Наступила тишина. Он вспомнил о том, что еще ожидает их в Вест-Индии, и заключил Делору в объятия.

Больше они ни о чем не думали, а только шептали друг другу слова любви, и все остальное не имело никакого значения.

С каждым днем становилось теплее, Делора больше не носила свой плащ, отороченный мехом, и выходила на прогулки в очаровательном кисейном платье, а вскоре ей уже стал необходим зонтик для защиты от палящего солнца.

В тот день, казалось, все вокруг лучилось светом, и Конрад, стоя на юте, наблюдал за Делорой, которая находилась внизу на палубе и выглядела в летнем платье настолько изящно, что могла хоть сейчас предстать перед королевой.

Он, не отрываясь, смотрел на нее, и словно под воздействием магнетизма его глаз, она взглянула наверх, и улыбка озарила ее прекрасное лицо.

На мгновение они почувствовали взаимную близость, словно находились в объятиях друг друга, и Конрад почти слышал синхронное биение их пылающих сердец.

Внезапно впечатление это рассеялось — он услышал крик из рубки.

— Смотрите, там паруса! И, кажется, слышны пушечные выстрелы! — Конрад послал гардемарина на мачту разузнать все подробнее.

Через минуту тот доложил:

— Мне кажется, впереди находятся несколько судов, сэр, но я не могу быть уверен.

Появился Диккен и спросил;

— Начинать готовиться к бою, сэр?

— Да, командор, — ответил Конрад, — проследите, пожалуйста, чтобы орудия были заряжены и находились в полной готовности.

Ветер был попутный и дул с достаточной силой, что позволило «Непобедимому» двигаться точно по курсу, и некоторое время спустя Конрад смог увидеть в подзорную трубу, что происходит впереди.

Небольшой караван из четырех или пяти торговых судов, шедших под британским флагом, был атакован двумя каперами.

Никогда в жизни Конрад не видел таких больших и совершенных судов этого типа. Несомненно, они были только что построены и оснащены новейшим оружием, и торговые корабли не имели никакого шанса выстоять против них.

Как только они подошли ближе, Конрад увидел, что британские суда теснятся в одном месте, каждый корабль старается держаться ближе к соседнему, и расстояние между судами было таким, что Конрад понял — их капитаны в панике.

Команда «Непобедимого» находилась в полной боевой готовности. Конрад знал, что защитные укрепления, которыми они располагают, достаточно слабы, но утешал хотя бы тот факт, что они могут оказывать сопротивление и атаковать противника.

Еще задолго до того, как они оказались в пределах досягаемости врага, Конрад подумал о проблеме, которая их ожидает: невозможно было открыть огонь по каперам, не повредив при этом торговые корабли. На военных судах будто прочитали его мысли — каперы встали против ветра таким образом, чтобы британские корабли оказались между ними и «Непобедимым».

Хотя военные корабли принадлежали врагу, их продолговатые, черные корпуса и остроконечные мачты с парусами были потрясающе красивым зрелищем, которое не могло оставить равнодушным ни одного моряка.

На борту каждого судна противника служило по меньшей мере сто пятьдесят человек, а сами корабли, с парусами, наполненными ветром, оставляющие пенный след за кормой, являли собой угрожающую картину.

Конрад знал, что для атаки военных кораблей ему необходимо втиснуться между ними и торговым караваном. Каперы как будто снова угадали его намерения и резко сменили курс, приблизившись к британским судам; в следующий момент Конрад увидел вспышки выстрелов.

Он был достаточно проницателен, чтобы понять — в намерения каперов не входило потопление торговых кораблей.

Они хотели только присвоить их груз и, если удастся, отправить сами корабли в ближайший американский порт в качестве военных трофеев.

Превосходство в огневой мощи, несомненно, было на стороне противника, а выбранная ими стратегия запугивания явно плохо влияла на моральный настрой команд британских судов.

Конрад следил за вражескими кораблями, вычислял их скорость, наблюдал изменения курса.

