделла чувствовала, что она поняла.

— Я хочу взять Стрекозу, — продолжала Оделла, — и уехать до вечера. Когда я вернусь, маркиз уже получит портрет назад и не станет заниматься расспросами слуг.

Нянюшка, казалось, тоже считала, что больше ничего делать не остается.

Оделла поцеловала ее и на цыпочках, чтобы не разбудить Бетти, вышла из спальни.

Она спустилась по лестнице и, выйдя через черный ход, увидела, что уже почти рассвело.

Звезды на небе становились бледнее.

Оделла направилась к конюшням; там было тихо: видимо, младший конюх, который должен был сторожить лошадей, спал.

Впрочем, для Оделлы не представляло труда самой оседлать Стрекозу и накинуть на нее уздечку: она уже много раз делала это.

Оделла вывела Стрекозу во двор и забралась в седло.

Предчувствуя свободу и скачку, лошадь нетерпеливо била копытом.

Оделла тряхнула уздечку и стремительно поскакала прочь от конюшен, к полю и чернеющей за ним роще.

В восемь часов маркиза разбудил камердинер, открывающий шторы.

Маркиз потянулся, чувствуя себя еще утомленным после столь короткого сна.

К его изумлению камердинер вдруг подошел к кровати.

Простите, милорд, — сказал он, — но мистер Ньютон срочно хочет вас видеть.

Ньютоном звали дворецкого, и маркиз удивленно спросил:

— Что ему нужно?

— Он скажет вам сам, милорд, — ответил камердинер и вышел.

Приподнявшись на подушках, маркиз откинул со лба волосы и, когда дворецкий вошел, недовольно спросил:

— Что все это значит, Ньютон?

— Простите, что потревожил вас, ваша светлость, — ответил Ньютон, — но кто-то пробрался в дом и украл картину, которая висела над камином в библиотеке!

Если он намеревался поразить маркиза, то весьма преуспел в этом.

Маркиз долго смотрел на него, прежде чем воскликнуть:

— Не может быть! А где был сторож?

— Боюсь, ваша светлость, что в настоящее время сторожа у нас нет. Клементс заболел, и мы ждали, что он со дня на день выздоровеет, но он еще не поправился.

— Почему мне об этом ничего не сказали? — сердито спросил маркиз.

— Грабитель проник через окно, милорд, — продолжал Ньютон. — Осколки стекла рассыпаны по всему полу.

— Я хочу убедиться лично, — сказал маркиз. Он встал, и Ньютон поспешно вышел из комнаты.

Маркиз быстро оделся, рассерженно думая, что случившееся — результат обычной разболтанности.

Это происходило из раза в раз, стоило ему только уехать.

Впрочем, сказал он себе, Клементс уже слишком стар, чтобы быть сторожем. Надо было давным-давно подумать о том, чтобы нанять второго.

А теперь портрет первого графа работы Ван Дейка утрачен, и эта потеря невосполнима.

Отец маркиза всегда чрезвычайно гордился этой картиной.

Незадолго до смерти велел почистить ее и перевесить на новое место.

Маркиз помнил, как отец говорил ему, тогда еще маленькому мальчику, что Ван Дейк — гений, и в мире нет портретиста, равного ему.

«Как я мог допустить, чтобы у меня украли такую драгоценность?» — в злости спрашивал он себя.

Он брился, когда в дверь постучали.

Камердинер пошел открывать, и по его голосу маркиз понял, что это что-то опять очень срочное.

Минутой позже в спальню вошел мистер Рейнольдс, его секретарь.

— Я как раз собирался пойти и выяснить, что случилось, — раздраженным тоном сказал маркиз.

— Я принес вам одну интересную вещь, милорд, — сказал мистер Рейнольдс, подходя ближе. — Вот она.

Он протянул записку, которую написала Оделла.

Маркиз отложил бритву и взял записку. Он прочел ее — и перечитал еще раз, чтобы убедиться, что не ошибся.

— Где вы ее нашли? — спросил он.

— Она была на столе в вашем кабинете, милорд.

— Кто это писал?

— Представления не имею, милорд.

Маркиз внимательнее вгляделся в почерк — он был очень изящен и явно принадлежал человеку образованному.

— Это написано кем-то из моих домашних, — сказал он.

— Ни один слуга так бы не написал, — согласился мистер Рейнольдс.

Маркиз положил записку на туалетный столика.

