Мгновения любви

— Лучше приходите пораньше, пока светло. Тогда мы достигнем большего эффекта.

— Вы не думаете, что Храм любви при свете луны — это было бы более романтично?

— Я думал об этом, но в Ле-Бо есть другие уголки, которые при лунном свете кажутся просто волшебными. Вы уже видели их?

Симонетта покачала головой.

— Я ведь только вчера приехала.

Пьер улыбнулся.

— Тогда вам еще предстоит их увидеть. Предвкушение встречи волнует даже больше, чем сама встреча. Можете вы пообещать мне кое-что?

— Я боюсь давать обещания, если не уверена, что смогу их выполнить. Обычно я стараюсь держать слово. Мне кажется… нечестно не выполнять обещанное.

— Вот поэтому я и хочу, чтобы вы, мадемуазель Симонетта, пообещали, что разрешите мне быть первым, кто покажет вам Ле-Бо при свете луны.

Глаза девушки заблестели от восторга.

— Я увижу Ле-Бо в лунном свете?! О, как мне этого хотелось! Особенно в сопровождении того, кто все здесь знает, а то я боюсь пропустить самые красивые места.

— Обещаю, со мной вы ничего не пропустите, — заверил ее Пьер.

Симонетта задумалась.

— Это будет… не просто, — заметила она, помолчав.

— Я подожду.

«Отец придет в ярость!» — промелькнуло у нее в голове.

Но ведь сам он не обещал ей показать Ле-Бо при свете луны. И следующей ночью он непременно отправится к своим художникам, тем более если приедет Сезанн. Но все-таки совесть мучила ее, и девушка думала о том, как бы ей невзначай упомянуть в разговоре с отцом о встрече с Пьером Валери.

Хотя он наверняка не одобрит знакомства с посторонним мужчиной, поскольку ей вообще не полагалось бы выходить из дома в отсутствие отца!

— Я буду ждать вас завтра вечером! — негромко произнес Пьер.

— Я приду, если у меня получится, — пообещала Симонетта, сознавая, сколь сомнительно принятое ею решение, какие неприятные последствия может повлечь за собой.

Словно камень, брошенный в пруд, от которого круги расходятся по воде до самых берегов.

Впрочем, не стоило слишком уж давать волю своему воображению.

Внутренний голос говорил ей, что она может доверять этому человеку, хотя почему у нее возникла такая уверенность, она не знала.

И все-таки нисколько не сомневалась: Пьер Валери не сделает ничего, что было бы ей неприятно или причинило бы боль. И ей очень хотелось посмотреть Ле-Бо в лунном сиянии.

«Он художник, и я пытаюсь стать таким же художником, — размышляла Симонетта. — Это то общее, что роднит нас. И ему покажется странным, если я стану настаивать, будто не могу одна пойти с ним погулять по окрестностям. Подобное поведение мало соответствовало бы моей роли ученицы художника».

Несомненно, отец не отпустил бы ее одну ни с кем из мужчин. Но Симонетта Террингтон-Тренч тем более не должна была общаться с каким-то художником. Да еще из числа тех, кого общество решительно не желало признавать.

Родственники и знакомые отца в Англии пришли бы в ужас, узнай они, что Симонетта вообще заговорила с подобным типом.

«Надо воспользоваться случаем, пока у меня появился такой шанс», — мелькнула у нее дерзкая мысль.

Как только она вернется в Англию, ее представят ко двору. И тогда ее везде и всюду, ночью и днем будут сопровождать родственницы, которым отец доверит эту почетную обязанность.

«Подобного шанса у тебя больше никогда не будет», — словно шептал ей на ухо кто-то невидимый. Может, это камни Ле-Бо смеялись над ее щепетильностью, ее неумением воспользоваться предоставленной ей на время независимостью.

