Песня синей птицы

Больше никогда в жизни, решил маркиз, он не будет настолько одурманен, чтобы поверить в то, что женщина может быть столь чиста и невинна, чтобы устоять перед страстью мужчины.

Он никогда и ни с кем не говорил о происшедшем. Поскольку Элоиза не была вхожа в светское общество, никто из знавших маркиза понятия не имел, откуда в нем вдруг появилось столько цинизма.

И тем не менее, каждый раз, соблазняя замужнюю женщину, маркиз чувствовал, что отмщает Элоизе. Она оставила его безутешным, опустошенным, и единственным, всецело владевшим им чувством стало чувство мести.

Когда прелестные женщины, рыдая, говорили ему, что он разбил их сердце, Юстин Алтон в каждой из них видел Элоизу и слышал ее голос…

Маркиз встал. Руки и ноги его одеревенели, пока он сидел так, размышляя о прошлом, вспоминая Элоизу и думая, что Леона во многом похожа на нее.

Как их много — жадных, эгоистичных, самовлюбленных женщин, готовых отнять у мужчины то, что он более всего ценит в жизни, — его честь.

Пройдя через комнату к окну, Алтон отдернул занавеси.

За окном бледный рассвет стлался по крышам домов. Первые желтоватые лучи восходящего солнца разгоняли сиреневый сумрак ночи; прямо над его головой все еще мерцала одна звездочка.

— Будь прокляты все женщины! — вслух проговорил маркиз. — Я никогда не женюсь.

При этих словах маркизу послышался смех.

У своего рта он ощутил нечто бесконечно нежное — нежнее цветочных лепестков; его прикосновение было легче крыла мотылька. Губы Сильвины.

И он, глупец, готов был поклясться всем, что почитал святым: он — первый мужчина, прикоснувшийся к ним.

Глава 7

Сильвина медленно вошла в столовую. На лице ее было написано беспокойство — и не зря. Оторвавшись от завтрака, ее брат спросил:

— Какая муха тебя укусила, ч'1 о ты вчера вечером поступила так непростительно невежливо?

Сильвина села за торец стола и, после секундного молчания, ответила:

— Я просила передать тебе. Один из лакеев сказал, что знает тебя, и я попросила его, чтобы он передал, что я уехала домой.

— Да мне-то он все передал, — ответил ее брат, — но в это время мистер Каддингтон, как разъяренный вепрь, уже метался повсюду, спрашивая, куда ты могла деться после того, как он оставил тебя на балконе.

— Я… не хотела… больше там оставаться, — тихо проговорила Сильвина.

— Не хотела оставаться! — рассерженно повторил брат. — А как, по-твоему, я себя чувствовал, когда Каддингтон орал на меня так, словно я лакей, и как ищейка рыскал по саду, разыскивая тебя? Надо сказать, Сильвина, не очень-то хорошо ты отплатила ему за гостеприимство. В конце концов, он пригласил нас на обед и заплатил за твое…

Он неловко замолчал. Насторожившись, Сильвина вопросительно посмотрела на брата.

— Заплатил за что? — резко спросила она.

— Это не имеет значения.

— За что? — настаивала девушка. Ее глаза казались еще больше на внезапно побледневшем лице.

Брат не отвечал, и она тихо проговорила:

— Ты собирался сказать, что он заплатил за мое платье, да? Когда я благодарила тебя, ты сказал, что сам купил его.

— Ну, у меня не было наличных, по правде говоря. Кроме того, Каддингтон устроил такой переполох, хлопоча, чтобы ты выглядела нарядно и произвела впечатление на его друзей. Ты же знаешь: он гордится тобой.

— Гордится мною! — с горечью воскликнула Сильвина. — Он хочет купить меня! То, что ты позволил ему потратить деньги на мое платье — это унижение, подобного которому я никогда не испытывала. Никогда! .Ее слова прервало тихое рыдание. Отодвинув тарелку, ее брат смущенно сказал:

— Я не усмотрел в этом ничего дурного. В конце концов, ты собираешься выйти за него замуж.

