— Именно воспоминание о его картинах и подсказало мне мысль, что мы могли бы сами расписать алтарь нашей церкви, — объяснила девушка.

— Так это ты придумала? — обрадовался Андре.

— Мне показалось, что сестра Тереза очень хорошо рисует, и не только карандашом, но и красками, и, как видите, у нее действительно прекрасно получилось.

— По-моему, эти росписи, хотя и выполнены довольно примитивно, обладают какой-то своеобразной прелестью и очарованием.

— Я тоже так думаю, — согласилась с ним Сона, — к тому же они написаны с истинной любовью, они просто дышат сердечной нежностью и глубокой верой, и это делает их еще красивее.

— Ты права, без сомнения, это действительно так, — подтвердил Андре.

Он подумал, что и сама она наделена этими чудесными добродетелями — любовью и искренней верой; трудно было поверить, что в мире может найтись другая женщина, которая, живя той жизнью, которой жила здесь Сона, и испытав все то, что пришлось испытать этой нежной и хрупкой девушке, сохранила бы такую же красоту, не только телесную, но и душевную, и обладала бы столь же прекрасными качествами, удивительными в столь юном создании, живущем в глухом лесу, в заточении.

Когда они наконец расстались после бесконечных, бесчисленных поцелуев в тени миндального дерева, Андре решил, что он, без всякого сомнения, счастливейший из смертных.

— Я приду в церковь около четырех часов, — предупредил он девушку. — Я буду молиться, пока ты не решишь, что время настало, и не придешь ко мне.

— Ты… и в самом деле будешь молиться? — недоверчиво переспросила Сона.

— Мне нужно за многое поблагодарить Господа, — ответил Андре, — и попросить у него благословения на будущее.

Сона чуть заметно вздохнула.

— Я буду все время молиться о том, чтобы мы выбрались отсюда благополучно.

— Твои молитвы непременно дойдут до слуха Господа, — ответил Андре, и он действительно ни секунды не сомневался в том, что так оно и будет.

Вернувшись домой и размышляя обо всем случившемся, Андре подумал, как удивительно все складывается и как, в сущности, ему невероятно повезло: ведь он не только быстро и без всяких трудностей и препятствий добрался до имения де Вийяре, но и нашел ту девушку, которую искал.

Теперь оставалось только надеяться, что тех денег и драгоценностей, которые его дядя так разумно припрятал, хватит, чтобы обеспечить жизнь им обоим.

Единственное, что его беспокоило, но в чем Андре не стал признаваться Соне, так это то, что если клад окажется слишком объемистым, то везти его в Ле-Кап будет не только очень трудно, но и чрезвычайно опасно.

Тяжелые мешки всегда подозрительны, особенно во времена смуты; каждый может запросто заподозрить, что они набиты деньгами, а золото вовсе не тот товар, который легко переправлять с места на место, тем более, когда его так много.

Придется подумать о том, как получше замаскировать наш груз, решил Андре.

Однако решение следует принимать не раньше чем он откопает клад, оставленный дядей, и будет знать, каковы его действительные размеры.

Придя в имение, Андре не нашел там ни Тома, ни каких-либо следов готовящегося ленча; в то же время он чувствовал, что страшно проголодался.

Он столько пережил за сегодняшнее утро, что все его силы, видимо, ушли на это; и все же он не мог припомнить, чтобы когда-либо в своей жизни был счастливее, испытывал бы большую радость, чем сейчас.

Андре всегда смеялся над теми, кто уверял, что существует любовь с первого взгляда, кто заявлял, что вся жизнь его резко изменилась с той минуты, как он повстречал какую-то необыкновенную женщину.

И тем не менее он должен был признаться, что с ним произошло именно это, и случившееся было совершенно необъяснимо, так как не укладывалось в рамки обыденной жизни.

Андре казалось, что он знает Сону не два дня, а, по крайней мере, два миллиона лет, точно она всегда жила в тайных уголках его души и сердца.