— Но если информация верная, — сказал он, — нам лучше поторопиться! Пусть Сарацина оседлают и подведут к двери — и побыстрее! Конюхи Бен и Дик поедут со мной.

Без лишних слов мистер Рейнольдс пошел к двери, а маркиз приказал ему вдогонку:

— Приготовьте мне пистолет — да и конюхам тоже стоит вооружиться.

— Я прослежу, милорд, — ответил мистер Рейнольдс уже из коридора.

Камердинер помог маркизу надеть сапоги для верховой езды и дорожную куртку.

Маркиз взял с туалетного столика записку Оделлы и поспешил вниз по лестнице.

— Завтрак готов, милорд! — объявил Ньютон, но маркиз только отмахнулся и прошел мимо к парадному входу.

Конюхи уже привели лошадей. Это были крепкие парни, и маркиз знал, что, если придется драться, на них можно положиться.

Он вскочил в седло и быстро поехал прочь.

Кратчайший путь до Вишингэма лежал через поля.

Сарацин был горяч и полон сил.

Выехав на дорогу, ведущую в деревню, маркиз вынужден был остановиться и подождать своих отставших спутников.

Когда они подъехали, он спросил:

— Ваши пистолеты заряжены?

— Да, милорд.

— Используйте их только в случае крайней необходимости. Я надеюсь, что нам повезет и мы застанем грабителя врасплох, так что стрелять не придется.

Конюхи дружно кивнули в знак того, что все поняли.

У въезда в деревню маркиз спросил Бена:

— Ты знаешь, где Гейбл-Коттедж?

Он не сомневался, что содержание записки стало известно всем в доме еще до того, как он спустился по лестнице. Бен кивнул:

— Да, милорд. Первый дом за церковью.

Маркиз поехал вперед. Люди, мимо которых он проезжал, узнавали его. Женщины делали реверанс, а мужчины снимали шляпы.

Гейбл-Коттедж был не такой, как прочие крытые соломой голубые беленькие домишки.

По сути, это был большой особняк с двумя фронтонами по первому этажу.

По саду, усыпанному весенними цветами и тщательно ухоженному, к двери вела аккуратная каменная дорожка.

Медный дверной молоточек был тщательно вычищен и отполирован.

За домом был еще один небольшой садик, а дальше уже начинались поля.

Маркиз повернулся к Дику и сказал, понизив голос:

— Поезжай к задней стене дома и следи, чтобы никто не выскочил.

Конюх сделал, как ему было велено, а маркиз велел Бену:

— Ты наблюдай за дверью.

Спешившись, он привязал Сарацина к воротам, а потом подошел к двери и повернул ручку.

Маркиз рассчитывал, что в это время дня она вряд ли заперта, и не ошибся.

Он попал в маленький холл с узкой лестницей на одной стороне, ведущей к спальням.

Перед ним было две двери, и маркиз на мгновение замешкался, выбирая, а потом открыл правую.

Интуиция его не подвела.

За столом в центре комнаты сидел молодой мужчина и разглядывал портрет работы Ван Дейка, который стоял перед ним.

Увидев маркиза, он испуганно вскочил.

Маркиз подумал, что у этого человека очень неприятная внешность и бегающие глаза только усугубляют это впечатление.

С первого взгляда было ясно, что ему нельзя доверять.

Маркиз подошел к столу и положил руку на портрет.

— Как вы посмели ворваться в. мой дом и украсть мою собственность! — сказал он. — Я заберу вас в участок, и вы предстанете перед судом. Я думаю, вам известно, какое наказание полагается за кражу?

Фред Коттер не отвечал, и маркиз готов был поклясться, что слышит, как стучат его зубы.

— Виселица, — продолжал маркиз, — или тюрьма. Это ваше первое преступление?

Внезапно Фред Коттер упал на колени.

— Простите меня, милорд, простите меня! — взмолился он сквозь слезы. — Моя мать больна, а у меня нет денег, чтобы заплатить за лекарства, которые доктор выписал ей. Я только хотел спасти свою мать!

— Неужели вы не осознавали, что полиция будет искать преступника, и вас непременно поймают?

— Я знаю, я знаю! — рыдал Фред Коттер. — Но я не мог придумать, как еще спасти свою мать.

— Я полагаю, вы понимаете: весьма маловероятно, что вам удалось бы продать такое ценное и известное полотно? — с презрением спросил маркиз.

