А уж когда Диана условилась со Стэндишами провести у них следующую неделю — причем, как показалось Хьюго, она сама напросилась к ним в гости, — ему едва удалось скрыть свое негодование.

— Не знаю, понравится ли тебе у нас на этот раз, — заметила Лоэлия. — Видишь ли, шумного веселья не предвидится. К нам приезжает Барри Данбар, а он ненавидит, когда в доме много народа. Мы с Джеком его очень любим. Он один из самых замечательных молодых людей, которых мы с Джеком когда-либо встречали, однако совершенно не умеет вести себя в светском обществе.

— Барри, — вмешался Джек Стэндиш, — один из умнейших людей Европы. Это, конечно, мое мнение, однако вряд ли кто-то бы стал спорить со мной.

— Мне кажется, я где-то уже слышала о нем, — заметила Диана. — Он имеет какое-то отношение к Востоку?

— Самое непосредственное, — ответила Лоэлия. — Он изъездил всю Индию и Китай и привез в Европу несколько еще не переведенных бесценных древних рукописей.

— Барри считает, что они интересны не только с научной точки зрения. Их философские идеи могут оказать бесценную помощь нашим современникам.

— Мало у кого сейчас есть время для философии, — насмешливо заметил Хьюго.

— И очень жаль, — отозвалась Лоэлия. — Потому-то большинство людей— так несчастны. Когда у человека серьезные проблемы, лишь философское отношение к жизни может помочь ему избавиться от них.

— Мне очень хочется познакомиться с мистером Данбаром, — проговорила Диана. — Похоже, он действительно неординарный человек, а это так интересно.

Лоэлия на секунду встретилась глазами с мужем, и у обоих мелькнула одна и та же мысль:

«Какое мнение сложится у Барри о Диане?»

Дом Лоэлии и Джека Стэндишей находился в Малверне, в Ворчестершире. Их предки жили в нем уже на протяжении многих веков.

С годами он претерпел значительные изменения, сохранив, правда, при этом архитектурный стиль, характерный для эпохи правления короля Георга: просторные пропорционально построенные комнаты и окна с выступами, выходящие в великолепный сад.

Один из Стэндишей, живший примерно в середине восемнадцатого века, дал ему название Охотничий дом. С тех пор оно так и не менялось.

Стэндиши были гостеприимными, однако четко придерживались правила — собирать вместе лишь тех людей, у которых могли найтись общие интересы.

Когда Джек ждал в гости своих друзей, местные сквайры, любители охоты на лис, и их жены в Охотничий дом не приезжали.

Поместье занимало большую площадь, включая озеро и солидный участок лесного массива.

Здесь, возвышаясь над окрестностями, находились развалины старого замка — руины как руины, ничего примечательного в них не было.

Замок этот так и назывался Замком Стэндишей по той простой причине, что располагался он на территории поместья.

Как он выглядел первоначально, никто не знал — время разрушило стены, выложенные из серого камня, покрыло их плющом.

Лишь одна маленькая башня устояла под натиском времени и не поддалась разрушительному влиянию природы, оставаясь такой, какой ее создал архитектор много веков назад.

Джек забавы ради отреставрировал ее и обставил две комнаты замка кое-какой мебелью. Получился великолепный укромный уголок.

— Когда ты мне надоешь, — сказал он Лоэлии, — я уйду сюда и буду жить здесь в гордом одиночестве.

Жена тогда лишь рассмеялась в ответ, поскольку супруги не мыслили своей жизни друг без друга, полагая, что так будет и впредь.

И замок оставили для самых дорогих гостей, у которых иногда возникало желание пожить в одиночестве, а кроме того, насладиться одним из самых чудесных видов центральных графств Англии.

Из окон замка открывалась потрясающая панорама окрестности: по долине, извиваясь, нес свои серебристые воды Северн до того места, где у Тьюкесбери он впадал в Эйвон, и уже полноводной, мощной рекой бежал по долине Ившем, спускаясь к горам Котсуолд.

По ночам огни башни казались отражением мерцавших на небе звезд.

Джек Стэндиш никогда не приглашал в замок шумные сборища. Диана и молодые люди, гостившие у Стэндишей, часто просили его разрешить им прийти туда в полночь, надеясь пощекотать себе нервы встречей с привидением, однако Джек был непреклонен.

