Когда граф Калиостро вел ее за руку, девочка покорно шла за ним и позволила усадить себя в кресло. Он что-то говорил ей тихим голосом, потом стал натирать ее голову и кисти рук каким-то волшебным снадобьем, которое перед этим отлил из хрустальной бутылочки золотистого цвета.

Девочка с удивлением взглянула на свои руки после того, как граф намазал их маслом, и, казалось, побледнела, веки ее устало опустились. Затем граф начал произносить какие-то странные и неразборчивые заклинания, которые буквально пронзали гробовую тишину этой комнаты.

— Хелион! Мелион! Тетраграмотон!

Эти три слова снова и снова непрерывно повторялись графом Калиостро вместе с другими непонятными еврейскими и арабскими именами. Неведомая волшебная энергия захлестывала присутствующих с такой силой, что пугала их. Произнося свои заклинания, граф вытащил меч из ножен, взмахнул им над головой девочки, после чего начертал мечом в воздухе какие-то знаки, нарисовал их и вокруг круга, в котором стоял сам.

В свете свечей он, казалось, вырос чуть ли не до гигантских размеров по сравнению с маленькой девочкой, чья голова склонялась все ниже и ниже, пока дитя окончательно не заснуло. После этого заклинания немедленно прекратились, и граф Калиостро начал задавать ей вопросы.

— Скажи мне, — вопрошал он, — что ты видишь?

Ответа не последовало, и тогда он гневно крикнул:

— Говори! Скажи мне, что ты видишь?

— Я вижу человека в черном… большого вельможу… он сейчас находится здесь.

Девочка протянула руку в то место, где в тот момент находился герцог Курляндский.

— На ногах и руках у него оковы… — продолжала девочка, — а вокруг шеи цепь… при каждом движении этого человека цепи издают зловещий звон.

— Что ж, это довольно достоверно, — прошептал старый герцог. — В последние шесть месяцев ревматизм вызывает у меня невыносимые боли.

— Что ты видишь еще? — продолжал расспрашивать девочку граф Калиостро.

Теперь девочка указала на одну из присутствующих дам, сидевшую в кресле, и сказала, что та несчастна, так как человек, которого она любит, сейчас находится далеко от нее.

— Да, да, все так, это истинная правда! — воскликнула дама. — А он вернется ко мне?

— Он печален… очень печален… — ответила она. — 'Этот человек называет ваше имя… но… ответа нет.

Женщина, к которой были обращены слова девочки, едва слышно всхлипнула.

— Посмотри еще, — умоляла она ребенка, — посмотри еще раз. Ты уверена, что он вскоре не вернется домой?

— Что-то мешает ему вернуться, — ответила девочка. — Ноя никак не могу понять, что именно… но это останавливает его… Да, это мешает ему.

Женщина тихо вскрикнула при последних словах девочки и закрыла лицо руками.

— Супруг этой дамы сейчас находится в экспедиции в Южной Америке, — прошептал герцогу Мелинкортскому господин, который сидел рядом с ним. — Очень сомнительно, чтобы он когда-нибудь вернулся благополучно домой.

Его светлости показалось, что в комнате потемнело, а воздух стал тяжелее. Девочка, казалось, совсем утонула в своем кресле, и тут граф Калиостро вновь извлек свой меч и обвел им вокруг очерченного круга, еще раз повторяя прежние заклинания, а после них произнес и некоторые новые.

Теперь, когда меч сверкал и вращался в свете свечей, казалось, что граф и девочка были уже не одни в дальнем конце этой комнаты. Темнота и тени позади них как бы ожили. У присутствующих создавалось впечатление, что они видят какие-то лица, огромное прозрачное тело, крыло и руку.

И тогда герцог Мелинкортский понял, что все присутствующие погружаются в гипнотический транс. Постепенно, будто бы у него уже был опыт и похожая ситуация, его светлость сконцентрировал свою волю, чтобы воспрепятствовать подчинению этой силе, не дать себя загипнотизировать. Один из его друзей, который, путешествуя, объехал почти весь мир, как-то рассказывал герцогу о невзгодах и опасностях, которые могут подстерегать путешественника, вступившего на землю Индии и Тибета.

— Очень широко и повсеместно используется гипнотизм, — рассказывал он.

— А можно каким-нибудь образом сопротивляться гипнозу.

Друг утвердительно кивнул:

— Существует единственный способ, который, правда, почему-то редко используется. В том случае, если кто-то пытается загипнотизировать вас, вам обязательно нужно всей вашей волей заставить себя сконцентрировать внимание на чем-нибудь ином. Только таким способом вы сможете избежать участи этих искусников; можете поверить мне, все они чрезвычайно умны.

