Глава 13

На следующий день, направляясь к дому Хампденов, Кристин осознала, что делает это с неохотой. Волнение и радостная приподнятость вчерашнего дня прошли, а ночью Кристин лежала без сна, мучаясь сомнением, правильно ли она поступила, возвращая Стеллу Хампден к жизни, когда было совершенно ясно, что единственное желание больной — оставаться в благостном забвении. Кристин даже подумала, что Стелла сама вызвала кому, в которой так долго пролежала.

Вчерашние события привели сэра Фрейзера Уилтона в неподдельный восторг, но Кристин почувствовала, что доктор Дирман не слишком доволен, что же касается медсестры, то та проявляла откровенную враждебность. Нелегко будет, подумала Кристин, каждый день являться в этот дом и знать, что по крайней мере половина его обитателей составляют ее оппозицию.

Вчера подполковник был немногословен, вначале Кристин решила, что он неблагодарный человек, а затем поняла, что ему просто не хватило слов. Его взволновало и расстроило то, что он видел, а потому слов для благодарности не нашлось. В то же время Кристин ощущала, что за всем этим скрывается какое-то горе, не совсем ей понятное. У нее создалось впечатление, что, стоило ему подумать или заговорить о болезни сестры, внутри у него закипала дикая ярость, которую Кристин сравнила бы с фанатизмом.

Покинув вчера спальню Стеллы, они побеседовали втроем, и все то время Кристин остро сознавала переживания подполковника. Они проявлялись, даже когда он молчал, и Кристин гадала, какая именно тайна скрывается за так называемым несчастным случаем со Стеллой. Несколько раз доктор Дирман возвращался в разговоре к физическим увечьям Стеллы, и при каждом их упоминании Кристин замечала особое выражение на лице подполковика. «Кровожадное» — единственное определение, которое к нему подходило.

Когда Кристин вошла в дом, ее тут же проводили наверх, а там ее встретила знакомая медсестра, еще болеехолодная и накрахмаленная, чем прежде.

— Доктор Дирман у мисс Хампден, — объявила она. — Я скажу ему, что вы здесь.

— Как она провела ночь? — поинтересовалась Кристин.

— В высшей степени беспокойно, — ответила сестра. Кристин хотела было уже выразить свое сожаление, но тут вдруг поняла, что это как раз к лучшему. Она взглянула на медсестру и улыбнулась.

— Вы должны быть довольны! — воскликнула она, и впервые достойнейшая особа не нашлась, что ответить, когда Кристин прошла мимо нее в комнату к больной.

Доктор Дирман сидел возле Стеллы. Он поднялся, пересек комнату и подал руку Кристин, а затем увлек ее к окну, подальше от больной.

— Меня немного беспокоит мисс Хампден, — сказал он тихим голосом. — Не знаю, не будет ли лучше оставить ее в покое хотя бы на сутки?

Вид у него был встревоженный, но Кристин сейчас не особенно занимали чувства доктора Дирмана. Он не очень ей понравился в их первую встречу. Тогда ей пришла в голову мысль, что он принадлежит к тому типу врачей, которые не любят экспериментировать, и что только настойчивость и репутация сэра Фрейзера заставили его согласиться, чтобы лечение продолжал дилетант. Невролог, друг сэра Фрейзера, который привлек его к этому случаю, к несчастью, в данный момент был в отъезде, и Кристин заклеймила доктора Дирмана суетливым заурядным лекарем, ненавидящим все, что выходит за рамки обычного.

— А что советует сэр Фрейзер? — спросила она его.

— Я говорил с ним сегодня утром, — ответил доктор Дирман. — Сэр Фрейзер сам позвонил, чтобы узнать, как провела ночь мисс Хампден. Он надеется увидеть ее сегодня днем. Наверное, нам следует подождать его прихода.

— Можно мне взглянуть на нее? — спросила Кристин. Она прошла к кровати, ступая по мягкому ковру. Голова

Стеллы утопала в подушках. Девушка была все такой же неподвижной, как накануне, и все же Кристин инстинктивно почувствовала изменения. Сегодня Стелла знала, что происходит вокруг нее, — Кристин была уверена в этом, как ни в чем другом, хотя полагалась лишь на собственную интуицию.

Она постояла, глядя на Стеллу, а потом приняла неожиданное решение. Повернувшись к доктору Дирману, она сказала:

— Вы не станете возражать, если я поговорю с мисс Хампден наедине?

Она увидела и удивление и нерешительность на его лице, поэтому быстро добавила:

— Я не дотронусь до нее, не стану ее лечить никаким другим способом в ваше отсутствие, но я хочу поговорить с ней.

