— Молодая девушка, назвавшаяся племянницей баронессы ван Алнрадт.

Граф искренне удивился.

— Я был знаком с бароном. Да и с баронессой тоже, если на то пошло. Очаровательная была пара! Но после его смерти она нигде не показывалась.

— Мне сообщили, что она больна, — сказал маркиз, — а ее племянница хочет продать эту картину, чтобы заплатить за серьезную операцию, которую надо сделать баронессе.

— И она утверждает, что это — этюд Вермера?

— Она считает, что человек, завещавший «Маурицхейсу» «Головку девушки», был дружен с бароном.

— Кажется, это похоже на правду, — медленно произнес граф. — Но я не могу поверить, что это — действительно этюд, написанный Вермером. Если бы такой этюд существовал, о нем уже было бы известно.

— Мне и самому так кажется, — кивнул маркиз.

— Картина, конечно, прекрасная, — выдавил из себя граф. — Но я бы на твоем месте тщательно проверил ее подлинность, прежде чем платить за нее хоть одно пенни.

— Именно это я и намерен сделать, — заявил маркиз. — Мисс Кавендиш предложила мне связаться с торговцем картинами по фамилии Нийстед.

— Я о нем слышал, — сказал граф, — но не стал бы безоговорочно ему верить. Впрочем, это относится почти ко всем торговцам.

Подлинность картин, которые я тебе привез, удостоверена директором Государственного музея.

Маркиз рассмеялся.

— Ну, лучше не придумаешь!

— И я так считаю, — улыбнулся граф.

— В то же время, — задумчиво промолвил маркиз, — мне жаль мисс Кавендиш. Она очень тревожится о своей тетке. И она оказалась очень хорошенькой девушкой!

— Ага, — воскликнул граф, — тогда тебе надо быть еще осторожнее! Покупка картин — это одно дело, но когда в продаже замешана очень хорошенькая девушка, положение становится чрезвычайно рискованным.

— Да ты, оказывается, циник! — заметил маркиз.

— Не тебе это говорить! — парировал граф. — Ты сам уже давно стал циником!

И маркиз мысленно вынужден был согласиться с другом. А в последнее время, после того разочарования, которое принесли ему сразу две женщины, его цинизм стал еще глубже. Как ни старался, забыть об их обмане он не мог.

Но в следующую секунду он снова вспомнил огромные голубые глаза Лилы, в которых ясно читался страх, ее дрожащие пальцы.

«Почему она была так испугана?» — подумал он в очередной раз после расставания с ней.

— Сообщив тебе хорошие новости о картинах, — молвил граф, — я вынужден теперь перейти к новостям не столь приятным. Хотя надеюсь, ты не будешь слишком сильно расстроен.

— А в чем дело?

— Ее Величество уже знает о твоем приезде, и завтра ты приглашен на ленч в «Хейс тен Бос».

Повисло довольно продолжительное молчание, которое не без труда прервал маркиз.

— Я, конечно, почту за честь…

— Все не так страшно, как тебе может показаться, — пытался утешить друга граф. — У Ее Величества уже назначена важная встреча во второй половине дня, так что ленч будет ранним, а после него ты сможешь тут же исчезнуть. Однако она пожелала перемолвиться с тобой словечком до появления остальных гостей, приглашенных на ленч.

— Надеюсь, ты принял приглашение от моего имени? — осведомился маркиз.

— Ну конечно, — заверил его граф. — А так как меня не пригласили, я проведу время до твоего возвращения в поисках новых картин, подлинность которых не вызывала бы сомнений.

Он бросил взгляд на этюд Вермера, и маркиз спросил:

— А ты не допускаешь, что эта картина — нечто действительно уникальное и о ней могли просто забыть?

— Мне это кажется настолько маловероятным, — ответил граф, — что вполне может оказаться правдой!

— Тогда как нам выяснить, что это не подделка?