Она принадлежала ему полностью и безраздельно, будто бы они были женаты уже давно, половину своей жизни.

Он чувствовал, что они думают одинаково, что сердца их бьются в одном и том же ритме, превращая их в единое существо, что души их слились, как сказала бы Сена, осененные благословением Божьим.

Андре оглянулся вокруг себя, всей душой испытывая чарующую прелесть цветущего сада, затем поднял глаза к небу.

— Благодаря тебя, Боже всемогущий! — произнес он вслух.

И это была самая искренняя, идущая из самой глубины сердца, молитва в его жизни.

Вскоре вернулся Тома. Он сообщил, что достал именно такую лошадь, какую они хотели, к тому же ему удалось сговориться о покупке довольно дешево. Если Андре даст ему деньги, он сегодня же вечером все уладит.

— Чем скорее, тем лучше! — обрадовался Андре. — Я уже нашел все, что мне было нужно, Тома, так что мы можем отправляться.

— Купим лошадь, потом поедем, — справедливо заметил негр.

— Я скажу мадемуазель, чтобы она была готова к завтрашнему утру, — ответил Андре. — Ты знаешь дорогу в Ле-Кап?

Тома кивнул.

Он никогда не тратил слов понапрасну. Потом он пошел за очередным стаканом фруктового сока, который хранил в колодце, чтобы тот все время оставался холодным и свежим.

Второй завтрак так запоздал, что у Андре почти не оставалось времени, чтобы отправиться в церковь.

Он никак не мог решить, брать ли ему лошадь или идти пешком.

Если он поедет, можно будет перевезти часть сокровища в дом.

С другой стороны, ему придется тогда оставить лошадь где-нибудь неподалеку от церкви, а это может вызвать ненужное любопытство.

Правда, с тех пор как он приехал в имение де Вийяре, Андре почти не встречал людей, но ему было прекрасно известно, что по всей плантации там и сям разбросаны маленькие деревушки и их жители работают на своих клочках земли, выращивая для себя и своей семьи сахарный тростник и бананы.

Без сомнения, новый человек, неожиданно появившийся в этих местах, должен был вызвать всеобщий интерес, так что с его стороны было бы крайне неблагоразумно привлекать к себе излишнее внимание.

«Пойду пешком, — решил Андре, — а позднее, может быть, рано утром, когда уже рассветет, мы с Тома можем вернуться и перенести в дом то, что окажется для меня слишком тяжелым».

К четырем часам дня Андре подошел к церкви и, войдя в нее через западные двери, которые, как обычно, были открыты, преклонил колени для молитвы.

Под старыми каменными сводами церкви было очень тихо и прохладно. «Интересно, сколько людей веками приносят сюда свои заботы, трудности и печали, делясь ими с Господом Богом и обретая уверенность, что он непременно поможет им?» — подумал Андре.

Он чувствовал, что если раньше ему надо было заботиться только о собственной безопасности, то теперь, когда у него есть Сона, все его заботы и тревоги удвоятся.

Казалось невероятным, что за такую короткую жизнь ей пришлось пережить столько несчастий, пройти через такие ужасные испытания.

Однако Андре понимал, какой богатый опыт дало ей все пережитое; благодаря этому опыту она повзрослела гораздо быстрее, чем это случилось бы при обычных обстоятельствах.

Она была наделена таким вниманием к другим, такой чуткостью, каких Андре никогда еще не встречал ни в одной другой женщине.

Он так задумался, что даже не заметил, как подошла Сона, и только когда она тронула его за плечо, Андре очнулся и поднялся с колен.

Он взглянул в ее лицо и был заново очарован ласковым, любящим взглядом ее огромных глаз, нежной улыбкой, чуть приподнимавшей уголки ее губ и озарявшей все ее чудное лицо, так что всей душой, всем своим существом Андре сразу же потянулся ей навстречу.

Он молча взял ее руку и поцеловал ее.

