— Вы хотели бы осмотреть поместье, — спросил Иван Тайру, — или это для вас скучно?

— С удовольствием, — ответила Тайра, — и здесь не бывает скуки.

— Вы не можете пока судить об этом так решительно, — сказал он.

— Нет, могу, — заспорила она. — Здесь все так чудесно, и все вы такие добрые.

Иван протянул руку, чтобы помочь ей выбраться из-за стола.

— В таком случае идемте, я покажу вам все красоты Фэр-херста.

Они ушли, и Лидия повернулась к Элизабет, с опаской предчувствуя вопросы, которые неминуемо должны были последовать. Но Элизабет, оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не слышит, порывисто схватила руку сестры:

— Лидия, мне нужно было увидеть тебя, я ужасно несчастна!

— Несчастна? — удивленно воскликнула Лидия. — Что случилось? Артур?..

— Нет, — быстро ответила Элизабет. — К Артуру это не имеет никакого отношения. Это Ангус. Мы… мы любим друг друга.

— О Элизабет!

Лидия была поражена, но ей стоило лишь взглянуть в лицо сестры, чтобы понять, как много произошло со времени их последней встречи. Та Элизабет, которую она хорошо знала — невозмутимая, сдержанная, — исчезла, а на ее месте была женщина, которую переполняли чувства.

— Расскажи мне все, — велела Лидия.

Элизабет стянула шляпку и швырнула ее на стул, затем раскрыла сумочку и вынула портсигар. Лидия заметила, что у нее дрожали руки, когда она чиркнула спичкой.

— Я ведь тебе уже немного рассказывала об Ангусе, — сказала она, чуть задержавшись на его имени, прозвучавшем с новой, незнакомой ноткой.

— Да, ты упоминала о нем.

— Вчера вечером мы вместе обедали, и он сказал, что любит меня — полюбил с самой первой минуты, как увидел.

— А ты?

— Я уже знала, что люблю его, что любила и раньше, сама того не подозревая. А потом мы… попрощались.

Лидия ждала. Через мгновение Элизабет продолжила:

— Буду с тобой откровенна, Лидия. Впервые в жизни я поняла, почему ты убежала с Иваном. Почему, несмотря на все испытания и горести, выпавшие тебе, это стоило сделать.

Голос ее дрогнул, и Лидия обняла сестру за плечи. . — Бедная, бедная Элизабет.

— Не совсем, — ответила Элизабет. — В чем-то мне очень повезло. Я очень счастлива, так как теперь знаю, я раньше никогда не жила, да и не понимала, что такое жизнь. Потом вдруг вспоминаю, что никогда больше не увижу Ангуса, и чувствую, что не смогу этого вынести, не смогу без него жить.

— Не совсем понимаю, — сказала Лидия.

— Я тоже сначала не понимала, — призналась Элизабет. — Но сейчас наконец я вижу, у нас нет другого выхода. Он должен думать о своей работе. Скандал не только разрушил бы его репутацию, но и нанес бы непоправимый вред. Я комендант лазарета, который стал делом его жизни. Если бы он не был таким специалистом, думаю, все могло бы сложиться по-другому. А так… — Элизабет сделала беспомощный жест.

— Что же он собирается делать? — спросила Лидия. — Он ведь должен тебя видеть, когда будет посещать больных.

— Я позвонила ему сегодня утром, — монотонно произнесла Элизабет. — Я чувствовала, что должна поговорить с ним, должна задать те вопросы, которые не давали мне спать всю ночь. Сначала не застала его, он был на конференции. Когда наконец он подошел к телефону, то сказал мне, что получил с большим трудом разрешение оставить свою работу здесь в Англии и отправиться за море. Он порывался уехать, как только началась война, но каждый раз, когда он поднимал этот вопрос, Медицинский совет уговаривал его остаться. Теперь, решив, что никто и ничто не остановит его, он добился своего.

— Когда он едет? — спросила Лидия.