— Я покажу эту картину моему другу из Государственного музея. Только, Бога ради, Кэрью, не упоминай о ней никому из торговцев, которые будут сюда приходить.

— Почему? — удивился маркиз.

— Да потому, дорогой мой друг, что они немедленно бросятся в Гаагу и предложат баронессе в десять раз больше, чем она готова запросить, а потом так раструбят об этом открытии, что все коллекционеры Европы начнут драться за право стать обладателем этой картины.

— Иначе говоря, ты утверждаешь, что картина стоит очень дорого! — резюмировал маркиз.

— Если она подлинная. — Граф сделал ударение на первом слове.

— Хорошо, — согласился маркиз, — мы будем хранить это в тайне. Но если я все-таки куплю этюд, то хотел бы заплатить этой девушке его истинную цену, потому что ей нужны деньги на операцию тетке.

— Вот и еще одна вещь, которую тебе следует проверить, — посоветовал граф. — Узнай, действительно ли баронесса нуждается в операции. Не исключено, что это — вариация на старую тему с умирающим отцом, матерью или сестрой, рассчитанная на то, чтобы тронуть сердце пылкого коллекционера.

— Не будь таким недоверчивым! — укоризненно воскликнул маркиз. — Она всего лишь очень юная девушка, которая не станет никого обманывать.

Он произнес эти слова весьма решительно, но поймал себя на том, что мысленно снова спрашивает: «Почему она была так испугана?»

В эту минуту в холле послышались голоса: это привезли картины, приобретенные графом для друга. А следом за ними явились торговцы, которым было предложено привезти маркизу самые ценные свои полотна.

Прежде чем пригласить их войти, граф поспешно спрятал этюд Лилы в буфет.

На следующее утро маркиз с удовлетворением вспомнил о купленных накануне трех прекрасных полотнах голландских живописцев, которые обязательно заинтересуют короля, а возможно, и других аристократов, претендующих на то, чтобы считаться знатоками искусства.

Он был особенно доволен картиной с конькобежцами — она действительно превосходна, но, конечно, и обошлась весьма недешево.

Впрочем, и два других его приобретения обещали украсить обновленную картинную галерею в Кейне.

Маркиз заплатил немалые деньги, однако на аукционе эти же картины стоили бы еще дороже.

До своего отъезда в Англию он намеревался приобрести еще несколько полотен такого же уровня.

Граф, присоединившись к нему за завтраком, сообщил, что в самую легкую карету уже запряжены самые быстрые лошади, чтобы доставить ему удовольствие от поездки в Гаагу.

— Я подумал, тебе, возможно, захочется уехать в Гаагу пораньше, — сказал он, — чтобы перед ленчем с Ее Величеством заглянуть в «Маурицхейс» и собственными глазами лицезреть тот самый портрет Вермера.

— Именно это я и собирался сделать, — ответил маркиз. — Конечно, я встречал его репродукции во всех английских газетах и журналах, так что невозможно было бы уехать из Голландии, не увидев оригинала!

— Тебе также стоит воспользоваться удобным случаем и, пока ты будешь в Гааге, заглянуть к баронессе, — посоветовал граф. — Так ты сможешь проверить, действительно ли она больна и настолько ли серьезно, как утверждает ее племянница.

— Ты все еще полон подозрении. — иронично взглянул маркиз на друга. — Право, Ганс, тебе бы следовало стать сыщиком!

— Если б ты знал, на что готовы пойти торговцы картинами, когда у них появляется шанс заработать деньги, — с укоризной произнес граф, — то понял бы, мы тут, в Голландии, могли бы каждую неделю писать десятки детективных историй.

Маркиз собирался ответить все в том же насмешливом тоне, но вовремя вспомнил: если б не дружеское предостережение Уилли, он сам оказался бы в весьма неприятной ситуации, так как совершенно не подозревал о том, какие козни против него строятся! В этот миг его глаза потемнели, а губы сурово сжались.