Доктор Дирман снисходительно улыбнулся:

— Моя дорогая юная леди, мисс Хампден не ответит вам. Как вы знаете, она лежит в таком состоянии уже очень давно, нет уверенности, что она вообще услышит ваши слова.

— Я понимаю, — с серьезным видом ответила Кристин, — но все же мне хотелось бы попробовать, если вы не против.

Доктор Дирман пожал плечами.

— Полагаю, это не причинит вреда, — не очень любезно ответил он. — Я подожду за дверьми. Если понадоблюсь — позовите. — Он отвернулся и зашагал к двери, бормоча на ходу: — Все это непрофессионально, знаете ли.

Кристин не ответила. Она подождала, пока дверь мягко за ним закрылась, а затем присела на краешек кровати. Стелла лежала неподвижно, но Кристин была уверена, что она прислушивается.

— Что вы хотите, чтобы я теперь сделала? — тихо спросила Кристин. — Может, мне уйти и оставить вас?

Глаза Стеллы очень медленно открылись, и очень осторожно, словно это требовало огромного усилия, она повернулась в подушках так, чтобы разглядеть Кристин.

— Да, уходите, — прошептала она.

— А может быть уже слишком поздно? — спросила Кристин. — Я хочу сказать, теперь вы в сознании, и вам будет нелегко снова вернуться назад, отключиться от всего, как вы сделали в прошлом.

Наступила пауза, в течение которой Стелла, казалось, размышляла над ее словами. Наконец она произнесла:

— Почему вы не оставили меня в покое?

— А какая в том была бы польза? — спросила Кристин. — Они все равно не позволили бы вам умереть, по крайней мере до тех пор, пока ваш брат в состоянии оплачивать всех этих сестер и врачей.

Стелла устало прикрыла глаза, и наступила пауза — такая длинная, что Кристин начала было беспокоиться, не ускользнула ли опять ее пациентка в недосягаемое небытие, но тут та вновь открыла глаза.

— Что мне делать? — спросила она.

Кристин скорее почувствовала, чем услышала слова, так слабо они прозвучали. Забыв об обещании доктору Дирману, она наклонилась и взяла руки Стеллы в свои:

— Вы вернетесь к жизни. Есть много захватывающего и интересного, чем можно заняться. Кроме того, есть один человек, которому вы нужны.

Кристин на секунду показалось, что на лице Стеллы отразилась радость.

— Ваш брат ранен, — сказала Кристин, — ему одиноко. Радость померкла, если она и вправду там была. Стелла вновь закрыла глаза. Кристин, все еще удерживающая ее руки, слегка тряхнула ими.

— Помогите мне, — сказала она. — Вы должны идти вперед, возвращаться уже поздно.

Стелла открыла глаза, и впервые в них появился проблеск юмора.

— Ладно, — сказала она слабым, приглушенным голосом, — делайте свое черное дело.

Кристин услышала, как кто-то вошел в комнату. Она ожидала доктора Дирмана, а затем поняла, что тот, кто приближался к кровати, прихрамывал, а потому сразу догадалась, кто это. Кристин не сделала попытки отпустить руки Стеллы, а наоборот, взяла их покрепче, словно призывала девушку к вниманию. Подполковник подошел ближе и остановился возле кровати, глядя на сестру.

— Стелла, — позвал он, в его голосе послышался призыв, смешанный с удивлением.

— Привет, Харри, — ответила Стелла, как будто, подумала Кристин, она вернулась из длительного путешествия.

Подполковник рухнул на стул, который стоял возле кровати и, наклонившись вперед, положил руку на плечо сестры.

— Слава Богу, ты заговорила, — сказал он. — Стелла, выздоравливай, ты мне так нужна.

Губы девушки слегка искривились, словно она пыталась улыбнуться, а затем она хрипло произнесла:

— Хочу пить.

Кристин отпустила ее руки и, соскользнув с кровати, направилась к двери. В коридоре ждала сестра, доктора Дирмана не было и следа.

— Мисс Хампден хочет пить, — сообщила Кристин не без удовлетворения.

— Откуда это известно? — быстро спросила сестра.

— Она сама сказала, — ответила Кристин, хорошо понимая, что ее фраза подобна взрыву, и намеренно произнося ее, как нечто обычное.

— Она сама сказала? — воскликнула медсестра и добавила: — Великий Боже! — прежде чем броситься в комнату.

Когда она исчезла, на лестнице появился доктор Дир-ман.

