Сейчас, когда она пыталась приспособиться к их новой близости — союзу одностороннему и во многом неестественному для них обоих, — было очень тяжело наблюдать, как он поглощен другой женщиной моложе ее. «Это ничего не значит, это просто мимолетная фантазия», — то и дело твердила себе Лидия, но ревность все равно не оставляла в покое ее сердце. Каждый раз, когда она видела, что Иван смотрит на Тайру, каждый раз, когда он дотрагивался до девушки или просто привлекал ее к интересному разговору, Лидию как кинжалом пронзало. Пусть она умела подчинять свои мысли — подчинить и победить собственное сердце было не в ее власти.

«Он мой! Мой! — хотелось ей крикнуть Тайре. — Оставь его в покое!»

Когда она отправлялась к себе в спальню и лежала в темном одиночестве, ее преследовали воспоминания о прошлом, а теперешние подозрения насмехались и глумились над ней долгие бессонные часы. Она вдруг обнаружила, что прислушивается, не звучит ли голос Тайры, не хлопнет ли где дверь, не раздадутся ли шаги в коридоре или наверху, и сама ненавидела себя за это, так как решила раз и навсегда, что никогда не будет шпионить.

Иван был, как всегда, вежлив и предусмотрителен, но только Лидия знала, как много исчезло из их отношений в присутствии Тайры. Понимание друг друга с полуслова на людях, стремление Ивана все время быть рядом с ней, как только он возвращался домой, ласковые знаки внимания, которые начинали ее день и заканчивали, — все это куда-то ушло.

Как в любом другом деле, за которое брался Иван, в любви он действовал очень хорошо, но не очень мудро. Он не делал никакого секрета из того, что Тайра его безумно привлекает. В ее отсутствие он принимался обсуждать с Лидией, какая она очаровательная, совершенно открыто и естественно — почти как сын, который разговаривает с любимой матерью, — не зная, что каждое произнесенное им слово мучительно ранит Лидию, она даже вынуждена была прикусывать губы, чтобы не закричать от боли. Лидия старалась изо всех сил — с храбростью, о которой сама не подозревала — играть отведенную ей роль.

— Каковы успехи твоей ученицы, Иван? — привычно спрашивала она, затем откидывалась на подушки с вымученной улыбкой, чтобы выслушивать похвалы, которые он с готовностью раздавал.

— Она прелестна! Она обладает внешностью, которая заявит о себе на любой сцене, — публика будет обожать ее, иначе быть не может.

— А как в музыке? — однажды спросила Лидия. — Она хороша?

Иван помолчал в сомнении.

— Она будет хороша, — наконец последовал ответ. Несмотря на то что Иван был очарован, он заставлял Тайру много работать. Долгие занятия в студии вовсе не были уловкой, чтобы остаться наедине; хотя Иван и считал свою ученицу удивительно привлекательной, он мог быть суровым наставником, если дело касалось музыки. Несколько раз Лидия замечала, что девушка плакала после уроков с Иваном.

«Чего только в нем не намешано», — подумала Лидия, когда открылась еще одна сторона сложной натуры мужа. В жизни Иван придерживался не слишком многих принципов, но все, что относилось к музыке, было для него свято. Он скорее согласился бы отсечь себе правую руку, чем солгать или покривить душой в любом вопросе, затрагивавшем музыку, и Лидии было понятно, что во время занятий Иван оставлял в стороне все помыслы об этой девушке.

Когда же приходило освобождение от добровольно взваленной ноши, все менялось. Однажды, отдыхая в беседке в дальнем конце сада, Лидия услышала их разговор, когда они проходили мимо, направляясь к бассейну.

— Вы просто прелесть, — говорил Иван. — Но, наверное, вам приходилось слышать подобные высказывания тысячи раз?

— Нет, ни разу, — ответила Тайра, и Лидия услышала, как дрогнул ее голосок.

— Они что, все ослепли в Дании?

— Нет, просто там много красивых девушек.

— Таких, как вы? — спросил Иван. — Не верю! На свете может быть только одна-единственная Тайра, по крайней мере для меня.

Они прошли дальше, а Лидия осталась сидеть одна, терзаемая муками и одновременно легкой жалостью к Тайре. Молодость бывает так опрометчиво легковерна!