Граф Рейдаль, похоже, догадался, что затронул щекотливую тему, и перевел разговор в другую плоскость.

А вскоре маркиз попрощался с другом перед отъездом в Гаагу.

Ему было приятно править легкой каретой, несмотря на гнетущую жару.

Равнинный пейзаж с каналами и ветряными мельницами радовал глаз. В целом поездка доставила маркизу немалое наслаждение, и он приехал в Гаагу в хорошем расположении духа.

Там он сразу же отправился в «Маурицхейс», где отыскал знаменитый портрет Вермера.

Остановившись перед изображением девушки, он понял — привезенный Лилой этюд действительно блестяще передает манеру художника.

Но, стоя перед портретом, маркиз внезапно поймал себя на том, что видит не карие глаза голландской девушки, а огромные голубые глаза, в которых отражается панический испуг.

Королева Вильгельмина приняла маркиза у себя во дворце очень приветливо.

Большую часть времени она предавалась воспоминаниям о том, как гостила в Кейне и какое удовольствие получила от своего визита.

Расспросила маркиза о его многочисленных родственниках, а потом изрекла:

— Когда же вы намерены жениться, милорд? Я не сомневаюсь, что Кейну нужна хозяйка!

— Возможно, это так, Мадам, но пока я вполне удовлетворен своей холостяцкой жизнью! — с улыбкой ответил маркиз.

— Вам следует думать о будущем, — назидательно произнесла королева. — Вам нужен сын, который унаследовал бы ваше имя, состояние, земли и занимал бы придворную должность. И, конечно, несколько дочерей, которые переняли бы красоту вашей матери!

На эту тему маркизу разговаривать совершенно не хотелось.

К счастью, его неприятный tete-a-tete с королевой внезапно прервался: на ленч стали приезжать остальные приглашенные.

Как и опасался маркиз, это оказались пожилые государственные мужи Голландии, способные говорить только на серьезные темы и почти никогда не смеяться.

Поскольку у Ее Величества после ленча была назначена встреча, трапеза длилась недолго.

Прощаясь с маркизом, королева сказала:

— Мне очень жаль, что я должна идти.

Могу только выразить надежду, милорд, что вы еще навестите меня, прежде чем уехать из Голландии.

— Я почту за честь, Мадам, если вы позволите мне это сделать, — с поклоном ответил маркиз.

Королева тотчас вышла, и маркиз наконец смог уехать из дворца.

Было еще довольно рано, так что он решил последовать разумному совету графа и заехать к баронессе.

Кучер быстро нашел нужный дом, и, когда карета остановилась, лакей слез с козел, чтобы позвонить в дверь.

В эту минуту наблюдавший за ним маркиз с удивлением заметил, что дверь дома приоткрыта. Он присоединился к лакею, и они немного подождали, но к двери так никто и не подошел.

Решив больше не тратить времени, маркиз энергично открыл дверь и вошел в дом.

В холле было полутемно и прохладно, поэтому пришлось остановиться, чтобы глаза могли привыкнуть к новому освещению, показавшемуся особенно тусклым после ослепительно яркого летнего солнца.

Пока маркиз раздумывал, куда ему направиться, с дальнего конца холла послышался отчаянный крик.

Не колеблясь ни секунды, маркиз поспешил туда, распахнул дверь и вошел в комнату.

Сцена, представшая его взору, потрясла воображение: Лила двумя руками тянула на себя раму картины, а коренастый молодой человек занес над ее головой кулак.

Он нацелил удар ей в лицо, но Лила нырнула за картину — и второй удар пришелся ей в плечо.

Она снова закричала.

Маркиз стремительно шагнул к ним.

— Что тут происходит? — грозно спросил он.

Ни Никлас, ни Лила не слышали, как он вошел в комнату, и в крайнем удивлении повернулись к нему.

Увидев, что вошедший мужчина очень высок и силен, Никлас инстинктивно ослабил руку, сжимавшую раму картины.

