— Будьте любезны извиниться за те слова, которые вы сказали вашей кузине! — спокойно сказал маркиз.

— И не подумаю! — огрызнулся Жиль. — Я назвал ее шлюхой, каковой она, очевидно, и является, но, будучи ее родственником, я все еще готов сделать из нее порядочную женщину, о чем вы, конечно, и не помышляете.

Он держался с маркизом бесцеремонно, и у Олы перехватило дыхание, когда маркиз ударил его в подбородок и сбил с ног.

Когда Жиль растянулся на полу, маркиз сказал:

— Убирайтесь вон с моей яхты! Если я еще раз увижу вас здесь или услышу, что вы обращаетесь к женщине в такой оскорбительной манере, я отделаю вас, как вы того заслуживаете!

Жиль лежал на полу с таким похабным и двусмысленным выражением на лице и не шевелился. Потом пришел в себя, поднялся и сказал:

— Если вы думаете, что вам это сойдет с рук, Элвингтон, то вы очень ошибаетесь! Когда я вернусь в Лондон, то добьюсь, чтобы все в обществе узнали о вашем поведении и похищении молодой беззащитной девушки. Я не могу поверить, что его величество или королева одобрят подобную безнравственность в своем привилегированном кругу.

Он закончил говорить, и Ола вскрикнула в ужасе, а когда Жиль вышел из каюты, потирая подбородок, и маркиз последовал за ним, то она побежала в свою каюту.

Она знала, что Жиль не зря говорил, что маркиз попадет в немилость, если король и королева услышат его искаженный рассказ о том, как она одна, без чьего-либо сопровождения была на яхте маркиза.

Королева и так уже проявила достаточное великодушие, приняв бремя незаконнорожденных детей его величества и благосклонно относясь к ним, но во всем остальном она щепетильна, благочестива и крайне строга ко всему, что могло бы оскорбить ее идеалы нравственности и респектабельности.

Воспитанная в духе нравов узкого провинциального двора, она получила четкие и ясные представления об общепринятых правилах патриархального уклада жизни и не собиралась менять свои убеждения в чужой для нее стране.

Ола была достаточно умна и понимала, что маркиз не только гордился доверием к себе короля, но и считал своим долгом уберечь монарха от многих ошибок, которые тот мог совершить из-за своего импульсивного и запальчивого характера.

Во время одной из их бесед она также совершенно случайно узнала, что придворные особы, включая даже премьер-министра, желая довести до сведения короля какой-либо свой вопрос, обращались к маркизу с просьбой изложить их точку зрения его величеству просто потому, что король был так благосклонен к нему.

«Как же я могу так испортить ему репутацию? Как могу так вмешиваться в его жизнь?» — спрашивала себя Ола.

Она не видела никакого выхода из положения и стала лихорадочно собирать свой чемодан, доставая платья из шкафа, в котором они висели, вынимая другие свои вещи из ящиков, так умело встроенных в мебель, подогнанную под одну из изогнутых бортовых сторон каюты.

Ола была сильно взволнована и потратила на сборы больше времени, чем обычно, да к тому же больная рука от напряжения стала ее беспокоить.

Наконец все было упаковано, и она сняла шляпку с верхней полки комода, надела ее, подвязав ленты под подбородком.

Подойдя к двери каюты, она позвала стюарда.

Когда она и маркиз находились в своих каютах, обычно к их услугам всегда был стюард, но на сей раз на ее вызов явился почему-то не стюард, а Гибсон.

— Я хотела вызвать стюарда, — сказала она.

— Я сделаю все, что пожелаете, мисс.

Ола поколебалась секунду, затем сказала:

— Пожалуйста, стяните ремнем мой чемодан и отправьте его на причал, и еще наймите мне экипаж.

Гибсон молчал, и, выждав немного, она твердо сказала:

— Прямо сейчас!

— Боюсь, что это невозможно, мисс.

— Как это так… невозможно? — спросила Ола.

— Перед тем как сойти на берег, мисс, господин сказал мне: «Присмотрите за мисс Милфорд, Гибсон, пока я не вернусь».

— Меня не заботит, что его светлость сказали или чего не говорили, — произнесла с достоинством Ола. — Я должна покинуть яхту, Гибсон, и я была бы признательна вам, если бы вы выполнили мои распоряжения.

