Вечернее платье было так красиво, так безукоризненно сшито, что она старалась не думать о работавших над ним портнихах, которые не могли заработать за неделю даже на одну лилию из тех, что делали платье таким соблазнительным.
      После полудня произошел еще один случай, который врезался ей в память.
      Когда маркиз привез ее домой на авеню Фридлянд, они вышли из коляски, чтобы подняться по ступеням к двери, уже открытой напудренным лакеем.
      Стоявшая на тротуаре женщина с ребенком на руках протянула руку к Линетте, умоляя дать ей хоть сколько-нибудь на еду.
      Маркиз опустил руку в карман, чтобы достать какую-нибудь мелочь, а Линетта остановилась и заговорила с женщиной.
      Она была ужасно худа, а ребенок такой бледный и изможденный, что Линетта подумала, что ему недолго осталось жить.
      – Разве вы не можете найти себе работу? – спросила Линетта своим кротким мягким голосом.
      – Кто меня возьмет с ребенком? – ответила женщина.
      – А ваш муж… он тоже безработный?
      – Муж! – воскликнула женщина. – Уж не думаете ли вы, что у этого несчастного заморыша есть отец?
      Тон ее был почти груб.
      – Довольно! – твердо сказал маркиз. – Берите деньги и ступайте!
      Он опустил в руку женщины несколько франков, и та, жадно схватив их, ускользнула без единого слова, как будто опасаясь, что маркиз раздумает и отнимет у нее деньги.
      Линетта задумчиво посмотрела ей вслед.
      – Она такая худая, а ребенок болен, – произнесла она словно про себя.
      – Ты ничего не в силах изменить, – возразил маркиз. – По крайней мере, ей теперь хватит на еду на день-другой.
      – Ты очень добрый, – вздохнула Линетта. – Но как несправедливо, что она вынуждена страдать, и ей не к кому обратиться за помощью.
      Когда Линетта поднималась по лестнице, чтобы повидаться с Бланш, она заметила, что в холле стояло несколько корзин с цветами, которые, вероятно, доставили днем.
      В одной из них были пурпурные орхидеи. Линетта знала, что они очень дорогие.
      Одеваясь, девушка невольно вспомнила о сказочных драгоценностях Бланш и о женщине с ребенком, просившей милостыню у порога этого роскошного дома.
      Ей вспомнился ужин, который дала Бланш, на котором подавали павлина, редкие вина, стол, прогибавшийся под тяжестью золотой и серебряной посуды, и женщины в эффектных туалетах, каждый из которых стоил целое состояние.
      «Почему император не примет какие-нибудь меры?» – подумала Линетта и решила попросить у маркиза объяснения.
      Но, увидев его, она уже больше не могла думать ни о чем, кроме него.
      Маркиз повез ее в ресторан, не такой большой и шикарный, как «Английское кафе», но все же, по его словам, один из лучших в Париже.
      Ресторан находился в Пале-Ройяле и существовал, как узнала Линетта, еще с дореволюционных времен.
      – Я закажу для тебя их фирменное блюдо, – сказал маркиз.
      Они сидели на обитой алым бархатом софе в маленькой квадратной комнате, где стены были чудесно расписаны цветами и фруктами.
      – А что оно из себя представляет? – заинтересовалась Линетта.
      – Рейнский карп, – ответил Дарльстон, – рыба, которой нет в Англии. Кости в нем вынуты, он нафарширован особой начинкой, секрет приготовления которой известен только здесь.
      Рыба действительно была отменной, но Линетта с трудом могла сосредоточиться на еде. Ей хотелось разговаривать с маркизом, слушать его, задавать ему десятки вопросов, на которые только он, по ее мнению, мог дать ответ.
      Маркиз был сегодня очень весел; он постоянно смешил ее, и они проговорили так долго, что не успели в театр, как намеревались.
      Дарльстон не хотел смотреть Бланш, он собирался пригласить Линетту в один из знаменитых парижских драматических театров, где бы девушка могла увидеть Сару Бернар или кого-то еще из известных французских актеров, которыми так гордятся парижане.