Лила, продолжавшая изо всех сил тянуть ее на себя, отлетела назад и упала.

— Как вы смеете бить женщину! — воскликнул маркиз, прежде чем Никлас успел хоть что-то сказать. — Убирайтесь, пока я не сшиб вас с ног!

Его угрожающий тон и мощная фигура ясно дали понять молодому голландцу, что сопротивление бесполезно.

Он мигом повернулся и бросился к двери.

Маркиз даже не потрудился проводить его взглядом, а стал помогать Лиле подняться.

Она почувствовала такую радость от бегства Никласа, что забыла про картину и судорожно стиснула его руку.

— Спасибо вам… Спасибо огромное! — повторяла она. — Вы пришли… так вовремя!

Маркиз поддерживал ее за плечи, пока не почувствовал, что она твердо стоит на ногах.

Едва опомнившись, Лила инстинктивно прижала руку к плечу, которому досталось от кулака Никласа.

Увидев это, маркиз сказал:

— Этот человек причинил вам боль! Что вы делали и почему он вас бил?

— Это… Никлас Алнрадт, младший пасынок моей тети, — с трудом произнесла Лила. — Он хотел… украсть одну из картин… которые завещаны моей тете… до конца ее жизни. А потом… они должны перейти к его старшему брату.

Увидев, что Лила больше не нуждается в его поддержке, маркиз нагнулся за упавшей на пол картиной. Там был изображен пейзаж с конькобежцами, очень похожий на тот, что он купил накануне, и не менее хорошо исполненный.

Маркиз бережно положил картину на кресло и обернулся.

Лила медленно опустилась на кушетку, словно ей было трудно держаться на ногах. Она все еще терла рукой плечо, и маркиз понял, что ей очень больно.

— Но, право же, — недоумевал он, — здесь должен быть кто-то для охраны этих полотен! Я вижу, среди них немало ценных.

Где вся прислуга?

— Они все… отдыхают… из-за того, что сегодня… день очень жаркий, — объяснила девушка. — А я читала… когда он вошел в гостиную.

— А ваша тетя наверху? — осведомился маркиз.

— Как и все в доме, она спала, — ответила Лила. — Наверное, Никлас решил… что сможет украсть картину… в такое время… когда никто не сможет… с уверенностью сказать… кто именно это сделал.

— Это совершенно недопустимо! — воскликнул маркиз. — Вы должны сказать слугам, чтобы впредь они держали дверь запертой, дабы в дом никто не мог зайти.

— Наверное…'они всегда оставляли дверь открытой… когда погода… жаркая.

— Тогда им пора прекратить это делать! — заявил маркиз.

Он опустился на кушетку рядом с Лилой.

Поймав ее благодарный взгляд, он отметил, что на самом деле ее глаза еще прекраснее, чем они ему запомнились. Она была столь божественна, что с трудом верилось в реальность ее существования.

— Расскажите мне о себе, — попросил маркиз. — Вчера вы говорили так таинственно, что я все время пытался догадаться, почему вы прячетесь в Голландии — и от кого.

— Вы… обещали не… говорить обо мне… когда вернетесь в Англию! — поспешно напомнила ему Лила.

— Я всегда держу свое слово, — непререкаемым тоном произнес маркиз. — Но мне бы хотелось, чтоб вы мне доверились.

Он умолк и сразу же почувствовал, что совершил ошибку: Лила отвела взгляд. Маркиз не сомневался, что она мысленно решила ни в коем случае не доверяться человеку, с которым только что познакомилась, к тому же англичанину.

— Этим утром я был в «Маурицхейсе», чтобы посмотреть на «Головку девушки» Вермера.

— Она прекрасна, правда?

Лила немного помолчала, а потом нерешительно спросила:

— Вы… уже решили, купите ли… этюд?

— Конечно, я его куплю, если он подлинный, — ответил маркиз.

