— Ну хорошо, тогда я сделаю все необходимое, чтобы завтра утром ты могла спокойно покинуть порт. Пока же напиши коротенькую записку с соболезнованиями этому молодому глупцу Хантеру, а я договорюсь о цветах в больницу.

— А что мне делать, если… если он умрет? — шепотом спросила Орина — Брось, он здоровый парень, и я не вижу здесь смертельной опасности, — ответил Бернард. — Он, несомненно, проведет в больнице довольно много времени, а дырка в теле может здорово помешать ему в старости, но, как говорится, такова жизнь.

Он нахмурился и добавил:

— У меня нет сожаления к слабым молодым людям, которые ведут себя подобным образом из-за женщины, даже если она такая красавица, как ты.

— Я ненавижу мужчин! — неожиданно сказала Орина. — Ненавижу их всех! А следовательно, будьте готовы к тому, что никогда не увидите меня замужем и что всю свою жизнь я посвящу процветанию бизнеса моего отца.

Немного помолчав, она закончила свой монолог весьма необычным умозаключением:

— По крайней мере машины не пытаются залезть тебе в душу и не создают подобных неприятностей.

Хоффман рассмеялся.

— Нет, дорогая, здесь ты не права, машины иногда создают такие проблемы владельцам, похожим на тебя, что трудно даже вообразить.

Но Орина уже практически не слышала его.

Она думала о письмах, которые получила этим утром от двух своих поклонников из Лондона.

Они сообщали, что приезжают в Нью-Йорк, и девушка ожидала их прибытия через несколько недель.

Орина встала, подошла к столу и сгребла. письма рукой.

— Одно от лорда Эрсдейла, другое от сэра Монтегю Сеймура. Я уверена, по приезде они попытаются разыскать меня, так что прошу вас, — она посмотрела Хоффману в глаза, — скажите, что я уехала в Ньюфаундленд.

— Что ж, неплохая отговорка. Там тебя трудно будет найти, значит, туда я буду посылать всех слишком настойчивых поклонников и вездесущую прессу.

— Спасибо… спасибо вам! — искренне сказала Орина. — И, пожалуйста, извинитесь перед всеми, чьи балы, приемы и бог знает что еще я обещала посетить в течение следующих трех недель.

— Думаю, они будут весьма разочарованы отсутствием» звезды «, — пошутил Бернард. — Но я нисколько не сомневаюсь, что мы поступаем правильно, и не возвращайся до тех пор, пока тебе не надоест.

— Предупреждаю, это может никогда не случиться, — в тон ему ответила Орина, заметив его ироническую усмешку.

Ну конечно, он дает ей понять, что, пользуясь таким бешеным успехом в Лондоне и Нью-Йорке, она не сможет долго жить в одиночестве.

— Когда ты вернешься, — тем временем говорил Бернард, — в случае, если Хантер не успокоится и будет по-прежнему назойлив, я бы посоветовал тебе навестить дедушку. Он будет счастлив тебя видеть.

— Я тоже по нему очень соскучилась, так что не думайте, будто из-за него я не хочу ехал в Англию. Все дело в джентльменах, которые ждут меня там, чтобы умолять, угрожать, набрасываться на меня, как на мешок с золотом.

Бернард Хоффман запрокинул голову и громко, от души расхохотался.

— Можете смеяться сколько угодно, — с горечью молвила Орина, — но вы даже не представляете, как это ужасно — чувствовать, что в любой момент тебя могут поймать и засунуть в клетку, из которой уже никогда не выбраться.

— Что, в самом деле все так плохо? — перестав смеяться, спросил Бернард.

— Хуже… намного хуже, — уверила ею Орина. — И как вы прекрасно знаете, охотятся в основном не за мной, а за моими деньгами.

Хоффман не мог сдержать улыбку.

— Ну а теперь ты чересчур скромничаешь.

Думаю, многие мужчины намерены добиваться лично тебя, а не твоего состояния. Я хорошо знаю англичан, большинство из них никогда не стали бы ухаживать за дамой из-за денег. Они хотят быть независимыми хозяевами своих замков!