— Я приду… Обещаю, приду… — вслух произнесла девушка и по глазам Пьера поняла, как он обрадовался ее словам. — А сейчас у нас есть только пять минут. Иначе мой учитель начнет беспокоиться, не случилось ли чего со мной.

И не дожидаясь ответа Валери, Симонетта побежала к храму. Добежав, она остановилась в дверях, как стояла накануне: руки распростерты, голова откинута, взгляд устремлен на скалы, возвышавшиеся над ней.

На ней было белое платье, и ее фигура, казалось, сливалась с древними каменными руинами, и лишь ослепительно ярким и сочным цветовым пятном отливали золотом в солнечных лучах волосы девушки, напоминая танцующие языки пламени.

Пьер Валери не мог отвести изумленного взгляда от картины, представшей его взору. Сам Боттичелли затруднился бы передать на холсте эту таинственную красоту. Молодой художник стоял в безмолвии несколько секунд, затем очнулся и стал лихорадочно писать.

Симонетта видела, что отец поглощен своей работой, но солнце уже скользнуло вниз по небосклону, тени становились длиннее. Краски вокруг изменились, и она отложила холст.

Девушке не очень нравилось то, что у нее получалось. И она решила на следующий день начать все сначала. Может, настанет момент, когда ее рукой будет двигать Всевышний, и тогда придет конец беспомощной сумятице красок, которая царила пока на ее холсте.

Она направилась к отцу, но он так глубоко погрузился в работу, что даже не заметил ее приближения, пока она не заговорила с ним.

— Думаю, мне пора возвращаться домой, папа.

— Неужели? — удивился герцог.

— Уже поздно, и, если мы собираемся обедать у графа, мне надо переодеться и привести себя в порядок.

Герцог улыбнулся.

— Никогда тебя не видел такой замарашкой, — признался он. — Полагаю, нам обоим следует позаботиться о своем виде, хотя, несомненно, мы вряд ли сможем соответствовать изысканной роскоши графского замка.

— Знаешь ли ты что-нибудь об этом графе, кроме того, что он покровительствует художникам-импрессионистам?

— Можно сказать, ничего. Как все богатые французы, он живет в роскоши. Но, думаю, ему далеко до прежних правителей Ле-Бо.

Симонетта рассмеялась.

— Я бы предпочла обедать в старом замке, а не у графа.

Представляешь, как было бы замечательно!

— О да, ты права! Но там мы не смогли бы восхищаться творением Моне. По правде говоря, эта картина — единственное оправдание пустой траты времени. Оно нам с тобой сейчас дорого.

Тон, каким отец произнес эти слова, заставил Симонетту внимательно посмотреть на него.

— Я рада, папа, что тебе, как и мне, граф не понравился.

Герцог ничего не ответил, молча разглядывая свою работу. Немного подождав, Симонетта спросила:

— Скажи, нам обязательно надо обедать у него сегодня?

— Мы приняли его приглашение. Сейчас отказываться было бы неприлично. Но, откровенно говоря, знакомство с подобными людьми меня мало интересует. Мы посмотрим картины из его коллекции и забудем о нем.

Герцога явно раздражали комплименты, которыми граф осыпал Симонетту. Да и то, как этот человек целовал ее руку, ему не понравилось, хотя он ни словом не обмолвился об этом дочери.

— Совершенно с тобой согласна. Это будет весьма благоразумно с нашей стороны, папа.

И Симонетта направилась к дому. Мари уже приготовила ей ванну в небольшой туалетной комнате, расположенной рядом со спальней ее отца. Там же стояли наготове чаны с холодной и горячей водой.

Вымывшись, Симонетта побежала наверх, чтобы подыскать себе подходящий наряд. Выбор у нее был небольшой.

Она решила остановиться на розовом платье, которое миссис Бейнс перешила из ее детского туалета для вечернего чая. Портниха украсила его турнюром и поясом, который завязывался большим бантом.

Конечно, это было не то, что наряд от Фредерика Уорта, но для молодой девушки он был очень мил и, очевидно, недорог.

