Глава 3

Лидия направила кресло из спальни вгостиную, продвигаясь по коридору, застланному ковром. После несчастного случая на первом этаже была устроена анфилада комнат, чтобы хозяйка дома могла чувствовать себя независимой и переезжать с места на место без чьей-либо помощи.

Она появилась в гостиной и обнаружила, что приехала ее сестра Элизабет, обещавшая заглянуть где-то между чаем и обедом. Иван смешивал для нее коктейль, стоя у бара, ловко замаскированного в старой горке.

Первым заговорил Иван:

— Привет, родная! — Он отставил шейкер, пересек комнату и поцеловал сначала ей руку, а потом щеку. — Я только что вернулся и встретил Элизабет на ступенях.

Лидия улыбнулась ему, а потом проехала в глубь комнаты, чтобы поздороваться с Элизабет, которая при виде ее поднялась из низкого кресла.

— Как я рада, что ты пришла, — сказала Лидия. Улыбка и приветственный жест протянутых рук говорили об искренности ее слов.

— Я уговорила себя, что твой дом мне по пути, — ответила Элизабет.

Постороннему глазу не трудно было заметить сходство между сестрами, хотя кто из них слыл более красивой и привлекательной — сомневаться не приходилось. Элизабет была хорошенькой, но ее внешности не хватало живости. К тому же она держалась слегка чопорно, что дало повод Ивану однажды назвать ее «гибридом классной дамы и средневековой монахини».

В тот раз Лидия с любопытством поинтересовалась, почему средневековой.

У Ивана как всегда был готов ответ:

— Потому что монахини в тот период жили в постоянной надежде на исступленный восторг.

Лидия была озадачена.

— Ты в самом деле полагаешь, что от Элизабет можно ждать проявления подобных человеческих чувств?

— Кто знает? — загадочно ответил Иван, и Лидии, которой никогда не удавалось добиться от него объяснений, пришлось довольствоваться этим.

Но муж не убедил ее, хотя, глядя на супруга Элизабет, она вполне могла поверить, что надежды сестры, если таковые и были, вряд ли оправдаются с ним.

Элизабет исполнилось тридцать два. За графа Эйвона она вышла в день своего совершеннолетия. Это был скучный человек, сверстник отца, на тридцать лет старше невесты. В то время Лидия не знала сестру, потому что после побега с Иваном полковник Уиндовер не только порвал все связи со старшей дочерью, но и отказал в разрешении видеться с младшей сестрой. «Он боится, что я заражу ее», — грустно поведала Лидия мужу, а тот добавил с плутовской ухмылкой: «Мною».

Элизабет прожила в браке пять лет, прежде чем сделала первый робкий шаг к дружбе. Но стоило сестрам встретиться после столь долгой разлуки, как их тут же сблизила взаимная симпатия. Лидия, хотя и отвечала на каждую попытку Элизабет сблизиться, решила никоим образом не ввязываться в жизнь четы Эйвон. Несмотря на всю твердость характера, в глубине души Лидию очень обижало то, как обошелся с ней отец и остальные родственники; ее, мягко говоря, раздражало, что, когда весь цивилизованный мир признавал в Иване гения, Уиндоверы упрямо не отступали от своей чопорности, убежденные, что «бедняжка Лидия вышла замуж за человека из низкого сословия».

Поэтому, хотя Лидия и Элизабет стали друзьями, настоящей доверительности между ними не было. Впрочем, Лидия в любом случае не собиралась обсуждать с ней Ивана; но иногда ей казалось, что Элизабет делает над собой усилие, чтобы сохранять сдержанность, когда отзывалась о собственном муже с расплывчатой вежливостью, словно он был для нее таким же чужим человеком, как для Лидии и Ивана. Они не скрывали, что считали Артура Эйвона безмерно скучным, и было очевидно, что у них с ним мало общего.

Он дружил с полковником Уиндовером с незапамятных времен. Лидия помнила его ежегодные приезды на отстрел куропаток и фазанов. Блеклый, мрачный человек с обвислыми усами и привычкой тянуть паузу, прежде чем ответить на вопрос или высказаться. Было невозможно понять, как Элизабет заставила себя выйти за него замуж, хотя Лидии казалось, что сестра довольна своим положением. Безусловно, Элизабет отлично справлялась с новой ролью — развлекала нужных людей в нужное время в огромном фамильном гнезде Эйвонов в графстве Суссекс, осенью отправлялась к северу, на болотистые пустоши, полные дичи, и с началом сезона открывала лондонский особняк. Хорошо размеренная жизнь, продолжавшая традиции, добросовестно и педантично установленные вдовствующей графиней.