Сона повернулась, чтобы закрыть входную дверь и наложить на нее тяжелый деревянный засов. Затем ее рука спряталась в его большой ладони, и она повела его по проходу.

Оба они преклонили колени перед большим деревянным распятием в алтаре, и Андре на миг поднял глаза вверх, глядя на росписи, украшавшие стены.

Их яркие краски, их странная, необычная красота точно вливали в него новые силы, давали ему чувство защищенности, уверенности и согласия с самим собой и с окружающим миром.

Он и сам не мог бы объяснить себе, откуда вдруг взялось это ощущение, и все-таки оно было в нем, оно наполняло всю его душу.

Сона вела его за собой, и они, обойдя иконостас, по двум каменным ступеням спустились вниз.

Иконостас находился у восточной стены церкви, на некотором расстоянии от нее, но пространство, отделявшее его от стены, было очень узким, и с обеих сторон его огораживали большие, тяжелые валуны.

Сона прошла вперед и шагнула прямо к тому месту, которое находилось в самом центре перед алтарем.

Над головой у них были цветы и свечи, а еще выше словно парил в воздухе большой деревянный крест, который Андре заметил еще в первый раз, когда зашел в церковь.

Сона взглянула вверх, затем нагнулась, своим тоненьким пальчиком указывая Андре на громадную плоскую прямоугольную каменную плиту, лежавшую прямо за алтарем; сердце в груди у Андре подпрыгнуло и забилось сильнее: плита находилась как раз там, где на землю от распятия падала тень!

Он понял, что придется поднять этот камень, и раздумывал, как же ему это сделать, но Сона, оказалось, заранее спрятала у алтаря железный лом и небольшую лопатку.

Она протянула лом Андре, и он без всякого труда подсунул его под камень, затем сделал еще одно небольшое усилие — и плита сдвинулась с места.

Поставив камень набок, Андре смог поднять его и отодвинуть в сторону.

Андре посмотрел вниз; под камнем была просто земля, но углубление, оставшееся от него, было слишком маленьким, и он, одолеваемый грустными предчувствиями, подумал, что клад, который там спрятан, будет, видимо, не очень велик.

Но Сона, ободряюще улыбнувшись, уже протягивала ему лопатку.

Опустившись на колени и зажав в руке инструмент, Андре начал копать, отбрасывая в сторону тяжелые комья земли.

Вырыв небольшую ямку, примерно в фут глубиной, он почувствовал, что наткнулся на что-то твердое.

Сунув руку в отверстие, Андре вытащил наверх кожаную сумку — не очень большую, но довольно тяжелую; поднимая ее, он слышал, как в ней что-то звенит.

Он с трудом скрыл разочарование.

Сумка была слишком мала, в ней не могло поместиться много денег, — наверняка золотых луидоров в ней было не больше чем на несколько тысяч франков.

Не дав себе даже труда заглянуть внутрь и поинтересоваться ее содержимым, Андре отставил сумку в сторону и вопросительно посмотрел на Сону.

— Ну что, закапывать?

Она улыбнулась ему, как неразумному ребенку.

— Копай глубже, — прошептала Сона еле слышно. — Это здесь только для отвода глаз, чтобы воры, если бы им вздумалось тут что-нибудь искать, подумали, что это все, и бросили бы напрасные попытки.

— Так, значит, есть еще что-то? — переспросил Андре, и глаза его снова загорелись.

— Сам увидишь, — ответила девушка.

Он начал копать с удвоенной энергией, яма становилась все глубже, а гора земли рядом с ним все росла и росла.

Наконец лопатка снова обо что-то ударилась, и Андре пришлось запустить внутрь чуть ли не по локоть руку, прежде чем он дотянулся до еще одной кожаной сумки.

Она была немного больше, чем предыдущая, но все же не слишком велика, и Андре опять пал духом.

Он взглянул на Сону, ожидая, не прикажет ли она ему рыть еще глубже, но на этот раз она только произнесла очень тихо:

— Открой и посмотри, что внутри.