Орина призадумалась немного, а потом выпалила залпом:

— Наверное, есть такие англичане. Но есть также англичане-снобы, которые погрязли в консерватизме, презрительно относятся к людям другой национальности и к тому же воображают, будто женщины недостаточно хороши для них!

Хоффман почувствовал, с какой болью в душе она это произнесла, и, чтобы отвлечь ее, сказал:

— Теперь я пойду приводить в готовность колеса, которые завтра помчат тебя в Майами, а ты просто вели горничной уложить все, что тебе понадобится в пути. Да, и не забудь про купальник.

Орина рассмеялась, потому что ожидала услышать совсем другие Слова в ответ на свою тираду.

— Так как я собираюсь отсутствовать довольно долго, возьму с собой, пожалуй, и меховые ботинки, — поддержала она затронутую Хоффманом тему.

Он уже вознамерился было выйти из комнаты, но Орина взяла его за руку.

— Я очень благодарна вам. Именно сейчас, когда папы нет рядом, мне важно знать, что я могу найти в вас поддержку. Спасибо!

— Твой отец был самым лучшим из людей, которых мне довелось встретить за свою жизнь, — ответил Хоффман. — Я никогда не смог бы подвести его, и будь уверена, не подведу и тебя.

— Спасибо, — повторила Орина.

Когда она вышла из комнаты, его глаза наполнились слезами, и он отвернулся к окну.

С тех пор как Орина вернулась из Англии, все складывалось как-то ненормально. Он не пытался вызвать ее на откровенный разговор, чувствуя, что рано или поздно все и так откроется.

Однако он как никто другой донимал, сколь огромный вред его подопечной может причинить безрассудное поведение молодого Хантера.

Оставалось только молиться, чтобы в сочиненную им версию поверили люди.

Но вся беда в том, что жители Нью-Йорка обожают драмы.

Они, несомненно, все преувеличат, и в их интерпретации история самоубийства будет выглядеть гораздо трагичнее и печальней.

» Будь ты проклят, глупец! — мысленно произнес он. — Ну почему, черт побери, ты не смог обуздать свои эмоции? Зачем тебе понадобилось ломать жизнь молодой девушке, которая и так во всех отношениях слишком хороша для тебя?«

Бернард Хоффман искренне любил Орину с младенческих лет.

Он постоянно сопровождал в поездках Дейла Вандехольта, поэтому имел возможность видеть, как из милейшего ребенка она превратилась в прелестную десятилетнюю девочку.

Она как будто сошла с обложки журнала.

Уже тогда она была не правдоподобно красива. Друзья часто задумывались над будущим Орины.

— Ты знаешь так же хорошо, как и я, Бернард, — сказал однажды Вандехольт, — что женщина, владеющая огромным богатством, сталкивается с не менее огромной проблемой: ее преследуют толпы охотников за ее состоянием. Вот и моей дочери будет очень трудно найти человека, который действительно полюбит ее сердцем и душой, а не жадными глазами.

— Если твоя дочь будет хоть немного похожа на тебя, — ответил тогда Хоффман, — она сумеет отличить настоящего мужчину от проходимца.

— Надеюсь, ты прав, но я волнуюсь за нее, ужасно волнуюсь! — признался Вандехольт.

Оба приумолкли, и наконец Бернард сказал с некоторым сомнением:

— А знаешь, Дейл, есть довольно простое решение. Почему бы тебе снова не жениться? У: тебя мог бы появиться сын или даже несколько сыновей. Ради такой-то цели стоило бы решиться на подобный шаг.

Вандехольт улыбнулся:

— Откровенно говоря, я уже думал об этом, но, видишь ли, я был так счастлив с Мюриэл, что ужасно боюсь не только испортить свое будущее, но и осквернить память о нашем идеальном во всех отношениях союзе.

Бернард Хоффман все понимал.

Его друг был привлекателен и энергичен; многие женщины Америки с радостью упали бы в его объятия, даже если б он был не столь богат, помани он лишь пальцем.

К сожалению, Дейлу не суждено было жениться во второй раз, и Орина унаследовала все его огромное состояние.