— В замке царит необыкновенный покой, который нам с Лоэлией очень по душе, и я бы не хотел, чтобы его нарушали. В последние несколько лет я разрешал погостить в замке паре-тройке людей, которые были либо глубоко несчастными, либо больными, и всем пребывание там пошло только на пользу. И я не желаю, чтобы так называемая цивилизация своим шумом и гамом нарушала его средневековую тишину.

— Другими словами, — рассмеялась Диана, — ты считаешь нас не цивилизованными людьми, а дикарями.

— Вот именно, — подхватил Джек.

Когда Диана отправилась к Стэндишам, стоял чудесный солнечный денек.

«Роллс-ройс» плавно катил по Оксфорду, по широкой дороге, ведущей к вершине Бродвей-хиллз, за которой начиналась долина Ившем.

Сидя на заднем сиденье, Диана, однако, не радовалась яркому солнышку, красота проносившегося мимо пейзажа не привлекала ее внимания. Мысли ее целиком были заняты Хьюго. Выходить или не выходить за него замуж? Какое решение ей стоит принять? Вопросы эти теснились в голове, не давая покоя.

Хьюго очень не понравилось то, что она собиралась покинуть его на выходные, однако его возражения только придали Диане упрямства. Во-первых, ей хотелось хоть на какое-то время избавиться от своего жениха, а во-вторых, сейчас она, как никогда, нуждалась в обществе Лоэлии и Джека.

Из всех ее друзей они были самыми добрыми и искренними, и теперь, когда ей предстояло принять важное решение в своей жизни, хотелось быть рядом с ними.

«Интересно, смогу ли я обсудить предложение Хьюго с подругой», — думала Диана. И тут же пришла к неутешительному выводу. Лоэлии Хьюго не понравился, и она вряд ли считает его подходящим мужем.

Почему Диана решила, что Лоэлия думает именно так, она и сама не знала, однако была уверена в том, что интуиция ее не подводит.

«Что же мне делать? Какое решение принять?» — повторяла про себя Диана.

Однако в глубине души она не сомневалась, что по возвращении в Лондон примет-таки предложение Хьюго и разрешит ему объявить об их помолвке.

С того самого вечера в клубе он неоднократно просил дать ему ответ, причем просьбы эти были сделаны таким решительным тоном, что Диане с каждым разом становилось все труднее и труднее увиливать от разговора.

Каждое утро он присылал ей цветы и звонил по телефону, ведя непринужденную и остроумную беседу, да и в течение дня тоже ни на минуту не оставлял ее в покое.

Прошлым вечером они решили пойти в кино. Ужинали они в «Аперитив-грилл» — недавно открывшемся уютном ресторанчике на Джермин-стрит.

Хьюго заказал великолепный стол, состоявший исключительно из экзотических блюд, и так мило и умело развлекал ее, что Диана не заметила, как пролетело время, а когда спохватилась, в кино идти было уже слишком поздно.

У Хьюго великолепные манеры, которые проявляются в общении не только с друзьями, но и со всеми людьми, с которыми ему приходится сталкиваться, решила тогда Диана.

И тем не менее что-то не давало ей с легким сердцем принять его предложение, что-то в Хьюго настораживало ее.

Быть может, как раз изысканность манер, эта искушенность в житейских делах и заставляли Диану задавать себе вопрос: что представляет собой настоящий Хьюго, скрытый под личиной светского щеголя?

Но ответа на него Диана никак не могла найти, и это не давало ей броситься Хьюго на шею и с радостью принять предложение.

Вот и сейчас, тщетно поискав ответ на этот вопрос, Диана обратила наконец свой взор на проносившийся мимо красочный пейзаж.

Впереди виднелись Малверн-хиллз. Суровые, лишенные растительности возвышенности поднимались к яркому синему небу, и солнце играло на их каменистых кручах, которые скоро покроются зелеными листьями папоротника, а осенью, когда все пожелтеет вокруг, будут казаться золотыми.

Машина свернула с основной дороги к Малверну и поехала в южном направлении, туда, где далеко, на самом горизонте, высилась громада Замка Стэндишей, а где-то за зелеными лесами, надежно скрытый от дороги, стоял Охотничий дом.

Проехав по главной аллее, обсаженной вязами, она остановилась у парадного подъезда.

Диана вышла из машины. Свора собак, весело лая, бросилась навстречу гостье. Оглядевшись, Диана увидела спешащую к ней Лоэлию.