— Я этого даже не знал, я первый раз решился на кражу, и думал только о том, что должен спасти свою мать.

Десятью минутами позже маркиз вышел из Гейбл-Коттедж с портретом в руках.

Фред Коттер, рыдая, полз за ним на коленях, умоляя его не обращаться в полицию.

— Если вы когда-нибудь еще осмелитесь забраться в мой дом, — предостерегающе сказал маркиз, — я не посмотрю на то, что вы бедны.

Он сурово взглянул на грабителя и добавил:

— Можете сказать своему доктору, чтобы он посылал мне счета на лекарства, которые — нужны вашей матери, — и я бы на вашем месте не стал рассказывать ей о том, как она едва не потеряла сына!

— Я обещаю, я обещаю! — восклицал Фред Коттер.

Выйдя за ворота, маркиз передал картину Дику. Тот положил ее на седло и, придерживая портрет обеими руками, пошел рядом с лошадью, которую вел под уздцы Бен.

Они возвращались в замок другой дорогой, которая была длинной, зато ровной, а сам маркиз снова поехал через поля. Он проявил такое милосердие к Коттеру не только из-за его жалостливого рассказа о матери.

Маркиз считал, что будет большой ошибкой позволить всем в округе узнать, насколько легко проникнуть в его дом: там было слишком много ценных вещей.

Например, украшенные алмазами и другими драгоценными камнями табакерки.

Или собрание севрского и дрезденского фарфора.

Или уникальная коллекция древнего оружия и картин, которые привели бы в восторг любого искушенного зрителя.

«Придется немедленно нанять двух сторожей, чтобы это не повторилось!» — сказал себе маркиз.

Вернувшись домой, он увидел, что мистер Ньютон и мистер Рейнольдс ждут его в холле.

— Я вернул картину, — сказал им маркиз, — но вы проявили небрежность и виноваты в том, что дом ночью не охранялся. С этого дня, — строгим голосом продолжал он, — у нас должны быть два сторожа, которые будут каждый час делать обходы. Рамы на окнах и двери на первом этаже должны быть укреплены, чтобы никто, даже разбив стекло, не мог проникнуть в замок.

Не дожидаясь ответа, он направился в столовую и присоединился к лорду Эйвондейлу, который как раз завтракал.

Маркиз ничего не сказал ему о том, что случилось, но не переставал задаваться вопросом, кто предоставил им сведения, которые позволили вовремя вернуть портрет.

После завтрака он пошел к себе в кабинет, и когда появился мистер Рейнольдс, спросил у него:

— Вы узнали, кто написал записку, Рейнольдс? Должен же я по крайней мере поблагодарить этого человека!

— Понятия не имею, кто это мог быть, милорд, — ответил мистер Рейнольдс.

Видя, что он колеблется, маркиз нахмурился:

— Но вы что-то предполагаете?

— Э-э… Это весьма маловероятно, но к няне ее светлости приехала племянница…

— Племянница? — повторил маркиз словно бы сам себе. — Хорошо, если вы совершенно уверены, что никто из слуг не писал этой записки, я хотел бы взглянуть на нее. Как ее зовут?

— Мисс Вест — Оделла Вест, милорд.

— Значит, пошлите за ней, — велел маркиз. — Если она написала эту записку, я у нее в долгу.

Мистер Рейнольдс ушел и через некоторое время вернулся.

Маркиз вопросительно посмотрел на него, и он сказал:

— Боюсь, милорд, мисс Вест уехала на прогулку верхом, и никто, кажется, не знает, когда она возвратится.

— Верхом? — повторил маркиз. — На одной из моих лошадей?

— Нет, милорд, на своей собственной.

Маркиз был немало удивлен.

— Весьма необычно, что у девицы ее положения есть своя лошадь.

— Действительно, милорд, — согласился мистер Рейнольдс. — Но брат ее тетушки держит в Оксфорде платные конюшни.

Маркиз улыбнулся.

— Что ж, это все объясняет. Оставьте ей сообщение, что я хотел бы поговорить с ней, когда она вернется.

Позже днем Элайн Беатон удалилась отдохнуть и пригласила маркиза присоединиться к ней, но это предложение не вызвало в нем ответного энтузиазма.

Маркиз снова спросил о мисс Оделле Вест и получил ответ, что она еще не вернулась.