» Она слишком молода для такой ответственности «, — подумал тогда Хоффман.

Но что он мог еще сделать, кроме как поддерживать морально и защищать юную наследницу.

Однако и он не мог спасти Орину от невыносимой грусти, навалившейся на нее, когда она вошла в собственный вагон-люкс, чтобы укрыться в Майами.

Слишком часто ездила она в таких вагонах вместе с отцом, и слишком много воспоминаний враз нахлынуло на нее.

Когда поезд тронулся, она почти физически ощутила его присутствие, услышала его голос: он рассказывал ей о тех местах, по которым они проезжали.

Но в реальности рядом была миссис Карстрайт — она удобно расположилась в кресле, укрывшись пледом.

Дейл пригласил миссис Карстрайт после смерти жены, чтобы та присматривала за девочкой.

Он сознательно выбрал пожилую женщину, рассудив, что, умудренная опытом, она не станет почем зря вмешиваться в жизнь его подрастающей дочери.

Миссис Карстрайт оправдала его надежды: она оказалась абсолютно безупречной.

Уроженка Юга, она получила хорошее воспитание в уважаемой всеми семье.

Ее покойный муж, нью-йоркский епископ, отличался редкой деликатностью и мягким характером.

Но Орине миссис Карстрайт показалась безумно скучной.

Еще будучи в нежном возрасте, она наперед знала, что скажет миссис Карстрайт в той или иной ситуации и какой приветливой, но чертовски нудной будет ее беседа с каждым, кого бы она ни встретила на своем пути.

Дейл Вандехольт был ею доволен, она вполне отвечала всем его требованиям, да и Орина, несмотря ни на что, тоже к ней привязалась.

Миссис Карстрайт стала как бы частью интерьера в их огромном доме на Пятой авеню.

Орина относилась к ней уважительно, но часто вообще забывала о ее существовании.

Саму миссис Карстрайт это совершенно не волновало; за годы службы в доме Вандехольтов она привыкла ко всем их странностям.

И постоянные переезды с места на место с какой бы то ни было целью она считала одной из них.

В этот раз она едва успела упаковать вещи Орины и свои, как они уже очутились в роскошной коляске на пути к станции.

Бернард Хоффман, конечно же, сопровождал дам.

— Если тебе чего-нибудь захочется, — напутствовал он свою подопечную, — то просто телеграфируй, и я сделаю все возможное, чтобы твое желание немедленно исполнилось.

— Хорошо, так и сделаю, — засмеялась Орина, — но прошу вас, пишите мне обо всем, что происходит. И не удивляйтесь, если от меня вы получите всего несколько писем.

— Смотрю, ты с каждым днем все больше становишься похожа на своего отца: он тоже ненавидел писать письма и гораздо чаще диктовал текст своему секретарю, чтобы хоть какие-то вести о нем доходили до друзей и родственников.

— Боюсь, от меня вы не дождетесь и этого, ведь у меня нет пока даже секретаря, — пошутила Орина. — Ну ладно, мистер Хоффман, спасибо за все, что вы сделали для меня, спасибо за то, что заботитесь обо мне.

— Теперь тебе придется заботиться о себе самой, но я верю, ты справишься, — растроганно ответил Бернард. — И еще. Я думаю, ты знаешь, что капитан Беннет весьма разумный человек, а поэтому прислушайся к моему совету: прежде чем сделать серьезный шаг, переговори с ним.

Орина засмеялась:

— Единственное, чем я собираюсь заниматься, так это думать о себе. Мне нравится бывать. одной, и такая возможность представляется мне впервые за очень долгое время.

— Наверное, тебе будет интересно познакомиться с молодой леди по имени Орина Вандехольт, — улыбнулся Хоффман. — Возможно, в ней ты найдешь то, что удивит даже тебя!

— Вот это-то мне и интересно, — задорно ответила Орина, и оба рассмеялись.

Наконец поезд тронулся, и девушка махала рукой, пока Бернард не скрылся из виду;

» Как он мил! — подумала она. — Неудивительно, что папа безраздельно доверял ему. Хоффман даже похож на него — такой же добрый в быту и такой же решительный в бизнесе.