Каждый раз при виде сестры Лидии хотелось сказать:

«Ты отлично выполняешь свой долг, дорогая». Но в одном — по-видимому, это было единственным исключением — Элизабет не преуспела, выполняя свой долг: она не подарила мужу наследника. От этого брака не родились дети. И снова Лидия не понимала, печалилась ли и сожалела младшая сестра или принимала это философски.

Иногда Лидии казалось, что Элизабет внимательно наблюдает за ней. Она не совсем могла объяснить, откуда у нее такое впечатление, но ей чудилось, будто молодая женщина смотрит на нее не только с любопытством, но и критически, словно ждет, что с ней и Иваном сейчас что-то случится, — наблюдает и ждет.

«Это всего-навсего мое воображение», — твердила себе Лидия и думала, как восхитительна Элизабет и как ей следует радоваться, что у нее такая милая сестра.

В этот вечер Элизабет выглядела превосходно в форме «Красного Креста». Строгость костюма шла ей, а родовым особняком, превращенным в санаторий для выздоравливающих, она заправляла умело и по-хозяйски.

— Какие новости? — спросила Лидия.

Они сидели и потягивали коктейли, приготовленные Иваном.

— Я принес тебе вечерний выпуск газеты, — ответил Иван. — Но у меня самого не было времени заглянуть туда. День выдался очень утомительный, оркестр терзал инструменты — должно быть, жара подействовала, — пришлось даже два раза взорваться, чтобы они обратили на меня внимание.

— Наверное, их ужаснуло такое представление? — спросила Лидия.

— Напротив, они испытали облегчение. Я уже не раз говорил тебе, дорогая, что люди ждут от меня темпераментных выходок. — Он повернулся к Элизабет: — Всегда старайся дать то, чего от тебя ждут, и тогда все будут счастливы. Ничто так не раздражает наших друзей, как то, что мы с Лидией живем как обыкновенная респектабельная чета среднего класса.

Лидии и раньше доводилось слышать от Ивана такой тон, и она понимала, что это ровным счетом ничего не значит. Он не пытался замести следы, как и не делал усилий, чтобы убедить ее в своей добродетели, которой не обладал. Он просто говорил в обычной для себя манере. Но чутьем, обострившимся после сегодняшней беседы, Лидия угадала перемену в Элизабет и заволновалась, начав тут же ломать голову над тем, что стало известно сестре. Иван ничего не заметил.

— Взять, к примеру, тебя, Элизабет, — говорил он, — ты даришь публике идеальный образ великосветской дамы, воплощение девиза «положение обязывает».

Элизабет рассмеялась:

— Благодарю, я принимаю это за комплимент. В прошлый раз, когда я здесь была, ты сказал мне, что больше не осталось настоящих дам.

Иван поднялся, чтобы принести шейкер для коктейлей.

— Должно быть, в тот раз ты меня разочаровала больше обычного.

— Больше обычного? — приподняла брови Элизабет.

— Ну конечно. Ты постоянно меня разочаровываешь. Я циник. Мне всегда казалось, что подобная добродетель и сдержанность всего лишь показные и что рано или поздно они обязательно дадут трещину, — я все еще не потерял надежду!

Лидия сомневалась, что сестре нравится, когда над ней так подшучивают. Ей даже показалось, щеки Элизабет покрыл слабый румянец, а когда она заговорила, то в голосе прозвучал намек на обиду:

— Дорогой Иван, не суди каждого по себе.

— Полно, Элизабет, — рассмеялся он. — И гем не менее я беру от жизни больше, чем ты.

Прежде чем Элизабет смогла ответить, горничная позвала Ивана к телефону. Лидия испытала облегчение от вынужденной паузы. Сестры остались вдвоем и в первую минуту не проронили ни слова.

— На этой неделе приезжает Кристин? — наконец спросила Элизабет.

Лидия кивнула:

— Разве это не замечательно? И все же, по правде говоря, я побаиваюсь.