При виде подруги Диану вдруг охватила безудержная радость оттого, что она вырвалась из Лондона.

«Ничего, пусть Хьюго подождет, — промелькнуло у нее. — Потом решу, что ему ответить».

И, подбежав к Лоэлии, она крепко обняла и поцеловала подругу.

Глава 3

— Гостей у нас будет совсем немного, дорогая, — говорила Лоэлия, провожая Диану в ее спальню, просторную комнату, стены которой были обиты веселеньким ситцем, а окна выходили в розовый сад. Вдалеке поблескивало озеро.

— Ну и слава Богу! — обрадовалась Диана. — Я так устала. На этой неделе каждый день ложилась спать в четвертом часу ночи. А кто у вас будет?

— Во-первых, Барри Данбар, о котором я тебе уже рассказывала, — ответила Лоэлия. — Он, как ты знаешь, самый близкий друг Джека. А еще полковник Стэнмор с женой. Очень приятные пожилые люди. На следующей неделе они собираются уехать в Картум. Всего шесть человек. Надеюсь, дорогая, тебе не будет скучно.

Говоря это, Лоэлия взглянула на подругу и поразилась ее красоте. Диана стояла у окна, и солнечный свет играл в ее каштановых волосах, отчего те приобрели оттенок червоного золота.

На ее белоснежной коже не было и тени следов бессонных ночей. Лишь под глазами пролегли небольшие голубоватые тени, что отнюдь не портило, а скорее даже подчеркивало ее красоту.

В своем бледно-зеленом платье с узким темно-красным пояском — в тон ему Диана накрасила губы алой помадой и таким же ярким лаком ногти — она казалась тонкой, как тростинка.

«Какая же она хорошенькая, — подумала Лоэлия. — Как жаль, что она ведет такую бесцельную жизнь!»

Сама Лоэлия вышла замуж в восемнадцать лет за человека на тридцать пять лет ее старше. Он был очень богат. Для дочери адвоката, дела которого шли из рук вон плохо, лучшей партии было не сыскать.

Муж ее унаследовал состояние своего отца, а вот его светлый ум, к сожалению, получить в наследство не удалось — сынок оказался горьким пьяницей. Пил он и днем, и ночью, без перерыва.

Правда, за все те годы, что они жили вместе, Лоэлия ни разу не видела его в невменяемом состоянии, однако и трезвым он никогда не был.

Она вышла замуж после стремительного ухаживания, продолжавшегося всего три недели и одобренного ее отцом, который познакомился с Малкольмом Фентоном на юридической, так сказать, почве: будущий зятек затеял какую-то тяжбу, и ему нужен был хороший адвокат. Так Малкольм Фентон и появился впервые в доме ее отца.

Лоэлии льстило его внимание, а если иногда и закрадывалось сомнение, что этот человек ей не пара, отец и тетушка были тут как тут, в два голоса убеждая девушку, что ей чрезвычайно повезло.

Лоэлии жила спокойной, уединенной жизнью, в которой не происходило почти никаких событий. С мужчинами она почти не сталкивалась. Отец, двое-трое дядюшек да местный священник — вот и все ее знакомые мужчины. Где ж ей было догадаться, что престарелый Малкольм Фентон абсолютно не годится в мужья такой молоденькой, как она.

Прошло несколько месяцев после замужества, прежде чем она сообразила, что ее новоиспеченный муж пьет намного больше, чем положено.

Последующие десять лет оказались настоящим кошмаром, поскольку он уже не мыслил своего существования без спиртного.

Когда ему было особенно плохо, раздраженный, он вымещал свое недовольство на ни в чем не повинной жене.

Правда, он никогда не осмеливался поднять на нее руку, но и без того жизнь казалась Лоэлии нескончаемой пыткой.

Малкольм Фентон отличался крайним занудством, и прислуга, измученная бесконечными придирками, не задерживалась в их доме долго. Вот только жене этого домашнего тирана податься было некуда.

Каждый день ему все было не так. То обед невкусный, то блюда не те, что он любит. Стоило Лоэлии выйти из дома, как он тут же начинал ворчать, что совсем заброшен, стоило остаться дома — говорил, что надоела.

Десять лет несчастного супружества казались двадцативосьмилетней Лоэлии целой жизнью, в которой не было ничего, кроме обид и унижений.

И когда она, смертельно уставшая от беспросветного существования, повстречала Джека Стэндиша, то уже не смела даже надеяться на лучшее будущее.

