Невольный обман

— Я… жена… генерала Василаса!

Несколько секунд герцог, по-видимому, не в состоянии был осознать все значение ее слов. Затем он взревел на всю комнату:

— Василас? Мятежник? Тот человек, который сверг короля и залил кровью эту несчастную страну? Ты сошла с ума!

Теола не отвечала. Она только дрожала, не отрывая глаз от лица дяди.

— Полагаю, он принудил тебя к этому, — ворчливо заметил тот, — хотя меня удивляет, что он вообще предложил тебе замужество. Тем не менее этот брак не может считаться действительным: как тебе хорошо известно, в твоем возрасте ты не можешь выйти замуж без согласия опекуна. А такого согласия я никогда не дам, я тебе уже говорил. Предоставь это дело мне и собирайся. Мы немедленно уезжаем в Англию!

— Я… я не могу… ехать с вами! Теола попыталась ответить храбро, но голос ее задрожал.

— Ты сделаешь, как тебе говорят, — отрезал герцог. — Если не хочешь, чтобы я прибегнул к насильственным методам убеждения.

— Она надела мое платье, папа! — опять закричала Кэтрин. — Она пользуется моими вещами! Накажи ее! Она не имеет права вести себя подобным образом!

— Теола будет наказана, когда мы отсюда уберемся, — ответил герцог. — Можешь в этом не сомневаться! Л пока, если мы хотим успеть па корабль, нам надо ехать. — Он вынул из кармана часы. — У тебя двадцать минут, чтобы уложить вещи.

— И мои вещи пусть тоже уложит, — вставила Кэтрин. — Все вещи! И не забудь, папа, что мамина тиара все еще здесь!

— Я помню, — ответил герцог. Он сунул часы обратно в карман и тут обратил внимание на то, что Теола даже не пошевелилась.

— Ты что, отказываешься делать то, что тебе велят, Теола? — спросил он.

Теперь он произносил слова медленно, а Теола давно знала, какая угроза таится в его неестественно тихом голосе.

— Я… я должна… остаться с моим… мужем. Слова с трудом срывались с ее дрожащих губ. Герцог замахнулся, и она приготовилась выдержать неизбежный удар по щеке. В этот момент дверь распахнулась. На пороге возник майор Петлос, и герцогу пришлось опустить руку.

— Как приятно снова видеть вашу светлость, — радушным тоном произнес Петлос.

— Это вы, Петлос? — спросил герцог.

— Он самый, ваша светлость. Помните, я плыл вместе с вами на корабле, который доставил вас в Кевию.

— Я помню вас, — невежливо буркнул герцог, — хотя и не могу понять, почему вы все еще здесь.

— Вам все объяснят, если вы, ваша светлость, и леди Кэтрин последуете за мной во дворец, — ответил майор Петлос. — У дверей ждет карета.

— У нас есть своя карета, — возразил герцог.

— Разумеется, — согласился майор Петлос. — Вы ведь направляетесь в Кевию?

— Да, — ответил герцог, — В таком случае ваша светлость поедет со мной, — произнес майор Петлос, и в его голосе прозвучали властные нотки.

— Полагаю, мы еще успеем на корабль, — уступил герцог. — Он снова взглянул на Теолу. — А ты делай то, что тебе сказано, — приказал он. — Если не будешь готова к тому времени, как я вернусь, ты об этом горько пожалеешь.

Он двинулся следом за майором Петлосом к выходу из гостиной, но Кэтрин вернулась назад.

— Сейчас же сними мое платье! — прошипела она Теоле. — А если на тебе надеты еще и мои нижние юбки и шелковые чулки, снимай их тоже! Как ты посмела взять мою одежду? — Она замолчала, а потом прибавила с ясно различимыми мстительными нотками в голосе:

— Обещаю позаботиться, чтобы не только папа, но и мама сурово наказали тебя за твое возмутительное поведение. Какой стыд!