И теперь герцог, помня о совете своего друга, наблюдая за непонятными манипуляциями, вырастающими на глазах буквально из ничего, видениями, которые, как он знал, были ложными, но тем не менее очевидными, его светлость попытался защититься, сконцентрировав все свои усилия, свою волю, начал непрерывно повторять таблицу умножения.

«Дважды два — четыре, дважды четыре — восемь», — повторял герцог про себя и чувствовал, как странные видения постепенно стали растворяться в воздухе.

Теперь герцог Мелинкортский уже ничего не видел, кроме самого графа, размахивающего мечом, капелек пота, выступивших у него на лбу, толстых губ, искривлявшихся, когда тот бубнил странные заклинания.

«Трижды два — шесть, трижды три — девять, трижды четыре — двенадцать».

Женщина, сидевшая в другом конце комнаты, начала кричать.

— Я вижу ангела, ангела во всей его силе и славе.

— Здесь дьявол, — бормотал какой-то мужчина, — дьявол, который часто являлся мне в снах в прошлом.

«Четырежды четыре — шестнадцать, четырежды пять — двадцать».

Тени так и оставались тенями; в комнате, казалось, стало светлее, чем всего несколько секунд назад. Герцог посмотрел в сторону Аме. Губы у девушки беззвучно шевелились, глаза ее все так же сияли, это он заметил еще в зале для приемов в доме принцессы де Фремон. И тогда герцог Мелинкортский понял, что у девушки тоже есть неведомая магическая формула, которая оказалась непреодолимым препятствием для чародея.

Его светлость продолжал смотреть на шевелящиеся уста девушки, но теперь, когда голос графа Калиостро замер, герцог мог слышать и ее шепот, Аме непрестанно повторяла молитвы, передаваемые святой церковью из века в век, чтобы утешить и поддержать всех верующих.

— Пресвятая Дева Мария, яви милость нам… — успел расслышать он ее слова, когда вновь зазвучал голос графа:

— Вечные силы с нами, посланцы великого Ягве явились сюда. Семь ангельских принцев слушают нас. О чем вам хотелось бы спросить меня, ваше преосвященство?

После этих слов кардинал, чьи немигающие глаза с потемневшими и расширенными зрачками смотрели на герцога Мелинкортского, проговорил:

— Я попросил бы вас, граф, сказать мне, где находится одна юная особа, которую я в данное время разыскиваю, — послушница по имени Аме, которая сбежала из монастыря де ла Круа в Сен-Бени.

— Говори! — громовым голосом приказал граф Калиостро девочке. — Где сейчас та девушка?

Девочка в кресле застонала.

— Где она?

Девочка вновь застонала, а потом тихим, чуть ли не надломленным голосом ответила:

— Никак не могу рассмотреть; какая-то стена… высокая стена передо мной…

— Да, да, — проговорил кардинал. — Вокруг того монастыря есть высокая стена, все это верно.

— Там, за спиной у девочки, стоит ангел, — истеричным голосом выкрикнула какая-то женщина. — Я вижу его, но лицо ангела спрятано от моего взора.

— В той тени спрятался какой-то великан, — плачущим голосом произнес кто-то из гостей. — Он пугает меня.

— Тише! — приказал граф. — Продолжай, дитя.

— Я вижу только стену… — затем девочка запнулась.

— А девушку? — спросил кардинал.

— Она перелезает через эту стену…Я вижу ее теперь… она спускается на стену с дерева.

В комнате воцарилась тишина. Герцог уловил тихий шепот молитв Аме: «Благословенное дитя чрева твоего, Иисус…»

— Говори! Скажи нам! — кричал граф.

— Я ничего больше не могу рассмотреть, — запротестовала девочка. — Там свет… свет между мной и той стеной…свет, который идет с небес… и я слепну.

— Ты должна увидеть. Я приказываю тебе смотреть.

Те, кто слушают нас сейчас, желают знать не только прошлое, но и будущее; поэтому расскажи нам то, что сокрыто от всех остальных, от всех, кто не понимает знамений, но для которых я — главный связник. Я приказываю тебе именем семи ангельских принцев.

Девочка стонала все громче, и тогда кардинал закричал:

— Говори! Говори!

В настойчивом голосе его было нечто такое, что, казалось, само по себе заставило всех людей, находящихся в этой комнате, тоже закричать: «Говори!»