После того как они пересекли границу, Симонетта по настоянию отца собирала свои длинные волосы в скромный пучок на затылке. Сейчас она уложила их более модно, стараясь, однако, не слишком усложнять прическу. Попутно Симонетта вспомнила, как изощрялась ее горничная, чтобы добиться совершенства к тому моменту, когда ее мисс начнет выезжать в свет.

«Не хочу выглядеть как нищенка на балу, — сказала девушка сама себе, — но даже сам граф не должен заподозрить меня в том, что я не та, за кого выдаю себя».

Симонетта уже спустилась вниз, когда в дверь постучал лакей в нарядной ливрее. На его лице явственно отражалось презрение к обитателям этой лачуги, куда его послали по какой-то ему не ведомой причине.

Симонетта подошла к двери отцовской спальни.

— Карета прибыла, папа!

— Пусть подождет. Не могу найти свою булавку для галстука.

Девушка зашла в комнату и нашла ее в небольшой шкатулке, которую Джарвис собрал для хозяина. Там лежало не меньше дюжины булавок и несколько пар запонок.

— Откуда мне знать, куда он их припрятал, — раздраженно пробурчал герцог. — У меня была отличная идея вообще не надевать галстук. Так значительно удобнее.

— Но тебе придется его надеть.

— Не стоило принимать это проклятое приглашение. — Герцог закрепил булавку и добавил:

— Я совершил большую глупость, Симонетта. Зачем мне ехать в замок, в который никогда не пригласят моих друзей!

— С которыми тебе намного приятнее проводить время, — рассмеялась Симонетта.

— Да, и я отправляюсь в гостиницу. Скажи лакею, что мы не едем.

— Папа, тебе нельзя так поступить! Это действительно слишком невежливо. Вдруг такое пренебрежение приличиями вызовет неприязнь графа ко всем художникам, и он вообще перестанет приобретать картины импрессионистов!

— Разумная мысль! — согласился герцог. — Пожалуй, мне следует принести себя в жертву.

— И мы должны уговорить графа расширить его коллекцию современной живописи.

Герцог натянул бархатный пиджак.

— Живее, Симонетта! С любой досадной докукой лучше разделываться побыстрее. — Тут он первый раз обратил внимание на дочь.

— С чего это ты так принарядилась?

— Принарядилась, папа?!

— Ну да. А где платья, которые вы с портнихой переделывали специально для нашей поездки?

— Это — одно из них.

— Что ж… Но ты и в нем выглядишь слишком нарядно, — проворчал герцог. — Не кокетничай с графом. Мы уедем, как только позволят приличия. Сразу же после обеда.

— Ну, конечно, папа. Я хочу только увидеть его коллекцию.

Герцог продолжал недовольно хмуриться…

Верх кареты был опущен, и Симонетта, совершенно очарованная, следила, как лучи заходящего солнца освещали сначала скалистые горы, окружавшие замок Ле-Бо, а затем долину по другую сторону хребта.

Они проехали через несколько небольших деревушек, где по обеим сторонам росли деревья, а сводчатые арки, воздвигнутые еще во времена римского владычества, отмечали границы селений.

После получасовой езды они достигли моста, откуда среди деревьев уже были видны башни и кровля графского замка.

Вблизи он производил внушительное впечатление.

Симонетта с трудом подавляла восторженный трепет.

Она столько читала о французских замках! Не меньше рассказывал ей отец! И вот сейчас ей предстояло увидеть подобный замок собственными глазами.

Их провели в холл, из которого наверх шла резная мраморная лестница, а затем — в салон. С первого взгляда Симонетта отметила изысканность и элегантность обстановки, которую и ожидала увидеть. Стены салона украшали картины. Те самые, которые они с отцом хотели увидеть.

Граф ждал их. На нем был вечерний костюм столь же изысканный, как окружающая обстановка, а наряд стоявшей рядом с ним дамы сразу же заставил девушку почувствовать себя Золушкой до ее поездки на бал.