Один из каперов, находящихся по правому борту, приблизился к каравану первым, и у Конрада появилось в распоряжении одна или две минуты, чтобы расправиться со вторым кораблем.

— Два румба на правый борт! — приказал он.

— Два румба на правый борт! — отозвался старший офицер.

«Непобедимый» развернулся и, ухитряясь держаться по ветру, проскользнул между капером и ближайшим торговым судном. Хотя для подобных маневров было очень мало места, «Непобедимому» это удалось, и британский капитан, спасая свой корабль, как можно быстрее ушел с его пути.

— Всем приготовиться! — закричал Конрад. — Командор, как только мы приблизимся к каперу, дайте залп из всех орудий!

Прогремел оглушительный залп пушек, выстреливших одновременно. Конрад увидел, что на капере падают мачты, ощутил необыкновенный эмоциональный подъем, но в этот момент острая боль пронзила его ногу, и все вокруг внезапно погрузилось в темноту.

Конрад пришел в сознание, услышав громкие голоса. Его удивляло, что они умудряются создавать столько шума, в то время как его голова просто раскалывается на части, а какая-то сила словно прижимает его к полу.

Затем сквозь туман, превратившийся из черного в темно-красный, он различил голос, говоривший:

— Я вынужден настаивать, миледи, на выполнении моих требований. Я — хирург, и мне решать, делать ампутацию или нет.

— Что бы вы мне ни сказали, я вам не позволю трогать ногу капитана Хорна без его разрешения!

Голос был мягкий, но не терпящий возражений, и, осознав, кому он принадлежит, Конрад открыл глаза. Он хотел спросить, что, черт возьми, происходит, но с его губ не могло сорваться ни слова.

Затем, увидев людей, склонившихся над ним, он понял, что находится на операционном столе и, с внезапной болью в сердце, попытался понять, куда он ранен.

Теперь он смог различить склоненную над ним Делору и услышал ее голос:

— Ты очнулся! Ты меня слышишь?

— Я — тебя — слышу.

Его голос сначала был очень слаб, но затем немного окреп.

— Послушай, кузен, это очень важно, — сказала Делора. — Доктор хочет ампутировать тебе ногу. Но это всего лишь ранение крупной картечью, и мы с Эбигейл постараемся сделать так, чтобы ты смог снова встать на ноги.

— Это чрезвычайно маловероятно, капитан, — вмешался врач, — вам прекрасно известно, что вы можете умереть, если начнется гангрена.

— Пожалуйста, Конрад, пожалуйста, давайте попробуем спасти ногу, — умоляла Делора.

Конраду казалось, что он ранен не в ногу, а в голову, все вокруг расплывалось, и было очень трудно на чем-либо сконцентрироваться.

Но он пересилил себя и тогда до него дошел смысл слов Делоры. Он всегда питал отвращение к корабельным врачам, которые кромсали раненых, словно говяжьи туши.

— Я — в твоих — руках, — сказал он Делоре.

Его голос был все еще слаб, и чтобы говорить, ему нужно было прилагать огромные усилия. Он закрыл глаза, и услышал, как Делора, повысив голос, сказала врачу, находившемуся с другой стороны стола, — Вы можете вернуться к вашим обязанностям. Теперь я буду ухаживать за капитаном Хорном, а вы можете позаботиться о ком-либо еще, кто нуждается в вашем внимании.

— Ваша светлость потом пожалеет о случившемся! — произнес врач неприятным голосом.

Он ушел, но оставил свои инструменты, и, когда Эбигейл приступила к осмотру, Делора спросила:

— Есть у вас настойка опия?

— Она здесь, миледи.

— Тогда я дам ему ее, когда он снова придет в сознание, а вы тем временем посмотрите, сможете ли вы вынуть картечь.

Впоследствии еще долгое время Конрад благодарил судьбу за то, что был ранен из самого маленького орудия, находящегося на борту капера.

Сила удара отбросила его на палубу, и он стукнулся головой о переборку, что объясняло его долгое пребывание в бессознательном состоянии.