— Побаиваешься?

— Да, как подумаю, что собственную дочь не видела больше четырех лет, так становится страшно. Она уехала в тринадцать, а теперь ей семнадцать с половиной. Маленькая девочка превратилась в молодую женщину. Не знаю, как она нас воспримет и как мы все воспримем ее.

— Ей было хорошо в Америке?

— Да, очень. Тетя Иоанна явилась для нее просто ангелом-хранителем. И неудивительно, она навсегда осталась моей любимой тетей. Наверное, наша мама была очень на нее похожа. Ты помнишь тетю?

— Очень смутно, — ответила Элизабет. — Последний раз, когда я ее видела, мне исполнилось не больше шести.

— Она единственная из всех наших родственников, — тихо проговорила Лидия, — поздравила меня, когда я вышла за Ивана. Никогда не забуду этого. Я плакала над письмом и хранила его долгие годы.

— Ты так сильно обиделась? — быстро спросила Элизабет.

— Обиделась, но не за себя, — ответила Лидия. — Я так гордилась Иваном и хотела, чтобы все, кого я знала, тоже испытывали гордость за него. Мне было ненавистно, что его все ругают за брак со мной. Я стремилась оправдать его… Не могу объяснить, мне никогда не удается выразить словами свои чувства.

Наступила пауза, а затем почти резко Элизабет произнесла:

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, но я тоже не в ладах со словами.

Лидия сразу напряглась. Она и без слов поняла, что Элизабет собирается заговорить о чем-то неприятном, и все-таки ждала, не желая перебивать сестру в том случае, если ошиблась.

— Это насчет Ивана, — неуверенно начала Элизабет.

— Тогда я бы предпочла, чтобы ты ничего мне не говорила, — тихо сказала Лидия.

— Мне кажется, тебе следует знать, — настаивала Элизабет. — Пошли разговоры. Если все так серьезно, то нужно подумать о Кристин.

— Это не так серьезно.

— Ты разве знаешь, о чем я говорю? — спросила Элизабет. — Тимоти Грэм собирается…

— Да, знаю, — перебила Лидия. — Но я уверена, все наладится. Вот увидишь, он помирится с женой.

Элизабет откинулась в кресле и облегченно вздохнула.

— Так ты действительно в курсе! — воскликнула она. — В самом деле, Лидия, для женщины, лишенной передвижения, ты поразительно осведомлена! Я приходила в ужас от одной мысли, что нужно сообщить тебе такое, а ты, оказывается, все давным-давно знаешь.

— Чего ты опасалась? Неужели поговорить со мной так страшно?

— Мне казалось, это известие разобьет тебе сердце. Лидия не могла ответить из-за внезапно подкравшихся слез. Она подавила их, но боялась, что они все равно вот-вот навернутся.

«Почему же мое сердце не разбилось?» — мысленно задала она вопрос. Как произошло, что она сумела вести себя как ни в чем не бывало?

Лидию тронула вовсе не жалость к самой себе, а абсолютная простота и искренность ответа Элизабет. Любовь к сестре захлестнула ее. Лидия наклонилась и тронула Элизабет за руку:

— Спасибо, дорогая, за то, что пыталась рассказать мне. Это было очень мило с твоей стороны.

— Мне очень жаль, — сказала Элизабет. — То есть… если, конечно, это правда. Или я ошибаюсь?

Сестра задала вопрос, но Лидия знала, что ответ ей известен, и отчего-то немыслимо было солгать, сказать Элизабет, что это все неправда. Лидия промолчала.

Быстро, словно обе миновали какую-то опасность, Элизабет снова заговорила:

— В любом случае Моуна Грэм маленькая дура. Она мне никогда не нравилась. Хорошенькая, но все в ней чересчур — и дамские штучки и эмоции. Тебе известен такой тип.

Лидия по-прежнему молчала. Она устремила неподвижный взор куда-то вдаль, не видя прелестного сада, где, по мере того как садилось солнце, тени от деревьев становились все длиннее, остроконечнее и слабый вечерний ветер покачивал цветы. Она заглянула в далекое прошлое, в котором перед ней прошла целая вереница женщин чересчур женственных и эмоциональных; их жадные лица были повернуты к Ивану, белые руки протянуты к нему. Каждая из них так мало значила для него, и все же каждая из них явилась своеобразной вехой в ее собственной жизни. После каждой оставался шрам, уродливый, незаживающий, несмотря на то что образы самих женщин почти стерлись.