— За человека, которого я презираю и ненавижу всей душой! — страстно откликнулась она.

— Не понимаю, почему ты артачишься. Мы уже все это обсуждали, и ты не хуже меня знаешь, что если не выйдешь за него, меня поставят к стенке.

— Да, знаю. — Сильвина говорила мягче. — Я делаю это ради тебя, Клайд… потому что… я тебя люблю, потому что дело идет… о чести нашей семьи. Но ты знаешь… что он за человек.

— Не знаю я ничего! — сердито возразил тот. — Ты устраиваешь этот смехотворный шум из-за Каддингтона с момента своей первой встречи с ним. В конце концов, в этой ситуации он поступает достаточно прилично. И он вовсе не плохая партия. Говорят, он самый блестящий дипломат, какой только работал на министерство иностранных дел. Ему еще нет сорока, а он уже помощник министра. Все шансы за то, что если Хоксбери уйдет в отставку, он займет его место.

Наступило молчание. Сильвина ничего не говорила, и он продолжил:

— А, я знаю, что мама назвала бы его буржуа!

Конечно, его отец был всего лишь торговцем шерстью, но это сделало его весьма состоятельным. И он честолюбив, это всем известно.

— Разве ты не видишь, что это одна из причин, по которой он добивается меня? — спросила Сильвина. — Ему нужна жена с голубой кровью, он сам так сказал! Он хочет блистать в светском обществе. Вот почему он хочет наряжать меня, как куклу, и потратился на мое платье — хотя если бы я знала об этом, то скорее бы умерла, чем надела его.

— А, чушь! — резко возразил Клайд. — Ты вечно все преувеличиваешь. Какое значение может иметь одно платье? Он будет платить за все, как только ты за него выйдешь.

— Если я… за него выйду, — тихо отозвалась Сильвина.

Ее брат поднялся с места и, подойдя к ней, обнял за плечи.

— Я знаю, что прошу очень много. Но, Сильвина, что же делать? Ты знаешь, что Алтон все время начеку и готов наброситься на любого подозреваемого. Каддингтону стоит только шепнуть ему мое имя, и меня тут же засадят в тюрьму, не слушая никаких оправданий.

Молодой человек говорил с такой горечью, что Сильвина повернулась и прижалась щекой к его руке.

— Все в порядке, мой дорогой, — сказала она. — Я это сделаю, ты же знаешь, что я это сделаю. Но что-то в нем меня отталкивает, и вчера… Ну, я просто не могла видеть его дольше.

— Он это переживет, — жизнерадостно отозвался тот. — Да, кстати, вспомнил: сегодня в полдень он зайдет сюда поговорить с тобой.

— Зайдет сюда!

В голосе Сильвины звучал ужас.

— Я же говорила тебе, что не останусь с ним наедине… ты обещал мне!

— Ладно, ладно, — успокоил ее брат. — Он хочет привести кого-то повидать тебя, кого-то, с кем ты была знакома, когда жила в Испании.

— Когда я жила в Испании? — удивленно переспросила она.

— Да. Графа Арманаде Вальена. Это имя тебе что-нибудь говорит?

— Конечно! — воскликнула Сильвина. — Его отец был послом Франции в Мадриде. А потом я видела его еще раз в позапрошлом году, когда мы с папой в первый раз приехали в Париж.

— Ну, насколько я понял, ему что-то от тебя нужно.

— От меня? Но что я могу ему дать?

— Каррингтон тебе все расскажет. Они придут вместе, так что можешь не трепыхаться.

Глядя на ее опущенные глаза, брат хотел было что-то сказать, но, передумав, направился к двери.

— Я буду допоздна на работе. Не грусти, Силь, все будет не так плохо, как ты думаешь, и Каддингтон к тому времени уже остынет. Он чуть с ума не сошел от ярости из-за твоего исчезновения. На твоем месте я больше так не поступал бы.

Сильвина только вздохнула и, после того, как ее брат ушел, еще долго сидела за столом, глядя в стену невидящими глазами и не притрагиваясь к блюдам, которые Бесси расставила на столе.