Сумка была крепко перевязана, и, распутывая узлы, Андре думал, что она сравнительно легкая, так что вряд ли луидоры, хранящиеся в ней, представляют собой большую ценность.

Развязав наконец сумку, Андре заглянул внутрь.

В первый момент он даже не понял, что перед ним. Потом заметил, как в неярком свете, проникавшем через окошко у них над головой, что-то блеснуло.

Андре вскрикнул и запустил руку в мешок.

— Бриллианты! — произнес он срывающимся голосом, потрясенно глядя на лежавшее перед ним несметное богатство.

— Да, это бриллианты, — прошептала Сона. — Когда твой дядя показал мне, где они спрятаны, он сказал, что долгое время скупал их повсюду на тот случай, если придется спешно покинуть страну; он объяснил, что их гораздо легче будет увезти, чем золото или какие-либо другие ценности.

— Бриллианты! — только и мог повторить Андре, чувствуя, как у него перехватывает дыхание.

Некоторые камешки были большие, даже очень большие, другие поменьше, но когда Андре брал их в руки, разглядывая на свет, в каждом из них, казалось, было заключено по маленькому, ослепительно яркому солнышку, и он знал, что любой из них сам по себе представляет большую ценность, а вместе они составляют целое состояние.

Андре подумал, насколько его дядя оказался умнее и дальновиднее других плантаторов, копивших золото и серебро; все это сразу же стало добычей Дессалина, которую тот перевез в свою столицу, погрузив ее на спины двадцати пяти ослов.

Зато этот клад — а Андре был уверен, что ценность его весьма значительна, — ничего не стоило перевезти с места на место; все заботы о нем сводились только к тому, чтобы внимательно следить за ним, охраняя от воров и разбойников.

Казалось, мысли о сокровище, бывшем у него в руках, напомнили Андре о том, что он должен быть предельно осторожен; протянув Соне сумку, полную бриллиантов, он начал торопливо закапывать яму, забрасывая ее землей.

Он внимательно осмотрелся, проверяя, не осталось ли где свежевскопанной земли, прежде чем задвинуть на место тяжелую каменную плиту, так хорошо сохранившую тайну.

Потом он взял другую сумку, в которой было золото, и они вышли в алтарь из своего укрытия.

Еще раз преклонив колени перед распятием и прочитав благодарственную молитву, Андре и Сона, все так же не произнося ни слова, подошли к запертой двери церкви.

Только тогда Андре наконец тихо сказал:

— Как мне благодарить тебя?

— Поблагодари Бога, который столько времени хранил все это для тебя.

— Я обязательно сделаю это, — ответил Андре, потом спросил:

— Ты готова уехать со мной отсюда завтра, рано утром?

— Я уже предупредила матушку-настоятельницу; она все поняла, — сказала Сона. — Она даст мне адрес в Ле-Капе, где мы сможем переждать, пока не найдем подходящий корабль.

— Не забудь поблагодарить ее, — попросил Андре.

— Я уже сделала это, — ответила девушка. — Кстати, если ты завтра увидишь ее, не рассказывай ей о том, что мы нашли здесь.

— Я и не собирался этого делать, — сказал Андре. — Я же понимаю, что только тебе было поручено охранять клад, и, поскольку мой дядя доверял тебе, я уверен, что ты ни одной живой душе не обмолвилась об этом.

— Да, я действительно не говорила об этом никому, — подтвердила девушка, — только иногда я вдруг начинала бояться — что, если я вырасту большая и состарюсь, а потом умру, и ни один де Вийяре так и не придет сюда, чтобы потребовать свое наследство?

— К счастью, этого не случилось, — улыбнулся Андре, — а теперь, любимая, мы будет жить, не зная нужды, и ты сможешь иметь все то, что я мечтал подарить тебе.