И она вылетела из комнаты, не дожидаясь ответа Теолы. Едва ее сапфировый бархатный костюм для верховой езды исчез за дверью, Теола закрыла глаза ладонями.

Как она могла хотя бы на минуту вообразить, чти ее счастье будет длиться вечно и она останется в Кавонии с Алексисом? Ей следовало знать, что волшебство прошлой ночи — всего лишь мимолетная радость. Теперь она должна посмотреть в лицо реальности: ей слишком хорошо известно, как накажет ее дядя за поступки, которые он считает преступными.

Прежде его телесные наказания были для нее мучительными и унизительными, но теперь, после того как она узнала подлинное счастье, вынести их будет совершенно невозможно. Но хуже всякого наказания, хуже жалкого существования и тьмы, ожидающих ее в Англии, была мысль о» разлуке с Алексисом.

Теола была уверена, что дядя сказал правду, утверждая, что ее брак недействителен, так как она не получила разрешения своего опекуна. И еще он, конечно же, воспользуется возможностью рассказать Алексису о ее отце и постарается убедить его, что она вообще недостойна стать чьей-либо женой.

Она знала, насколько жестоким мог быть ее дядя, когда хотел настоять на своем. И хотя Теола верила, что Алексис будет сражаться за нее, вряд ли он сможет сопротивляться власти и влиянию, которыми обладал ее дядя в Англии и которые мог употребить против Кавонии, если бы захотел.

Используя дипломатические каналы, он мог бы очень осложнить положение не только самого Алексиса, но и всей Кавонии. Более того, Теола была совершенно уверена, что он не колеблясь пустит в ход все свое оружие, чтобы только причинить ей вред. Это было его личной вендеттой, так как он никогда не простил свою сестру за то, что она, как он считал, запятнала честь семьи. Каждый раз, когда он смотрел на нее, Теола чувствовала, как в нем пробуждается желание отомстить за то, что он считал вероломством ее отца.

— Ох, папа! Папа! — этот возглас вырвался из самой глубины ее души. — Никто не сможет меня спасти! Никто!

Теола прошла в спальню в поисках Магары, но вспомнила, что служанка сейчас во дворце. Она открыла гардероб и обнаружила, что в нем нет ничего, кроме того розового платья, которое она надевала вчера ночью, и белого халатика с широкими рукавами, тоже принадлежащего Кэтрин.

Теола медленно сняла красивое платье, в котором надеялась вызвать восхищение Алексиса. Под ним, как правильно подозревала Кэтрин, были надеты шелковые нижние юбки и изящно вышитое белье, отделанное настоящим кружевом, составлявшим часть приданого ее кузины.

Она сняла все это, а также шелковые чулки, которые были куплены на Бонд-стрит и стоили необычайно дорого.

Магары нигде не было видно, хотя Теола ожидала ее появления с минуты на минуту. Поэтому она надела белый халат и присела в ожидании.

Она предполагала, что по прибытии во дворец герцог отдал распоряжение упаковать сундуки Кэтрин и что именно этим в данный момент занята Магара. Когда вещи будут готовы к отъезду, она, несомненно, привезет сюда те унылые бесформенные платья, выбранные теткой для ее роли фрейлины-служанки.

Они символизировали уродство и жестокость, думала Теола, с которыми ей суждено провести всю оставшуюся жизнь.

Если ее мать вызвала отвращение дяди тем, что вышла замуж за отца, то Теола теперь сделала то же самое. Выйдя замуж без его разрешения, она тоже, с его точки зрения, совершила ужасное преступление, за которое ее будут подвергать оскорблениям и унижениям весь остаток жизни.

— Я не смогу этого вынести! — вслух произнесла она.

Без Алексиса нет смысла жить дальше.

Теола вспомнила ту ночь, когда в пещере он дал ей пистолет, и она тогда подумала, что, если его убьют, она тоже должна умереть. Хотя Алексис этого и не сказал, но Теола была уверена, что именно это он имел в виду, так как хорошо понимал, какая ей уготована судьба, если победят войска короля.