Его отнесли на нижнюю палубу, и, пока доктор занимался другим раненым, Барнетт побежал за Делорой и рассказал ей о случившемся.

Существовало негласное, но строгое и нерушимое правило, что каждый раненый как бы становится в общую очередь — упавший первым должен быть и врачом осмотрен первым. Никому в этой ситуации не оказывалось предпочтений, будь то офицер или даже капитан.

То, что Конрад вынужден был ждать, когда до него дойдет врач, спасло его от потери ноги…

К моменту, когда доктор подошел к нему, Делора и Эбигейл уже прибежали, Барнетт разорвал штанину Конрада, и они увидели его окровавленную ногу. Хотя раны оказались серьезными и глубокими, повреждены, судя по всему, были только мягкие ткани, кость же осталась цела.

Картечь попала выше колена, которое, очевидно, не было задето, и Эбигейл сразу сказала, что, если им удастся извлечь пули и предотвратить нагноение, то есть надежда спасти ногу Конрада.

Делора прекрасно знала, как будет страдать Конрад, если сделается калекой.

Она видела многих безногих людей за последние несколько лет, людей, которые получили ранения в море или в армии, и теперь вынуждены были ковылять на деревянных ногах или на костылях.

— Мы должны спасти его ногу… мы должны, Эбигейл! — воскликнула она.

— Я думаю, это вполне возможно, миледи, — ответила Эбигейл ровным и спокойным голосом, — но необходимо будет провести тщательный осмотр, что причинит капитану сильную боль.

Делора знала, что когда лорду Нельсону ампутировали руку, единственным что могло избавить его от боли, был опиум.

Она также знала, что Миссис Мельхиш всегда имела при себе небольшие дозы опийного раствора на случай головной боли, и поэтому послала Барнетта в каюту покойницы посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь.

Он возвратился с почти что полной бутылкой. Эбигейл взяла ее, подумав, что по крайней мере Конрад не будет так мучиться, как те люди которым не давали ничего, кроме кружки рома или куска кожи, чтобы сжимать его зубами во время операции.

Именно в этот момент, врач, закончив с предыдущим раненым, подошел к капитану.

Он протер скальпель окровавленной тряпкой и проговорил:

— Вашей светлости лучше вернуться в каюту. Это зрелище не для ваших глаз.

Делора ответила категорическим отказом — окончание этого диалога и слышал Конрад — и, когда врач в гневе удалился, Эбигейл начала изучать рваные и кровоточащие раны капитана.

Зрелище действительно было малоприятным, но Делора смотрела только на лицо Конрада, и когда он начинал приходить в сознание, она заставляла его глотать несколько ложек опийного раствора, чтобы снова погрузить его в тяжелый сон.

Конрад очнулся только ночью и, поначалу не мог понять, где он находится и что произошло.

Он лежал на очень странном лохе, в свете фонаря он различил, что это настил из дубовых досок.

Затем он заметил кого-то рядом с собой и узнал Эбигейл.

Она потрогала его лоб, который весь пылал и был влажным от пота, потом приподняла голову Конрада так, чтобы он мог пить, и приложила к его губам что-то приятное, свежее и прохладное.

Потом, откинувшись на подушку, он вспомнил недавний спор на палубе и спросил:

— Моя нога?

— Она до сих пор с вами, — ответила Эбигейл, — а теперь вам пора спать, сэр. Все, что вам нужно — это хороший сон!

Позже он решил, что служанка скорее всего что-то добавила в напиток, который дала ему, так как он сразу же заснул.

Когда он снова проснулся, каюта была озарена солнечным светом, и, взглянув на Делору сидевшую рядом, он увидел, что ее голова окружена золотым ореолом.

— Ты меня слышишь, Конрад? — спросила она.

Он попытался улыбнуться ей и сразу же почувствовал, что ему невыносимо жарко, и что-то тяжелое давит ему на лоб.

Она тотчас убрала эту тяжесть и заменила прохладной и влажной тканью.