— Он не захотел сообщить даже этого, — ответила Элизабет. — Наверное, думал, я расстроюсь. Просто сказал, что любит меня и всегда будет думать обо мне, но это прощание.

Голос Элизабет дрогнул, и Лидия поняла, что иногда слезы приносят облегчение. Она позволила сестре поплакать, только изредка произнося слова утешения. Через несколько минут к Элизабет вернулось самообладание.

— Прости за мою глупость, — сказала она, — но меня не покидало чувство, что если кому-то не расскажу, то сойду с ума, а кроме тебя никто не смог бы понять. Лидия, я даже не представляла, что любовь бывает такой!

Лидия дотронулась до руки Элизабет:

— Тебе придется набраться храбрости, дорогая.

— Я знаю, но мысль о будущем без Ангуса невыносима. Мне кажется, мы были созданы друг для друга, и кто знает, будем ли мы когда-нибудь вместе?

— Возможно, что-нибудь произойдет, — туманно произнесла Лидия.

— Да, возможно.

Ни одна из них не высказала словами то, что думала, но каждая поняла мысли другой. На веранде появилась горничная, чтобы убрать со стола, и Элизабет поднялась.

— Пойду переодеться, — сказала она. — В какой я комнате?

— В Розовой, — ответила Лидия. — Если не найдешь всего необходимого, спроси Розу.

— Хорошо, — пообещала Элизабет и пошла наверх. Оставшись одна, Лидия поразмышляла над рассказом сестры, подумав, как странно, что от первого прикосновения любви Элизабет так сильно изменилась. Сестра страдала, но Лидия понимала, что такое страдание сделает ее гораздо более человечной. Нельзя любить и не расти при этом. Она интуитивно чувствовала, что, хотя эта любовь пришла к сестре очень быстро, Элизабет по-настоящему глубоко полюбила Ангуса.

Когда Элизабет вновь спустилась вниз, она выглядела более спокойной, но, несмотря на это, в ней произошла неуловимая перемена: она была менее уверена в себе, менее напориста в своих словах и манере держаться.

— Я рада побыть с тобой, — просто сказала она Лидии, опускаясь в удобное кресло возле сестры.

— И ты знаешь, что мы всегда рады, когда ты с нами, — ответила Лидия.

Затем последовал вопрос, которого она боялась:

— Кто эта хорошенькая девчушка?

— Тайра Йёргенсен.

— Иван сказал, что она ученица. Чему же он ее учит?

— Она хочет стать композитором.

— Мне казалось, Иван не очень утруждает себя учениками, или я ошибаюсь?

— Это первая ученица за все время, — небрежно бросила Лидия. — Нужно же когда-то начинать.

Элизабет взглянула на нее, и Лидия поняла, что не убедила сестру.

— Прости, дорогая, ты расстроена?

— Конечно нет, — солгала Лидия.

Элизабет сначала помолчала, а затем произнесла:

— Неужели все страдают, когда любят? Лидия оставила притворство и честно ответила:

— Думаю, да. Мне кажется, в этой жизни невозможно испытать высшее блаженство, не заплатив за него.

Элизабет кивнула:

— Наверное, ты права, но это стоит того, не правда ли?

— Всегда. Всегда стоит, — пылко произнесла Лидия, и Элизабет наклонилась вперед.

— Какой же слепой я была, — сказала она. — Ничего не понимала — я имею в виду о тебе и Иване, о твоем несчастье… так много всего… Теперь мне кажется, будто я спала бесконечно много лет и совсем недавно проснулась. Мне ужасно стыдно, что я была такой глупой.

— Ты не была глупой, — мягко сказала Лидия.

— Нет, была, — возразила Элизабет, — но теперь я все понимаю. Только знаешь, Лидия, дорогая, мне не жаль того, что происходит сейчас с тобой. У тебя так долго был Иван — все эти годы вы были вместе.

Лидия не нашлась, что сказать, и они просидели в тишине несколько минут, пока из сада не вернулись Филип и Кристин. Филип нес большой капустный лист, полный малины.