«Я умру! — подумала Теола. — Какой смысл продолжать жить?»

Она даже думать теперь не могла о физических и моральных наказаниях, которые ждали ее в доме дяди.

— Я… трусиха, — прошептала она. — Трусиха!

В спальне было очень тихо, и все же ей казалось, что бушующие в ней чувства наполняют все пространство комнаты грохотом сражающихся армий. Она ощущала, как эти чувства разрывают ее на части.

Часть ее рассудка говорила, что надо жить, какие бы страдания ни пришлось выносить, но другая часть твердила, что смерть гораздо предпочтительнее жизни, лишенной любви.

Теола встала и позвонила; ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем раздался стук в дверь.

— Вы звонили, ваша светлость? Она увидела Диноса, престарелого слугу, приносившего ей завтрак в патио.

— Да, — ответила Теола. — Я хочу, чтобы вы принесли мне… пистолет.

— Пистолет, ваша светлость?

— Должен же найтись хоть один па вилле.

— Я не уверен, ваша светлость… но я посмотрю.

— Спасибо, Динос.

Она заметила на его лице удивление, но он был слишком хорошо вышколенным слугой, чтобы подвергать сомнению отданные ему приказания.

Динос ушел, и снова Теола стала ждать и думала о том, позволят ли ей попрощаться с Алексисом. Возможно, после того, как дядя расскажет ему правду о ее родителях, он поймет, что лучше избавиться от нее.

Теола и сама собиралась рассказать ему обо всем — слова уже готовы были сорваться с ее губ. Но он поцеловал ее, и она забыла обо всем, кроме волшебства и восторга любви.

Одна мысль о его прикосновениях заставила ее затрепетать от невыразимого наслаждения. Знать, что он никогда больше не овладеет ею, было невыносимо больно.

— Я… люблю его! — в отчаянии воскликнула Теола. — О господи, как я его люблю!

Раздался стук в дверь, и появился Динос, держа в руке пистолет.

— Это единственное, что я смог найти, ваша светлость.

— Сойдет, — ответила Теола.

Она взяла у него пистолет и поняла, что это старое и гораздо более тяжелое оружие, чем то, что дал ей в пещере Алексис.

— Что-нибудь еще, ваша светлость?

— Пока ничего, спасибо.

Динос вышел из комнаты, а Теола села, сжав в руке пистолет.

Она ощущала холод металла в ладони и спрашивала себя, действительно ли у нее хватит сил нажать на курок.

Где-то она видела изображение человека, намеревавшегося покончить с собой и приставившего пистолет ко лбу. Но Теола не могла вынести мысли о том, что ее лицо будет сильно изуродовано и последнее впечатление Алексиса о ней будет как о чем-то безобразном.

«Если я направлю дуло в… сердце, — сказала она себе, — я умру… и могу только молить бога, чтобы смерть оказалась… мгновенной».

Она бросила взгляд на часы, стоящие на комоде в противоположном конце комнаты, и увидела, что с тех пор, как уехал дядя, прошло почти двадцать минут.

Потом Теола сообразила, что Магара не сможет уложить всю одежду Кэтрин за такое короткое время. Даже если ей будут помогать другие служанки, потребуется вдвое больше времени, чтобы сложить все эти красивые, вычурные платья и вынуть из комода все шелковое белье, которое Кэтрин купила в самых дорогих магазинах Лондона. А ведь еще есть туфли, сумочки, зонтики от солнца и шляпки, и все нужно аккуратно уложить в бесчисленные сундуки и коробки, заполнявшие целую пустую каюту на корабле по дороге сюда.

«Чего я жду? — спросила себя Теола. — Если я еще буду жива, когда они вернутся за мной, они помешают мне… убить себя».

Она опустила глаза на пистолет и поняла, что хочет совершить грех. И еще она знала, что это трусливый поступок и что Алексис, называвший ее храброй, станет презирать ее за подобную слабость.