При этом он пытался увидеть выражение ее лица, но девушка встала и, пройдя в другой конец комнаты, остановилась у окна.

Освещенные солнцем, ее волосы обрамляли головку золотым ореолом.

Маркиз подумал, что ее силуэт на фоне деревьев сада превосходит красотой все картины голландских живописцев.

Она прошептала едва слышно:

— Тетя Эдит… очень больна, и… если ей не сделают операцию… она… умрет!

— Я понимаю и дам вам ответ завтра, — пообещал маркиз.

Лила повернулась к окну.

— Пожалуйста, — умоляла она все тем же шепотом, — пожалуйста… купите его… Если она умрет… это будет… ужасно! Ей пришлось… ждать… только для того… чтобы ее пасынок… которого вы только что видели… не смог украсть из дома все, что попадет ему в руки!

— Неужели нет никого, кто помешал бы ему это сделать? — с сомнением спросил маркиз.

— Только его брат… Но он на Яве.

Маркиз стиснул зубы.

— Мне понятна ваша проблема, мисс Кавендиш. Единственное, что я могу вам предложить, это поспешить с операцией. Подлинная эта картина или нет — я с радостью оплачу стоимость операции.

Лила тихо ахнула.

— Вы так добры… и благородны… — сказала она. — Но, конечно… моя тетя… на это не согласится. Она не стала бы обращаться… за подаянием. А это было бы подаяние: ведь… ей нечего дать вам… взамен!

Произнося такие слова, она думала, что, возможно, совершает ошибку. В то же время она знала, ее родители пришли бы в ужас, если б она приняла помощь от незнакомого человека только потому, что он поддался на жалобы о ее несчастьях.

— По-моему, вы жертвуете жизнью вашей тети, проявляя излишнюю щепетильность, — пытался переубедить ее маркиз. — Давайте я поговорю с вашей тетей и объясню: поскольку она англичанка, так же как я, вполне естественно, что я хочу ей помочь!

Лила вздохнула.

— Я просто не могу поверить, что человек способен быть таким добрым и… необыкновенным! — пролепетала она.

И она направилась к маркизу, который по-прежнему сидел на кушетке.

Когда она подошла к нему, их взгляды встретились — и оба почувствовали, что не могут отвести глаз друг от друга.

Но в этот миг небольшие часы, стоявшие на каминной полке, пробили очередные полчаса, и Лила сказала:

— Тетя Эдит обычно спит до трех. Но если вы не можете ждать так долго, я разбужу ее прямо сейчас.

— Нет-нет, ни в коем случае! — остановил ее маркиз. — Мне нетрудно подождать до трех. И пока я буду ждать, можно мне попросить вас сесть рядом со мной и рассказать о себе? Мне это было бы очень интересно!

— Не вижу… причины, — ответила Лила. — Ведь у вас наверняка много всяких интересов!

Маркиз улыбнулся.

— Расскажите мне о ваших родителях, — попросил он.

Каким-то чудом ему удалось коснуться темы, которая была особенно близка Лиле.

Она с гордостью рассказала маркизу, каким отважным был ее отец, ведь он заслужил самый почетный орден — за храбрость! Она рассказала, какой красавицей была ее мать.

— Наверное, вы на нее очень похожи? — предположил маркиз.

— Мне всегда бывает приятно, когда люди так говорят, — призналась Лила. — Но мама была гораздо красивее меня — мне до нее далеко!

Она сказала это с такой очаровательной непосредственностью, что маркиз не стал возражать, хотя был убежден — красивее Лилы быть просто невозможно.

Вместо этого он направил ее на разговор о доме, где они обитали в провинции, пока был жив ее отец.

— А что произошло, когда его убили? — заинтересовался он.

К его изумлению, Лила ничего не ответила.

Когда молчание стало неловким, она посмотрела на часы.

— Через пять минут… тетя Эдит должна проснуться.