— Сожалею, мисс, но этого я не могу сделать!

— Вы хотите сказать, что отказываетесь доставить мой чемодан на берег?

— В общем, да, мисс, я не разрешаю вам уйти, — ответил Гибсон. — Кроме того, вы еще недостаточно окрепли для долгой ходьбы, и вы знаете это так же хорошо, как и я.

— Но я… должна… сойти, Гибсон.

Он покачал головой, и вместо того, чтобы напуститься на него, что она сделала бы раньше, Ола от ощущения безысходности опустилась на кровать.

— А теперь, мисс, знаете, что я сделаю, — сказал Гибсон другим тоном, — я принесу вам хорошую чашку чая. Нет ничего лучше чашечки чая, когда чувствуешь себя расстроенным.

Он вышел из каюты, захлопнув за собой дверь, и Ола приложила руки к глазам, как бы собираясь с мыслями.

— Если я останусь здесь, я наврежу маркизу, — сказала она, — а я не должна этого делать.

Она решила, что раз Гибсон устроил ей преграду, она должна будет уехать без своего багажа.

Ола знала, что он пойдет на камбуз приготовить ей чай, поэтому если не мешкать, то можно будет проскользнуть на палубу и поскорее скрыться, пока он хватится ее.

«Морской волк» был притянут к причалу, и она могла сойти на берег по трапу.

Она взяла свой кейс с драгоценностями и очень тихо, чтобы никто не услышал, подошла к двери и повернула ручку.

Дверь не поддалась, тогда она снова повернула ручку и с негодованием поняла, что Гибсон запер ее!

Это было уже чересчур с его стороны, и она подошла к иллюминатору, сожалея, что ей не удастся протиснуться через него и поплыть к берегу, показав тем самым свою независимость.

Она снова села на кровать, сняла свою шляпку, швырнула ее в сердцах на пол и почувствовала себя еще более усталой.

Услышав, как возвращается Гибсон, она решила сказать все, что она думает о его дерзком поведении, когда он обращается с ней, как с маленьким ребенком.

Он был так добр и так умело ее лечил, но сейчас он перешел границы дозволенного.

Она услышала, как поворачивается ключ в замке и увидела на пороге не Гибсона, а маркиза.

Он вошел в каюту, и, заметив, как маркиз бросил взгляд на собранный чемодан, Ола поняла, что он был уже в курсе ее намерения.

Но когда их глаза встретились, она почувствовала, что не в состоянии просто произнести слова протеста. Глядя на него, она подумала, как он был красив и силен, когда сбил Жиля с ног.

— Извините, что меня так долго не было, — сказал маркиз. — Вы, наверное, гадали, куда я ушел.

— Я… я хотела… уехать… но Гибсон мне не позволил.

— Куда вы хотели уехать?

— От вас… чтобы Жиль не смог… навредить вам и рассказать… королю и королеве.

— Думаю, что ваш стремительный отъезд вряд ли изменил бы что-либо в его рассказе, если бы ему было позволено поведать его.

Глаза Олы изумленно расширились.

— Вы не позволили ему сделать это?

Маркиз кивнул.

— Но… как? Что вы… сделали?

У нее мелькнула мысль, что маркиз ранил Жиля или даже убил его. А эта беда была пострашнее угроз Жиля. Но такой поступок был так не похож на маркиза.

Она все еще сидела на кровати. Маркиз подошел к ее витиеватой бронзовой спинке и, положив на нее руки, посмотрел на Олу.

Внезапно ей захотелось просить у него прощения за все причиненные ему неприятности.

— Я так раскаиваюсь, — сказала она, — я не думала, когда… заставила вас увезти меня из Англии… что могу навредить вам… и теперь… после того, что сказал Жиль… я понимаю, что я… сделала, и я могу лишь сказать, что… очень… очень раскаиваюсь.

— Если вы так считаете, — ответил маркиз, — то я должен рассказать вам, каким образом я предотвратил возможность навредить нам тем рассказом, который Жиль намеревался распространить в Лондоне, а он бы, несомненно, сделал это, если бы я не помешал ему.