Казалось, тело его горит, Конрад понимал, что у него начинается лихорадка, и всей душой надеялся, что Делора останется рядом с ним. Затем он снова как будто бы провалился в какую-то яму, оказавшись в другом мире, где уже не надо было ни о чем думать.

Несколько дней спустя его сознание прояснилось, и первое, что он понял, было то, что он находится в каюте капитана, которую раньше занимала Делора.

— Почему я здесь? — спросил он.

— Миледи настояла на этом, сэр, — ответила Эбигейл, — и нам намного удобнее ухаживать за вами здесь, чем если бы вы находились на нижней палубе.

— Где же спит ее светлость? — удивился Конрад.

— В каюте миссис Мелхиш — там достаточно комфортно. Вам же стоит беспокоиться исключительно о вашем выздоровлении, чтобы доказать этому мяснику, называющему себя хирургом, что правы были мы, а не он!

Конраду захотелось рассмеяться — таким суровым голосом произнесла это Эбигейл.

В следующие дни нога его так сильно болела, особенно в моменты, когда надо было одеваться, что он даже думал: не лучше ли было бы потерять ее? Но подобные мысли посещали Конрада, только в те мгновения, когда боль становилась невыносимой.

Он отказался от дальнейшего приема опиума и терпел даже, когда Эбигейл дезинфицировала его рану бренди.

Он знал, что эти процедуры спасают его от гангрены, и с интересом наблюдал, как повязки, которые Эбигейл меняла ему дважды в день, пропитывались ею медом.

— Как только мы доберемся до суши, я раздобуду особые травы, которые помогут вам встать на ноги быстрее, чем может себе представить этот доктор, — едко заметила она.

Конрад попытался улыбнуться, но не смог: все его силы были направлены на то, чтобы не разочаровать Делору верящую, что он снова сможет передвигаться без посторонней помощи.

Как только сознание Конрада, все еще затуманенное сильным ударом головой и опиумом, прояснилось, он послал человека к первому помощнику, чтобы узнать все, что произошло после его ранения.

— Мы потопили первый капер, — сказал Диккен весело, — а второй под командованием Уоткинсона отправлен в Плимут.

— Такой трофей несомненно оценят в Адмиралтействе! — воскликнул Конрад. — Ведь американские судостроители могут научить нас многим секретам, касающимся постройки быстроходных судов, до сих пор неизвестных нам.

— Я никогда раньше не видел более совершенного военного корабля этого типа, — подтвердил Диккен. — Флот заплатит за него крупную сумму, что означает неплохую прибавку к вашим доходам, сэр.

— Равно как и к вашим, Диккен, — ответил Конрад.

И они оба усмехнулись, зная, что все деньги делятся между капитаном и командой судна, которое захватило вражеский корабль.

— Какие у нас потери?

— Двое убитых — Браун и Хаггинс — и двенадцать раненых.

Конрад нахмурился, и Диккен поспешил сменить тему.

Капитан задал вопрос мучивший его всю предыдущую ночь.

— Сколько дней нам осталось плыть до Антигуа?

— Примерно девять или десять, — ответил помощник, — я пытаюсь держать судно на ровном киле, сэр. С тех пор, как вас ранило, мы вынуждены идти на малой скорости, так как корабль имеет повреждения.

— Повреждения? — резко переспросил Конрад.

— Ничего серьезного, сэр, но ему, несомненно, придется провести несколько недель в доке, прежде чем мы снова сможем участвовать в подобном сражении.

Конрад не знал, радоваться ему или сожалеть, что им придется задержаться на Антигуа. Он уже давно решил, что как только Делора сойдет с корабля, а запасы провизии и воды будут восстановлены, он уплывет от нее настолько далеко, насколько это возможно. Он знал, что не вынесет боли, видя ее рядом с человеком, которого интересуют только ее деньги.

Делору, должно быть, мучил тот же самый вопрос, поскольку, как только Диккен ушел, она вошла в каюту, села на край кровати, и взяла его за руку.

— Мы проведем вместе больше недели, — сказала она нежно.