Но девочка только стонала, сидя в кресле, я закрывала лицо руками. На лбу у графа Калиостро выступили крупные капли пота.

— Я заставлю тебя говорить! — кричал он гневно. — Тебе не удастся скрыть это от меня, от меня, кому известны все тайны нашей Вселенной.

И как раз в этот момент, когда граф Калиостро кричал на девочку, Аме внезапно встала со своего кресла.

И прежде чем герцог Мелинкортский осознал, что девушка собирается предпринять, прежде чем он успел поднять руку и остановить ее, Аме стремительно двинулась вперед, прошла сквозь полукруг кресел, в которых располагались гости его преосвященства, и приблизилась к тому месту, где с обнаженным мечом перед загипнотизированной им девочкой стоял граф Калиостро.

Граф в ужасе уставился на Аме, издав нечеловеческий вопль:

— Несчастная! Что ты делаешь?! Сядь на место и не шевелись, во имя небес, иначе ты умрешь!

Но девушка и не подумала подчиниться ему. Голосом чистым и суровым, словно ангел, она проговорила:

— Приказываю вам именем господа нашего немедленно прекратить это издевательство. Вы — само зло! Вы — дурной человек! Что вы наделали своим дьявольским колдовством: эти бедные глупцы, внимающие вам сейчас, смущены и ошеломлены. Вы искалечите это несчастное дитя, погубите ее душу и заставите оказаться в той же преисподней, из которой в этот мир явились и сами.

Именем господа нашего, Иисуса, и матери его. Девы Марии, заклинаю вас и приказываю немедленно прекратить ваше колдовство и позволить всем, кто присутствует в этой комнате, мирно разойтись.

Чистый голос и слова девушки, казалось, разрушили чары, завораживавшие ранее тех, кто слушал графа Калиостро. Видения их рассеялись: теперь они видели только девочку и стоявшего позади нее графа. Никаких ангелов и демонов больше не было. Видения исполинов и чертей растворились в воздухе, и взорам присутствующих гостей предстал человек с фантастической наружностью в арабском тюрбане, безмолвно стоявший перед молодой девушкой, охваченной праведным гневом, что основывалось на ее вере.

Гости оглядывались вокруг себя, удивленно моргая, и спрашивали друг у друга, что же случилось в этой комнате и что они видели. Граф продолжал хранить молчание, со своего места поднялся сам кардинал.

— Да как вы осмелились? — гневно обратился он к девушке. — Как вы посмели говорить с графом Калиостро в таком тоне! Как осмелились прервать этот сеанс?

Девушка медленно отвела свой взгляд от графа и повернулась к его преосвященству. Какое-то время Аме и кардинал молча смотрели друг на друга — могущественный князь церкви и девушка, которой не исполнилось еще восемнадцати лет. Потом Аме тихо проговорила, обращаясь к кардиналу:

— И вы тоже, монсеньор, предали себя злу и колдовству. А ведь вы, как отец душ, к которому простые люди обращаются, чтобы он наставлял их на путь истинный, должны были бы лучше понимать, что происходит у вас на глазах, чем просто верить в эти мошеннические трюки. Вам должно быть хорошо известно, наша церковь категорически запрещает вызывать духов, и тем не менее вы потворствовали этому. Вы позволили этому человеку обмануть и одурачить себя так же, как он, несомненно, обманывал уже не раз множество людей. Но ведь вам, ваше преосвященство, мы доверили определять, где правда, а где ложь; где пути господни, а где дьявольская тропка; и вы в этом подвели тех, кто доверился вам, а также господа, волей которого вы и были назначены на столь ответственный пост.

Кардинал, казалось, стоял словно громом пораженный, не в силах даже пальцем пошевелить. Девушка преклонила колено и приложилась губами к его кольцу — бриллиантовому перстню, который, как похвастался его преосвященство, был сделан для него его другом графом, который доказал свою магическую силу.

Затем она выпрямилась и направилась к герцогу.

— Прошу вас, монсеньор, отвезите меня домой, — проговорила она герцогу Мелинкортскому, и теперь уже лицо ее побелело, словно скатерть, которой был накрыт стол и на которой граф Калиостро начертал свои каббалистические формулы.

Герцог обнял ее за плечи и повел к двери, подальше от этой обители демонов.

И тут граф Калиостро начал что-то кричать, девочка в кресле очнулась от гипнотического транса и тоже стала кричать изо всех сил; одна из присутствовавших женщин впала в истерику, а все остальные гости его преосвященства вдруг зашумели одновременно. И только кардинал хранил полное молчание, когда герцог Мелинкортский вместе с девушкой быстро, но без суеты, добрались до двери, а следом за ними к выходу двинулись и Хьюго с Изабеллой.