      Но вместо этого они продолжали разговаривать, все время находя сказать друг другу что-нибудь более интересное и захватывающее, чем любой спектакль, который они могли увидеть на сцене.
      После этого они долго катались по освещенным газом улицам, любовались Парижем во всей его красоте, Сеной, струившей свои воды меж высоких берегов, убеждаясь, как убеждались многократно многие до них, что Париж – это город влюбленных.
      – Ты так прелестна, так изумительна! – с нежностью воскликнул маркиз, обнимая одной рукой Линетту, когда они проезжали по затихшим улицам.
      – Мне приятно, что я нравлюсь тебе, – просто ответила девушка.
      – В английском языке просто нет слов – да и во французском, если на то пошло, – чтобы сказать тебе, насколько ты чаруешь меня, – произнес маркиз. – Никогда я еще не прислушивался к каждому звуку, к каждой интонации женского голоса. Все, что ты говоришь, милая, имеет невыразимую прелесть.
      Линетта глубоко вздохнула.
      – Когда ты говорить такие вещи, – вымолвила она, – мне бывает настолько хорошо, что от этого даже больно.
      Маркиз теснее привлек ее к себе.
      – Я очень хорошо понимаю, что ты хочешь сказать, потому что сам чувствую то же. Ты, наверное, Сирена! Ты заворожила меня, и я больше ни о чем не могу думать, кроме тебя.
      Девушка подняла к нему лицо, и маркиз нежно поцеловал ее.
      – Завтра вечером, – сказал он, – мы будем одни в нашем домике; и тогда я покажу тебе, как ты много значишь для меня, моя драгоценная, я смогу поцеловать тебя по-настоящему, так, как я хочу.
      Линетта замерла, потрясенная силой страсти, звучавшей в его голосе.
      – Будет чудесно быть с тобой и только с тобой, – ответила она, – знать, что нам не нужно больше расставаться. Вчера, когда ты ушел, я хотела бежать за тобой и умолять тебя вернуться. Мне стало страшно, что я больше не увижу тебя.
      – Неужели ты думаешь, что такое может случиться? – изумился маркиз. – Я уже сказал тебе, Линетта, что ты моя и никакая сила никогда не разлучит нас.
      – Мне так хочется этому верить! – вздохнула она. – Но иногда меня все же охватывает страх.
      – Нет никаких причин бояться. Я приеду за тобой завтра рано утром. Когда я подписывал договор о найме сегодня вечером, я узнал, что владелец дома уезжает очень рано. Так что, если хочешь, мы можем въехать еще до полудня.
      – Ничего не может быть лучше! – захлопала в ладоши Линетта.
      – А потом мы должны поехать с тобой к Оскару Массену. Я хочу купить тебе подарок. Я предполагал выбрать для тебя что-нибудь сегодня, но у нас не хватило времени. Интересно, что бы тебе понравилось.
      Дарльстон почувствовал, что Линетта как будто окаменела в его объятиях.
      – Я не хочу, чтобы ты покупал мне… драгоценности, – твердо сказала она.
      – Почему? – удивился маркиз.
      Линетта молчала, и он догадался, что она ищет какое-то объяснение, не имеющее отношения к подлинной причине ее отказа.
      – Ты уже дал мне так много, – уклончиво сказала она. – Бланш говорила мне, что ты хочешь заплатить за мои платья.
      – А ты думала, что я позволю какому-то другому мужчине платить за них? – возмутился маркиз. – Но я действительно хочу дать тебе многое, Линетта, и драгоценности – это только часть.
      – Пожалуйста, прошу тебя, не надо. Маркиз повернул ее лицом к себе и взглянул в глаза.
      – Почему? – настойчиво спросил он. – Скажи мне, почему?..
      Линетта не хотела отвечать, но властная нота в его голосе вынудила ее повиноваться.
      – Сегодня Бланш показала мне свои драгоценности… – с трудом проговорила она.
      Маркиз тихонько засмеялся.