Она сумела простить их. Разве им было под силу сопротивляться Ивану? От него исходила какая-то магия — магия личности, которая притягивала людей и завораживала, как в той легенде про дудочника, увлекшего за собой всех детишек из города. Стоило им взглянуть на Ивана, услышать его музыку, узнать, что в его власти предложить им невероятный восторг, и они тотчас жадно обступали его, требуя, чтобы он выполнил свои обещания, которые читались не только в его словах, но и в самой внешности, а главное — в его музыке. Бедный Иван, из-за него грешили чаще, чем он сам грешил! Но так ли это в самом деле? Он постоянно охотился, постоянно преследовал неуловимую прихоть своего воображения, нечто — она не могла точно сказать, что именно, — что всегда оставалось для него недосягаемым. Но в плен попадала другая добыча, и, как только она оказывалась в сумке охотника, у него тут же пропадал к ней весь интерес! Все же он, видимо, никогда не уставал. По крайней мере, он пока не начал стареть.

Лидия очнулась от задумчивости, услышав вопрос Элизабет:

— Ты ведь счастлива?

Лидия повернулась к сестре лицом:

— Очень, ты знаешь это.

Элизабет отвела взгляд, и когда вновь заговорила, казалось, вопрос шел из самой глубины сознания, где уже давно не давал ей покоя.

— Ты никогда не сожалела о своем браке?

— Сожалела? — В голосе Лидии послышался смешок. — Элизабет, все эти годы я была счастлива самым чудесным образом. Что бы ни случилось со мной в дальнейшем, мне никогда не придется жалеть о последних двадцати двух годах. Я имела очень многое, могу даже сказать — все.

Элизабет вздохнула, потом ее губы шевельнулись. В первый момент Лидия подумала, что сестра сейчас заговорит и сломает ту сдержанность, которая существовала между ними, заговорит о себе и своей жизни, но прошла минута, Элизабет тяжело поднялась с места.

— Пора возвращаться домой, — сказала она. — Артур не любит, если я опаздываю к обеду.

Минута откровения прошла.

— Как Артур? — спросила Лидия.

— Неплохо, — последовал ответ. — Время от времени его мучают приступы люмбаго. Конечно, он очень занят, у него столько работы в парламенте и в поместье.

— Да, конечно. Я была очень рада повидать тебя, приезжай вновь поскорее.

— Я найду причину заехать, — пообещала Элизабет. Она помолчала минуту, а затем положила руку на плечо Лидии:

— Ты не обиделась из-за того, что я сказала? Лидия ей тут же улыбнулась:

— Послушай, дорогая, мы можем говорить друг другу все-все и всегда. Понятно?

Элизабет отвела глаза под взглядом сестры. У Лидии создалось впечатление, что осталось очень много недосказанного. Сдержанность Элизабет окутывала ее плотным покрывалом.

— До свидания. — Она небрежно чмокнула сестру. — Попрощайся за меня с Иваном.

— Обязательно, — пообещала Лидия.

Она смотрела, как уходит сестра — высокая, тонкая, грациозная, — и ей казалось, что она наблюдает за посторонним человеком. Очень многого она еще не понимала в Элизабет. Представила, как та будет ехать сейчас домой в благоухающих сумерках к своему Артуру. Что сестра чувствовала, что думала о своем муже? Неужели ее в самом деле интересовало его люмбаго, его вечное ворчание из-за нехватки рабочей силы в поместье, его ежегодный энтузиазм по поводу количества убитой дичи?

Элизабет выглядела старше своих тридцати двух, да и держалась она как женщина средних лет. А была ли она когда-нибудь молодой? Хотелось ли ей танцевать, петь, радоваться жизни, когда захватывает дух от нетерпеливого восторга? Приходилось ли ей когда-нибудь ждать, затаив дыхание в темноте, испытывая трепет от предвкушения счастья любви? Такая мысль об Элизабет не укладывалась в голове. Впрочем, не нужно было ее жалеть, сестра выглядела довольной и, казалось, радуется обязанностям, пришедшим к ней со знатным титулом. Графиня Эйвон! Но кто согласился бы поменяться с ней местами?