— Добро пожаловать, мсье Колверт, добро пожаловать, мадемуазель Симонетта! — радушно приветствовал их граф, направляясь навстречу им. — Это большое удовольствие — принимать вас обоих в моем замке.

Они обменялись рукопожатиями. На сей раз граф не стал целовать руку девушки, за что она была ему благодарна.

— Позвольте мне представить вас моей сестре, которая неожиданно приехала: графиня де ля Тур, мсье Колверт и мадемуазель Симонетта.

Темные, такие же, как у брата, глаза графини разглядывали герцога с таким любопытством, что Симонетте это показалось даже оскорбительным. Ее саму эта дама вряд ли заметила.

— Смотрите-ка! — воскликнула графиня. — Мой братец не говорил мне, что импрессионисты вдруг стали высокими, красивыми и утонченными! Это нечто новенькое!

— Вы льстите мне, мадам! — ответил герцог.

— Впрочем, ведь вы англичанин! Это другое дело! — продолжала графиня.

Теперь она говорила по-английски. Несомненно, она хорошо знала язык, а ее французский акцент казался очаровательным.

Перед обедом подали шампанское, по словам графа, присланное с собственных его виноградников. Затем все перешли в столовую, где стены украшали работы французских мастеров.

Симонетта искренне забавлялась, наблюдая, как графиня изо всех сил старается пленить отца. Она льстила ему так умело, что девушка не могла не восторгаться этой игрой, столь изысканно отточенной и умелой.

— Мне хотелось бы поговорить с вами, — обратился граф к Симонетте, как только его сестра полностью завладела вниманием герцога.

— Простите мне мое невнимание, — отозвалась девушка, — но я пользуюсь случаем и любуюсь убранством вашего дома. Я впервые во французском замке.

— Осмелюсь предположить, он сильно отличается от тех мест, где вам приходится жить. Вы снимаете комнату в Париже одна или вместе с другими ученицами? — насмешливо спросил граф.

В глазах Симонетта блеснул озорной огонек.

Похоже, несмотря на опасения герцога, граф не сомневался, что перед ним всего лишь юная ученица художника.

Она слышала от отца, что многие ученики приходят в кафе, где собираются художники, стараясь найти какую-нибудь работу: иногда натурщиками в художественных классах, иногда позируя художникам в мастерской.

Но для импрессионистов с их концепцией живописи на пленэре натурщики в общем-то значили мало.

Герцог рассказывал дочери, что случаются порой потасовки учеников художников с профессиональными натурщиками, у которых первые отбирают работу.

— Я горжусь своим замком, — продолжал тем временем граф. — Моя семья владеет им уже три столетия.

— Он не пострадал во время революции?

— В этих местах были беспорядки, но не такие ужасные злодейства, как в Париже.

— Должно быть, вы очень гордитесь своими владениями!

— Бесспорно! Особенно теперь, когда могу показать их вам.

— Но меня больше всего интересуют картины, принадлежащие кисти Моне. Я жду не дождусь, когда увижу его работу, ведь они друзья с моим учителем.

— Я покажу вам ее, и, надеюсь, к концу вечера мы с вами подружимся.

Он сделал особый упор на этом слове, как будто вкладывая в него какой-то особый смысл.

— Расскажите мне, что вы приобрели за последнее время. Я слышала о ваших симпатиях к импрессионистам и вашем добром к ним отношении. Ведь им так трудно продать свои картины.

— Я считаю себя истинным ценителем живописи, — похвастался граф, — и уверен, что в будущем тем, кто сейчас пренебрежительно отзывается об этой новой школе живописи, придется прикусить язык.

— Надеюсь, я очень на это надеюсь, — подхватила Симонетта и уже шутливо добавила:

— Возможно, к тому времени окажется, что даже мои работы чего-то стоят.