— Вот что мы тебе принесли, ма, — сказал Филип, кладя лист на колени Лидии. — Могло быть и больше, если бы Кристин почти все не слопала.

— Мне это нравится! — язвительно заметила Кристин. — Он вспомнил о тебе, лишь когда набил свою утробу так, что не мог дышать.

— Очень люблю маленькие сюрпризы, — сказала Лидия, улыбнувшись, — и благодарна вам, что вы подумали обо мне.

— Мы только что размышляли, чем бы заняться вечером, — сказала Кристин, стянув подушку с кресла и устраиваясь на ней у ног матери. — Филип предложил спуститься вниз по реке на каноэ, но я боюсь: а) он меня перевернет и б) там будет полно комаров, а я ненавижу, когда меня кусают.

— А зачем вам чем-то заниматься? — спросила Лидия, но ответ ей стал понятен даже раньше, чем Филип и Кристин успели переглянуться.

— Ну, нам просто хотелось развлечься немного, — небрежно бросил Филип. — На реке или на местных танцульках. Ты ведь не против, ма?

— Конечно нет, — ответила Лидия. — Вам разрешается делать все, что вас развлечет.

— Кому разрешается? — спросил Иван, выходя на веранду.

— Детям, — пояснила Лидия. — Они хотят отправиться вниз по реке на каноэ после обеда.

— Неплохая мысль, — сказал Иван, — но мы с Тайрой придумали кое-что получше, поэтому сегодня вечером они должны остаться дома.

— Что же вы придумали? — поинтересовалась Лидия. Иван выдвинул стул для Тайры, которая появилась на веранде вслед за ним, а затем уселся сам.

— Я показал Тайре поместье, — сказал он. — Она восхищалась всем, высказывая правильные и самые обычные фразы до тех пор, пока не оказалась в моей студии. Там она произнесла нечто совершенно оригинальное. Сначала я поразился, но теперь понял ход ее мыслей.

— И что же она сказала? — спросила Лидия.

— Она воскликнула: «Вот бы устроить здесь концерт!» Я никогда не рассматривал студию с этой точки зрения, но, по-моему, Тайра права. Летними вечерами, если раздвинуть шторы и открыть окна, мы сможем впустить лунный свет — при условии, что выйдет луна, — и он будет струиться прямо на исполнителя. Какова декорация!

— Звучит очень заманчиво, — сказала Лидия, стараясь проявить энтузиазм.

— Вот и мы с Тайрой то же самое подумали, — ответил Иван. — Поэтому сегодня вечером, леди и джентльмены, вы официально приглашены на концерт, который дадут два известнейших исполнителя.

— Один, — возразила Тайра, — только один. Если я вообще буду играть, то лишь вступление, пока зрители занимают свои места. Как только все рассядутся, то захотят слушать вас.

— Вы слишком скромны, моя дорогая, — сказал ей Иван. — Мир ценит вас так, как вы сами себя цените, никогда об этом не забывайте. Ну, так что скажете насчет нашего плана?

— Мне кажется, он прекрасен, — ответила Лидия, — и мы все с нетерпением будем ждать игры мисс Йёргенсен.

— Очень надеюсь, что вы не будете разочарованы, — робко произнесла Тайра, но Иван не позволил ей заниматься самоуничижением и через несколько минут воодушевленно увел всю молодежь в студию для подготовки концерта.

— Она в самом деле так хороша? — с любопытством спросила Элизабет, когда они вновь остались с Лидией вдвоем.

— Понятия не имею, — ответила сестра и тут же добавила: — Если Иван говорит, значит, так и есть.

Но сомнения все равно не покидали ее весь обед и позже, когда она продвигалась по длинному коридору к студии Ивана. Иван, конечно же, был прав, говоря, что студия идеально подходит для концерта. Они с Филипом отодвинули рояль в большую нишу в глубине комнаты, а Кристин и Тайра расставили перед ним большие вазы с цветами. Все окна были широко распахнуты, снаружи уже темнело, и публика, сидя в полумраке комнаты, могла увидеть силуэты деревьев на фоне мрачного неба и первые вечерние звездочки. Тихую красоту лишь иногда нарушал шум аэропланов, пролетавших над головой как напоминание о варварской и зверской войне, которая все еще господствовала в мире.