Он зашел к ним случайно: одолжить немного бензина и спросить, как проехать к их соседу, у которого собирался погостить несколько дней.

Стэндиш только что вернулся с Востока, где был вместе со своим другом Данбаром. Высокий, худощавый и загорелый, он с первого взгляда показался Лоэлии самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела.

Пока из гаража несли канистру с бензином, они говорили о всяких пустяках, и тем не менее этих нескольких минут оказалось достаточно, чтобы круто изменить судьбы обоих.

По прошествии года, в течение которого он путешествовал по Востоку, Джек вернулся домой, чтобы посмотреть, как обстоят дела в поместье отца.

Через полгода он намеревался вернуться обратно. Брачные узы никогда не прельщали его. Однажды, правда, он по-детски влюбился в одну актрису, которая годилась ему в матери.

Увидев Лоэлию, непривлекательную, невзрачно одетую, с грустными глазами, он с первого взгляда влюбился в нее, равно как и она в него.

Джек Стэндиш не стал терять времени даром. Он мигом все обдумал и, не обращая внимания на слабое сопротивление Лоэлии, заставил согласиться с его планом, настолько дерзким, что захватывало дух.

Кончилось все тем, что он решительно поговорил с ее мужем — как позже призналась Лоэлия, при этом они с Джеком еще даже не знали имен друг друга, — а еще через несколько часов посадил ее в свою машину и увез.

Словно в награду за годы, полные страданий, жизнь с Джеком сложилась абсолютно счастливо.

В течение года, пока шел бракоразводный процесс, они путешествовали, а потом вернулись в Англию, нимало не заботясь о том, что говорит о них людская молва. Важным для них казалось одно — быть вместе.

Год спустя умер отец Джека, и они перебрались в Охотничий дом. А еще через год родился сын, которого оба просто обожали.

Лоэлия не любила вспоминать свое прошлое, однако была твердо убеждена, что теперь обязана помогать людям найти свое счастье в жизни.

Она не могла видеть людских страданий, ни душевных, ни физических, справедливо полагая, что они одинаково ужасны.

Ее близкие знакомые хорошо знали, что, помимо семьи, у Лоэлии есть в жизни еще один интерес — это те люди, которые, совершив в жизни какую-то ошибку, пусть даже и не по своей вине, превратили свою жизнь в кромешный ад.

За год она получала сотни писем от людей, попавших в беду, с просьбами совета или помощи.

Было в ней что-то такое, что располагало людей к откровению.

Джек часто шутил, что стоит Лоэлии только познакомиться с кем-нибудь, как тот сразу же бросался рассказывать ей историю своей жизни. Впрочем, в этом отношении Джек, сам того не ведая, мало чем отличался от своей жены.

Когда он учился в Оксфорде и позже, в течение четырех военных лет, он привык надеяться лишь на самого себя.

Ему доставляло огромное удовольствие знать, что в отличие от других молодых людей он в час суровых испытаний, в самый решающий момент соберет всю свою силу и полю, чтобы выжить.

В конце войны Джек познакомился с Барри Данбаром.

Барри слыл самым храбрым в своем полку. Он дважды был представлен к высоким наградам, а среди солдат, которые служили под его началом, пользовался непререкаемым авторитетом. Они го-топы были следовать за своим командиром в огонь и воду.

Джек не мог не услышать о нем, поскольку вокруг этого имени ходили легенды. Но, как истинный англичанин, ненавидящий любые проявления героизма, составил о нем свое собственное мнение — самоуверенный и самодовольный хлыщ, выдающий безрассудство за храбрость, а браваду за смелость.

Вместо этого он увидел высокого симпатичного человека с тихим голосом, который любил говорить о чем угодно, только не о своей славе. Все, что он слышал, вызывало в нем живейший интерес.

Несмотря па первоначальное мнение, Барри поправился Джеку с первого дня их знакомства.

Между ними завязалась крепкая дружба, а когда закончилась война, они стали все время проводить в обществе друг друга.

Они дружили уже довольно долго, прежде чем Джеку удалось разговорить Барри на интересующую и волнующую его тему. Для Джека открылись новые горизонты: он начал осознавать, что означает для мыслителя само понятие философии.

И случилось чудо. То, над чем он раньше потешался, стало вызывать у него восхищение и глубокое благоговение. Он, словно маленький мальчик, с самого начала, шажок за шажком начал постигать величайшую философию существования.