      – Я понимаю, о чем ты думаешь, но, обещаю тебе, между нами все будет по-другому.
      Он почувствовал, что ему не удалось убедить ее.
      – Мой ангел, я ничем не хочу огорчить тебя. Я никогда не сделаю ничего против твоего желания. Такие вещи могут подождать. Все, что имеет значение сейчас, – это то, что мы сможем быть вместе.
      – Да, это единственное, что важно, – с радостной готовностью согласилась Линетта, подставляя ему свои губы.
      Прощаясь с Линеттой, маркиз поцеловал ей руки, один тонкий пальчик за другим, а затем нежные мягкие ладони.
      – Завтра вечером, мое блаженство, я буду целовать тебя так, как хотел бы целовать здесь, сейчас, – шепнул он. – Мы расстаемся всего лишь на несколько часов, хотя мне они покажутся вечностью.
      – И мне тоже, – ответила Линетта.
      Кучер остановил лошадей, и они вышли из коляски.
      – Спокойной ночи, дорогая, желаю тебе увидеть меня во сне, – сказал маркиз.
      Линетта вошла в подъезд, и швейцар закрыл за ней дверь.
      – Мадам уже вернулась? – поинтересовалась Линетта.
      – Да, m'mselle, – ответил ей лакей, – но не думаю, что ее следует беспокоить.
      – Разумеется, нет, – согласилась Линетта. – Я буду очень осторожна. Спокойной ночи, Жюль.
      – Спокойной ночи, m'mselle.
      Лакей исчез в двери под лестницей, ведущей в помещения для прислуги.
      Линетта начала подниматься по лестнице, и вдруг услышала легкий стук в парадную дверь.
      Она подумала, что, быть может, маркиз забыл ей что-нибудь сказать, и, не дожидаясь лакея, она сбежала вниз и сама открыла дверь.
      На пороге стоял не маркиз, а мистер Бишоффсхайм с каким-то свертком в руке.
      – Мистер Бишоффсхайм! – удивленно воскликнула Линетта. – А я думала, вы за городом.
      Он улыбнулся ей и, войдя в холл, положил цилиндр на столик.
      – Я и был там, – самодовольно произнес он, – но я вернулся в Париж, потому что единственный подарок, который моя дочь хотела получить на день рождения, чтобы ее взяли в театр. – И он добавил с усмешкой: – Она унаследовала от своего отца пристрастие к огням рампы и пожелала видеть Сару Бернар в «Прохожем».
      – И хорошо она играла? – спросила Линетта.
      – Великолепно!
      Он взглянул на платье и накидку Линетты.
      – Вы только что вошли?
      – Да, несколько минут назад, – ответила Линетта, – а Бланш уже дома и, кажется, спит.
      – Тогда я сейчас удивлю ее, – улыбнулся мистер Бишоффсхайм. – У меня есть для нее особенный подарок, она давно уже желала иметь эту вещь. Хотите посмотреть?
      – О да!
      Мистер Бишоффсхайм кивнул своему выездному лакею, и тот внес корзину тубероз. Поставив ее на стол, он спросил:
      – Что еще угодно, monsieur?
      – Это все, благодарю вас, Клеман, – ответил мистер Бишоффсхайм. – Завтра приезжайте за мной как обычно. Спокойной ночи!
      – Спокойной ночи, monsieur! – И лакей вышел, закрыв за собой дверь.
      Те несколько дней, что она жила у Бланш, она не замечала, чтобы мистер Бишоффсхайм оставался на ночь.
      Ей это показалось странным, но она, естественно, ничего не сказала.
      Бишоффсхайм достал из принесенного им с собой свертка футляр, и еще до того, как он поднял крышку, Линетта догадалась, что в нем драгоценности.
      Когда он показал ей содержимое футляра, Линетта ахнула от восхищения.
      Колье с такими огромными бриллиантами, которые даже в тусклом освещении холла сверкали как солнце, она еще ни на ком не видела.
      – Вам нравится? – спросил Бишоффсхайм, довольный произведенным впечатлением.