И мало того что Иван проявлял интерес к ученице, между Лидией и детьми выросло какое-то препятствие — довольно неприятное и труднообъяснимое. Ей казалось, они оба отгородились от нее. От Кристин она ожидала нечто подобное. Когда дочь вернулась из Америки, Лидия поняла, что нет больше той маленькой девочки, которую она любила, — ее место заняла хладнокровная, уравновешенная, не по летам развитая молодая незнакомка, и, чтобы подружиться с ней, нужно было время и терпение. Впрочем, Лидия никак не предполагала, что Кристин так долго будет сохранять сдержанность и полную независимость. «Еще несколько недель — и она переменится, — радостно думала Лидия в начале приезда дочери, — я не стану принуждать ее к откровенности, постараюсь быть ей другом, не давить на нее».

Но прошла неделя, другая, за ними последовали еще несколько недель, а Кристин так и осталась для матери чужим человеком. Временами казалось, еще чуть-чуть — и девочка сдастся, не устоит перед натиском ожидавшей ее любви, но в следующую секунду она, словно испуганный зверек, спешила спрятаться, становясь еще более отчужденной и неприступной, чем прежде. Стоило Лидии подумать о своих отношениях с дочерью, как ее охватывало чувство, близкое к отчаянию.

Теперь, лежа в кровати, она говорила себе: «Я потерпела неудачу и как жена, и как мать». Слова больно обожгли, заставив понять основную причину ее теперешних несчастий — Филип. После Ивана, который долгое время заполнял всю ее жизнь, Лидия больше всех на свете любила Филипа и честно себе в этом призналась. Она всегда считала, что любых мать и сына связывают особые душевные нити, и это было очень верно по отношению к ней и Филипу. Они любили друг друга, а его открытость и чистосердечность служили для нее утешением и радостью всю жизнь. Его спокойный, добродушный характер был отличным противоядием от бурных всплесков Ивана, самого Филипа можно было сравнить с тихой гаванью, где Лидия находила покой и отдых в те минуты, когда особенно в них нуждалась. Но в последнее время, совершенно неожиданно и необъяснимо, Филип избегал ее. Уже примерно с неделю, как сын отдалился от нее, а она ждала его откровенности, и все напрасно. Сначала она решила, что сына беспокоит рана, но восторженный отзыв доктора, утверждавшего, будто дела идут на поправку, отмел это объяснение. Затем она начала подумывать, уж не ревнует ли сын к Кристин, вернувшейся домой, но сама отвергла такую мысль, потому что ревность была совершенно несвойственна характеру Филипа.

Лидия ломала голову, ждала и в конце концов спросила самого Филипа, но не много узнала из его ответа.

— Что случилось, дорогой?

— Случилось? Почему должно было что-то случиться?

— Просто мне показалось, что тебе нездоровится.

— Нет, нет, со мной все в порядке.

И то ли Лидии померещилось, то ли на самом деле Филип слегка покраснел, словно смутился.

— Если в моих силах помочь тебе, дорогой, так и скажи.

— Нет, ничего не нужно. Я уже сказал: все в порядке.

Что еще ей оставалось делать? Чутье подсказывало Лидии лучше всяких слов — что-то произошло. Филип изменился, очень изменился по сравнению с тем, каким он был, когда вернулся с войны, и Лидия не могла найти этому объяснения.

Неудивительно, что по ночам сон не шел к ней, и она лежала, прислушиваясь, как бьют часы, всем своим существом желая уничтожить препятствия и трудности, которые, казалось, изолировали ее от всех, погрузив в почти невыносимое одиночество.

— Вы не дотронулись до завтрака, и он совсем остыл! Упреки Розы вывели Лидию из задумчивости. Она откинула волосы со лба и взглянула на поднос рядом с собой, словно не ожидала увидеть его там.

— Я забыла. — Лидия попыталась оправдаться.

— Чай я заварю новый, а хлебец, наверное, успел превратиться в кусок резины.

Роза взялась за поднос.

— Это неважно, — проговорила Лидия.

Роза не обратила на слова хозяйки никакого внимания. Последний выстрел был сделан, когда служанка оказалась у дверей.

— Вы заболеете, если решите продолжать в том же духе, ну и что тогда с вами будет?