— Что вы сделали? Вы не должны скрывать от меня! — сказала Ола.

— Я сообщил вашему кузену, — сказал маркиз, — что мы поженились!

Оле вначале показалось, что она ослышалась. Но взглянув на него широко раскрытыми глазами, которые словно заполняли все ее бледное лицо, она по его виду поняла, что он говорит всерьез.

— Как вы могли сказать ему такое? — спросила она. — Когда он обнаружит обман, положение усугубится.

— Но это правда, — спокойно сказал маркиз. — Мы, по сути, уже законные супруги, хотя, я был уверен, что вы захотите еще и венчаться в церкви. Поэтому договорился о церковной службе на сегодняшний вечер.

Он видел, что от потрясения Ола лишилась дара речи, и объяснил:

— Во Франции необходимо сначала бракосочетание перед мэром в городской ратуше, причем одно из лиц, вступающих в брак, может заменить его доверенное лицо.

Он улыбнулся и продолжил:

— Это доверенное лицо должно быть ответственным человеком, я счел, что капитан вполне соответствует этому требованию, и взял его с собой!

— Вы действительно хотите сказать… что я… я — ваша… жена? — спросила Ола.

— У меня есть документ, подтверждающий это, — ответил маркиз, — но поскольку я думаю, что каждая женщина вправе присутствовать на собственном бракосочетании, мы сегодня обвенчаемся, очень тихо, после заката в протестантской церкви. Приходский священник не только согласился провести службу бракосочетания, но обещал сохранить это в тайне.

В каюте наступила полная тишина, ее нарушил тихий испуганный голос Олы:

— Н-но… вы же сказали, что… ненавидите женщин и не хотите… жениться на ком-либо!

— И вы, — ответил маркиз, — сказали, что ненавидите мужчин и не собираетесь выходить замуж.

Вновь наступило долгое молчание.

— Я уверен, Ола, — сказал он, — что вы окажетесь достаточно благоразумной и поймете, что мы оба должны наилучшим образом выйти из трудной ситуации, созданной вашим кузеном. Я уже раньше предвидел возможность такого решения, но вы тогда еще не окрепли полностью, и я не хотел беспокоить вас планами на будущее.

— Вы были… очень добры, — сказала Ола, — но все это — моя вина… и мне… стыдно за себя.

— Думаю, что любая ваша вина, которую вы испытываете из-за того, что заставили меня везти вас дальше, в полной мере компенсирована и заглажена тем, как вы спасли мою жизнь.

— Я спасла вас, — сказала Ола, .. — но вы ведь не стали бы взбираться на утес и не оказались бы… в опасности, если бы я не… позвала вас туда.

— Это вы теперь так думаете, — возразил маркиз, — но, если бы я был один, без вас, мне бы тоже захотелось взобраться туда ради разминки, и со мной произошла бы та же самая история, только с совершенно иным концом.

Он видел, что не убедил ее, и добавил:

— То, что произошло, уже в прошлом, и нет смысла оглядываться в жизни назад и все время твердить: «Если бы я сделал то-то, а не так-то, то все было бы по-иному».

Он со смешком сказал:

— Никто из нас не может переписать историю, но в настоящем мы можем и должны быть достаточно разумны, чтобы не бороться с неизбежным или убегать от него, как вы очень любите делать, ведь это не может ничего решить.

— Я думала, если я… оставлю вас… вы сможете убедить Жиля не… говорить никому, что я была на «Морском волке». Я уверена, что вы смогли бы… подкупить его, чтобы он хранил молчание, поскольку ему всегда не хватает денег.

— И позволить ему шантажировать меня всю жизнь? — спросил маркиз. — Нет, благодарю вас, Ола! Я предпочитаю собственное решение, и, видимо, быть моей женой для вас не так неприятно, по сравнению с замужеством за вашим кузеном или с вашим одиночеством.

— Я… подумала, — сказала Ола тихим голосом, — когда он лежал на полу… он выглядел действительно… злобным… и я уверена, что он попытается… навредить вам, если сможет.

— Мне кажется, мы можем быть уверены, что он не будет способен сделать это, — сказал маркиз. — Я намерен послать извещение о нашей женитьбе в GAZETTE немедленно; и когда он приедет в Англию, то никто не будет слушать его россказни.