Наконец она встала и, подойдя к окну, выглянула в садик, лежавший по другую сторону улицы, разделяя два ряда элегантных домиков, каждый из которых был украшен чугунным узорчатым балконом.

Именно этот сад с высокими деревьями в свое время и заставил Сильвину остановить свой выбор на этом доме.

По крайней мере, здесь была зелень, в этом, на ее тогдашний взгляд, монотонно-мрачном и темном Лондоне.

Теперь она находила красоту в самых неожиданных местах: в синем тумане, ложившемся ночью на реку, бледном солнечном свете, блестевшем на влажных от дождя крышах и колпаках дымовых труб, превращая их в расплавленное золото, в цветах и фигурных прудах городских парков…

Мысль о парках напомнила ей о прошедшем вечере, и она невольно прикоснулась пальцами к губам.

До сих пор она ощущала на них губы сэра Юстина, слышала его звучный низкий голос и помнила, как грудь ее наполнялась неизъяснимым восторгом от того, что он близко, так близко, и руки его обнимают ее…

Он поцеловал ее!

При этой мысли по телу ее пробежала легкая дрожь. Девушка решительно вышла из комнаты и, окликнув Бесси, предложила той свою помощь в бесконечных домашних делах, за которые они всегда принимались после того, как Клайд уходил на работу.

Надо было приводить в порядок и гладить его одежду, начищать до зеркального блеска сапоги. Никак нельзя было допустить, чтобы хоть одна пуговица, хоть один стежок были бы не на месте.

Клайд должен был всегда одеваться модно, в какую бы нищету они ни впали, ведь он стал теперь главой семьи, брат Клайд, которого обожала их мать и чье имя шептала, умирая.

Сильвина никогда не испытывала ревности, несмотря на то, что мать была для нее всем. Казалось справедливым, что Клайд получает все, а она — то, что удается сэкономить.

— Он мужчина, — говорила Сильвина Бесси. — Ему важно показать себя в кругу друзей.

Они с Бесси были готовы обходиться практически без всего, лишь бы Клайд мог посещать балы и ассамблеи, рауты и маскарады, на которые бывал приглашен почти каждый вечер. И даже когда Сильвина получала приглашения ехать с ним, у нее не было желания сопровождать его: она рада была оставаться дома, чтобы читать и заниматься — иногда до поздней ночи.

— Зачем вы утомляете глаза? — бывало, спрашивала ее Бесси.

— Это испанский, — отвечала Сильвина. — Я начала его забывать. Дай-ка сообразить: да, в 1796 году, семь лет назад, Испания объявила Англии войну, и нам пришлось уехать из посольства в Мадриде. Помню, в какой ярости был отец: он был так зол, что даже не мог отдавать приказаний.

Она улыбнулась.

— Это мама позаботилась о том, чтобы все вещи были собраны, а я ей помогала, потому что говорила по-испански лучше нее.

— Вряд ли вам снова понадобится испанский, мисс Сильвина, раз там заправляет Наполеон.

— Наполеону не править вечно, — ответила Сильвина, и в голосе ее прозвучали пророческие нотки.

Ответ Бесси насмешил ее. Та, фыркнув, проговорила:

— Мир полон выскочек, и в нем не находится места приличным людям.

— Это ты, конечно, о себе, Бесси, — заметила Сильвина с насмешливыми искорками в глазах.

— Ну, если я не приличный человек, то хотела бы знать, кто тогда?

Теперь Бесси пыталась отвлечь Сильвину от дурных предчувствий, связанных с ожиданием визита мистера Каддингтона, но та не поддавалась ее уловкам.

— Я терпеть не могу, когда он приходит в наш дом! — заявила девушка. — Мне противно видеть его среди вещей, принадлежавших маме. Даже после его ухода кажется, что в гостиной остается запах его мерзких сигар.

— Чему быть, того не миновать, мисс Сильвина, — сурово сказала Бесси. — Христос терпел и нам велел. Вы сказали, что должны терпеть его ради мастера Клайда. Так что толку терзаться, пока он еще не пришел? Выведите Колумба в сад. Его лапа почти зажила.