Барри рассказал ему, что когда сам начал изучать философию, отыскивая Веды, священные книги древних индусов, которые являлись ее основами основ, то обнаружил, что для западного читателя литературы на эту тему почти нет.

Переводы, выполненные в конце девятнадцатого века, оказались настолько некачественными, что для научных трудов не представляли никакой ценности, а раздобыть оригиналы было практически невозможно.

Барри достоверно было известно, что в монастырях северной Индии и Китая священные книги были сокрыты, и, если бы их удалось вытащить на свет Божий, можно было бы оказать неоценимую помощь людям. Но ламы и монахи показывали эти сокровища лишь посвященным, а значит, нужно принимать чужую веру и становиться монахом.

В течение многих лет Барри пытался решить эту проблему. Выучив почти все индусские диалекты, он обследовал большую часть еще неизведанных районов Гималаев, обретя в уединении не только смысл жизни, по и счастье.

Началась война, и Барри был вынужден защищать свою страну, но вот она закончилась, и теперь он мог вернуться к любимому занятию.

Он надеялся, что ему наконец удастся тем или иным способом получить доступ к богатствам Тибета, которого удостаивались лишь избранные, самые ревностные служители веры.

Это являлось делом всей его жизни, делом настолько сложным и нужным, что Барри, без сомнения, можно было отнести к самым выдающимся людям своего времени.

У Джека была возможность помочь другу материально. У Барри были средства на самое необходимое, однако оплатить все расходы по переводу и последующему изданию рукописей оказалось ему не по карману.

Эту обязанность и взял на себя Джек, решив, что подобная деятельность и будет его вкладом в дело служения человечеству. Ему удалось дойти до самых высоких официальных лиц и добиться заключения выгодного соглашения.

Пока Барри путешествовал, исчезая из поля зрения на полгода, а то и на год, Джеку разрешалось хранить у себя те духовные ценности, которые Барри уже приобрел, работать с ними, изучать, в общем, нести за них полную ответственность.

Правительство обещало неофициальную поддержку и посильную помощь, однако вмешиваться в их дела было не вправе. Успех Барри в его предприятии целиком и полностью зависел только от него самого.

Ламы и монахи ревностно хранили свои бесценные сокровища, некоторые из которых были написаны за сотни лет до Рождества Христова и тем не менее отлично сохранились.

Одолжить их ученым не представлялось возможным. И тем не менее, где другие отступали, Барри решительно шел в бой и одерживал победу.

Когда рукописи наконец-то попали к нему в руки, потребовалось много времени и труда, чтобы их перевести, поскольку написаны они были на почти забытых диалектах.

Лоэлия не спешила подробно рассказывать Диане о Барри Данбаре, она вообще не склонна была о нем говорить.

И Диана — как всегда очаровательная, в длинном платье из бледно-голубого шифона и с сапфировыми серьгами, почти касавшимися ее белых плеч, — спускаясь по дубовой лестнице к ужину, размышляла о том, кто же он такой, этот Барри.

«Наверняка какой-нибудь занудный старикан, — вздохнув, подумала она. — Как и все историки».

Она вошла в библиотеку. И сейчас же с кресла, стоявшего у камина, поднялся высокий мужчина и тихим приятным голосом проговорил:

— Разрешите представиться. Меня зовут Барри Данбар.

За ужином Диана, сидя по левую руку от хозяина дома, то и дело бросала взгляд на Барри, который разместился напротив. К своему удивлению, сама она почти все время молчала.

Это было особенно странно, потому что, отличаясь общительностью, она всегда была душой общества, особенно когда гостила у Лоэлии.

Среди своих сверстников Диана пользовалась репутацией остроумной особы, однако сейчас она впервые почувствовала, что ей никак не удается поддержать разговор.

Для оживленной беседы обычно требуется заинтересованная аудитория, способная эту беседу поддержать, и беззаботная болтовня Дианы всегда целиком и полностью зависела от собеседника.

Однако самыми излюбленными темами разговоров у Дианы и ее друзей служили их общие знакомые. Перемалывая косточки, сплетники должны были по крайней мере знать тех людей, о которых шла речь.

Сегодня Диана поняла, что никто из сидящих за столом не был знаком ни с одним из ее друзей.

Лоэлия с Джеком, естественно, знали в Лондоне многих, но с Дианой у них не было общих знакомых.