— Вы уже сейчас не станете испытывать трудностей с продажей ваших картин, если только доверитесь мне, — понизив голос, проговорил граф.

Симонетта подумала, что неплохо было бы объяснить этому самоуверенному знатоку, насколько она не нуждается в деньгах, но не знала, какими словами выразить эту мысль, чтобы граф ничего не заподозрил. Поэтому она решила сделать вид, что не обратила внимания на слова графа, и продолжала рассуждать о творчестве импрессионистов.

Девушка заметила, что граф, почти не слушает, зато не спускает темных глаз с ее лица. Он рассматривал, словно оценивая ее, ничуть не заботясь о том, что ей неловко под этим пристальным взглядом.

Симонетта полагала, что бояться ей нечего. Рядом был отец, к тому же, посмотрев картины, они немедленно покинут дом графа и больше не будут встречаться с ним.

Но все оказалось значительно сложнее, чем она думала.

После обеда они вернулись в салон.

Граф показал им картины, украшавшие стены, в том числе и «Лето» Моне. Эта работа его друга показалась герцогу прекрасной, как он и ожидал. Симонетта, конечно, подумала так же.

У графа были и другие полотна Моне, картины Мане и полотно Сислея, полное такого очарования, что показалось Симонетте посланием из некоего фантастического мира. Она внимательно разглядывала это творение художника, совершенно забыв, где находится. Неожиданно она заметила, что графиня увлекла герцога в соседнюю с салоном комнату, и они с графом остались вдвоем.

Девушка хотела последовать за отцом, но граф схватил ее руку.

— Мне надо поговорить с вами.

— Но… картины… в другой комнате.

— У нас еще будет время. Потом.

Симонетта попыталась высвободить руку, но граф не отпускал ее.

— Прошу вас… вы делаете мне больно!

— Не правда, — ответил граф, — но я не желаю, чтобы вы ускользнули от меня. Вы очень хорошенькая, Симонетта. Такая хорошенькая, что я не могу ни о чем другом думать с тех пор, как увидел вашу прелесть.

Он говорил как-то странно, глубоким низким голосом, полным скрытого волнения, смысл которого был ей непонятен, и она посмотрела на него с удивлением.

Взгляд графа словно обжигал, и Симонетте вдруг стало страшно. Она попыталась успокоить себя. Стоило ей окликнуть отца, она оказалась бы в безопасности.

Она снова попробовала высвободить руку, говоря:

— Мне не нравится… когда меня трогают.

— Но я этого хочу, — ответил граф. — И я хочу сказать вам кое-что…

— Что же?

Поведение графа казалось ей весьма странным, но ей не хотелось устраивать скандал и огорчать отца.

— Колверт слишком стар для вас. И он не может заботиться о вас так, как могу я.

Все это время Симонетта избегала смотреть на графа, разве что бросала на него мимолетные взгляды, но теперь она пристально взглянула в лицо этого человека.

— Я наряжу вас, — заговорил граф, — и вы станете еще прекраснее. Я накуплю вам драгоценностей, подарю карету, квартиру в Париже. Вам позавидует любая женщина. Мы покинем Ле-Бо, и я отвезу вас прямо в Париж.

Какое-то время Симонетта не могла прийти в себя. Она тяжело дышала, не в силах выговорить ни слова.

Мозг лихорадочно подыскивал слова, которые она могла бы произнести в ответ на это столь жуткое предложение.

Но тут на ее счастье в дверях салона показался герцог.

Глава 4

Всю дорогу домой Симонетту не оставляло чувство, будто она избавилась не только от графа, но и от чего-то еще более зловещего и грозного. Ни с чем подобным она никогда раньше в своей жизни не сталкивалась. Девушка до конца так и не поняла, что, в сущности, означало странное предложение графа. Симонетта только чувствовала, что оно было дурным и безнравственным.

Пьер Валери оказался прав, когда предостерегал ее от «волков в овечьих шкурах».