— Да, я так и сделаю, Бесси, — ответила Сильвина, оживившись. — Как чудесно будет, когда он совсем выздоровеет и мы сможем снова гулять в парке!

Она подхватила Колумба на руки, прижавшись щекой к его шелковистой головке.

— Идем, мой бедный раненый вояка, — сказала она. — Погуляем по солнышку, представляя себе, что мы в лесу. . Голос Сильвины смягчился, и старая Бесси, наблюдавшая за ней, затаила дыхание при виде того, каким прекрасным стало внезапно просиявшее личико девушки.

А та уже исчезла, сбежав по ступенькам, спеша в небольшой, полный цветов сад, принадлежавший всем жителям Куин-Уок.

Там, среди кустов, цветов и деревьев, Сильвина потеряла счет времени.

Она вспоминала, что чувствовала, находясь в греческом храме, живо представляя себе внимательный взгляд сэра Юстина, взгляд серых и уверенных глаз человека, которому — она знала это — можно доверять. Но все же иногда мелькавшее в них выражение заставляло ее сердце колотиться в груди с такой силой, что трудно было дышать.

Девушка почти видела его в сияющих доспехах и шлеме с плюмажем — облачении странствующего рыцаря.

— Сэр Юстин…

Прошептав его имя, она вспомнила, что время идет и вот-вот явятся гости.

— Пойдем, Колумб, — сказала она псу, сидевшему на траве у ее ног, — тебе уже пора обедать.

Она подхватила его на руки и, шепча какие-то ласковые слова, понесла через улицу к дому.

Такой маркиз и увидел Сильвину: солнце сияло на ее светлых волосах, муслиновое платье развевалось на ветру, голова заботливо склонилась к песику, лежавшему у нее на руках.

Он осадил лошадей, кинул груму поводья и спрыгнул с фаэтона.

— Поводи лошадей, Джон, — приказал он и поспешно пошел по тротуару.

Сильвина уже поднималась по ступеням, когда он поравнялся с ней.

Услышав чьи-то шаги, она равнодушно взглянула в его сторону — и ей показалось, что сердце замерло у нее в груди.

— Вы!..

Она с трудом выговорила это коротенькое слово.

— А вы надеялись, что сможете от меня скрыться? — спросил маркиз.

— Я не знаю… что… — невнятно начала Сильвина.

— Не войти ли нам? — негромко предложил он.

И не успела она сообразить, что происходит, как уже вошла в дом, и маркиз закрыл дверь изнутри.

Лишившись дара речи, она шла перед ним по узкой лестнице в гостиную, расположенную на втором этаже.

Он снова повернулся, чтобы закрыть за собой дверь, заметив, что она отступила в дальний конец гостиной. Комната эта произвела на него впечатление обставленной с идеальным вкусом.

Сильвина опустила Колумба на его подушку. Наблюдавший за ней маркиз подумал, что ни в ком прежде не встречал такой грации.

— Как вы… н-нашли меня? — наконец выговорила она.

— Почему вы убежали?

— Я хотела… никогда больше вас не видеть.

Улыбаясь, он приблизился к ней.

—  — Вы и вправду думали, что это возможно? — спросил он. — Вы должны были понять, что судьба предначертала нам быть вместе — а никто не должен пытаться избежать того, что ему предначертано.

— Я не могу понять… как вы меня нашли, — сказала Сильвина, не глядя на него, — но, пожалуйста, вы должны уйти… сейчас же… немедленно.

Маркиз не отвечал, и Сильвина сказала:

— Забудьте меня… забудьте, что мы встречались.

— Но разве это возможно — после того, что произошло вчера? Или вы уже забыли, Сильвина, наш поцелуй?

Румянец яркой волной залил ее щеки. На долю секунды она вскинула на него взгляд, потом ресницы ее опустились.

— Это было нехорошо и не… нескромно, — запинаясь, проговорила она.

— Это было чудесно, — поправил он ее. — Чудо, недоступное описанию, мгновение, прекраснее которого я не знал.

Сильвина дрожала, не поднимая глаз.