После минутного молчания Ола тихо спросила:

— Он назвал меня… шлюхой. Это — то же самое, что… Fille de joie?

Поколебавшись секунду, маркиз ответил;

— Да.

— А «кокотка»… означает… то же самое?

Он кивнул.

— Теперь… я… понимаю, как ужасно и оскорбительно моя мачеха относилась ко мне… и может быть…

Она сделала паузу и добавила:

— М-может быть, ваши друзья посчитают большой… ошибкой с вашей стороны… ж-жениться на той, которая выглядит, как… я.

Маркиз улыбнулся.

— Мои друзья, увидев вас, подумают, что мне очень повезло, что я женился на той, которая, вне всякого сомнения, чрезвычайно прекрасна!

По выражению ее лица он видел, что Ола не верит ему, и воскликнул:

— Бог мой, дитя, как же вы не понимаете, что именно потому, что вы столь прекрасны, ваша мачеха и, наверное, многие другие женщины, с которыми вы встречаетесь, дико завидуют вашей привлекательности?

— Вы действительно… так думаете? — спросила Ола. — Мне всегда казалось, что… во мне что-то не так… потому что люди так удивляются цвету моих волос.

— Они удивляются потому, что у женщин очень редко бывает именно такой цвет и такая красота.

Он сделал ей комплимент, но в его голосе Ола слышала безразличие, словно он обсуждал какой-то неодушевленный объект, а не человека.

— Я рада… очень рада, что вам не придется… стыдиться меня, — сказала она после недолгого молчания.

— Я могу обещать вам, что этого никогда не будет, — сказал маркиз. — А теперь, когда ничего больше не может помешать нашему с вами появлению в Ницце или еще где-либо, я предлагаю вам после обеда проехаться по побережью. Виды из Виллефранч, расположенной недалеко вдоль берега, очень хороши.

— Мне бы так хотелось! Неужели я могу поехать с вами?

— Я прикажу подавать обед сейчас же, — ответил маркиз.

Он вышел из каюты, а Ола села перед туалетным столиком, чтобы прибрать свои волосы.

Разглядывая себя в зеркале, она думала, что маркиз назвал ее прекрасной, но какая-то нотка в его голосе подсказывала, что это ничего не значит для него лично, «Я хочу, чтобы он считал меня прекрасной», — говорила она себе.

Спохватившись, что она теперь уже его жена, Ола вздрогнула от этой мысли, потому что боялась, как бы он все-таки не возненавидел ее за то, что вопреки своему намерению оставаться холостяком он вынужденно женился.

«Откуда я могла знать, что все сложится таким образом?» — спрашивала она себя.

Ее охватил внезапный стыд от того, что она вела себя так настырно и скандально, что оттолкнуло бы любого мужчину и заставило бы его держаться подальше от нее.

Она опоила его наркотиком, так что он три дня находился без сознания. Он мог бы освободиться от нее в Гибралтаре или в Марселе, но оказался слишком добр, потому что она была ранена в плечо.

И теперь, ради спасения не только своей репутации, но и ее тоже, он вынужден жениться на ней. Она понимала, что это окончательно закроет рот Жилю, но маркиз расплачивается за это слишком дорогой ценой.

«Он никогда не простит меня… никогда!» — говорила она себе и от этой мысли буквально ощущала физическую боль в сердце.

Невольно она стала молиться, чтобы ей удалось как-то отвести от него эту ненависть к себе.

Ола молилась, чтобы он нашел в ней — хоть это и было невозможно — такую жену, о которой он мечтал, и она могла бы говорить с ним о его стремлениях, о его работе в Палате лордов, пыталась бы управлять его домами так, как он считал нужным.

«Я не буду требовать от него ничего», — сказала она себе.

Она задумалась: а это все, что мужчина ждет от женитьбы, Он же захочет чего-то большего?

Она сама же себе ответила, будто кто-то подсказал ей вслух.

Мужчина захочет любви. Но сможет ли она дать ее маркизу?

Она задавалась этим вопросом и видела в зеркале свои округлившиеся испуганные глаза.

Она чувствовала ответ, но боялась сложить его в слова.