Тогда он подумал — эта мысль раньше не приходила ему в голову, — что, наверное, та женщина, которую он видел на рассвете, и есть мисс Оделла Вест.

Он вспомнил, что она направлялась к Клифвуду.

Было странно, что она выехала так рано, — и еще непонятнее, почему до сих пор не вернулась.

Маркизом двигало не только простое любопытство: внезапно его охватило чувство, что это крайне важно. .

Он не смог бы сказать, почему ему так представляется, — он знал лишь, что непременно должен выяснить, в чем тут дело.

Маркиз поглядел на часы.

В его распоряжении оставалось еще два часа до того, как надо будет переодеваться к обеду.

Он послал в конюшни слугу с просьбой оседлать ему Юпитера — своего второго любимого жеребца — и десять минут спустя уже скакал по тому же полю, где утром видел Оделлу.

Юпитер с легкостью взял те же барьеры, что и лошадь Оделлы, — но при этом маркиз подумал, что для женщины они, пожалуй, чересчур высоки.

Въехав в рощу, маркиз осмотрелся.

Клифвуд, Лес-на-Обрыве, был замечательным местом и, несомненно, самой красивой рощей во всем графстве.

Свое название он получил благодаря тому, что дальним концом поднимался на холм, откуда начинался крутой обрыв к соседней долине.

С вершины холма открывался поразительной красоты вид, и любой, кто приезжал погостить в замке Комб, непременно поднимался туда, чтобы полюбоваться пейзажем.

Отец маркиза даже велел поставить там беседку, чтобы зрители могли с комфортом наслаждаться панорамой графства, которая была видна не меньше, чем на тридцать миль вокруг.

Маркиз, следуя своей интуиции или, как выразилась бы нянюшка, «чувствуя это печенкой», пошел туда, где, он знал это точно, нашел бы Оделлу Вест, хотя сам он не смог бы сказать, на чем именно основывается эта уверенность. И он не ошибся.

Оделла, столь поспешно покинув с утра замок Комб, провела, хотя сама этого не ожидала, восхитительный день.

Сначала она гнала Стрекозу галопом, а потом, когда обе они устали, к обоюдному удовольствию перевела ее на легкую рысь.

Въехав в Клифвуд, Оделла была очарована, как всегда в лесу.

Солнце мерцало сквозь листья, на ветвях пели птицы, из под копыт Стрекозы испуганно удирали кролики.

Сначала Оделла не нашла дороги к обрыву и вместо этого просто поехала через лес.

Спустившись с холма по извилистой тропке, она неожиданно для себя оказалась в маленькой деревушке.

Оделла не припоминала, чтобы раньше была здесь.

Основной достопримечательностью деревушки был древний старый трактир, стоящий на зеленой лужайке с небольшим прудом. По воде деловито плыла утка с только что вылупившимися утятами.

Оделла пришла в восхищение от вида этого домика, словно сошедшего со средневековых гравюр.

К трактиру жались штук шесть домишек, крытых соломой.

Оделла не завтракала и внезапно почувствовала голод.

Маловероятно, подумала она, что здесь кто-то узнает меня, и уверенно направила лошадь к трактиру.

Она попросила владельца предоставить Стрекозе стойло в конюшне, а ей самой — какой-нибудь завтрак.

— Со мной ехал грум, — объяснила она, — но моя собака потерялась в лесу, и теперь он ищет ее.

— Я понимаю, мадам, — сказал владелец гостиницы. — Что говорить, в лесу легко потеряться. Уж мы-то знаем, наши детишки то и дело туда бегают.

Поскольку день был теплый, Оделла устроилась на дворе за грубым столам, вырезанным из целого ствола дерева.

Она подумала, что по вечерам здесь сидят старики за пивом и сплетнями.

Оделла была голодна, и яичница с беконом показалась ей восхитительной.

Но она подозревала, что кофе будет желать лучшего, и поэтому ограничилась чашкой крепкого чаю с медом.

Жена трактирщика принесла ей горячий хлеб, только что из печи, и золотистое масло — по ее словам, с близлежащей фермы.

— У вас тут очень мило! — сказала Оделла, когда закончила есть.

— Нам тоже тут нравится, — кивнул владелец трактира. — Только сюда редко кто забредает.

Оделла поблагодарила его и, заплатив за завтрак, поехала прочь, сказав, что хочет встретиться с грумом и помочь ему в поисках собаки.