— Я имею самонадеянность думать, что я — первый мужчина, коснувшийся ваших уст. Это правда?

— Конечно, это… правда. — Ответ прозвучал почти яростно.

— Тогда, дорогая, почему вы пытаетесь прогнать меня прочь?

Она отвернулась к камину и обеими руками ухватилась за каминную полку с такой силой, что он увидел — пальцы ее побелели.

— Я… выхожу замуж, — проговорила она так тихо, что он еле расслышал ее.

На минуту эта фраза заставила маркиза замолчать. Потом, подойдя ближе, он сказал:

— Вы выходите замуж — и все же вы влюблены.

— Нет, нет, это… не правда, — быстро откликнулась она.

— Тогда почему вы дрожите, когда я рядом? Ведь это не страх. Сильвина, так почему же так бьется ваше сердце?

Маленькая рука легла на грудь, будто стараясь утишить бушующую в ней бурю.

— Почему, — продолжал спрашивать он, — дыхание так быстро вырывается из ваших полуоткрытых губ? И почему ваши глаза сияют, как звезды — разве не любовь горит в них?

— Нет! Нет! — запротестовала она. — О, пожалуйста… умоляю вас… не заставляйте меня… так чувствовать…

Это был крик ребенка.

Тогда маркиз сказал:

— Посмотрите на меня. Сильвина. Качая головой, она отвернулась от него.

— Посмотрите на меня, — приказал он. Она не двигалась. Тогда он положил пальцы ей под подбородок и повернул к себе ее личико.

— Посмотрите на меня, посмотрите мне в глаза и скажите, что не любите меня. И, клянусь вам, я уйду.

Алтон почувствовал, что она вся задрожала от его прикосновения. Сделав над собой усилие, девушка храбро посмотрела на него. У нее возникло странное ощущение, что он тоже дрожит.

Каждый увидел в обращенном к нему взгляде нечто столь магическое, столь волшебное, что оба застыли, завороженные.

Невозможно было сказать, сколько так прошло секунд или минут, но наконец они не выдержали напряжения. Что-то тихо и бессвязно пробормотав, Сильвина очутилась в объятиях маркиза, и он прижал ее к себе.

Склонив голову, он нашел ее губы, и на этот раз его поцелуй не был нежным прикосновением уст, как накануне вечером.

Это был поцелуй требовательный, «властный — поцелуй безраздельной власти над ее душой, — теперь она безвозвратно принадлежала ему.

Они слились в этом объятии, стали единым существом: мужчина и женщина, завершившиеся друг в друге, — и весь мир был ими забыт.

Маркиз прижимал ее к себе все крепче и крепче — и тут пробили часы на каминной полке.

Этот звук не сразу проник в сознание Сильвины. Потом с криком ужаса она вырвалась из его рук.

— Вы должны уйти! Вы должны немедленно уйти! — сказала она со страхом. — Пожалуйста, молю вас, не спорьте, не прекословьте, а уходите немедленно!

Маркиз хотел ей что-то сказать, но она пальцами коснулась его губ.

— Я не могу объяснить… Для этого нет времени. Но если вы чувствуете ко мне хоть малейшую склонность, докажите ее… своим уходом… скорее… скорее…

Он увидел в ее глазах отчаяние и, удержав ее руку у своих губ, поцеловал ее.

— Я ухожу, потому что вы просите об этом, Сильвина, — сказал он. Задушевный тон его голоса говорил, как он взволнован. — Но вы знаете, что я вернусь.

— Да… но сейчас уйдите, — молила она. — Это вопрос жизни и смерти — иначе бы я не умоляла вас.

Алтон отпустил ее руку и, взяв цилиндр, открыл дверь и застыл на пороге.

— Вы уверены, что я должен вас оставить? — спросил он.

— Совершенно… совершенно уверена. Спешите… о, пожалуйста… поспешите!

Ее нескрываемый ужас заставил Алтона против его воли спуститься по лестнице и выйти из дома.

Сильвина даже не попыталась проводить его, а только стояла посередине гостиной, прижав руки к груди, неподвижная и напряженная, пока не услышала, как за ним закрылась парадная дверь.