Эта решительность, которую еще иногда называют «безжалостностью», и позволила им стать блестящими предпринимателями.

Именно этого катастрофически не хватало молодым людям, с которыми ей приходилось встречаться.

Они просто плыли по течению, находя интерес лишь в увеселениях и родительских деньгах.

Орина села в кресло у окна напротив миссис Карстрайт.

Ей почему-то вспомнилась Англия, и она подумала об увлеченности англичан спортом, который занимает огромное, чуть ли не самое главное место в их жизни.

Потом ей на ум пришли слова дедушки о том, что англичане больше интересуются собаками, нежели своими собственными детьми, а их жены в не меньшей степени увлечены лошадьми.

Он сказал об этом смеясь, и она тогда решила, что он дразнит ее.

Однако, познакомившись в лондонском свете со многими молодыми англичанами, она поняла, как прав был ее дед.

Тогда же она ясно представила, во что превратятся деньги ее отца, если она выйдет замуж за одного из них.

Обученные на эти деньги лошади впоследствии должны будут выигрывать кубки Дерби и Золотые кубки Аскота.

А дорогие собаки ее мужа, разумеется, войдут в десятку лучших гончих Англии.

Американцы были другими, Орине приходилось встречать мужчин, целиком поглощенных своим бизнесом, но для них это не являлось делом жизни, а лишь способом заработать деньги.

Деньги, чтобы обогатить себя, а не страну, в которой они живут.

Ее отец не имел ничего общего с подобными дельцами.

Она видела, сколько души он вкладывал в благосостояние Америки.

Он помогал строить великую державу и надеялся, что когда-нибудь она станет самой могущественной в мире.

— Мы еще очень молоды и должны пройти долгий путь, — часто говорил он, — но у нас есть средства, есть еще не разработанные природные ресурсы. Но одного, моя милая Орина, нам все-таки не хватает: хороших мозгов.

— Как раз этого у тебя предостаточно, папа — ответила девушка.

— Хотелось бы так думать… Но я всего лишь один из миллионов в этой огромной стране. Нам нужна; неравнодушная, энергичная молодежь, которая захочет донести звезды и полосы нашего флага в каждый уголок мира, как сделали это англичане.

Орина знала об этом из книг, убедительными были и географические карты: половина материков на них была окрашена в красный цвет, то есть входила в состав Британской империи.

— Я знаю, кем тебе надо быть, папа. Ты должен стать президентом! Тогда ты сможешь вдохновить гораздо больше людей, и все последуют за тобой, — воодушевленно говорила Орина.

— А это и есть моя конечная цель, — улыбаясь, ответил Дейл. — Я человек дела; именно деловые люди, а не болтуны должны сделать Америку великой державой.

Поезд набирал скорость, и Орина вновь и вновь повторяла под стук колес: «Разве справедливо, что папа погиб — ведь он так нужен всем итак много еще не сделал? Осталось слишком мало тех, кто смог бы продолжить его дело».

Орина немного сомневалась в правоте своих слов, но в то же время, вспоминая юношей, которые во время танца просили ее руки, она понимала, как далеко им было до отца.

«Я никогда не выйду замуж, — мысленно произнесла она фразу, днем раньше сказанную Хоффману. — Будет лучше, если я стану расширять папину империю. Я сделаю ее такой могущественной, что, если б отец был жив, он бы гордился мною и не пожалел, что у него не было сына».

Конечно, ей очень нелегко будет этого добиться по одной простой причине — она женщина.

Американская женщина может быть боссом у себя дома и только там указывать своему мужу.

Но уж коль дело хоть немного коснется бизнеса, никто не будет ее слушать.

Двери офисов и контор наглухо закрыты для нее.

«Может, с помощью Бернарда я смогу изменить это?»— размышляла Орина.

Потом она задумалась — а так ли уж сильно ей этого хочется?

Определенного ответа не было.

Девушка вообще не имела понятия, чего именно она хочет достичь в жизни, к каким вершинам стремиться.