— Я должен благодарить тебя за то, что выжил и остался целым, — ответил Конрад, — но сейчас я спрашиваю себя, не лучше ли мне было умереть?

— Пока есть жизнь… есть и… надежда, — тихо проговорила Делора, — и поэтому я верю не только в молитвы… но и в Божью милость… я до сих пор… надеюсь.

Конрад тяжело вздохнул.

— Драгоценная моя, есть ли кто-либо в целом свете столь же совершенный, как ты?

— А столь же замечательный и храбрый, как ты? — спросила она в ответ.

И она рассказала ему, как, сперва офицеры, а потом почти каждый член команды, приходили в первую ночь после сражения в его каюту, спросить, как он себя чувствует, и убедиться, что все в прядке, и что он жив.

— Многие из них сказали, что больше всего на свете боятся потерять тебя, потому что никогда еще у них не было лучшего капитана.

Она помолчала, потом добавила:

— И все это не потому, что они восхищаются твоей храбростью и подвигами, а потому что ты добр и обращаешься с ними как с людьми, а не животными.

Делора знала, что Конраду приятны ее слова, и, так как ему нравилось слушать про своих людей, она развлекала его, и даже намеренно немного сплетничала.

— Если бы только у нас была нормальная еда, чтобы накормить его! — ворчала Эбигейл, туша солонину и готовя отвар, или перерывая корабельные запасы в поисках чего-нибудь, что могло прибавить Конраду сил.

Она уже не допускала, чтобы его рана кровоточила, что частенько случалось во время лихорадки, когда хирург ходил взад и вперед, бормоча, что дни капитана сочтены.

Одни человек из команды умер, после того, как ему ампутировали руку, а другой, которому отняли ногу из-за осколка, застрявшего у него под кожей во время боя, скончался в ужасных мучениях три дня спустя.

Делора решила не говорить Конраду об этом и предупредила о том же самом Диккена и Барнетта.

— Это только расстроит его, — сказала она, — и он будет чувствовать себя виноватым за то, что мы спасли его ногу, но не смогли остановить врача и спасти от смерти других несчастных.

— Всегда считалось само собой разумеющимся, что раненый человек должен быть лишен поврежденного члена, и нет никакого другого способа сохранить ему жизнь, — говорил командор Диккен.

— Другие способы есть, и теперь вы можете убедиться в этом, — ответила Делора, — и, возможно, когда Конрад вернется в Англию он сможет показать Адмиралтейству живой пример того, чего можно добиться, обладая минимальным запасом знаний.

— Я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь в Адмиралтействе станет это слушать, — мрачно заметил Диккен. — Они ненавидят любые нововведения и свежие мысли. Вот если бы мы смогли найти кого-нибудь, кто бы сказал об этом в Парламенте, это было бы другое дело.

— Я уверена, что Конрад знает такого человека, — твердо заявила Делора.

Сказав это, она задумалась, будет ли какая-нибудь польза, если попросить ее брата поддержать подобную идею в Палате лордов. Но потом она вспомнила полное безразличие Дензила ко всему, в чем он не имел личного интереса, и поняла, насколько глупа была эта идея.

— Через несколько дней я увижу его, — подумала она.

Эта мысль была столь ужасна, что Делора как можно быстрее побежала в каюту капитана, решив не тратить впустую ни минуты времени, которое она могла провести рядом с Конрадом.

Эбигейл и Барнетт уже закончили перевязывать его ногу и он лежал на подушках побледневший, с крепко сжатыми губами.

Как только Делора появилась перед ним, Конрад почувствовал себя лучше, так словно после суровой зимы наступила долгожданная весна, сразу улыбнулся ей и забыл все свои страдания.

— Хорошо ли ты спал? — спросила она.

— Я лежал и думал о тебе, — ответил он.

Барнетт и Эбигейл покинули каюту, чтобы выбросить грязные, бинты и приготовить Конраду чай.

— Похоже, сегодня будет жарко, — сказала Делора. — Может, нам стоит вывести тебя на палубу, чтобы ты мог насладиться солнцем?