Как только отец появился в дверях салона, она подбежала к нему и взяла его под руку со словами:

— Я хотела бы посмотреть картины вместе с вами. Вы так хорошо умеете схватить самую суть. Сама я могу оставить без внимания какие-то важные нюансы.

Она не сомневалась, что отец все понял, поскольку он внимательно посмотрел сначала на нее, а потом на графа.

Не произнося ни слова, он увлек ее в ту комнату, из которой только что вышел.

Там герцог водил ее от картины к картине, объясняя, какими приемами пользовались художники, чтобы передать игру света и тени, обращая ее внимание на индивидуальную манеру письма каждого автора.

При этом вид у него был столь авторитетным, что даже графиня не решилась прервать его.

Граф следовал за ними, оглядывая Симонетту с каким-то особым выражением во взгляде, которое страшило и настораживало девушку.

Она боялась, что этот человек может сказать что-то, из чего герцог сразу поймет, какого рода предложение граф осмелился сделать его дочери.

К счастью, граф хранил молчание. Но все равно время до отъезда для Симонетты тянулось томительно медленно.

Словно она двигалась по краю обрыва, где неверное движение грозило гибелью.

И хотя первым ее порывом было рассказать обо всем отцу, она подумала, что он придет в ярость и скорее всего поспешит отправить ее в Англию.

«Ни отцу, ни мне и в голову не приходило, что граф, едва познакомившись, поведет себя столь странным образом», — размышляла Симонетта по дороге домой.

В замке она старалась больше не отходить от отца. Ей не хотелось снова дать графу возможность заговорить с ней, не опасаясь быть услышанным другими.

— Когда мы снова увидим вас, мсье? — спросила графиня у герцога при прощании.

Симонетта догадалась по ее тону, что, если граф увлекся «юной художницей», его сестрица пленилась «наставником».

Это не удивило Симонетту. Она привыкла, что дамы, ласково воркуя, вились вокруг отца, стремясь завладеть его вниманием. При этом они становились льстивыми, кокетливыми и дерзкими одновременно.

Она допускала, что отца подобная ситуация могла забавлять. Но в нее граф вселил ужас, Она стремилась поскорее покинуть замок и снова оказаться вдвоем с отцом в маленьком домике из красного кирпича.

Наконец они распрощались с хозяевами, но граф, произнося по-французски «до свидания», к ее ужасу, дал понять, что намерен снова увидеться с нею.

Откинувшись на подушки в карете, увозившей их прочь от замка, герцог сказал:

— Слава Богу, все позади! Хорошо, что по крайней мере картины у него стоящие!

Симонетта колебалась: открыться отцу или не стоит? Затем приняла решение ничего не говорить и поспешила поддержать разговор:

— Картины изумительные, папа. Я в восторге от них.

— Полагаю, «Лето» — одна из лучших работ Моне на сегодня, — проговорил герцог, словно размышляя вслух.

— Я и не представляла, что картины Сислея так красивы.

— Мы с ним встречались в Париже, но мимолетно. В следующий раз, когда я поеду туда, надо будет обязательно познакомиться с ним поближе.

Всю дорогу домой они проговорили о живописи импрессионистов, но на этот раз Симонетте требовалось прилагать усилие, чтобы сосредоточиться на разговоре и выбросить из головы столкновение с графом. Звезды уже высыпали на небосвод, взошел молодой месяц, а девушка, прижавшись к отцу, чтобы почувствовать себя в безопасности, изо всех сил старалась внимательно слушать его рассуждения.

Но когда они приехали домой и герцог, зевая, направился к себе в комнату, Симонетта остановила его, пытаясь успокоить себя:

— Нам… ведь нет… никакой необходимости… еще раз… встречаться с графом, да, папа?

— Само собой разумеется, никакой! Я видел, как он бесцеремонно пытался заигрывать с тобой во время обеда, но, полагаю, его супруга привыкла к подобному поведению.