Сначала Оделла хотела поехать в ту часть графства, которую она еще не знала, но, испугавшись, что встретит знакомых, которые расскажут о ней в Шэлфорд-Холле, повернула назад, к холму.

На этот раз она нашла беседку и долго сидела там, любуясь расстилающимся внизу пейзажем.

Уздечку она перебросила через шею Стрекозы и отпустила ее гулять, где ей вздумается.

Оделла знала, что Стрекоза не уйдет далеко и стоит только окликнуть ее или свистнуть, как она тут же прибежит.

Она приучила ее к этому еще жеребенком, и Стрекоза была очень послушна.

День тянулся медленно, но Оделла все равно не скучала — даже без книги, которую можно было бы почитать.

Она послушала пение птиц и, как всегда, когда оставалась одна, принялась придумывать себе, волшебные истории.

Оделла словно бы жила в них, и для нее они были столь же реальны, как ее собственная жизнь.

Только ближе к полудню она почувствовала усталость — ведь ночью она почти не спала.

Сказывалось и волнение, которое она пережила, увидев, как Фред Коттер ворует из библиотеки ее любимый портрет.

Оделла сняла дорожную шляпку, потом — жакет, свернула его так, чтобы можно было положить под голову, и прилегла на скамейку с мыслью немного отдохнуть.

Она сама не заметила, как уснула.

Сначала маркиз увидел Стрекозу, которая щипала молодую травку там, где кончались деревья.

Он оценил эту лошадь — несомненно, самых чистых кровей, — и подумал, что сам не отказался бы от такой.

Потом маркиз заглянул в беседку и понял, что его поиски окончены.

Только он никак не ожидал найти мисс Оделлу Вест крепко спящей.

Солнце уже клонилось к горизонту, и в его лучах волосы Оделлы казались золотыми, а ресницы на фоне щек, наоборот, были очень темными.

Маркиз спешился и отвел Юпитера туда, где паслась Стрекоза, и оставил его так же свободно бродить где ему вздумается.

Потом он вернулся к беседке, чтобы получше рассмотреть спящую девушку.

Он был удивлен и в то же время заинтригован.

Разве может такое прелестное и красивое столь необычной красотой существо быть той племянницей няни, о которой ему сказали, что она уехала кататься верхом?

Все в ее облике говорило о том, что она, как и ее лошадь, несомненно, девушка самых чистых кровей: и строго очерченный лоб, и прямой аккуратный носик, и изящный изгиб шеи.

А ее руки — одна рука покоилась на груди, — могли быть написаны самим Ван Дейком.

Глядя на нее, маркиз подумал: «спящая красавица».

И едва удержался, чтобы не пробудить её поцелуем.

Но потом он сказал себе, что это весьма предосудительный поступок по отношению к девушке, которая состоит в родстве с одним из слуг в его доме.

Вместо этого маркиз кашлянул, и этот звук, как он и ожидал, разбудил Оделлу.

Она медленно открыла глаза.

Потом она посмотрела на него, и в ее взгляде появилось недоверчивое выражение, причину которого маркиз не знал.

Он вежливо приподнял шляпу и вошел в беседку.

Маркиз даже не догадывался, что Оделле в этот момент показалось, будто первый граф предстал перед ней во плоти.

Как и многие его предки, маркиз был очень похож на первого графа.

Фамильные черты у него в роду сохранялись из поколения в поколение — то есть он был в такой же степени похож и на своего отца, и на прадеда.

Но в глазах Оделлы в нем воплотился портрет, на который она ежедневно смотрела.

И который, как она с ужасом видела, украл Фред Коттер.

Мгновение они оба глядели друг на друга. Потом Оделла сказала голосом, который для нее самой прозвучал как чужой:

— Вы… живой! Я… Я думала, что вас… украли!

Только сказав эти слова, она осознала, что больше не спит.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сесть.

Маркиз опустился на освободившееся место.

— Я так и думал, что найду вас здесь, — сказал он.

— Почему… вы так думали? — спросила Оделла, и вдруг сдавленно вскрикнула: — Вы… спасли картину? Фред Коттер не успел… перепродать ее?

— Благодаря вам, — сказал маркиз глубоким голосом. — Я обнаружил портрет в доме у Коттера, и теперь он снова на своем месте в библиотеке.

Оделла издала глубокий вздох облегчения.