Подумав, Конрад сказал:

— Я думаю, Эбигейл будет настаивать на том, чтобы я отдыхал как можно больше, потому что я должен буду сам передвигаться по земле, когда мы поставим судно в док.

— Где… ты… остановишься?

В первый раз они обсуждали, что будут делать, когда пристанут к берегу, и он услышал страх в голосе Делоры.

— Надеюсь, я смогу остановиться в доме адмирала Нельсона, который находится рядом с гаванью.

Наступила небольшая пауза, затем Делора спросила очень тихим голосом:

— И как… далеко… буду от тебя я?

Конрад взял ее руки в сбои.

— Я не знаю, моя дорогая, — сказал он. — Губернаторский дворец находится в Сент-Джоне, на расстоянии нескольких миль от берега. Но есть и другой дом, который стоит на холме выше верфи.

Он заметил пристальный взгляд Делоры и продолжил:

— Он называется Кларенс-Хаус и был построен в 1787 году для принца Вильямса, который был герцогом Кларенса. Он жил на Антигуа, когда командовал «Пегасом».

— Ты думаешь, я смогу там остановиться?

— Я сказал тебе об этом, потому что однажды слышал, что губернатор иногда использовал этот дом как загородный, и подумал, что тебе вовсе необязательно ехать в его официальную резиденцию, до свершения свадебной церемонии.

При последних его словах, Делора тихонько охнула и положила голову на руки Конрада; он обнял ее.

— Как… смогу я… вынести это? Как смогу я… выйти замуж за кого-то… кроме тебя?

Он едва слышал слова, слетающие с ее губ, но, несмотря на это, понимал каждое из них.

Он сжал ее пальцы так, что они побелели, думая, как бы успокоить ее, и прекрасно понимая, что сейчас ей не помогут никакие слова и никакие действия.

Затем дверь открылась, и в каюту вошла Эбигейл. Делора порывисто поднялась и подошла к окну, стараясь скрыть свои слезы.

Неделю спустя они устроили прощальный ужин при свечах, напомнивший им тот первый вечер, когда они остались наедине.

Были поданы самые разнообразные блюда, но даже если бы им предложили амброзию или божественный нектар, это не имело бы никакого значения, потому что они могли думать только друг о друге и о своей любви.

Ни Конрад, ни Делора не решались заговорить, затем глаза их встретились и слова сами замерли на губах: они могли только смотреть друг на друга, и сердце разговаривало с сердцем, а душа с душой.

— Ты не… забудешь меня? — спросила Делора, когда еду уже унесли.

Как только за слугами закрылась дверь, она села на кровать рядом с Конрадом с той стороны, где была здоровая нога, и он обнял ее так, что она могла положить голову на его плечо. Он поцеловал ее в лоб, избегая губ. Девушка понимала, что в этот момент они оба изо всех сил сдерживали свои чувства, боясь потерять контроль над собой.

— Ты знаешь, что это невозможно, — ответил Конрад тихим голосом. — Ты знаешь также, что где бы я ни находился, будь между нами хоть целый мир, я всегда буду чувствовать, что ты со мной, направляешь меня, помогаешь мне и любишь меня, как сейчас, — Я чувствую… то же самое, — сказала Делора, — но, дорогой мой, если бы только я могла… умереть, чтобы быть с тобой… там, где уже нет никаких проблем.

Было что-то такое в словах Делоры, что заставило Конрада резко перебить ее.

— Ты же сама говорила, что пока есть жизнь, есть и надежда. Так давай же верить в то, что однажды судьба улыбнется нам и мы будем вместе, одни во всем мире.

Она придвинулась немного ближе к нему; Конрад прекрасно понимал ход ее мыслей — лорд Граммель уже старый человек, и, возможно, им не придется ждать так долго.

Но для Конрада было гораздо большей мукой, чем та, что он вынес после ранения, представлять, что ждет Делору, пока Граммель жив.