Герцог Мелинкортский и Аме спустились по лестнице, храня полное молчание; была вызвана их карета, после чего они покинули дворец его преосвященства, так и не обменявшись ни словом друг с другом, не дожидаясь тех, кто собирался уезжать вслед за ними. И только после того, как их карета отъехала достаточно далеко от дворца кардинала, девушка глубоко вздохнула и прижалась лицом к плечу герцога. На несколько мгновений она замерла в таком положении, но его светлость понимал, что Аме плачет.

— Все закончилось, — успокоил он девушку. — Вы очень рисковали, поступая подобным образом, ноя все-таки думаю, что они вас не разоблачили.

Аме ничего не ответила герцогу, ее тело сотрясалось от рыданий. Леди Изабелла наклонилась, чтобы пожать девушке руку.

— Не огорчайтесь, милая моя, — взмолилась она. — Это было самым тяжелым испытанием, уверяю вас, но теперь оно уже завершилось, и можете быть уверены, что я никогда не согласилась бы пройти через него еще раз даже за тысячу гиней.

Это было слишком большим потрясением для Аме, — добавила она, обращаясь к герцогу.

— Со мной все хорошо. И слезы мои вызваны не тем, что я испугалась или расстроилась, а тем, что это колдовство вообще могло состояться. И то, что сам кардинал мог разрешить такое богохульство, мог содействовать злу, ужасно пугает меня.

— Но ведь он не только кардинал, — проговорила леди Изабелла успокаивающе. — Некоторые из них — хорошие люди, на самом деле хорошие люди, но этот — всегда был фигляром. Поэтому думайте о нем, как об обычном человеке, дитя мое, а не как о священнике.

Рыдания Аме постепенно стихали. Экипаж подъезжал к особняку герцога Мелинкортского, и девушка оторвала свое лицо от плеча его светлости и вытерла слезы.

— Простите меня, монсеньор, если я опозорила вас, — проговорила она слегка надломленным голосом.

— Аме, вы не сделали ничего подобного, — возразил ей герцог. — Вы проявили редкую отвагу, и я очень горд за вас. Это как раз то, что должен был бы сделать каждый из нас, если б у нас хватило смелости.

— Вы говорите истинную правду, — согласился с ним Хьюго, — а все показали себя там слишком мягкотелыми, чтобы отважиться на нечто подобное, и позволили ребенку показать нам, как следует вести себя в таких случаях.

Аме через силу улыбнулась.

— Вы очень добры ко мне, — проговорила она. — Что же теперь будет с нами?

— Именно этот вопрос мы сейчас и задаем себе, — ответила ей леди Изабелла. — Ну вот, наконец мы и дома.

Слава богу, что добрались.

Они вошли в дом и по молчаливому согласию сразу направились в библиотеку, которая казалась более уютной, чем официальная гостиная. Герцог распорядился, чтобы в камине развели огонь, а им подали шампанского.

Потом он заставил Аме выпить пару глотков, хотя девушка всегда придерживалась самых строгих правил и никогда не пила ничего, кроме воды.

— Только что вы прошли через тяжелейшее испытание, — говорил его светлость, — и могу добавить, что это был опыт, который я ни за что не согласился бы провести еще раз.

— И я тоже, — согласилась леди Изабелла. — Как страшны были те ужасные заклинания, и я могла бы поклясться, что там что-то двигалось позади стола с канделябрами по бокам.

— На самом деле вы видели то, чего не было в реальности, — возразил ей герцог. — Граф Калиостро заставил вас поверить в эти видения, в их реальность.

— Да, что-то вроде этого там и произошло, — вздрогнув, согласилась леди Изабелла. — После случившегося сегодняшним вечером я никогда в жизни больше уже не захочу узнавать свое будущее. И, конечно, больше никогда не буду обращаться к предсказателю будущего, который постоянно твердил мне о том, что я обязательно рано или поздно выйду замуж за герцога Мелинкортского.

Сказав это, она рассмеялась, но Аме немедленно обратила свой взор на герцога. В нем читался вопрос, но тут неожиданно Хьюго встал со своего кресла и заставил подняться также и леди Изабеллу.

— Пойдемте в сад, — пригласил он ее. — Сейчас там, наверное, очень тихо и красиво. Вы сможете полюбоваться золотыми рыбками и забыть о всех нелепостях, на которых вам пришлось побывать этим вечером.

