Мирисса замерла, неожиданно для самой себя она испугалась.

— А… ты… думаешь, нас не будут там ожидать.. Разве тебя не могут арестовать и препроводить назад в… Англию?

— Это невозможно, пока я нахожусь на иностранной территории, — ответил герцог. — Приказы английских властей не имеют силы по эту сторону Ла-Манша. Так что не волнуйся, моя дорогая. Предоставь мне беспокоиться обо всем. Но я чувствовал, что, как и мне, тебе интересно было бы узнать о событиях дома.

Нириссе не хотелось признаваться в этом, но неимоверное счастье, которое она испытывала, находясь рядом с мужем, едва ли давало повод задумываться о том переполохе, той сумятице, которую они вызвали в Нине своим отъездом.

Должно быть, исчезновение герцога потрясло всех гостей, домочадцев, слуг.

Теперь, когда Нирисса задумалась обо всем, ее снова охватил страх, что, хотя Дельфина и сама отказалась сопровождать герцога, старшая сестра могла прийти в ярость, узнав, кто занял ее место.

Поскольку ей совсем не хотелось тревожить мужа этой мыслью, она старалась больше молчать, и ей это удалось. Тем временем ближе к полудню яхта плавно вошла в гавань в Кале.

Как Нирисса и предполагала, Тэлбот сошел на берег один.

Она видела, как старался он оградить ее от любых ударов, которые могли бы ожидать их, и поэтому предпочел сообщить жене все новости по возвращении на судно.

Но она все равно не могла избавиться от волнения и, поднявшись на палубу, пристально наблюдала за движением на причале, хотя появления герцога еще рано было ожидать.

Огромным усилием воли Нирисса все же заставила себя перейти на другой борт яхты, где открывался вид на море.

Было уже время ленча, когда герцог вернулся. Нирисса с радостным вскриком бросилась к нему.

Она и без его рассказа увидела, что все хорошо и муж всем доволен.

— Хорошие новости?

— Очень хорошие.

Они уселись на деревянную скамейку, и герцог, взяв ее за руку, начал рассказывать.

— Дорогая моя, Энтони Пок чудом оправился от раны и сейчас жив и здоров.

Нирисса судорожно глотнула воздух.

— Жив? — едва прошептала она.

— Жив! — повторил герцог. — Это означает, что, когда мы того пожелаем, а пожелаем мы этого не раньше, чем закончится наш медовый месяц, мы сможем отправиться домой.

Нирисса недоверчиво смотрела на него. Внезапно слезы хлынули у нее из глаз, и она уткнулась в него лицом.

— Ты не плачешь ли, моя дорогая?

— Это слезы… радости. Я все время… молилась… я отчаянно… молилась… я просила… исправить… чтобы тебе… не пришлось так долго жить в изгнании.

— Твои молитвы были услышаны, но я не могу позволить тебе плакать. Я хочу слышать твой смех, хочу, чтобы всю нашу оставшуюся жизнь ты была бы счастлива вместе со мной.

Он целовал ее до тех пор, пока она не начала улыбаться.

Когда жена спустилась вниз приготовиться к ленчу, герцог пошел на нос яхты взглянуть на воды Ла-Манша, разделяющие Францию и Англию.

Он решил, что через три недели, возможно, через месяц, он отвезет Мириссу домой.

«Она никогда не узнает, — размышлял он, — как тщательно мы с Энтони Поком подготовили все сцены, разыгранные между нами».

Каждый из них поклялся, что никто, кроме друзей, игравших другие роли в этом спектакле с дуэлью, не должен никогда узнать правду.

Когда герцог вызвал лорда Пока на откровенный разговор, тот признался ему в своей любви к Дельфине, которая отвечала ему взаимностью. Но сложность его положения состояла в том, что Энтони нечего было предложить ей, у него не было даже дома.

Зная способности Энтони Пока в области верховой езды, герцог давно уже задумал предложить другу заняться управлением его скаковыми конюшнями, если, конечно, такое занятие придется тому по душе.

— Вместе с работой вы получите превосходный дом в Ньюмаркете. И если я предложу вам высокое жалованье, достаточное, чтобы в него включались и расходы на дом в Лондоне, полагаю, у Дельфины будет все, чего она желает.

Лорд Пок не сомневался, что, хотя Дельфина и была избалована и испорчена льстивыми речами, которые ее постоянно сопровождали, он сумел бы в этом случае сделать ее счастливой, отчего он и согласился на все предложения герцога.

Они включали дуэль с холостыми патронами как повод герцогу отправиться в изгнание — этот повод явился в виде лорда Пока, притворившегося умирающим.

Каждая деталь была продумана так, чтобы никто никогда не мог бы заподозрить, будто случившееся являлось лишь хитроумной выдумкой. Предусмотрен был даже шрам на груди лорда Пока, выполненный Лайонелом Хэмптоном как полное подобие настоящего.

Теперь же секретарь герцога сообщил, что состояние здоровья его светлости лорда Пока намного лучше, чем можно было предположить при подобном ранении, и они с леди Брэмвелл собираются пожениться недели через две.

Герцог послал им свои поздравления. Он понимал: когда он расскажет Мириссе о предполагаемом счастливом замужестве сестры, последнее облако с ее залитого солнцем небосклона исчезнет.