Хотя, нет, одно она знала точно: она не намерена проводить свои лучшие годы в бессмысленных, легковесных развлечениях, в среде светской элиты Лондона и Нью-Йорка.

Поезд продолжал равномерное движение, унося ее от суетной жизни и мучительных проблем, которые тем не менее не покидали ее и во время путешествия.

Так в раздумьях Орина просидела до вечера, пока не подошло время перейти в спальное купе вагона.

Майами был необычайно красив в лучах утреннего солнца.

Именно таким и ожидала его увидеть Орина.

Около вагона уже стояла коляска; прямо с перрона она доставила девушку вместе с гувернанткой в гавань, где ждала яхта Дейла Вандехольта.

Она только что была спущена на воду после тщательного осмотра.

Ей не нашлось бы равной среди самых больших и самых великолепных частных яхт, и это не было для девушки секретом.

Капитан Беннет с легкостью подхватил ее багаж.

Орина медленно прошла по трапу.

Два молодых офицера помогли подняться миссис Карстрайт, за что она очень вежливо поблагодарила их, умиляя мягким южным выговором.

— Рад видеть вас, мисс Орина, — приветствовал девушку Беннет.

— Я тоже, капитан.

— Ну а теперь меня интересует, куда мы поплывем, — улыбнулся Беннет.

— Из одного конца мира в другой, — в тон ему ответила Орина, — хотя мистер Хоффман предлагал мне поплавать по Мексиканскому заливу. Что вы на это скажете?

— Я как раз об этом и думал, погода прямо-таки предназначена для такого путешествия, и я не помню, чтобы вы посещали Мексику вместе с вашим отцом. Так что, по моему разумению, вам должно там понравиться.

— Ну и прекрасно, — кивнула Орина. — К тому же мы не спешим и по пути сможем останавливаться там, где нам понравится, не так ли?

— Конечно, ведь мы будем проплывать мимо маленьких, но очень живописных пляжей и заливов; уверен, они вас заинтересуют. Где скажете, там и остановимся, — добродушно сказал капитан.

— Спасибо, — кивнула Орина. — И еще мне хотелось бы осмотреть эти изумительные новые приборы, которые есть на яхте.

— Да, это, пожалуй, вас удивит, — с гордостью сказал Беннет. — Только ваш отец мог додуматься до такого чуда техники, ничего подобного не увидишь ни на одной яхте.

Через полчаса они покинули гавань.

Кто бы мог поверить, что она путешествует одна на таком огромном судне, если, конечно, не считать миссис Карстрайт!

Окажись на ее месте ее ровесницы, большинство из них наверняка захотели бы взять с собой Молодого человека, чтобы танцевать и флиртовать с ним.

А она, войдя в каюту, обставленную по последнему слову моды, подумала — какое счастье, что она здесь одна!

Вскоре постучался капитан; он спросил Орину, не хотела бы она занять каюту своего отца, самое просторное помещение на судне.

Но девушка предпочла остаться в своей, небольшой, но очень миленькой и уютной. Она создавалась специально для нее, и Орина пребывала там с самого первого путешествия.

При жизни Мюриэл у отца была другая яхта.

Они много проплавали на ней, но после смерти жены Дейл продал судно, которое долгие годы, было для него яхтой счастья и любви.

Через некоторое время он заказал новую, гораздо большую.

Орина понимала его.

На этом новом судне он не так страшился того одиночества, которое охватывало его на борту старой яхты, потому что там не было Мюриэл, Сейчас, думая об этом, Орина невольно сравнила любовь своих родителей с чувствами молодых людей, предлагавших ей руку и сердце.

Это было несопоставимо.

Ее родители, казалось, с самого рождения принадлежали друг другу.

Их любовь, такая всепоглощающая и безумная, не позволяла думать о них по отдельности.

Их чувства сложно было объяснить словами.

Теперь Орина осознала, какую любовь она хотела бы испытать в своей жизни, и в полумраке каюты спрашивала себя, как могла прийти ей в голову мысль о браке с человеком вроде Клинта Хантера.