Леди Изабелла поняла, что Хьюго из тактичных соображений собирается оставить его светлость и девушку наедине, и позволила своему кузену взять себя под руку и подвести к французскому окну, которое открывалось прямо в сад.

Аме дождалась, когда Изабелла и Хьюго вышли из библиотеки, и порывисто схватила герцога за руку.

— Монсеньор, умоляю вас выслушать меня, — проговорила она. — Теперь я думаю, что будет лучше всего, если я немедленно вернусь в свой монастырь. Ведь мое появление принесло столько хлопот и неприятностей вам и леди Изабелле. Если я покину вас, вы очень скоро забудете о моем существовании, а потом придет день, когда ваша светлость сможет жениться на леди Изабелле и обрести счастье.

Пальцы герцога сжали руку Аме.

— Послушайте, дитя мое, — сказал он. — То, что произошло с вами сегодня вечером, придало мне еще большую уверенность в том, что вы более чем когда-либо прежде нуждаетесь в моей защите, и поэтому я решил, что буду защищать вас до тех пор, пока в этом не отпадет необходимость. Что же касается моего предполагаемого брака с леди Изабеллой, то это просто глупая затея, и вы, Аме, ни в коем случае не должны относиться к ней серьезно. Просто Изабелла всегда поддразнивала меня, говоря о том, что могла бы стать очаровательной герцогиней и таким образом в нашей семье появились бы очаровательные женщины. Но это всегда были просто разговоры, ничего более. Она меня не любит, я ее — тоже; и более того, могу вас заверить, что в мои намерения вообще не входит жениться.

Выражение лица девушки, искаженное тревогой, внезапно сменилось выражением счастья.

— Так вы не хотите, чтобы я уезжала от вас? — проговорила она. — Но подумайте, монсеньор, ведь завтра весь Париж будет судачить о том, что произошло сегодня вечером во дворце его преосвященства. И хотя в миру я прожила совсем немного, но успела понять, какую непреодолимую страсть испытают люди к всевозможным слухам и сплетням, как нравится им обсуждать поступки и события, имеющие отношение к другим людям. Кардинал будет зол не на шутку, и я опасаюсь, что он может выместить свой гнев на вас, ваша светлость.

— Я не боюсь ни кардинала, ни кого-либо еще, — проговорил герцог. — Я — англичанин, Аме, и в скором времени вернусь в свою родную страну. И как бы ни старались кардинал, герцог де Шартре или им подобные навредить мне, пока я нахожусь здесь, они ни в малейшей степени не смогут как-то повлиять на мою жизнь. Враги всегда надоедливы, но я начинаю приходить к мысли, что их существование вполне компенсируется тем, что мы имеем и друзей. Если из-за встречи с вами я оказался вынужден поссориться с его преосвященством, то могу поклясться вам, что это не вызвало у меня ни малейшего сожаления.

— Ах, монсеньор, монсеньор, когда вы говорите, как сейчас, меня охватывает такое счастье!

Когда девушка подняла глаза, в них стояли слезы, и тут, повинуясь внезапному порыву, она обняла его. Герцог освободился из ее рук и медленно встал с кресла.

— Уже поздно, и вам пора спать, — проговорил он. — Завтра нам обязательно предстоит решить, как действовать наилучшим образом при сложившихся обстоятельствах. Я думаю, что нам не помешало бы отправиться 6 лесной домик.

Аме тихо вскрикнула от радости:

— Неужели вы так считаете, монсеньор? Бог мой! Это было бы самой чудесной вещью на свете.

— Так вы уже устали от высшего общества? — спросил герцог. — Не забывайте о том, дорогая, что вы имели здесь огромный успех, и если теперь, пусть даже на короткое время, покинете Париж, ваше место первой красавицы незамедлительно может быть занято другой дебютанткой, и, когда вы вернетесь, окажется, что о вас уже все забыли, но, разумеется, кроме ваших врагов.

— Неужели вы думаете, что я хотела бы остаться в памяти у кого-нибудь, кроме вас? — тихо спросила девушка.

Герцог взглянул на нее и тут же отвернулся от этих наполненных обожанием глаз.

— Изабелла, — позвал он через открытое окно, — уже поздно и пора отправляться спать.

Он стоял, глядя в окно, повернувшись спиной к Аме и наблюдая, как Изабелла и Хьюго медленно подходили к дому по вымощенной тропинке, которая огибала бассейн с золотыми рыбками, — и тут он услышал едва доносившийся голос позади себя:

— Спокойной ночи, монсеньор. Я вас очень люблю. И кажется, с каждым днем все сильнее.