— Вот вы где, мисс Станфилд. Я только что говорил с сэром Фрейзером по телефону. Он согласен со мной, что если от больной нет никакой реакции, лучше всего предоставить ей отдых еще на одни сутки.

— Мисс Хампден только что попросила пить, — с притворной скромностью сказала Кристин.

— Попросила пить! — воскликнул доктор Дирман. — Будь я проклят! — И он тоже исчез в спальне.

Кристин начала медленно спускаться по ступеням, возвращаться к больной не было причин. Ее работа, по крайней мере на этот момент, была выполнена. Она даже думала, что ей вообще не придется к ней возвращаться. Она знала, благодаря какому-то странному шестому чувству, которое всегда присутствовало, когда она облегчала чьи-то страдания, что Стелла не сможет снова погрузиться в кому, повинуясь собственной воле, и придать забвению происходящее вокруг нее. Ей понадобится время, чтобы постепенно вернуться к жизни, но она обязана это сделать, хочет того или нет.

Кристин взяла пакет, который оставила в холле, войдя в дом, и направилась к двери, когда услышала голос, позвавший ее с верхней ступени лестницы:

— Мисс Станфилд.

Она подождала, пока подполковник медленно спускался вниз, тяжело опираясь на перила и взмахом перенося забинтованную ногу со ступени на ступень. Оказавшись в холле, он сделал несколько шагов и открыл дверь в библиотеку.

— Вы не зайдете на минуту? — предложил он. — Мне нужно поговорить с вами.

Кристин исполнила его просьбу, стараясь в то же самое время побороть чувство неловкости. Комната, казалось, купается в солнечном свете. Она прошла туда, где перед камином несколько тесновато выстроились диван и стулья, но решила не садиться, подождать, пока к ней подойдет подполковник.

— Я хочу поблагодарить вас, — сказал он.

— Пожалуйста, не стоит, — тут же ответила Кристин.

— Когда сэр Фрейзер спросил меня, можно ли ему привести вас сюда, я подумал, что он сошел с ума. Я не верил в божественное излечение, а когда увидел вас, то, к стыду своему, должен сказать, почувствовал себя оскорбленным тем, что он привел такую молодую и, простите за определение, хорошенькую. Мне казалось, что ваша помощь Стелле не только маловероятна, но буквально невозможна. Я консультировался со многими врачами, и все они в конце концов приходили к одному и тому же выводу, что ничего нельзя сделать. А теперь… — Подполковник развел руками.

— Пожалуйста, не нужно так говорить, — сказала Кристин. — У меня ведь могло ничего не получиться. Откровенно говоря, я сама не понимаю, что произошло и почему. Вашей сестре лучше, думаю, сейчас она будет быстро поправляться.

— Вы придете завтра повидать ее? — спросил подполковник.

— Если в том есть необходимость, — сказала Кристин. — Но, мне кажется, что доктор Дирман…

— К черту доктора Дирмана! — воскликнул подполковник. — Он старый дурак и всегда таким был. Но он наш семейный врач и лечит всех нас с самого детства. В данном случае нам не нужно считаться ни с ним, ни с кем бы то ни было, только со Стеллой. Так вы придете?

Кристин улыбнулась его запальчивости. Последовал простой ответ:

— Если она захочет.

Подполковника беспокоил и смущал еще один вопрос.

— И вот еще что, мисс Станфилд, как я могу выразить свою благодарность, свою и Стеллы?

Кристин понимала, что он имел в виду.

— Никак. Будем откровенны. Мне не следовало бы получать гонорары за подобную деятельность, даже если бы я захотела. Все это очень непрофессионально, вы знаете.

— Конечно знаю, — ответил подполковник. — Сэр Фрейзер со всех нас взял обещание хранить глубокую тайну, прежде чем привести вас сюда. Доктору Дирману и медсестрам это не понравилось. Даже больше, если быть честным до конца, они были против вашего прихода.

— Я догадалась, — тихо произнесла Кристин.

— Но сэр Фрейзер поступил по-своему. Полагаю, он всегда так делает, он из тех ребят. Но я не могу позволить, чтобы все так и осталось.

Кристин посмотрела на него и улыбнулась:

— Наверное, я почувствовала бы то же самое. Но давайте больше не беспокоиться об этом, пока ваша сестра по-настоящему не поправится, не встанет на ноги. В тот день, когда она спустится вниз и пойдет на прогулку… мы закатим вечеринку, хорошо?

Подполковник расхохотался, откинув назад голову.

— Благодарю вас, — сказал он и протянул ей руку. — Однажды я придумаю способ, как лучше это выразить.