Она подняла к нему свое прекрасное, нежное лицо и, глядя ему в глаза, смущенно прошептала:

— Но, милый, мне ничего не нужно… кроме тебя!

Тем же вечером, уже у себя дома, Андре, сидя на кровати и глядя на сумку с бриллиантами, пытался хотя бы приблизительно оценить, сколько может стоить это сокровище.

Он не слишком хорошо разбирался в драгоценных камнях. У матери его от всей обширной и бесценной коллекции драгоценностей, которая принадлежала ей до революции, еще когда они жили во Франции, осталось всего несколько украшений.

Было среди них одно колечко, которое она отказывалась продать, в каких бы стесненных обстоятельствах им ни приходилось жить; она говорила, что сохранит его для будущей жены Андре.

«Уже двести лет это кольцо принадлежит женщинам нашей семьи, — объяснила мать, — и я даже подумать не могу о том, чтобы обменять его на что-либо столь низменное, как хлеб, только ради того, чтобы утолить голод!»

«Мы могли бы получить за него кое-что и повкуснее хлеба!» — смеялся тогда Андре.

«Знаю, — ответила она, — когда я носила чинить его к ювелиру на Бонд-стрит, он предлагал мне за него тысячу фунтов».

«Тысячу фунтов!» — воскликнул Андре.

«Ты подаришь его своей жене, — мечтала его мать. — У тебя мало что найдется предложить ей, кроме этого, а я не хочу, чтобы ты делал предложение девушке, не имея гроша за душой».

Андре понял, на какие жертвы идет она ради него, и поцеловал ее.

«Спасибо, но если когда-нибудь тебе будут очень нужны деньги, если они необходимы будут тебе самой, я буду настаивать, чтобы ты все-таки продала его».

Бриллианты в колечке его матери ни в какое сравнение не шли со многими из драгоценных камней, наполнявших сумку.

«Я богат!» — подумал Андре.

Но он понимал, что истинное его богатство — это Сона, ее любовь и нежность.

— Боже милостивый, прошу тебя, сделай так, чтобы мы спокойно добрались до Англии и чтобы все было хорошо, — помолился он перед сном.

Сумки стояли на полу, около его кровати. Андре закрыл глаза и заснул.

Внезапно Андре проснулся. Еще ничего не понимая, не очнувшись окончательно после глубокого сна без сновидений, он чувствовал только, что Тома трясет его за руку.

— Вставайте, мосье, вставайте! — настойчиво теребил его негр.

Андре сел на постели.

— Что случилось, Тома?

— Уезжаем сейчас — быстро!

— Но почему?

— Барабаны говорят — солдаты идут из Порто-Пренса!

— Солдаты? — встревоженно переспросил Андре.

— Солдаты ищут мосье.

Как глупо, что он не предусмотрел такой возможности, подумал Андре.

Оркис знала, что он отправился сюда на поиски клада, который так и не нашел Дессалин, и она, конечно, должна была послать своих солдат, чтобы в случае удачного завершения поисков завладеть всеми найденными драгоценностями.

Однако поздно было думать об этом. Сейчас важно было только одно — как далеко они с Соной успеют уйти, прежде чем солдаты настигнут их, схватят и, без сомнения, убьют.

Андре не стал даже выспрашивать у Тома, откуда барабанам стало известно о том, что ему угрожает опасность. Достаточно того, что его вовремя предупредили, того, что ему дали возможность попытаться спасти Сону и спастись самому.

Он натянул сапоги, схватил обе сумки и выбежал на улицу; Тома уже поджидал его у дома с тремя лошадьми, к седлам которых были привязаны их пожитки.

Андре взял вожжи из рук негра и протянул ему сумку с золотыми монетами.

— Положи ее в свой узел. Тома, — попросил он, — а другую привяжи к моему.

Слуга мгновенно выполнил его приказание.

Затем, не тратя слов понапрасну, Андре вскочил на свою лошадь; Тома следовал за ним, ведя на поводу третью лошадь — для Соны.