Тогда она выбежала из комнаты и по ступенькам поспешила на следующий этаж, к себе в спальню.

Там она на минуту остановилась, борясь с желанием броситься на узенькую белую кровать и зарыться лицом в подушку.

Справившись с собой, она подошла к туалетному столику и уселась перед зеркалом, пристально вглядываясь в свое отражение, как будто ожидала, что оно изменилось как по мановению волшебной палочки.

Сильвина и вправду выглядела теперь совершенно по-другому. Казалось, в глазах ее задержался солнечный свет, теплые губы дрожали, на щеках горел румянец. Она поняла, что поцелуй сэра Юстина сделал ее такой красивой, какой она еще никогда в жизни не была.

Она все еще рассматривала свое лицо в зеркале, когда в дверь постучали. Она не ответила, и дверь открылась.

— Джентльмены здесь, мисс Сильвина, — объявила Бесси.

— Уже! — ахнула Сильвина. — О, я молю небо, чтобы они не встретили его в дверях.

— Часы в гостиной спешат, — сказала Бесси — Они убегают на четыре минуты в день. Я все хочу сказать, чтобы их починили.

— Значит… они его не встретили, — тихо проговорила Сильвина.

— Вы должны спуститься к ним, мисс Сильвина.

— Да, я знаю.

Сильвина глубоко вздохнула, рассеянно поправила волосы и, медленно ступая, пошла вниз по узкой лестнице, стараясь успокоить все еще бьющееся сердце, заставляя себя вспомнить, кто ее ждет.

Этот человек не должен догадаться, что она чувствует, какой восторг проснулся в ней.

У двери в гостиную она поняла, что возбуждена по-прежнему; кровь шумела у нее в ушах, как морской прибой.

Сильвина стояла у двери, ожидая, пока к ней вернется самообладание, и, совершенно не отдавая себе отчета в том, что невольно подслушивает, внимала доносившемуся из гостиной разговору двух мужчин, ведшемуся на французском языке.

Что-то в ее душе откликнулось на изящные интонации француза, изысканные обороты его речи. Сама музыка слов напомнила девушке о зацветающих в Буа каштанах. Сене, отражающей синее небо, цветочницах на ступенях Мадлен.

Потом она услышала резкую, каркающую речь мистера Каддингтона. Как она ненавидела все в нем — даже звук его голоса!

Он хорошо говорил по-французски, видно было, что он немало попотел, чтобы овладеть этим языком, но никогда, учись он хоть тысячу лет, не удастся ему уловить поэзию и ритм французской речи!

— Итак, мой дорогой, — спрашивал граф, — когда же начнется вторжение?

В этот момент девушка осознала, что подслушивает, и повернула дверную ручку.

Мужчины замолчали, а когда Сильвина вошла, мистер Каддингтон, улыбаясь, пошел ей навстречу.

— Доброе утро, дорогая. Вы должны извинить нас за столь ранний визит.

Он взял ее руку и поднес к губам. Она с трудом подавила дрожь отвращения.

— А у меня для вас сюрприз, — сказал он. — Старый знакомый, друг вашего детства, граф Арман де Вальен. Вы его помните?

— Ну, конечно, я помню вас, мсье, — с улыбкой проговорила Сильвина. — В последний раз мы встречались всего два года назад в Париже.

— Мог ли я это забыть? — галантно вопросил француз, склоняясь над ее пальцами. — Вы были с вашим столь достопочтенным отцом. Могу ли я выразить свои глубочайшие соболезнования? Известие о его смерти было поистине большим ударом для моей семьи и для меня.

— Спасибо, — сказала Сильвина, наклоняя голову.

— А теперь граф хотел бы просить вас об одолжении, Сильвина.

Казалось, мистеру Каддингтону неприятны были любезности, которыми они обменивались.

— Об одолжении? — переспросила Сильвина. — Извините меня, джентльмены, может быть, вы присядете?

Она выбрала стул, стоявший спинкой к окну, и мистер Каддингтон и граф вынуждены были сесть напротив нее на обитом бархатом диванчике с позолоченной спинкой.