«Я поступил умно! — удовлетворенно похвалил он себя. — Но я искренне верю; именно Нирисса, отыскавшая венок несчастной герцогини, сняла проклятие, которое всегда тяготело над семейным счастьем герцогов Линчестеров».

«Это пленительная и очаровательная история. — думал он, — которую никто никогда не запишет и не превратит в роман, потому что тайна дуэли и тех ролей, которые играли в ней мы с Энтони, должна остаться нераскрытой».

При этом он был глубоко благодарен судьбе, что все прошло так благополучно и теперь Нирисса с ее свежестью, ее чистотой и ее восприимчивостью начнет новую эру счастья в Нине.

Он надеялся никогда больше не испытывать чувство тревожного ожидания — как у отчаянного игрока, поставившего на кон все, чем обладал. Именно в таком состоянии он просил Дельфину выйти за него замуж.

Милосердием Божьим она отказалась, и его карта выиграла!

Только поздним вечером, после того, как они целовались под звездами, а затем спустились вниз в каюту, потому что обоим захотелось большей близости, обнимая Нириссу, Линчестер сказал:

— У меня есть для тебя новость, моя любимая, она доставит тебе удовольствие.

— Какая же? Я весь день чувствовала, будто ты что-то скрыл от меня.

— Ты не должна читать мои мысли, — сказал он. — Ты слишком проницательна в отношении меня! Я начинаю думать, что ты — колдунья!

— Если я и проницательна, — заметила Нирисса, — так только от моей любви к тебе, любви, которая заставляет меня прислушиваться к каждой интонации твоего голоса и видеть любое изменение выражения твоих глаз.

— Я забеспокоился, если бы не чувствовал того же самого, когда речь идет о тебе. Он поцеловал ее лоб:

— Так тебе интересна моя новость?

— Конечно, я слушаю. Что-нибудь хорошее?

— Уверен, она понравится тебе. Твоя сестра Дельфина собирается замуж за Энтони Пока!

Нирисса обрадованно вскрикнула, и звук ее голоса прозвенел по всей каюте.

— Как же я этого хотела. Я догадывалась об их взаимной любви… Но сестра все же больше всего хотела стать герцогиней.

— Надеюсь, теперь она поймет, насколько любовь важнее диадемы с земляничными листьями, — сказал герцог.

— Как хорошо… Как я рада. Я очень и очень рада, — призналась Нирисса, — и теперь я не стану бояться встречи с Дельфиной по возвращении домой.

— Со мной ты больше никого и ничего не будешь бояться, — заверил ее герцог. — Все страхи и печали остались позади, и тебе остается только полюбить Пин, всех его обитателей и наших с тобой гостей.

— Мы превратим его в дом, в котором живет любовь, — прошептала Нирисса, — но это у нас получиться, если мы сами будем любить друг друга… так, как сейчас.

— Я твердо намерен сохранить наши чувства.

Герцог приподнялся на локте, чтобы посмотреть на лицо жены, освещенное фонарем, стоящим у изголовья кровати.

— Я думал сегодня, — сказал он очень серьезно, — как мне повезло, что я нашел тебя. Только представь, что твоя сестра не пожелала бы показать мне старинный елизаветинский дом и своего выдающегося отца? Я мог бы никогда не встретить тебя!

Нирисса вскрикнула в неподдельном ужасе.

— О, мой дорогой, и я могла бы прожить всю мою жизнь, даже не догадываясь о твоем существовании, разве только Гарри рассказывал бы мне что-нибудь о тебе, ну, например, как когда-то он сказан (хотя это было и не для девичьих ушей), что ты «сущий дьявол с женщинами»! Герцог рассмеялся.

— Возможно, так оно и было в прошлом, но теперь во всем, что касается женщин, я — святой, и ни одна из них не сумеет соблазнить меня, сколько бы они ни старались.

— Ты… действительно в этом уверен? — спросила Нирисса.

— Совершенно уверен! Я могу быть соблазнен только одной женщиной, ее я нахожу такой обворожительной, такой потрясающей, такой изумительной, приносящий мне столько радости и удовлетворения, что для меня не может существовать никакой другой на всем белом свете!

Нирисса восхищенно воскликнула:

— О, любимый, как мне хотелось услышать от тебя такие слова! Я не смогла бы вынести ревности ко всем тем прекрасным дамам, которые расточали тебе любезности и заставляли меня чувствовать себя всего лишь незаметной, крохотной незабудкой.

Герцог потянулся к ней губами, руки его нежно ласкали ее тело:

— Неужели ты и правда думаешь, будто я могу забыть тебя? Неужели ты на самом деле думаешь, будто другая женщина может заставить меня испытать чувство, охватывающее меня сейчас?

— А что… что ты чувствуешь? — спросила Нирисса.

— Я чувствую себя влюбленным, соблазненным, взволнованным и возбужденным близостью самой красивой женщины в моей жизни.

Тэлбот не стал дожидаться ее слов в ответ, а стал целовать.

И когда жар возгорелся внутри него и он почувствовал вспышку ответного огня в своей жене, он ощутил — они с ней единое целое.

Это было упоение, объединявшее души. Ничего подобного он не знал прежде.

Они унеслись в небеса, туда, где царила любовь.

Любовь, которая не исчезает, когда наступает вечность.