Последние пять лет Стэндиши провели за границей, а Барри, как показалось Диане, не догадывался даже о самом существовании светского общества, не говоря уж о его юных представительницах.

Он был довольно привлекателен, обладая при этом несколько необычной внешностью.

Загорелое лицо — испещренное морщинами и обветренное от бесконечного пребывания на свежем воздухе; глаза же на этом загорелом лице казались пронзительно голубыми. Волосы темные, но на висках уже пробивалась едва заметная седина.

Жизнь наложила отпечаток и на его внешность — черты лица стали резкими и строгими.

Чувствовалось, что энергия так и кипит в нем.

И в то же время Диану поразило спокойствие, которым веяло от этого человека.

Позже, узнав Барри поближе, Диана обнаружила, что у него есть привычка внезапно застывать на месте. Словно мыслями он убегал так далеко вперед и настолько быстро переключался на другой предмет, представляющий для него в данный момент наибольший интерес, что тело его делалось неподвижным. Видимо, мозг, занятый другими проблемами, не давал ему команды двигаться.

Создавалось впечатление, что Барри настолько владеет своим телом, что не делает ни одного лишнего движения.

Привлекала и его особенная манера вести беседу. Он не был похож на тех суетливых людей, которые обожают перескакивать с одной темы на другую.

Каждое произнесенное им слово казалось полным глубочайшего смысла. Диана обратила внимание, что он не любил разговаривать просто так, лишь бы что-то сказать.

Позже она отметила для себя, что в присутствии Барри невозможно болтать о пустяках: он всегда настраивал на серьезный разговор.

У него была очаровательная и совершенно обезоруживающая улыбка: казалось, что тебе улыбается счастливый ребенок, на которого просто нельзя сердиться.

Диану сразу заинтересовал загадочный и совсем непохожий на других обитателей Охотничьего дома Барри. И она решила побеседовать с ним наедине.

Интересно: что он о ней думает? Она столько слышала лестных слов в свой адрес, столько мужчин восхищались ее красотой, что привыкла только к поклонению.

Диана прекрасно сознавала, что мужчине, который последние несколько лет своего путешествия провел в таких местах, где женщину можно было увидеть только разве что во сне, она должна казаться неотразимой.

Барри пару раз взглянул в ее сторону, и Диана с изумлением увидела на его лице выражение легкой насмешки.

Ей пришлось пустить в ход свое обаяние, которое всегда безотказно действовало на мужчин: кокетливую обольстительную, как ей казалось, улыбку, чуткий, проникновенный голос.

Она делала это бессознательно, однако исключительно для того, чтобы привлечь к себе внимание незнакомца, и Лоэлия, которую женская интуиция никогда не подводила, поняла: Диана заинтересовалась Барри. А вот что скрывается за обычной учтивостью Барри, — было секретом и для нее.

После ужина все вышли на веранду, а потом по мощенной плитами дорожке — в сад. Спустились сумерки. Вечер выдался чудесный — ни ветерка, ни облачка.

Впереди возвышались холмы, казавшиеся на светло-синем небе темными и таинственными. В неподвижной глади серебристого озера отражалась полная луна. В небе блестели редкие звездочки.

Где-то далеко в лесу ухала сова. Все шли по лужайке, покрытой сочной зеленой травой, а над головами, тихонько шурша крыльями, проносились летучие мыши.

Больше не было слышно ни единого звука. Казалось, вся жизнь здесь: мир замер, благоговейно внимая Ее величеству тишине, а шумного, дымного и пыльного города вообще не существует.

Диана с Барри как-то незаметно отстали от остальных и направились к озеру.

— Вы рады, что вернулись домой? — спросила Диана.

— Очень, — ответил Барри. — Англия — единственная страна, которую я люблю всем сердцем. Только здесь чувствуешь себя спокойно и уверенно. В мире больше нет такого места, которое кажется цветущим садом, выращенным заботливым садовником.

Диана тихонько рассмеялась:

— Надо полагать, под заботливым садовником вы подразумеваете нас, кто никогда не покидал Англию. Спасибо за комплимент.

Барри серьезно посмотрел на нее.

— Я часто думаю о том, сколько вреда приносит такая блестящая молодежь нашей стране, — проговорил он.

— Вреда? — удивилась Диана. — Это еще почему?

Прежде чем ответить, он немного помолчал, глядя на темнеющие вдалеке холмы.