Глаза ее наполнились слезами.

Она прошептала:

— Я ничего не могу поделать… дорогой мой! Не могу продолжать жить… без тебя! Если я умру, то по крайней мере мое тело… как и мое сердце… останется в Кавонии!

Ей показалось, что кто-то идет, и Теола быстро приставила руку с пистолетом к груди.

Она услышала, как открылась дверь, зажмурилась и попыталась нажать на курок, но он оказался более тугим, чем она ожидала. Послышалось резкое восклицание, твердая рука выхватила у нее пистолет, и в следующее мгновение она очутилась в объятиях Алексиса.

— Ради бога, что ты делаешь? Любовь моя, радость моя, что ты делаешь?

Теола ахнула, а когда он крепко прижал ее к себе, разрыдалась.

— Они хотят… увезти меня, — всхлипывала она, — я должна… покинуть тебя. Все… бесполезно. Позволь мне умереть! Я не могу… жить… без тебя… и без нашей любви.

Слова ее трудно было разобрать. Теола почувствовала, как он поцеловал ее волосы, а затем услышала тихий растроганный голос:

— Как же можно быть такой глупой? Милая моя жена, как можно верить в такие совершенно абсурдные вещи? Неужели ты всерьез могла вообразить, что я тебя отпущу?

Теола слышала его, но думала, что все это не может быть правдой, пока не подняла к нему лицо. Тогда он стал целовать ее сперва в губы, потом в залитые слезами щеки и, наконец, в глаза.

— Как ты могла хоть на секунду подумать, что я позволю им увезти тебя от меня?

— Дядя С-септимус с-сказал, что этот брак… н-не-действителен, потому что он… не давал своего… с-со-гласия.

— Наш брак не только действителен, — ответил на это Алексис, — но твой дядя дал свое согласие — как бы мало оно ни значило!

Теола так удивилась, что слезы ее высохли, а глаза широко раскрылись от изумления.

— Это… правда? — прошептала она.

— Чистая правда, — заверил ее Алексис. — Но как ты могла поступить так плохо, так ужасно жестоко — пытаться уничтожить себя, когда я так люблю тебя?

— Я… я думала… ты больше… не захочешь меня, — с трудом произнесла Теола.

— Как ты посмела усомниться в моей любви! — возмутился он, стараясь, чтобы его голос звучал сурово.

Но, произнеся эти слова, Алексис вновь поцеловал ее, и она прильнула к нему, с трудом заставляя себя поверить в происходящее.

— Рассказать тебе, что произошло, моя драгоценная? — спросил Алексис. И не успела она ответить, как он воскликнул:

— Зачем ты сняла всю одежду? Почему на тебе ничего нет, кроме этого халатика?

— К-кэтрин… приказала мне… отдать… все, что я… ношу, — объяснила Теола.

Ей было трудно говорить, трудно помнить о чем-либо, кроме слов Алексиса о том, что они всегда будут вместе.

Он посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.

— Что ж, это очень кстати. Я как раз подумывал, что пора бы устроить сиесту!

Он подхватил ее на руки, отнес на постель и положил на нее.

Потом снял с себя китель, лег рядом, заключил ее в объятия и целовал до тех пор, пока она едва не задохнулась.

— Пожалуйста, — попросила Теола, когда смогла заговорить. — Расскажи мне… что произошло.

— Сначала скажи, что любишь меня, — приказал он.

— Я тебя обожаю! Любовь к тебе так… переполняет меня… так мучит, я знала… что не могу уехать-вернуться в Англию… с дядей.

— Этому не бывать, и, если нам повезет, никто из нас больше никогда его не увидит.

— Он… уехал?

— Он уже на пути в Кевию!

В его голосе звучало удовлетворение, и Теола при двинулась к нему поближе.

— Расскажи мне! Расскажи, как… тебе это удалось.