Возвратился Иван, и они отправились в столовую. Обед состоял всего из нескольких блюд, умело выбранных и хорошо приготовленных, а после они пили кофе на веранде.

Иван откинулся в кресле, его голова выделялась на зеленой подушке мощным, резко очерченным рельефом. Он высказал вслух то, о чем подумал:

—Бедная Элизабет!

— Почему ты так считаешь? — спросила Лидия. Он улыбнулся ей:

— Ты действительно хочешь, чтобы я объяснял очевидное?

— Нет… Бедная Элизабет!

Они помолчали. Пришла Роза, принесла лекарство для Лидии и записку от повара с предложением меню на завтрашний день. Пока женщины разговаривали, Иван исчез в доме.

Роза ушла, Лидия ощутила огромную усталость. День был тяжелый, мысленно она все время повторяла разговор с Тимоти Грэмом. Все ли она сказала? Примет ли он ее совет? Накануне встречи с ним она репетировала то, что скажет, с той же тщательностью и добросовестностью, с какой актриса готовится к роли. Теперь же она подвергла критике свою игру. Убедительно ли звучали ее слова? Даст ли эта беседа результат, на который она надеялась?

На веранде было очень тихо, и спустя какое-то время Лидия развернула кресло и направилась в дом через стеклянную дверь. Она миновала гостиную, холл и проехала по коридору, который вел к студии Ивана. Приблизившись к большим двойным дверям, она услышала, что он играет.

Лидия замерла на секунду и прислушалась. Музыка Ивана всегда выражала его собственные переживания. Сегодня казалось, будто пальцы пианиста просто тренируются на клавишах, — спокойное произведение, мелодия которого звучит без напряжения и недосказанности… Но она все-таки поняла, что он ждет чего-то… или кого-то…

Лидия помедлила немного, затем приоткрыла дверь. Иван повернулся, а когда увидел, кто это, радушно улыбнулся.

— Привет, — сказал он. — Ты мне нужна.

Повинуясь ему, Лидия толкнула дверь и проехала по сверкающему полу до самого рояля. Это был огромный зал, построенный в семнадцатом веке для часовни, но его так и не собрались освятить, оставив пустовать, а последующие поколения то использовали его как амбар, то устраивали в нем балы. Теперь здесь царила красота, что, по мнению Лидии, было единственной подходящей обителью для музыки Ивана.

Рояль стоял в дальнем конце зала, его развернули таким образом, что, играя, Иван мог любоваться сокровищами, собранными за долгие годы, — большую часть ему подарили восхищенные поклонники. Во-первых, картины, одна лучше другой; многие были достойны занимать место в национально-художественном собрании. Под картинами располагался китайский и севрский фарфор, уотерфордское стекло и необычные музыкальные инструменты из всех стран Европы, одни из них невероятно старые, другие просто забавные в своей простонародной незатейливости. Одну стену целиком занимали книги, многие из которых были подписаны и присланы Ивану людьми, столь же знаменитыми в своей области, как он в своей. Был там молитвенный коврик, присланный из Мекки, и икона, которую подарил матери Ивана русский царь. Сокровища, дорогие и не очень, ценные только воспоминаниями; сокровища всех видов, размеров и форм в одной комнате, но тем не менее каждое на своем месте и в добром содружестве с соседями благодаря тому вкусу, с которым их расставили. А фоном для них служили небесно-голубые портьеры, ниспадающие с потолка до пола, и старинные резные зеркала, радужные от возраста.

Это была прелестная комната. Тем не менее Лидия часто задавала себе вопрос, заметно ли здесь что-нибудь, когда в студии находится Иван. Трудно было смотреть на что-то еще, кроме него. Он двигался, как ртуть, заставляя каждого неусыпно следить за ним, затаив дыхание.

Сейчас она приближалась к нему, и, когда оказалась рядом, он протянул к ней руку. Она протянула ему свою.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Ее чрезвычайно удивил этот вопрос. Ведь она полагала, что ведет себя и держится как всегда. Но ей следовало бы догадаться, что Иван с его обостренной интуицией сразу почувствует что-то неладное, сразу поймет: она чем-то обеспокоена.