Для Элизабет, Кристин и Филипа были расставлены большие кресла, и Лидия подкатила свое к ним в ряд, немного удивленная тем энтузиазмом, который проявил Иван в подготовке этого маленького импровизированного концерта. Обычно он не любил играть дома, даже для нее, и она подумала, что если посчитать, сколько раз Филип слышал исполнение отца не на публике, то хватило бы пальцев одной руки.

— Леди и джентльмены, — объявил Иван, выходя на импровизированную сцену, — мне доставляет величайшее удовольствие представить вам первое выступление в Англии прелестной артистки из Дании мисс Тайры Йёргенсен. Малочисленная публика послушно зааплодировала. Иван изысканным жестом пригласил Тайру к роялю. На девушке было простое платье из белого кружева, оно придавало ей неземную хрупкость, полностью в стиле декораций и окружения. Но Лидия заметила, что девушка волнуется, она побледнела и все время растирала пальцы, словно от холода.

— Что мне сыграть? — спросила она Ивана, не отрывая от него взгляда.

— А что вам самой больше всего нравится? — спросил он.

Она слегка улыбнулась, а затем, с трудом вторя его ироничной официальности, поднялась из-за рояля.

— Первое сочинение, которое прозвучит сегодня, леди и джентльмены, — произнесла она, — «Рапсодия фа диез» Ивана Разумовского.

Лидия хорошо знала эту вещь. Это была одна из ранних композиций Ивана, принесшая ему славу во всем мире.

Тайра вновь оказалась за роялем и, приподняв руки, взяла громкий аккорд. Первые несколько тактов она явно волновалась, а затем постепенно начала играть гладко и хорошо.

«Она хороша, — сказала себе Лидия, — очень хороша».

Это было одно из ее любимых сочинений, и она вся отдалась музыке. Ей были понятны чувства Ивана, когда он работал над ним. Мотив на щемящей взволнованной ноте, характерной для всех его лучших произведений, вылился здесь в победную песню, песню радости и опьянения. Это было языческое восхваление жизни, переведенное на музыку, чарующую своей магией. Прекрасное сочинение, но оно многого требовало от исполнителя, и, когда был сыгран финал, Тайра уронила руки с облегчением и усталостью. Все сжаром зааплодировали.

— Отлично, браво! — воскликнул Иван.

— Я еще должна играть? — спросила Тайра.

— Ну конечно, — ответил он. — Мы ведь вызвали вас на «бис», разве вы не поняли?

— Благодарю вас. В таком случае сейчас я покажу свою работу. Это попурри из датских народных песен, тех, которые каждый ребенок в Дании знает с колыбели.

Она играла очаровательно, с той живостью, что, как знала Лидия, покоряет любую аудиторию на концерте. Сомнений не было, девушка определенно подавала большие надежды, но Лидия понимала, что нужно гораздо больше, чтобы достичь успеха в непростом, критически настроенном музыкальном мире.

Тайра закончила играть, и Иван торжественно повел ее от рояля к свободному креслу возле Филипа.

— А теперь мы услышим вас? — спросила Тайра с сияющими глазами.

— Очень надеюсь, что вы не будете разочарованы, — произнес, подтрунивая, Иван ее же фразу, и Лидия увидела, как девочка вспыхнула.

Иван сел за рояль и пробежал по клавишам, разминая пальцы. Он начинал свою карьеру пианистом и, только когда стал дирижером, отказался от исполнительской деятельности, но до сих пор, хотя и очень редко, солировал на рояле. По слухам, дошедшим до Лидии, Ивана Разумовского было легче заставить сыграть на рояле ради любви, чем ради денег. Эту репутацию он заработал, как она знала, потому, что иногда, пусть и редко, его можно было уговорить сыграть в гостиной какой-нибудь bonne amie, но она догадывалась, что он часто играл наедине той, которая добивалась его симпатии.