— По-настоящему благодарить надо Никиаса Петлоса, — начал Алексис. — Он узнал, что твои дядя и кузина приехали и спрашивают тебя. Когда из дворца их послали на виллу, Никиас рассказал мне, что представляет собой твой дядя и как плохо он с тобой обращался во время вашего путешествия.

Он поцеловал Теолу в лоб и продолжал:

— Если бы я был менее просвещенным правителем, я бы бросил его в темницу и отплатил бы ему той же монетой!

— И что же ты сделал? — спросила Теола.

— Когда Никиас рассказал мне, что герцог — сноб и автократ и признает только помпезность и роскошь, мы с ним устроили целое представление.

— Что ты сделал?

— Никиас заставил его ждать в гостиной королевы. Затем, когда я был готов, он объявил твоему дяде и Кэтрин: «Его королевское высочество правитель Кавонии принц Алексис соблаговолит дать вашей светлости аудиенцию!»— Алексис рассмеялся. — Никиас сказал, что твой дядя был явно поражен этим, но не успел он опомниться, как его вместе с леди Кэтрин проводили в гостиную короля.

— Где ты их ждал?

— Я их там ждал, — ответил Алексис, — усыпанный орденами, большая часть которых принадлежала моему отцу, и, по-моему, там было еще несколько наград, которые король в спешке позабыл взять с собой! — Он издал короткий смешок и продолжил:

— Уверяю тебя, я выглядел весьма внушительно, а по обеим сторонам от меня стояли два адъютанта, также разодетые во все, что только смогли отыскать.

«Ваше высочество, его светлость, герцог Уэлсборн и леди Кэтрин Борн!»— объявил Никиас Петлос.

Я подписывал бумаги и нарочно помедлил несколько секунд, прежде чем поднялся им навстречу, и им пришлось пройти всю комнату, чтобы подойти к моему письменному столу.

Теола вспомнила, какой огромной и помпезной показалась ей гостиная короля в ту ночь, когда во дворец ворвались мятежники.

— Что было дальше? — спросила она.

— Герцог осведомился — совершенно не тем топом, каким собирался, как я понимаю, — правда ли то, что ты сказала: что я формально вступил с тобой в брак.

«Не просто формально, ваша светлость, — ответил я. — Я женился на вашей племяннице по законам Кавонии, и нас также обвенчал его святейшество архиепископ».

«Этот брак не является законным без моего разрешения», — заявил герцог.

«В данных обстоятельствах испросить ваше разрешение было невозможно», — возразил я.

Он помолчал, потом произнес:

«Вы называете себя принцем. Могу ли я узнать, действительно ли вы унаследовали этот титул?»Я взглянул на него так, словно счел его вопрос оскорбительным, и он быстро прибавил: «Я, собственно, хотел спросить, не являетесь ли вы родственником короля Кавонии Александроса V, который, насколько мне известно, был из семейства Василасов».

«Вижу, ваше сиятельство читали нашу историю! — заметил я. — Король Александрос V был моим отцом, а моим дедом был Александрос IV».

«Я не знал этого, я совершенно ничего не знал!»— еле выговорил герцог.

«Так что, как видите, — резко сказал я, — я считаю себя вправе взять на себя управление Кавонией и избавить мою страну от иностранца, который фактически узурпировал мой трон последние двенадцать лет».

— Дядя Септимус, должно быть, был поражен! — пробормотала Теола.

— Он был поражен настолько, что потерял дар речи, — согласился Алексис. — Потом он сказал: «Вы не знаете всей правды о моей племяннице — я считаю своим долгом предупредить вас, что она не годится в жены кому бы то ни было».

У Теолы вырвался испуганный возглас.

— Я собиралась… рассказать тебе! Клянусь… я хотела это сделать… но… не успела.

— Это неважно, — равнодушно перебил ее Алексис.

— Не…важно?

Теола уставилась на него, словно сомневаясь, правильно ли она расслышала.

— Конечно, неважно, — ответил он. — Собственно говоря, когда твой дядя рассказал мне о том, что произошло много лет назад, я ему ответил: «Как жаль, что мистера Ричарда Уоринга уже нет в живых. Я бы попросил его помочь мне основать в Кавонии университет!»