Лидии хотелось сказать: «Будет не намного хуже, чем сейчас», но она знала по опыту, что с Розой спорить бесполезно: последнее слово всегда оставалось за бывшей медсестрой.

Едва за Розой закрылась дверь, как вновь открылась — пришел Иван. Лидия сразу поняла, что он в плохом настроении.

— Мне нужно ехать в Лондон, — сообщил он с ходу, даже не здороваясь.

— То-то я смотрю, что ты так одет, — сказала Лидия, чуть приподнявшись в подушках.

— В одиннадцать у меня репетиция, и одному Богу известно, нужно ли нам вообще играть этот концерт в ближайший четверг.

Лидия почувствовала себя виноватой. Она совсем забыла, что Ивану на следующей неделе предстояло дирижировать в Алберт-Холле известным оркестром.

Иван взглянул на часы:

— Надеюсь вернуться поездом в 4.30, но не задерживайтесь из-за меня с чаем.

— Не будем, — тихо ответила Лидия.

Иван помедлил немного, и Лидия догадалась, что сейчас последует именно то, ради чего он зашел к ней.

— Между прочим, — сказал Иван, — ты не переговоришь с Тайрой? Ей взбрела в голову дурацкая идея уехать. Я отказываюсь что-либо понимать. Надеюсь, ты ее ничем не обидела?

Он с укором взглянул на жену, и в ней вспыхнул гнев. Как он смел обвинять ее после всего, что она вынесла, после радушного приема, оказанного ею этой девушке, которую он привел в дом! А потом, не успев разыграться, гнев утих. Лидия почувствовала чуть ли не жалость, когда увидела, как Иван встревожен, взволнован и даже несчастлив. Он хотел, чтобы Тайра осталась, он любил девушку — да, по-своему, но любил, — Лидия была вынуждена признать это, хотя правда, казалось, рвет душу на мелкие кусочки и оставляет ее слабой, уязвимой и безутешной.

— Я ничего не сказала, что могло бы хоть как-то расстроить Тайру, — ответила Лидия с тем спокойным достоинством, которое, как она знала, всегда умиротворяло Ивана в критические моменты, возвращая ему душевное равновесие.

— Тогда кто же ее расстроил? — резко спросил он. — Дети?

Лидия через силу улыбнулась:

— Предоставь это дело мне, Иван. Я поговорю с Тайрой, когда ты уйдешь.

— Спасибо, — сказал Иван и подошел к кровати. Он вдруг стал мягче, словно осознал собственную безответственность. — Спасибо, родная, — повторил он на этот раз более нежно и взял руку Лидии. — Она так молода и так прелестна, — сказал он. — Она дает мне что-то. С тех пор как я узнал ее, я как бы заново родился — нет, это не то слово, — но я поступил правильно, знаю точно.

— Рада слышать, — заставила себя произнести Лидия.

— Погоди, ты еще не услышала и половины, — с неожиданным подъемом воскликнул Иван, сверкнув глазами. Затем он наклонился и поцеловал Лидию в лоб. — Храни тебя Господь, родная, ты никогда меня не подводишь!

Иван повернулся и покинул спальню. Когда он ушел, Лидия закрыла глаза от внезапно нахлынувшего бессилия. Не было ни слез, ни каких-либо чувств, кроме одного — покорности. Да, именно так. Она должна покориться Ивану, принимать его таким, каков он есть, и постараться каким-то образом подчинить свою волю его желаниям.

Вернулась Роза с новым подносом, который был поставлен на столик возле Лидии с легким стуком.

— Вы выглядите бледной, — непреклонным тоном заявила служанка. — Сегодня вам лучше не покидать постели.

— Я бы хотела встать, — ответила Лидия. — Нужно сделать очень много дел.

— Дела подождут. Лидия покачала головой.

Покончив с завтраком, она взялась за утренние газеты, когда раздался стук в дверь.

— Войдите, — откликнулась Лидия и, взглянув поверх газет, увидела в дверях Тайру.

Лидия никак не ожидала этого визита и на секунду смутилась при виде девушки. Она все утро размышляла о Тай-ре, вспоминая слова Ивана, и вот теперь Тайра стояла перед ней — худенькая, прелестная, в светло-зеленом льняном платьице, неимоверно молодая и отчего-то смущенная, неуверенная в себе.