Сильвина обратила внимание на контраст между двумя своими гостями.

Мистер Каддингтон, коренастый и широкоплечий, с несколько грубоватыми чертами лица, выдававшими его плебейское происхождение, был недурен собой, и его высокий лоб свидетельствовал о живом и цепком уме.

Однако его глаза были чересчур близко поставлены, а губы, губы человека чувственного, — отличались полнотой.

Граф был худ, элегантен и аристократичен.

Он был одет изысканно, в стиле денди: высоко поднятые углы воротничка торчали выше подбородка, белоснежный галстук был тщательно и замысловато завязан, а желтые трикотажные панталоны настолько узки, что их надевание составляло, вероятно, целое искусство.

— Чем я могу быть полезной вам, мсье? — спросила Сильвина, когда джентльмены уселись.

Граф посмотрел на мистера Каддингтона, словно ожидая, что говорить будет тот.

Англичанин прочистил горло.

— Граф только что прибыл в Англию, — сообщил он. — Ему удалось бежать из Франции, где он был под подозрением как противник режима Бонапарта. Он выразил желание помочь нам бороться с диктатором и считает, что мог бы быть более всего полезен, помогая маркизу Алтону в его усилиях выявить среди нас французов, а возможно и англичан, которые готовы помочь Бонапарту покорить нашу страну.

— Вы хотите поступить к маркизу Алтону? — спросила Сильвина у графа. — Но как я могу вам помочь?

— Граф считает, что кто-нибудь должен за него поручиться, — ответил мистер Каддингтон, прежде чем тот успел заговорить. — Кто-то должен объяснить маркизу, что граф искренний сторонник нашей страны в ее попытках противостоять мощи и удаче всепобеждающего корсиканца.

— Но я не знакома с маркизом.

— Это несущественно, — ответил мистер Каддингтон. — Граф только хочет, чтобы вы сообщили о том, что знали его в детстве; что ваш отец знал его отца и доверял ему; что, когда два года назад ваш отец был в посольстве в Париже, граф и его семья слыли за друзей Великобритании.

— Я не могу… никак не могу сказать это… маркизу Алтону, — смущенно проговорила Сильвина.

— Вы бы предпочли, чтобы я попросил об этой услуге Клайда? — осведомился мистер Каддингтон.

В голосе его звучал намек, которого она не могла не понять.

— Нет… нет, конечно же… — ответила она.

— Это будет нетрудно, — продолжал мистер Каддингтон. — Я уже договорился, что вы сегодня днем придете к маркизу. Граф пойдет с вами, и теперь вам осталось только написать письмо с объяснением причины своего визита. Я помогу вам и продиктую его.

— Но почему к маркизу Алтону? — запротестовала Сильвина. — Нет ли кого-то, с кем бы графу хотелось работать больше?

— Я знаю, где мои способности могут пригодиться лучше всего, — ответил граф, вступая в разговор. — Уверяю вас, мадемуазель Сильвина, — если вы позволите мне называть вас так в память о прежних днях, — я смогу предложить маркизу немало ценнейших сведений. Право же, я думаю, что его светлость будет глубоко благодарен вам за то, что вы нас познакомили.

Сильвина взглянула на мистера Каддингтона.

В глазах ее была мольба, но она увидела, что он наблюдает за ней с оценивающей улыбкой на губах, и в ней внезапно волной поднялось отвращение.

Ей хотелось только одного: избавиться от его общества, и если для этого надо было всего лишь написать письмо, за чем же дело стало?

Она подошла к своему бюро, стоявшему у боковой стены, и взяла белое гусиное перо.

— Вы должны сказать мне, о чем мне следует писать.

— Вот и умница, — одобрил тот ее согласие с мерзкой фамильярностью. — Теперь пишите, что я скажу.

Маркиз Алтон совсем не обращал внимания на письма, которые мистер Лоусон клал перед ним одно за другим.

Он рассеянно подписывал их, что совершенно непохоже было на его всегдашнюю привычку не ставить своей подписи, не просмотрев внимательно бумагу.