      – Это что-то сказочное! – воскликнула Линетта.
      – Оно принадлежало Марии-Антуанетте, – объяснил банкир. – Бланш давно уже хотела его иметь. Мне пришлось порядком поторговаться, но теперь оно принадлежит ей! Вы думаете, она будет довольна?
      – А как же иначе?
      Про себя Линетта удивилась, что Бланш хотела иметь еще одну красивую безделушку. Их и так у нее была полная шкатулка.
      – Пойдемте, – сказал мистер Бишоффсхайм, – удивим ее вместе. Вы не могли бы захватить цветы?
      – С удовольствием, – ответила Линетта. Корзина казалась совсем нетяжелой.
      Когда они поднялись на площадку второго этажа, мистер Бишоффсхайм приложил палец к губам и осторожно повернул ручку двери.
      Линетта ожидала, что в будуаре будет полный мрак, но в дальнем углу у постели горели две свечи, освещая белые с голубым занавеси.
      Пахло духами и цветами.
      Когда мистер Бишоффсхайм приблизился к постели, он издал крик, что-то среднее между проклятием и рыданием. Линетта в нескольких шагах от двери застыла на месте.
      Бланш шевельнулась, и ее разметавшиеся по подушке волосы вспыхнули при свете свечей, как золотое облако.
      И тут Линетта увидела нечто совершенно невозможное, невероятное – Бланш была в постели не одна!
      – Шлюха! Поганая шлюха! – крикнул мистер Бишоффсхайм.
      Лежавший рядом с Бланш мужчина приподнялся на локте.
      – Последний раз, когда я простил тебя, ты поклялась, что этого больше не будет! – бушевал мистер Бишоффсхайм. – Ты дрянь, уличная девка!
      И тут Линетта узнала мужчину рядом с Бланш. Нельзя было не узнать это худое, мертвенно-бледное лицо, запавшие глаза. Это был Жак Воссен!
      – Милый Биш, прошу тебя, не расстраивайся! Бланш говорила совершенно спокойно.
      – Ты обещала мне, ты клялась всем святым для тебя, что ты любишь меня, что я могу тебе доверять! – кричал мистер Бишоффсхайм. – Будь ты проклята за твой гнусный обман – проклята – проклята!
      И вдруг неожиданно, чего Линетта уже никак не могла предвидеть, он заплакал.
      Крупные слезы медленно катились по его обрюзгшим щекам, и, не утирая их, он повторял снова и снова:
      – Я верил тебе, ты же обещала мне! Будь проклята!
      Едва соображая, что она делает, Линетта опустила на пол корзину с цветами и выбежала из спальни Бланш.
      В своей комнате она заперла дверь на ключ, бросилась на постель и зарылась головой в подушки.
      Линетта вся дрожала, руки у нее были судорожно стиснуты, и какое-то время она никак не могла отдышаться.
      Постепенно ее мысли прояснились, и она могла думать об увиденном и услышанном, не испытывая желания заплакать.
      Ей казалось, что эта картина – Бланш и мистер Воссен, лежащие рядом, – навсегда запечатлелась в ее памяти.
      Бланш – прекрасная, бело-розовая, с пышными формами языческая богиня, и желтокожий Воссен, у которого тощая шея, костлявые плечи и волосатая грудь.
      Линетта никогда не видела мужчину обнаженным, и сам по себе вид мистера Воссена страшно поразил ее.
      В первый момент она не восприняла всех подробностей, но теперь девушка припомнила его небрежно брошенную на стуле одежду и ботинки на полу.
      – Как она могла? Как она могла позволить ему прикоснуться к себе? – твердила Линетта.
      И тут она поняла, что в этой роскошной постели до сегодняшней ночи Бланш спала с мистером Бишоффсхаймом.
      Линетта была настолько невинна, что ничего не знала об интимных отношениях мужчины и женщины.
      Нет, конечно, она знала, что муж и жена – близкие люди, что они любят друг друга, целуют, но полный смысл их близости оставался для нее тайной. Да и откуда ей было знать? До вчерашнего дня она видела в постели только свою мать и mademoiselle.