— Вы уходите от ответа, — с упреком сказал маркиз. — Я вижу, вы что-то от меня скрываете.

Лила вновь не пожелала ответить, и он произнес с наигранной досадой:

— Вы даже себе не представляете, какое испытываешь раздражение, когда сталкиваешься с задачей, которую невозможно решить, но мысль о которой тебя не оставляет!

Лила нервно засмеялась.

— Я уверена… у вашей милости… есть более интересные вопросы… которыми можно себя занять. Моя история… очень скучна!

Маркизу вдруг пришло в голову: если б эту фразу произнесла какая-нибудь другая женщина, то она не преминула бы сдобрить ее лукавым взглядом, как бы предлагающим собеседнику обратить все свои мысли только к ней.

Но Лила держалась невероятно естественно и просто, и маркиз интуитивно понял: если он попытается сказать ей комплимент, она его не поймет и не примет.

Поэтому он непринужденно спросил:

— Вы впервые оказались за границей?

— О нет! — ответила Лила. — Мама отправила меня в пансион для благородных девиц во Флоренции. А потом, когда она умерла перед самым моим возвращением, мне пришлось остаться там еще на год, на все время траура. Я занималась живописью с преподавателем в галерее Уффици.

Проницательный маркиз сразу почувствовал — Лила о чем-то умолчала.

Только что она рассказывала ему, как небогато они жили — и в то же время после смерти отца она смогла учиться в пансионе для благородных девиц во Флоренции!

Не мог он не обратить внимания и на то, что она училась живописи в самой знаменитой художественной галерее Флоренции.

Лила тоже запоздало поняла, что напрасно рассказала маркизу об этом периоде своей жизни. Испугавшись, как бы он не заподозрил, что «этюд Вермера» на самом деле был ее работой, она поспешно встала.

— Я уверена, тетя Эдит уже проснулась!

Но в эту секунду в гостиную ворвалась горничная баронессы.

— Мисс Лила, идите скорее!

— Что случилось, Гертруда?

— Госпожа… кажется… боюсь… она умерла!

Лила бросилась к двери.

Гертруда быстро поднималась наверх, а она бежала следом за горничной. Маркиз шел за ними.

Когда они оказались на площадке второго этажа, Гертруда открыла дверь спальни баронессы.

Стало ясно, что пожилая служанка, войдя в комнату госпожи, сначала по привычке раздвинула занавески и только потом подошла к кровати.

Солнечный свет врывался в окна, и Лиле хорошо видно было тетушкино лицо, очень бледное и спокойное.

Глаза ее были закрыты, и на первый взгляд могло показаться, будто она спит — однако вся ее фигура была столь неподвижной, что не оставалось сомнений: она не в бессознательном состоянии, она больше не дышит!

Одна рука с такими же, как прежде, изящными, длинными пальцами покоилась на одеяле.

Подбежав к кровати и прикоснувшись к этой неподвижной руке, Лила ощутила ее неестественный холод.

Лишь тогда она безнадежно отвернулась, словно ей невыносимо было смотреть на покойницу.

Сзади к ней подошел маркиз — и она инстинктивно, словно ребенок, уткнулась лицом в его плечо.

Маркиз нежно обнял ее, чувствуя, как все ее тело сотрясает дрожь, хотя Лила и не плакала.

— Она не страдала, — мягко произнес он.

Гертруда, заливаясь слезами, отправилась сообщить печальное известие остальным слугам.

Маркиз и Лила не двигались.

Он продолжал нежно прижимать ее к себе, глядя на лицо умершей женщины, в котором заметил сходство с этим удивительным существом, словно воплотившим в себе юность и красоту.

Вскоре на лестнице раздались голоса и тяжелые шаги немолодых слуг.

Лила с усилием отстранилась от маркиза и пыталась взять себя в руки.

— Все будет в порядке, — перейдя на шепот, пообещал ей маркиз. — Я увезу вас обратно в Англию.