— Мы преодолели всего лишь первое препятствие. — Кристин взяла серьезный тон. — Ваша сестра несчастлива. Вы знаете об этом?

Лицо подполковника помрачнело.

— Я думаю об этом вот уже три года, — сказал он и резко повернулся к окну, спиной к Кристин. Так он постоял с минуту, а затем вновь повернулся к ней лицом, выражение которого поразило Кристин. — Не знаю, стоит ли рассказывать вам, — мрачно произнес он. — Если мне в небе удавалось подстрелить фрица, я думал о сестре. Когда я смотрел, как вражеский самолет падает вниз на землю, я думал о ней. Мне казалось, что я каким-то образом мщу за нее. Вы можете подумать, что это глупо, но такие мысли были со мной в течение трех лет. Я даже становлюсь сам не свой, когда думаю о ней. Она была такой хорошенькой, такой веселой, и мы значили друг для друга очень много, пока… — Он вдруг замолчал. — Боюсь наскучить вам. Стоит мне заговорить об этом, я превращаюсь в фанатика.

— Нет, что вы, — быстро произнесла Кристин, но поняла, что подполковник не намерен рассказывать дальше.

С усилием он взял себя в руки.

— Я не предложил вам сигарет, — сказал он. — Вы курите?

Кристин покачала головой и посмотрела на часы.

— Мне пора, — сказала она. — Если поспешить, то я смогу вернуться домой к чаю.

— Вы живете за городом, кажется? — спросил подполковник. — По-моему, сэр Фрейзер говорил.

— Да, в графстве Суррей, — ответила Кристин.

— Чем вы занимаетесь? Я хочу сказать, помимо этого рода деятельности?

— Как правило, я не занимаюсь «этого рода деятельностью», — улыбнулась Кристин. — По правде говоря, в Англии это мой первый опыт. Я только недавно вернулась из Америки, куда меня эвакуировали.

— Очень разумно, — заметил подполковник.

— Напротив, в свое время меня это очень сильно обидело, — ответила Кристин. — Полагаю, всем подросткам следовало остаться в Англии.

— Война не для детей, в каком бы возрасте они ни были, — произнес подполковник.

— Зато она быстро учит, — возразила Кристин. — А пока я чувствую себя совершенно необразованной. Теперь мне действительно пора. Я приеду завтра, если не поступит никаких известий от вас или доктора Дирмана.

— От меня уж, конечно, не поступит, — ответил он. — Что касается Дирмана, то не слушайте этого старого пустозвона.

Кристин рассмеялась. Она продолжала улыбаться, когда торопливо шла по дороге в поисках такси. «Он мил, — сказала она себе, — и нравится мне». Она легко представила, как он парит в небе, ей даже легко было представить холодную расчетливую ярость, с которой он сбивал самолеты, думая о больной сестре, неподвижно лежащей в полном одиночестве среди роскоши их дома.

Одиночество! Вот ключевое слово, подумала Кристин, и тут же поняла, что сама всегда страдала от одиночества — долгие годы, пока не жила дома, в детстве, когда была от-чуждена от отца, да и теперь тоже, когда она, по собственному выражению, представляет собой ни то ни се — подвешена между небом и землей — и не знает, куда приткнуться.

Одиночество! Да, Стелла, должно быть, была одинокой, и Харри Хампден тоже, когда вернулся домой в тихий, пустой особняк, заполненный безликими врачами и медсестрами.

Вот, значит, как его зовут — Харри. Имя подходит ему, решила она. Несмотря на свою репутацию одаренного и умного человека, в нем чувствовалась энергичность и запальчивость, свойственные, по мнению Кристин, людям по имени Харри. Еще в школе они с подружками часто обсуждали мужские имена, какие им нравились больше всего, и «Харри» почти всегда возглавлял список.

«Харри Хампден!» Завтра она увидит его, это само по себе уже было приятно. Всю дорогу домой, сидя в поезде, она думала о нем, пока не увидела Филипа, поджидавшего на платформе. Кристин выпрыгнула из вагона и поцеловала брата.

— Очень мило, что ты пришел встретить меня, — сказала она, — но довольно необдуманно, я ведь могла опоздать на этот поезд,

— Я просто решил, что мне полезно прогуляться, — сказал Филип. — А еще, по правде говоря, я соскучился.

— В самом деле? — На сердце у Кристин потеплело. — А что делают остальные?

— У мамы немного разболелась голова, и она после второго завтрака прилегла, а я только сумел уговорить Тайру сыграть со мной в теннис, как пришел папочка и увел ее в свою студию, в которой они заперлись по сей час.