      Эта ночь раскрыла ей глаза. Линетта стала по-настоящему взрослой.
      Жизнь перестала быть для нее волшебной сказкой, в которой мужчины и женщины в романтических одеяниях клянутся друг другу в верности до гроба.
      Получалось, что Бланш играла роль не только в театре, но и в этом богатом доме, где все было оплачено мистером Бишоффсхаймом.
      Он был любовником Бланш – Линетта впервые восприняла это слово в его грубом значении. Он был никакой не «милый друг» – просто ее любовник!
      Девушка еще не осознавала всего значения этого слова, но уже могла понять, что имеют в виду, говоря: «спать вместе».
      Возможно, думала Линетта, если любить кого-то до безумия, так это и не имеет значения.
      Но Бланш ведь не любила Воссена! А одно то, что она позволила ему прикасаться к себе, значило, что Бланш не любила и мистера Бишоффсхайма.
      Но тогда ее поведение чудовищно, чудовищно и бессмысленно – если, конечно, не принимать во внимание шкатулку с драгоценностями, запертую в письменном столике.
      Линетта долго лежала, снова и снова возвращаясь в памяти к тому, что произошло. Она все еще прятала лицо в подушку, опасаясь услышать рыдания мистера Бишоффсхайма, содрогаясь при одной мысли о том, с чем она соприкоснулась, с тем, что, она знала, было грязно и отвратительно.

* * *

      Только три часа спустя, когда звезды уже бледнели и гасли на предрассветном небе, Линетта нашла в себе силы снять платье и лечь в постель.
      Хотя ночь была теплая, девушка дрожала как в лихорадке. Одеяла, казалось, были сделаны из тонкой бумаги, настолько ей было под ними холодно. Ее всю трясло, и она никак не могла уснуть.
      Многое прояснилось для нее сейчас из того, что раньше озадачивало, из того, что казалось ей совершенно необъяснимым.
      Так, она поняла наконец, что Бланш пыталась растолковать ей днем, показывая свои драгоценности.
      Мистер Воссен богат. Разве он не предлагал ей, Линетте, все, чем он обладает?
      С несвойственным ей ранее цинизмом Линетта подумала, что завтра коллекцию Бланш пополнит не только колье Бишоффсхайма, но и подарок Воссена.
      Когда первые лучи солнца осветили ее комнату, Линетта встала с постели и оделась.
      Не обращая внимания на висевшие у нее в шкафу новые роскошные туалеты, девушка надела платье из голубого муслина с белым воротничком и манжетами, привезенное ею из Англии.
      Уложив волосы так, как она всегда причесывалась дома, Линетта надела скромную соломенную шляпку, которая была на ней в дороге, завязала ленты под подбородком и осторожно открыла дверь своей спальни. В доме было тихо. Даже слуги еще спали в такой ранний час.
      Линетта не знала, что случилось прошлой ночью после того, как она выскочила из спальни, могла только предполагать, что мистер Воссен удалился, а мистер Бишоффсхайм остался, простив Бланш.
      В ее ушах все еще звучали его задыхающиеся всхлипывания. Это было еще более унизительно, думала Линетта, чем когда он ругался и проклинал Бланш.
      На цыпочках спустившись с лестницы, не оглянувшись ни разу в сторону спальни Бланш, Линетта осторожно и бесшумно вышла на улицу.
      Бледные лучи утреннего солнца золотили все вокруг на пустой улице, даря радость и вселяя надежду, но в душе Линетты царил такой мрак, что она была не способна наслаждаться утренним очарованием.
      Она сознавала только, что должна скрыться куда-то и подумать.
      В доме Бланш она задыхалась; его богатство и пышность, удушливая атмосфера, ароматы духов и цветов притупили в ней все ощущения, оставив только чувство глубокого отвращения.