— Тебе все равно… что он из простых людей… н голубой крови?

Алексис улыбнулся ей.

— Разве я могу испытывать к твоему отцу другие чувства, кроме восхищения и уважения?

У Теолы вырвался вздох, шедший из самой глубины души, а Алексис продолжал:

— Герцог был слишком ошеломлен, чтобы ответить, и я воспользовался этим моментом и обратился к твоей кузине: «Как я понимаю, леди Кэтрин, вы уже не намерены выходить замуж за короля Фердинанда?»

«Король без трона, — ответила она, — а в данный момент и без места едва ли может считаться выгодной партией».

«Да, конечно», — согласился я.

«Поэтому я возвращаюсь в Англию, — продолжала она, — но хотела бы увезти с собой тиару, которая принадлежит моей матери, и одежду, которая составляла мое приданое».

«Вашу просьбу очень легко исполнить, леди Кэтрин», — ответил я.

Я кивнул одному из адъютантов, и он принес тиару в бархатной шкатулке, благополучно хранившуюся в спальне королевы.

«Я рада получить ее обратно!»— воскликнула Кэтрин.

— Уверена, она ожидала, что тиару украдут, — вставила Теола.

— В Кавонии ничего не крадут! Кроме сердец!

— Ты украл мое сердце, — прошептала Теола.

Он посмотрел ей в глаза, и Теола, сделав над собой усилие, попросила:

— Расскажи мне остальное.

— Потом я начал торговаться с герцогом.

— Торговаться? — изумленно воскликнула Теола.

— Насчет твоей одежды, моя драгоценная. Я обожаю тебя такой, какая ты сейчас, но у меня такое ощущение, что тебе будет несколько неловко появляться на людях в таком наряде.

Произнося эти слова, он стянул халатик с ее белого плечика и поцеловал его.

— Но что ты имел в виду, когда сказал, что торговался с дядей Септимусом?

— Я указал герцогу и, разумеется, твоей кузине на то, что приданое привезли, чтобы носить его в Кавонии. «Когда леди Кэтрин вернется в Англию, — сказал я, — она может выбрать мужа среди принцев Швеции, Норвегии, Дании или даже Пруссии. В этом случае те платья, которые она привезла сюда, окажутся слишком легкими, чтобы носить их в столь холодном климате». — «Что вы предлагаете?»— спросил герцог. И я назвал ему сумму в наличных.

— Как ты мог? — воскликнула Теола.

— Никиас уже рассказал мне, что твой дядя — человек бережливый до скупости, — ответил Алексис. — У меня было такое чувство, что теперь, когда брак с королем не состоялся, он жалеет о потраченных на приданое дочери средствах.

— И ты… купил его… для меня? — спросила Теола почти бессвязно.

— Думаю, твой дядя остался очень доволен той сделкой, которую мы заключили.

— Но что сказала Кэтрин?

— Она сказала, что настаивает на возможности взять с собой на корабль достаточно одежды на дорогу до Марселя.

— И ты согласился?

— Конечно! — ответил Алексис. — Я послал за Магарой и сказал, что ей следует уложить.

— На это ушло много времени?

— Не много. Как только сундук был готов, его поместили в карету герцога, и они помчались к Кевии так быстро, как только могли.

У Теолы вырвался вздох облегчения.

— Мне неудобно… что ты потратил на меня столько денег, — огорченно произнесла Теола. — Я ведь знаю, как дорого стоило приданое Кэтрин.

— Если тебе от этого станет легче, — сказал Алексис, — мне сообщили, что во дворец уже приходил торговец предметами искусства в надежде купить портреты предков Габсбургов и продать их в Вене.

— О, я так рада, что ты избавишься от них! — воскликнула Теола.

— Я тоже, — согласился Алексис. — Никогда больше не желаю видеть их самодовольные физиономии!