Каждую секунду, находясь рядом с ней, он осознавал, насколько она невинна по сравнению с другими женщинами. Она понятия не имела о тех глубинах разврата, в которых погрязли такие люди, как Граммель и ее братец, в поисках так называемых «удовольствий».

Мысль о том, как она будет удивлена и потрясена тем, что ей предстоит узнать в обществе этих негодяев, делала Конрада потенциальным убийцей: он думал, что легко мог бы уничтожить их обоих, прежде чем они причинят хоть малейший вред столь нежному и чувствительному существу, как Делора.

Он знал, что не может ничего сказать, чтобы хоть как-то подготовить ее к тем испытаниям, которые ее ожидают, и, подобно ей, мог только молить небеса о чуде, но о каком именно, он совершенно не представлял.

Делора оставалась рядом с Конрадом, пока он не понял, что пора пожалеть ее, и дать ей отдохнуть.

— Иди спать, моя дорогая, — сказал он.

— Ты… правда хочешь… чтобы я ушла?

— Тебе известно, что я никогда этого не захочу, — ответил он. — Я хочу, чтобы ты была рядом со мной всегда, но сейчас мы оба должны постараться делать то, чего от нас требуют обстоятельства.

Она осторожно повернулась, так, чтобы не причинить ему боли, и обвила руками его шею.

— Я люблю тебя всем сердцем, потому я не могу… перестать любить, — сказала она, — но я люблю тебя также душой и телом, ибо ты всегда был для меня примером мудрости, благородства и доброты. Что бы со мной ни случилось, я всегда буду стараться поступать так, как бы ты… хотел, чтобы я поступала, чтобы ты… мог гордиться мной.

Она говорила так просто и искренне, что Конрад почувствовал слезы, наворачивающиеся ему на глаза. Он сказал себе, что это все из-за слабости после ранения, хотя в глубине души прекрасно понимал, что нет другой такой женщины среди тех, кого он знал, а, возможно, и во всем мире, которая могла бы вести себя так же мужественно в этот нелегкий момент.

Он крепко прижал ее к себе и поцеловал — но уже не с той страстью, которой они так часто пылали раньше, а с настоящей любовью, и это был не земной, а божественный и священный момент.

Он почувствовал, что она во всем полагается на него, и понял, что, если бы он мог умереть ради ее спасения, он сделал бы это.

Ко в то же время он должен жить и поддерживать в ней внутренние силы, чтобы она смогла выдержать ожидающие ее испытания и не решила бы расстаться с жизнью. Он знал, что подобная идея уже зародилась в ее голове, и очень боялся того, что может произойти. Он сказал:

— Верь, моя любовь, и молись. Молись за то, чтобы мы с тобой нашли свое счастье и начали новую жизнь вместе.

Он почувствовал, как напряглись ее руки, обхватившие его шею, и продолжил:

— Самый темный час — всегда перед рассветом, и именно он настал сейчас в нашей жизни. Мне кажется, мы оба чувствуем, что рассвет придет. Обещай мне, что не поддашься отчаянию и будешь верить.

— Я буду верить… в тебя, — ответила Делора. — Но можешь ли ты поклясться всем священным для тебя, что веришь в возможность, в реальную возможность того, что когда-нибудь мы будем вместе?

После некоторого размышления Конрад сказал:

— Порой я бывал в сражении, когда все оборачивалось против меня, когда казалось невозможно выиграть и не быть разгромленным, и все же я знал, не могу объяснить почему, что победителем буду я.

— И… у тебя есть сейчас это чувство? Ты действительно… чувствуешь это? — спросила Делора.

— Я клянусь тебе не только всем, что является для меня священным, но клянусь тобой, ибо ты для меня — самое святое, чем что-либо на небесах или на земле, что чувствую сердцем и умом: когда-нибудь мы будем вместе.

Делора воскликнула:

— О Конрад, любимый, я тоже буду в это верить, и мы оба будем молиться, чтобы это случилось как можно скорее!

— Молись, Бог милостив, это произойдет скоро, очень скоро! — спокойно сказал Конрад, прежде чем снова ее поцеловать.