— Можно войти, миссис Станфилд?

— Да, конечно, моя дорогая.

Ко всем остальным Станфилдам Тайра обращалась по имени, но с Лидией держалась неизменно официально. Девушка подошла к кровати, и Лидия жестом пригласила ее сесть на стул возле себя.

— Присядьте, пожалуйста.

Тайра опустилась на краешек стула, нервно сцепив пальцы, и сказала:

— Простите, что побеспокоила вас. Мне следовало бы подождать, пока вы сами выйдете. Миссис Станфилд, пожалуйста, позвольте мне уехать сегодня, прямо сейчас.

Волнение девушки было искренним, непритворным.

— Но, Тайра, — произнесла Лидия, — я ничего не понимаю. Мне казалось, вам было хорошо у нас.

— Да, было… то есть и сейчас хорошо. Но все равно мне нужно уехать. Причину объяснить не могу. Прошу вас, миссис Станфилд, не спрашивайте меня почему. Я должна уехать.

Лидия почувствовала, как сердце внезапно сжала ледяная рука. Неужели виноват Иван? Что он натворил? Отчего девочка в таком состоянии? В первый момент Лидия не знала, что сказать, затем сделала над собой усилие и произнесла:

— Но где вы будете жить?

— Что-нибудь себе подберу.

— А как же ваши занятия музыкой?

— Ваш муж так добр ко мне. У меня никогда не хватит слов, чтобы выразить свою благодарность. Возможно, он будет настолько любезен, что и дальше не откажет мне в своей помощи, так что скоро, очень скоро я начну зарабатывать деньги.

Лидия ничего не поняла.

— Но если мой муж будет вам помогать, почему вы отказываетесь остаться здесь? — спросила она.

— Этого я объяснить не могу, — ответила Тайра.

— Но вы же должны понимать, — настаивала Лидия, — что это несправедливо по отношению к нам… ко мне… если вы убежите так вот вдруг, без всяких объяснений. Быть может, кто-то в доме обидел вас?

Тайра склонила голову еще ниже, и Лидия заметила, как задрожали губы девушки. Ей стало не по себе, что приходится мучить девчушку расспросами, но ради Ивана она была вынуждена попытаться удержать Тайру.

— Так вы мне не расскажете? — мягко спросила она.

— Прошу вас, миссис Станфилд.

Девушка подняла глаза, и Лидия увидела, что они полны слез.

— Вы были так добры, относились ко мне чудесно. Я даже не могу рассказать, что для меня означает жить здесь, в вашем красивом доме, быть одной из домочадцев. Но произошло непредвиденное. Я должна уйти.

— Произошло непредвиденное? — повторила Лидия. — Но, Тайра…

Девушка внезапно вскочила и подошла к окну. Лидия видела, что она пытается взять себя в руки.

— Вы не расскажете? — вновь повторила Лидия.

— Это не принесет добра.

— Ну уж об этом судить мне самой.

Тайра быстро повернулась и подошла к кровати. Она молча смотрела на Лидию, ее лицо исказилось, словно от мучительной боли. Немного погодя она заговорила, буквально выдавливая из себя слова.

— Я люблю его, миссис Станфилд. Люблю. Теперь вы понимаете, что оставаться здесь долее мне невозможно.

Лидия давно уже все поняла и предполагала, что услышит именно это. Она медленно протянула руки навстречу девушке.

— А теперь послушайте, — сказала Лидия. — Вы не должны расстраиваться, дорогая. Я хочу услышать все, с начала до конца. Сядьте сюда и поговорите со мной. Давайте постараемся понять друг друга и вместе решить эту проблему.

Тайра по-прежнему стояла и смотрела на Лидию, а затем неожиданно не выдержала. Опустилась на колени возле кровати и, спрятав лицо в ладонях Лидии, разрыдалась. Лидия не утешала девушку. Она понимала, что душевная буря должна найти выход и успокоиться. Комнату наполнили рыдания, душераздирающие слезы юности, впервые познавшей, что такое сердечная мука.