Симонетта вздрогнула.

— Его супруга, — машинально повторила она. — Так граф… женат?

— Ну да! Женат. Я смутно припоминаю, что она происходит из очень богатой семьи. Именно на ее деньги он и приобретает картины, которые гордо называет «своей коллекцией».

Симонетта сжала губы. Теперь поведение графа показалось ей еще отвратительнее.

Значит, его предложение означало прямое оскорбление.

Оскорбление, которое в прежнее время могло быть смыто только кровью.

Впрочем, убеждала она себя, скорее всего кто-нибудь из молодых художниц согласился бы поехать с ним, поскольку они жили, как говорил отец, на грани нищеты.

Она все еще не до конца понимала, чего хотел от нее граф, но даже его прикосновения были ей неприятны. Ну а если бы он попытался поцеловать ее… Ничего отвратительнее она не могла себе представить.

— Я больше никогда его не увижу! — воскликнула она, оставшись одна у себя комнате, но почему-то полной уверенности в этом у нее не было. — Я сама выдумываю себе страхи, — вслух произнесла Симонетта, но страх не оставлял ее. Она не сомневалась, что графа не так легко перехитрить, а его тщеславие не позволит ему смириться с поражением.

«Он ничего не сможет мне сделать, пока я с папой», — убеждала себя девушка.

К тому же у нее есть и еще один защитник, Пьер Валери. Из его слов явно следовало, что он недолюбливал графа, будучи, по всей видимости, наслышан о его «подвигах». Симонетта решила, что, хотя она не может признаться отцу во всем, она, возможно, расскажет все Пьеру.

Она лежала в темноте, и ее одолевали невеселые мысли.

Как бесчестно со стороны мужчины так унижать девушку, даже если она обыкновенная начинающая художница. Неужели, будь она бедной, она сама не заслуживала бы уважения? Не могут же все художницы вести себя дурно.

Она вспоминала, как Пьер Валери предостерегал ее. Но Симонетте раньше и в голову не приходило, что девушке опасно находиться рядом с мужчиной, который восторгается ее красотой.

«И все-таки я не могу испортить отцу его „каникулы“, заставив тревожиться за меня», — решила она. Каким бесполезным и грустным станет ее пребывание дома в его отсутствие, пусть даже с ее любимой тетушкой Гарриет! Как тяжело ей будет сознавать, что отец находится в Ле-Бо или в каком-нибудь еще живописном уголке Франции без нее.

Еще раз все обдумав, Симонетта решила, что ей нечего — бояться и нельзя рассказывать отцу о мерзком поведении графа.

Наутро, спустившись к завтраку, Симонетта нашла отца в прекрасном расположении духа.

— Похоже, сегодня превосходный день! И для живописи, и для всего остального. Я чувствую себя лет на двадцать моложе! Не то что вчера. Может, все дело в великолепном вине, которым нас угощали вчера вечером?

Симонетта рассмеялась.

— Смотри, папа! Как бы тебе не оказаться слишком юным для такой взрослой дочери, как я.

Герцог улыбнулся ее шутке.

— Ты выглядишь сегодня очаровательно, дорогая моя дочурка. Только осторожнее, не обожги кожу. Мне нравится ее белизна. Да и твои любимые трубадуры особо восхваляли белизну кожи своих Прекрасных дам.

— Хорошо бы разузнать побольше о трубадурах, пока мы здесь, — заметила Симонетта.

— Непременно!

Но она знала, что поэзия мало интересует отца, и он уже весь ушел в мысли о предстоящей работе.

Сразу же после завтрака они принялись за дело и усердно трудились до самого ленча.

По дороге к дому герцог неожиданно спросил:

— Ты ведь хочешь познакомиться с Полем Сезанном? И вот какой у меня родился план. Я отправлюсь в гостиницу, где скорее всего найду его среди друзей, и приглашу поужинать с нами сегодня вечером.