Сейчас, торжественно пробежав пальцами по клавишам, он повернулся к своей аудитории.

— Я начну программу, — сказал он, — с «Рапсодии фа диез».

Лидия услышала, как Тайра тихонько охнула, но больше никто не произнес ни звука, и Иван начал играть. Такой жестокости никто от него не ожидал. Тайра сыграла рапсодию по-настоящему хорошо, но по сравнению с человеком, который ее сочинил, она выглядела школьницей, с трудом разбиравшей экзаменационную пьесу. Под умелыми пальцами Ивана музыка поднялась до эмоционального крещендо; стали слышны тонкие полутона, подспудные течения, о которых слушатели не подозревали, и выраженная в музыке сложная, трудная личность композитора. Он передал своим слушателям понимание всего того, что молодой Иван хотел и требовал от жизни, всего, что он нашел, всего, что испытал, и всего, что осталось неуловимым — недосягаемым.

Во время игры Ивана трудно было думать о чем-нибудь, кроме него самого. Только когда прозвучал последний аккорд торжественного финала, Лидия сумела оторвать от него взгляд и посмотреть на Тайру. Девушка была очень бледна, в ее глазах блестели слезы. Она без слов поняла урок, преподанный Иваном, который сделал это, как горестно подумала Лидия, с ненужной суровостью. Он словно в открытую сказал всему свету: «Вы хороши, но недостаточно!»

И все же, хорошо зная Ивана, Лидия сомневалась, что именно этого он добивался. Она решила, что, возможно, из-за своей ребячливости ему просто захотелось покрасоваться — объявить Тайре и всем остальным о своем огромном превосходстве.

То, что ее догадка верна, она поняла, когда Иван поднялся из-за рояля. Увидев расстроенную Тайру, он подошел к ней, взял ее руку и поднес к губам.

— Простите меня, — сказал он, и в его тоне и жесте не было ничего театрального.

Все промолчали, Иван вернулся к роялю, глянул в открытое окно, словно искал вдохновения. Затем начал играть. Он играл что-то новое, работу, которую Лидия прежде никогда не слышала, скорее всего это была часть последней симфонии. Начало было спокойным, а затем в произведении и в безмятежной мелодии снова зазвучала неутоленная жажда, которую Лидия хорошо понимала. Недовольный, не нашедший взаимности, Иван молил о том, что искал всю свою жизнь. Эту муку желания было почти больно слышать, хотя в ней в то же самое время чувствовались и радость, и восторг. Мелодия уносилась вверх все выше и выше, неспокойная, ищущая, все время на грани достижения чего-то, так и оставшегося недостигнутым. Ее мучительная острота сковала напряжением слушателей и настроила их почти на эмоциональный взрыв, так что Лидии казалось, еще секунда — и они больше не выдержат. «Вот, что переживает Иван, вот, чего он жаждет, — сказала она себе и повторила вновь и вновь, — но этого ему не достигнуть! Не достигнуть!» Эти слова были как насмешка над ней самой. Она была не в силах помочь Ивану.

Внезапно Иван бросил играть. Это было не завершение, не финал, он просто снял руки с клавиатуры и вышел из-за рояля. Вид у него в тот момент был странный и дикий, а еще изнуренный, словно он весь выложился. Иван вытер лоб шелковым платком, потом, ни слова не говоря тем, кто неподвижно и тихо сидел в полумраке огромной комнаты, он двинулся к открытому окну и, перебросив длинные ноги через подоконник, выскользнул в сад. Тьма почти совсем сгустилась, и они скорее слышали, чем видели, как он уходит, до них доносилось лишь поскрипывание гравия под ногами.

Наступила долгая, долгая пауза. Элизабет тайком выти-р?ла глаза. Но Филип сломал напряжение, поднявшись с кресла и протянув руку Тайре.

— У нас в гостиной стоит радиола, — как бы между прочим объявил он. — Потанцуем?