      Линетта прошла по авеню Фридлянд, свернула на улицу Сент-Оноре и вспомнила, что когда они как-то проезжали здесь, Бланш показала ей здание английского посольства, а почти напротив него Линетта заметила церковь.
      Девушка втайне надеялась, что это англиканская церковь. Она боялась зайти в католическую, где свечи, запах ладана и пышное убранство напомнят ей о роскоши, царившей повсюду в Париже.
      Она тосковала по голым выбеленным стенам маленькой церкви у них в деревне, где служили заупокойную службу по ее матери. Только в такой обстановке она могла обрести покой, которого искала.
      Путь до английского посольства был не близок, и, когда она наконец дошла до него, на улицах уже стали появляться люди.
      Фонарщики тушили фонари, проезжали со своими тележками торговцы, скромные и бедно одетые люди спешили на работу.
      Глядя на них, Линетта желала одного: найти работу! Она должна начать зарабатывать себе на жизнь.
      Направляясь в церковь, Линетта волновалась, не будет ли там закрыто. Но, к счастью, ее опасения не подтвердились.
      Линетта вошла.
      Церковь была очень старая и, как и надеялась Линетта, без всяких украшений. Там не было ни икон, ни фресок с изображениями святых, ни свечей. Только простой медный крест на алтаре – и больше ничего.
      Линетта преклонила колени у первой же скамьи и, опустив голову, начала молиться. Удивительно, но девушке показалось, что ее мать находится рядом с ней.
      У нее еще не было такого чувства: ни тогда, когда ее мать умерла, ни тогда, когда по ночам она звала ее, отказываясь верить, что матери больше нет.
      Но сейчас она была здесь, рядом с ней, в этом Линетта не сомневалась.
      – Помоги мне, мама! – прошептала Линетта. – Скажи, что мне делать. Я знаю теперь, что у меня были дурные намерения и ты бы их не одобрила. Но мне казалось, что я права, потому что я так люблю его.
      Линетта помолчала.
      – Откуда мне было знать, мама, что в жизни столько лукавства и обмана? – с горечью сказала она.
      Здесь, в церкви, она словно услышала обращенные к ней слова матери – не иметь больше ничего общего с Бланш и той жизнью, какую она ведет. В том мире для нее не должно быть места. Все случившееся с тех пор, как она оказалась в Париже, поскорей вычеркнуть из памяти.
      Нужно все начать заново, с того момента, когда она сошла с поезда на Северном вокзале с твердым намерением работать и зарабатывать себе на жизнь преподаванием.
      Линетта долго молилась в тишине церкви.
      Постепенно ей стало казаться, что ужас случившегося отодвинулся от нее.
      Бланш может жить такой жизнью, но сама она, Линетта, – никогда и ни за что!
      Не ей судить, виновата Бланш или нет, права пи в своих поступках или заблуждается, но для нее такая жизнь была бы невозможна, чудовищна, и она не должна иметь к ней никакого отношения.
      Час спустя, когда все тело начало сводить от неудобного положения, Линетта присела на скамью и долго смотрела на распятие.
      – Господи, помоги мне! – взмолилась она, уже собираясь уходить. – Я должна найти работу.
      Линетта решила, что найдет в себе мужество сказать маркизу, что никогда не сможет жить с ним в том домике, который они выбрали вместе, никогда не сможет принадлежать ему, как он того хочет.
      «Во всем виновата я, – повторяла она про себя. – Я сама навязалась ему, и я, только я одна виновата в том, что случилось».
      Но даже от одной мысли о маркизе сердце девушки забилось, как птица в клетке.
      «Но ведь он поймет, – говорила она себе с напускной уверенностью, – он не может не понять!»
      Около выхода из церкви Линетта увидела доску с объявлениями и подошла к ней ближе. Кто знает, может, она найдет там что-нибудь для себя?
      Так… расписание служб по будням и воскресеньям… Кружки… Л это что за записка?
      «Требуется преподавательница французского и английского к детям от четырех до восьми лет из английских семей».
      Линетта перечла объявление несколько раз. Это был ответ на ее молитву.

Глава седьмая