— Это было бы замечательно, папа, — покорно проговорила Симонетта, хотя сердце у нее защемило.

Да, она очень хотела познакомиться с Сезанном. Но если отец приведет Сезанна к ним сегодня, она опять не сможет сдержать обещание, которое дала Пьеру Валери.

Однако у нее не было повода возражать отцу.

После отличного ленча герцог объявил:

— Итак, я отправляюсь в гостиницу. Лучше будет, если ты дождешься моего возвращения. Займись своей работой.

Как раз успеешь закончить вид из сада.

— Да, конечно, папа, — согласилась Симонетта.

Герцог отправился в сторону гостиницы, радостно улыбаясь и предвкушая встречу с еще одним из своих кумиров.

Симонетта подождала, пока он скроется из виду, и поспешила по той же дороге к Храму любви.

Она надеялась, нет, она молилась, чтобы Пьер Валери оказался там.

Ее мольбы были услышаны. Она различила его фигуру, склоненную над мольбертом, на том же самом месте среди деревьев. Девушка побежала к нему. Художник поднялся ей навстречу, и она почувствовала, как он рад ее появлению.

— Мне… необходимо… Я пришла рассказать вам, что… происходит, — начала Симонетта, не успев отдышаться.

— Что же произошло опять? — спросил Пьер.

— Мой учитель отправился в гостиницу пригласить на ужин Поля Сезанна. Его приезд ожидался сегодня.

— И вы полагаете, это помешает вам прийти позировать мне, не так ли?

— Боюсь… да.

— Похоже, слишком много препятствий на пути к завершению моей работы!

— Простите меня… и, пожалуйста, не сердитесь, мне и самой очень жаль.

— В том нет вашей вины. Но я не могу не чувствовать себя обделенным.

— Да, да, вы правы. Надеюсь, у нас все получится. Только вот я вряд ли могу сказать сейчас точно, когда именно.

— Кстати, как вы провели время у графа?

— Отвратительно! — Симонетта опустила голову, но еще раньше Пьер Валери прочитал ответ на ее лице и замер.

— Что произошло? — резко спросил он.

Симонетта подумала, что, пожалуй, не стоило рассказывать ничего, тем более совершенно незнакомому человеку.

— Ничего… серьезного, — поспешно проговорила она. — Можно мне взглянуть на вашу картину?

— Расскажите мне, что все-таки произошло. Я хочу знать.

Симонетта отрицательно покачала головой.

— Нет… об этом лучше не говорить.

— Но я настаиваю! Посмотрите мне в глаза, Симонетта!

Девушка не шелохнулась. Она не сводила глаз с Храма любви. Его древние камни в лучах солнца, казалось, сверкали, как драгоценные.

Взяв себя в руки и немного помолчав, Пьер тихо заговорил:

— Мне кажется, то, что произошло вчера в доме графа, сильно потрясло вас;

Его наблюдательность поразила Симонетту, но ей показалось унизительным рассказывать ему о предложении, которого «удостоил» ее граф.

— ..Мне… не хочется говорить на эту тему.

— Я ведь предупреждал вас, что красивая женщина должна остерегаться волков в овечьих шкурах!

— Да, я и думала… как вы были правы… после того, как… все… случилось, — прошептала Симонетта.

— Случилось что? — почти крикнул Пьер.

Поскольку девушка продолжала молчать, молодой художник взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Посмотрите на меня! — попросил он. — И расскажите мне все. Поверьте, мне очень важно знать, почему вы так расстроены.

— Но мне… мне не хочется, чтобы вы об этом знали.

— Он посмел тронуть вас? Если да, клянусь, я убью его!

Его пылкость так поразила девушку, что она взглянула ему в глаза. И больше уже не могла отвести взгляда.

— Это так, да?

— Нет, нет! Но он… граф предложил мне… его предложение было дурно… безнравственно. Я не знала… не думала, что мужчины… такие…