— Интересно, какие платья упаковала Магара для Кэтрин? — пробормотала Теола.

Она надеялась, что ее свадебное платье не уехало с кузиной. Ей хотелось всю жизнь хранить его как сокровище.

— Открою тебе маленькую тайну, — сказал Алексис. — Я разговаривал с Магарой по-кавонийски, и, естественно, ни твой дядя, ни его дочь, которая в один прекрасный день надеялась стать королевой нашей страны, не поняли, какое я отдал распоряжение.

— И какое же?

— Я велел Магаре упаковать всю ту одежду, которую ты привезла в Кавонию для себя, — только ее и ничего больше!

Теола тихо ахнула и с недоверием посмотрела на мужа.

— Мои платья? Ты отдал Кэтрин… эти платья? Ох, Алексис, как ты мог?

— Она ведь всегда сможет надеть к ним тиару! — серьезно ответил он, но глаза его насмешливо блестели.

Внезапно до Теолы дошла смешная сторона положения.

Она представила себе ярость Кэтрин, когда та после отплытия откроет сундук на корабле и обнаружит в нем уродливое коричневое шерстяное, серое батистовое и дешевое дорожное платья, которые тетка нарочно выбрала для Теолы, чтобы она выглядела как можно менее привлекательной.

Алексис рассмеялся, и она засмеялась вместе с ним. Казалось, звуки этого смеха смешиваются с солнечными лучами, льющимися в окна комнаты.

Он крепко прижал ее к себе и сказал;

— Ты знаешь, моя прекрасная женушка, я ведь никогда раньше не слышал твоего смеха. Ты должна смеяться почаще.

— Это было нехорошо с моей стороны, но я не смогла удержаться!

— Кавонийцы часто смеются, когда они счастливы, и любят шутки. Это, дорогая девушка моей мечты, типично кавонийская шутка.

— Так забавно! — воскликнула Теола. — Ох, Алексис, они и правда уехали?

— Правда уехали! — подтвердил он. — А теперь расскажи мне, как тебе не стыдно не доверять мне. Как ты могла хоть на секунду вообразить, что я соглашусь тебя потерять или позволю тебе уехать теперь, когда ты стала моей женой?

— Прости меня… пожалуйста, прости, — прошептала Теола.

— Я прощу тебя, только если ты пообещаешь, что никогда больше не поступишь так глупо и скверно.

Алексис говорил сурово, и щеки Теолы залились краской.

— Мне очень… жаль, и я… обещаю.

— К счастью, у старого Диноса достаточно здравого смысла, — сказал Алексис, — и тебе было бы очень трудно, моя милая, застрелиться из незаряженного пистолета!

— Он был… не заряжен? — спросила Теола.

— Не заряжен, глупышка! И это еще одна кавонийская шутка!

Теола рассмеялась слегка дрожащим смехом. Даже сейчас ей с трудом верилось, что кошмар остался позади, тьма рассеялась, и ее снова окружает свет, слепящий, мистический свет, который всегда окружал Алексиса.

— Я люблю тебя… так сильно, — сказала она. — Пожалуйста… научи меня не быть… глупой… не бояться.

— Я научу тебя доверять мне, — ответил Алексис, — и помнить, что я никогда не сдаюсь. Рано или поздно, я всегда оказываюсь победителем, мне все покоряются.

— Мы должны… покорить Кавонию… любовью, — прошептала Теола.

— Мы сделаем это вместе, ты и я!

— Это… все, чего я… хочу.

— Но в данный момент, — сказал он, — мне надо покорить одну особу, которая вела себя очень плохо, но которая, думаю, теперь раскаивается.

Его губы накрыли ее рот. Она почувствовала, как он раздвигает полы ее халата, как его руки прикасаются к ней.

Маленькие язычки пламени пробежали по ее телу.

Потом ее сердце билось рядом с его сердцем, и они перестали быть двумя отдельными людьми, а превратились в единое целое.

Их окутал зыбкий, мерцающий свет.