— Мы закончили, Лоусон? — раздраженно спросил он. — У меня днем дела. Надо полагать, остальное можно отложить на завтра?

— Еще одно, милорд. Вас просили принять графа Армана де Вальена.

— Кто он такой, черт его побери? — осведомился маркиз.

— Здесь письмо от мисс Блейн, — объяснил секретарь. — Вы должны помнить сэра Ренделла Елейна, милорд, блестящего дипломата с большим будущим. Он был бы назначен нашим послом в Париж в 1802 году, если бы не умер годом раньше при печальных обстоятельствах. Лорду Уитворду пришлось принять это назначение на себя.

— Да-да, помню, — сказал маркиз. — Сэр Ренделл был убит на дуэли или что-то в этом роде, не так ли?

— Да, это действительно была дуэль, — ответил Лоусон, — и она положила конец выдающейся карьере одного из наших самых талантливых дипломатов. Никто не знает, как сэр Ренделл оказался связан с дамой, из-за которой произошла дуэль. Ему сделал вызов один из ее поклонников-французов, и сэр Ренделл получил пулю в сердце.

— Да, я слышал об этом, — подтвердил маркиз, — хотя дело замяли.

— Сын сэра Ренделла, мистер Клайд Блейн, работает здесь, милорд. Конечно, у нас слишком много молодых дипломатов, но, учитывая услуги, оказанные Великобритании его отцом, лорд Хоксбери счел, что это самое малое, что мы можем сделать для его семьи.

— Я уверен, что лорд Хоксбери прав, — скучающим голосом проговорил маркиз, — но почему я должен встречаться с этим французом? Что ему надо?

— У меня письмо от мисс Блейн, — ответил мистер Лоусон, — где она просит вашу светлость принять графа и говорит, что готова сама объяснить все, если ваша светлость сочтет это необходимым. Насколько я понял, молодая леди сейчас здесь и с нею граф.

— Но нам в министерстве не нужны люди, особенно в моем департаменте, — сказал маркиз.

— Думаю, милорд, было бы чрезвычайно нелюбезно, если бы вы по крайней мере не поговорили с графом, — извиняющимся тоном сказал секретарь. — Более того, лорд Хоксбери всегда считал, что если кто-то хочет поручиться за другого человека, то разумнее поговорить с ними отдельно: сначала с поручителем, потом с предлагающим свои услуги. Так легче составить мнение о человеке.

— Хорошо, — нетерпеливо согласился маркиз. — Будь по-вашему, Лоусон. Пригласите сюда леди и помолитесь, чтобы это длилось недолго.

— Я уверен, что ваша светлость этого не допустит, — ответил тот с юмором, которого раньше маркиз за ним не замечал.

Алтон нетерпеливо поигрывал ножом для разрезания бумаги. Ему не терпелось уйти из министерства.

Он уже приказал заложить фаэтон, и экипаж ожидал его у дверей, чтобы отвезти его в Челси Маркиз не знал, попытается ли Сильвина вновь ускользнуть от него, но обещал себе, что на сей раз у нее это не получится.

Он был поглощен мыслями о Сильвине, когда дверь открылась.

— Мисс Сильвина Блейн, милорд, — объявил мистер Лоусон.

Маркиз поднял глаза и оцепенел.

Сильвина дошла почти до середины комнаты, прежде чем поняла, кто сидит напротив нее за письменным столом.

На какую-то долю секунды глаза ее засияли и губы полуоткрылись. Потом голосом, полным изумления, она произнесла.

— Мне сказали, что я увижу… маркиза Алтона. Почему здесь вы?

Последовало молчание, потом она снова недоверчиво заговорила:

— Не… не может быть, что… что вы… Маркиз поднялся и вышел из-за стола.

— Я маркиз Алтон.

Она уставилась на него, как на безумца. Потом странно, приглушенно вскрикнув, сказала:

— Как это может быть правдой , после всего, что вы… говорили мне. , всего, что., что произошло? Не может быть!

— Я собирался сказать вам, Сильвина. Клянусь, что собирался сказать сегодня вечером. Я сказал бы сегодня утром, но вы прогнали меня.