— Сейчас я вам отвечу, — сказал он. — Это случилось с год тому назад или чуть больше, когда я был на фронте на севере Индии. Я случайно оказался в одной маленькой христианской колонии. Возглавлял ее священник, которому помогали двое белых мужчин и несколько солдат индусов.

Гости бывали у них нечасто, поэтому встретили они меня на редкость радушно.

Тому, кто не имеет представления о том, как одиноко могут чувствовать себя люди, вынужденные год за годом жить в глуши, этого, конечно, не понять.

Со священником у нас вышел обстоятельный разговор. Это был католик, приятный в общении, но малообразованный человек. Пятнадцать лет назад он миссионером приехал в Индию и с тех пор ни разу не бывал в Англии. Труд его был необыкновенно тяжелым.

Туземцы нисколько не возражали против того, чтобы он обучал их детей, да и сами при необходимости извлекали для себя пользу из его проповедей, однако в радости и в горе они неизменно обращались к своим языческим богам, которых считали гораздо более могущественными.

Самое интересное — они очень уважали инородцев.

Это были простые люди, которых не коснулась революционная цивилизация южных районов Индии. Жизнь их протекала спокойно и незатейливо.

Однажды священник признался мне:

«Я частенько размышляю, Данбар, если бы мне пришлось сейчас вернуться, какой бы меня встретила Англия после столь долгого отсутствия?»

Я ответил ему, что вряд ли он заметил бы какие-то серьезные изменения, разве что машины стали ездить немного быстрее.

А он ответил:

«Не знаю, право… Недавно я увидел, как трое мальчишек-туземцев, которых я изо всех сил пытался научить христианским заповедям, внимательно рассматривают журнал полугодовой давности, который, видимо, за ненадобностью выбросил кто-то из офицеров. Недоумевая, что же могло их так заинтересовать, я подошел. И вот что я увидел».

Барри на минуту замолчал.

— Священник, — продолжал он, — протянул мне злосчастный журнал. На первой странице была фотография, где вы запечатлены во весь рост.

— Моя? — удивилась Диана. — Как интересно!

— Вы стояли с двумя молодыми мужчинами, — продолжал Барри. — Заголовок, насколько я помню, сообщал читателям, что на фотографии «Мисс 1930 года». И друзья ваши были разодеты так дико, что трудно себе представить, чтобы подобным образом одевались люди.

В голосе Барри слышалось такое презрение, что Диана покраснела до корней волос. Теперь она отчетливо вспомнила эту фотографию. В свое время, когда ее опубликовали, она тоже пришла в неописуемую ярость.

На той вечеринке все действительно были одеты так, словно внезапно потеряли рассудок, да и вечеринку нормальной назвать было трудно. Сама Диана была в почти ничего не прикрывающем купальнике, расшитом золотыми монетками.

На голове красовался котелок, на запястья надеты наручники.

Один из ее приятелей, молодой лорд, только что окончивший Оксфордский университет, был одет, вернее раздет, — как Тарзан.

Его друг, который не пропускал ни одного ночного клуба в Лондоне и вечно попадал в какие-то истории, решил удивить весь белый свет, надев вместо брюк рубашку и наоборот.

Скалясь в глуповатых улыбках и подхватив Диану с двух сторон под руки, подвыпившие молодчики уставились в объектив фотоаппарата. В результате получилась фотография, которую вряд ли захочешь показать своим родственникам, и уж тем более всему миру.

Диане даже вспоминать было стыдно об этом эпизоде, но прежде чем она успела произнести хоть слово, Барри продолжал:

— «Неужели это и вправду высшее общество?» — спросил меня священник и добавил, что отца одного из ваших приятелей он хорошо знал, так как учился вместе с ним в университете. Это был серьезный юноша, мечтавший сказать свое слово в политике.

Барри замолчал. Они пошли дальше, и внезапно Диана почувствовала, как ее охватывает негодование. И как он только смеет с таким презрением ей все это рассказывать!

В конце концов люди вправе сниматься где хотят и в каком угодно виде. Фотограф светской хроники просто считает своим долгом проникнуть на любую вечеринку, а в колонке сплетен можно прочитать любые, нередко самые интимные подробности из жизни сильных мира сего.

— По-моему, вы слишком серьезно отнеслись к обыкновенному молодежному вечеру. Почему бы молодым людям не собраться на веселый маскарад? Так было всегда, не мы это придумали.