Кристин промолчала, подстраиваясь под широкие шаги Филипа.

— Что ты о ней думаешь? — наконец спросила Кристин, и не было необходимости пояснять, кого она имела в виду.

— Мне она нравится, — решительно заявил Филип.

— Мне тоже, — кивнула Кристин. — Сначала я думала, что буду ненавидеть ее. Мне казалось, папа ужасно поступил, когда решил привезти ее. Но… в общем, она оказалась не тем, что мы ожидали, не так ли?

— Ни в малейшей степени.

— И хотя я чувствую, — продолжала Кристин, — что по отношению к маме мы поступаем почти вероломно, ненавидеть этого ребенка просто невозможно — она так искренне радуется всему. Ты думаешь, она любит папу?

— Не знаю, — ответил Филип. — Я в растерянности не меньше тебя.

— Конечно, она восхищается его музыкой. Естественно, что она смотрит на него как на величайшего мастера и все такое. Но как на мужчину… должна же она понимать, насколько он старше ее!

Филип промолчал, они сошли с дороги и перелезли через невысокий забор в парк.

— Мне кажется, и мама не очень сильно расстраивается, во всяком случае не так, как могла бы, — сказала Кристин, — хотя, наверное, можно было бы выйти из себя, глядя, как отец увивается за молодой женщиной и устраивает весь этот шум вокруг игр, купаний в бассейне и так далее — ты знаешь, как он обычно действует.

— Все равно он иногда бывает совершенно несносным.

— Да, иногда, — согласилась Кристин. — Вчера вечером Тайра говорила о музыке. Она не слышала, как вошел отец, а он внезапно осадил ее. Она пошла алыми пятнами. Ты заметил?

— Заметил, — ответил Филип, — и очень хотел бы, чтобы он вел себя иначе. А то мне порой чертовски жаль его жертв, кем бы они ни были.

— Не думаю, что он специально старается досадить кому-то, — сказала Кристин с удивительной проницательностью, сама того не подозревая. — По-моему, он просто хочет, чтобы мы поняли, какой он умный.

— А вместо этого я вижу в нем просто грубияна. Кристин вздохнула:

— Наверное, было бы проще иметь обычного отца.

— Ты имеешь в виду охота-стрельба-рыболовство? — предположил Филип.

— Вот именно. Отца, который гордился бы нашими спортивными успехами в школе, выводил нас из дому на воскресные прогулки и закармливал в ближайшей кондитерской. Можешь ли ты, Филип, представить папочку таким?

Они оба от души рассмеялись, а затем продолжили обсуждение своих выдуманных родителей, пересекая лужайку возле дома. Лидия, появившаяся на веранде, услышала их звонкие голоса, прерываемые смехом. При виде Филипа ее сердце, как всегда, подпрыгнуло.

— Привет, мамочка, тебе лучше?

— Гораздо. Прости, что за ленчем я расклеилась. Как ты, Кристин? Хорошо провела день в Лондоне?

Она задала вопрос достаточно сердечно, и все-таки в нем слышался намек на сдержанность. Лидия жаждала узнать, по какому такому таинственному делу Кристин ездила в Лондон, но она никак не могла заставить себя расспросить дочь, хотя трудно было терпеливо дожидаться, пока Кристин выберет время, чтобы рассказать ей правду.

— Да, спасибо, очень хорошо, — ответила Кристин.

В какой-то миг ее секрет готов был сорваться с губ. Быть может, рассказать им прямо сейчас, выложить матери и Филипу все, что случилось? Соблазн был велик — слова уже почти рвались наружу. Но через секунду стало слишком поздно.

— Чай готов? Мы умираем с голоду! — весело закричал Иван, появляясь в дверях веранды, а затем он подошел к ним, ведя под руку Тайру.

Глава 14

Лидия лежала в постели, а рядом на подносе стыл завтрак. Она провела беспокойную ночь и сейчас чувствовала себя очень несчастной и подавленной.

«Я веду себя смешно», — подумала она и заставила признаться самой себе, что подавленность была, по крайней мере отчасти, вызвана обидой на семью, которая «оставила ее за бортом». Когда-то она была центром, вокруг которого вертелся весь дом. В те дни она обладала красотой и жизненной энергией, способной удержать Ивана рядом с ней как физически, так и духовно. Правда, иногда их отношения становились напряженными и всегда находилось место для страха, поскольку Иван может кем-то увлечься и его эмоциональность, такая сильная и живая, может увести его в сторону, но тем не менее Лидия знала, что его любовь к ней была действительно настоящей и незатухающей.