Орина пыталась не думать об этом, но как-то сам собой вспоминался тот день, когда прогремел выстрел.

Она должна? чувствовать себя виноватой.

Однако можно ли считать, что она поступила не правильно, честно отказавшись от брака с нелюбимым мужчиной, который оказался настолько глуп, что в ответ на это решил лишить себя жизни?

«Если он повел себя таким образом, то не исключено, что могут быть и другие, сталь же малодушные юноши».

Эта мысль испугала ее.

Орина поняла, что чувство страха будет неотступно преследовать ее, если кто-нибудь еще осмелится предложит ей руку и сердце.

Провожая Орину, Хоффман на станции сказал ей, что справлялся о здоровье Клинта Хантера.

«Он провел спокойную ночь, — сообщил Бернард, — и хирурги уверены, он проживет еще сто лет, хотя сейчас понадобится некоторое время, чтобы рана затянулась».

В его голосе чувствовалось неуважение к Хантеру, к его поступку, я это не ускользнуло от Орины.

Она была согласна с тем, что невозможно уважать человека, способного причинить совершенно неоправданную боль не только себе, но и девушке, которую якобы любит.

«Нет, я совсем не ненавижу Клинта, — рассуждала она, уже сидя в каюте, — я презираю его, как презирала бы любого мужчину, который не может достойно пережить неудачу. Так, как сделал бы это отец».

Потом Орина вспомнила, ради чего, собственно, пустилась в это плавание, — разумеется, чтобы отвлечься от всяких навязчивых мыслей.

И как бы ни было сложно, она должна этого добиться.

Но сейчас девушке казалось, будто все вокруг причиняет ей боль.

Разумом она понимала, что это просто шок от случившегося с ней, но чувства не хотели подчиняться разуму. Поэтому боль не проходила.

Невозможно было поверить, что отца нет в соседней каюте.

Она инстинктивно порывалась побежать к нему, рассказать о своих чувствах.

Потом неумолимая реальность возникала, с беспощадной отчетливостью, и тогда Орине хотелось верить, что существует другой мир, где отец все видит не слышит и готов помочь, ей в любую минуту.

А что, если нет?

Что, если то, к чему он стремился всю жизнь, не более чем иллюзия, и после всего достигнутого он стал просто бездыханным телом, покоящимся в земле церковного кладбища.

Девушка чувствовала, как все внутри нее протестует против подобной бессмысленности жизни.

Общеизвестно, что большинство людей неверующих считают, будто смерть — это конец всего.

«Какая мне разница, — заявила как-то одноклассница Орины, — что будет после того, как я умру. От того, что я буду сидеть на берегу лазурного моря и слушать гнусавые арфы ангелов, мне не станет легче».

Орина тогда согласилась с ней.

А вот другая, более умная ее подруга, сказала:

«Все верования, включая самые древние, утверждают, что смерть — это еще не конец. А многие восточные религии вообще говорят, что после смерти человек перевоплощается в другом теле».

«Ну и что из этого, — возразила ей тогда третья. — Я сомневаюсь, буду ли намного счастливее, если окажусь в теле древнего римлянина или, например, в теле африканского аборигена».

Орина тогда посмеялась над словами соучениц, но подсознательно чувствовала значимость той дискуссии для себя.

«Может, в этом путешествии я найду ответ не только на жизненные вопросы, но и на вопрос о смерти», — подумала она и впервые после того, как у, нее на глазах стрелял в себя Клинт, заплакала.

Она плакала не из сострадания к нему, а от жалости к себе.

Она плакала потому, что осталась жить на земле, на которой больше нет ее отца.

А он так нужен ей!

— Папа! Папа! — кричала она в темноту. — Как ты мог бросить меня? Почему я не могу быть с тобой, где бы ты ни был? Неужели ты не понимаешь, я совсем одна… совсем одна, и мне так необходима твоя помощь!

Сама того не замечая, она говорила вслух громким голосом, и горючие слезы беспрерывно текли по ее щекам.

Когда она немного успокоилась, вокруг царила полная тишина, только волны бились о борт яхты.