Лидия оглянулась на собственную жизнь. Вспомнила, как сама рыдала, когда поняла, что полюбила Ивана навсегда. Вспомнила ту ужасную ночь, когда осознала глубину своего чувства и тут же ясно увидела, с чем ей предстояло бороться. Отцовское недоверие и неприятие всех артистов поднялись перед ней непреодолимым препятствием, и сердце защемило от сознания собственной беспомощности, а с другой стороны, Иван предлагал ей чудо и восторг, о которых она раньше не подозревала. Борьба между Иваном и всем, что она впитала в себя с детства, была яростной и горькой. Именно тогда она сломалась, разрыдавшись так, как сейчас рыдала Тайра. Она плакала, пока не осталось больше слез, пока не возникло чувство, что вместе со слезами ушла часть ее жизненной силы. Никогда прежде и никогда после она не давала себе такой воли. Но с тех пор она поняла, что ее любовь к Ивану преодолеет любые преграды, что все вокруг потеряет свою ценность, если она лишится его.

Она знала, что сейчас происходит с Тайрой. Иван вошел в жизнь девушки, воплощая собой всю суть любви и счастья, — даже ее карьера теряла всякий смысл рядом с тем фактом, что она должна потерять его. По предположению Лидии, девушка только теперь поняла глубину и важность любви, простодушно поверив, что Ивану она интересна только как пианистка и что он пригласил ее в дом только лишь от сердечной доброты и бескорыстия. Вероятно, размышляла Лидия, Тайра постепенно постигала собственные чувства и теперь наконец в ней пробудилось сознание любви. Вот почему она испугалась и решила, что обязана уйти. Она боялась саму себя, боялась окончательно попасть под чары Ивана, поддавшись его изощренно-умелому ухаживанию.

Лидия вздохнула. Не много нашлось бы женщин в жизни Ивана, которые с радостью не согласились бы на все, что он мог предложить. Но Тайра была такой чистосердечной и прямой. Она не приняла бы мир, в котором к неверности относились терпимо, в котором жена могла спокойно сидеть сложа руки и смотреть, как муж увивается за другими женщинами, и лишь пытаться оправдать его. Дитя было напугано, напугано и несчастно. И это было делом рук Ивана, еще одно преступление на его счету. Но отчего-то даже сейчас Лидия не винила его, ведь он был так не похож на всех остальных мужчин. Если он обладал даром творить красоту, то должен же быть у него источник, чтобы он мог черпать силы. Любовь и была для него таким неисчерпаемым источником вдохновения и энергии, каждый раз поднимавшей его все выше, на новые чудесные высоты.

Плач Тайры понемногу стихал. Лидия чуть склонилась и, высвободив одну руку, мокрую от слез, погладила девушку по голове.

— Полно, — сказала она, — а то так можно ослепнуть. Тайра не отвечала минуту или две, хотя плакала уже не так сильно. Наконец она приподняла лицо.

— Простите, — пробормотала она, — мне ужасно неловко.

— Не извиняйтесь, — ответила Лидия. — Я вас хорошо понимаю. И мне доводилось плакать, в точности как вам, и после все как бы прояснялось.

— Но как все может проясниться для меня? — воскликнула Тайра. — После окончания войны мои родители будут по-прежнему бедны. Я должна материально поддерживать их. Мне придется зарабатывать деньги, вы понимаете?

— Конечно понимаю, — умиротворяюще проговорила Лидия, в то же время она не могла не удивиться бессвязности речи Тайры. Какое отношение имело стремление зарабатывать деньги к тому, что девушка покидала их дом? — Давайте-ка лучше приподнимитесь, — предложила Лидия, — и сядьте на кровать. Наверное, утомительно долго стоять на коленях. Вот так, хорошо. А теперь можно поговорить. Начнем с самого начала.

— Но вы его уже знаете, — быстро произнесла Тайра. — Вам известно, что я приехала в Англию, чтобы заработать деньги и помочь родителям. О себе я не думала, мне было хорошо и в Дании, и, если уж быть до конца откровенной, миссис Станфилд, я не честолюбива. Понимаю, что не годится говорить такое в вашем доме, но это так. Я бы хотела иметь собственный дом, сад, возможно ферму, и — почему бы не сказать? — детей, много хорошеньких, пухленьких детей. Вот, что я хочу получить от жизни. Мне нравится играть на рояле, я люблю музыку, но одна мысль, что придется продавать себя публике, которая будет платить за то, чтобы послушать мою игру, пугает меня, а временами даже вселяет ужас, и все же я знаю, я должна на это пойти, ради родителей должна это сделать.

— И вы приехали сюда, — подсказала Лидия, — чтобы мой муж учил вас?

— Да. Я понимаю, как мне повезло получить такое предложение, — сказала Тайра. — И я была счастлива, по-настоящему счастлива. Все здесь ко мне относились чудесно.

— А теперь разве не так? Лицо Тайры помрачнело.

— Как мне объяснить? — произнесла она. — Когда я сказала Ивану, что должна уехать, он рассердился, очень рассердился. Он не понял, а я не смогла ничего ему объяснить, да и как? Тогда он еще больше разгневался бы, я знаю. Он говорит, что я ему нравлюсь. Наверное, многие женщины выслушивали его очаровательные комплименты, но мне они льстили, даже очень. А вы такая замечательная, вы понимаете! Я наблюдала за вами, миссис Станфилд, и говорила себе, что однажды постараюсь стать такой же хорошей женой, как вы, буду пытаться понимать мужа и во многом быть к нему снисходительной, как к маленькому мальчику.

Лидию поразила проницательность девушки, и она не сразу нашлась, что сказать. В этой паузе и прозвучал по-детски восторженный возглас Тайры:

— Я думаю, что вы просто чудо!

— Спасибо, моя дорогая, — мягко поблагодарила Лидия. — Как мило услышать это от вас. Иногда я кажусь себе неудачницей. Но, видите ли, я очень люблю мужа, желаю ему счастья и хочу, чтобы он имел то, что делает его счастливым, хотя, к сожалению, как вы проницательно заметили, он ведет себя иногда как самовлюбленный мальчишка, желания которого исполняются все до единого, пусть и ценою счастья других людей.

Тайра тихо рассмеялась:

— Он так красив, так умен и неподражаем в своей «русскости», хоть и бывает временами себялюбив. — Девушка вновь рассмеялась и добавила: — А временами он ревнив к тем, кто молод.

— Естественно, как все мы, — ответила Лидия. — Таково бремя старения.

— Все равно, — сказала Тайра, переходя на серьезный тон, — если это ревность — в чем я не сомневаюсь, — как я могла рассказать ему обо всем?

— Рассказать?

— О своей любви, — просто пояснила Тайра.

— Думаю, он уже и так догадался. А вам не кажется, что, быть может, вы придаете ей слишком большое значение? Иван хочет, чтобы вы остались, я тоже этого хочу. Вам предстоит совершить много дел. Я бы не стала слишком сильно беспокоиться, моя дорогая, а принимала вещи легко и весело.

Говоря это, Лидия сомневалась в правильности своих слов. Не выталкивала ли она девушку на путь соблазна и, что еще важнее, не подвергала ли риску собственные надежды на счастье?

Трудно было забыть о том, какой милый у Тайры характер и какая она хорошенькая. Иван хватался за молодость, которая ускользала у него из рук и становилась недосягаемой. «Наверное, я просто опять нафантазировала какие-то глупости», — подумала Лидия, но заставила себя улыбнуться Тайре.

— Я бы не стала беспокоиться, — повторила она.

— Но как же иначе? — удивилась Тайра. — Нет, миссис Станфилд, вы не понимаете. Мы любим друг друга, оба, душой и сердцем. Не в наших силах притворяться. Мы хотим принадлежать друг другу, хотим пожениться, а поскольку это невозможно, как я могу остаться здесь, видеть его, слышать его и знать, что нужна ему?

Лидии показалось, что рухнул выдуманный ею мирок. Все стало серьезным, все стало реальным, все стало гораздо хуже, чем она предполагала.

— Иван говорил, что хочет… жениться? — спросила она, и голос ее дрогнул.

— Иван? — Глаза Тайры расширились от удивления. — Но он ничего не знает. А если бы знал, то рассердился, очень рассердился и приревновал. Вы, конечно, понимаете?

— Так о ком же вы говорите? — спросила Лидия, и ее вопрос прозвучал как крик.

— Как, о Филипе конечно, — ответила Тайра. — Мне казалось, вы поняли, что мы любим друг друга — Филип и я!