Любовь - азартная игра

Она не могла поверить в реальность происходящего.

Он целовал ее. Идона понимала, что надо сопротивляться, бороться, но как? Руки маркиза прижимали ее к кровати.

Сначала он целовал нежно, потом его поцелуи стали настойчивыми, требовательными.

Маркиз обнял ее, и странное, невероятное ощущение охватило девушку, как будто с ее души свалился камень.

Она ощутила что-то новое, неведомое, неизвестное.

Как будто она смотрела на звезды или бродила по лесу, и феи окружали ее.

Нет, все же это было нечто иное, более сильное, более живое и прекрасное чувство.

Жаркие губы маркиза обжигали Идону; ей казалось, их соединяет не только поцелуй, но огонь самой жизни.

Все странно, незнакомо и прекрасно.

Словно загипнотизированная, она не пыталась даже пошевелиться, но все внутри нее пульсировало.

Потом в камине обрушился уголек, пламя вспыхнуло, ярко осветив комнату, и маркиз поднял голову.

Секунду, показавшуюся вечностью, Идона смотрела на него огромными от изумления глазами, прежде чем заставила себя сказать:

— Пожалуйста… я… не Роузбел.

— Вижу, — ответил маркиз. — В таком случае что вы делаете в ее постели?

Он поднялся, убрал руки с ее плеч. Идона видела его лицо в отблеске огня и думала, что, наверное, он безумно сердится.

— Я… прошу прощения… Пожалуйста… простите меня.

Потом ей показалось, что его губы скривились в ухмылке, и вдруг она поняла, что он не удивился, найдя ее в этой комнате, а просто притворился, что удивлен.

— Вы… знали! — обвиняюще сказала она. — Вы знали… что это я, и… поцеловали меня.

Маркиз помолчал, а потом ответил:

— Ну, скажем, я подозревал.

— Тогда вы не имели… права… так поступать! Маркиз перебил ее:

— Если вы взяли на себя смелость сыграть роль моей невесты, значит, должны принимать и последствия своего поступка.

Идона ощущала внутреннюю дрожь и вместе с тем огромную радость, которую нельзя было выразить словами.

Она только боялась, что маркиз глубоко презирает ее за этот поступок, и готова была разрыдаться.

Идона приподнялась на подушке и проговорила:

— Да, я знаю, мне не следовало этого делать, но вы должны были меня разбудить.

— Полагаю, я так и сделал. И очень эффективно.

Она поняла — маркиз снова смеется. В наступившей тишине Идона спрятала руки под одеяло, нервно сцепила пальцы и спросила:

— Вы очень злитесь на Роузбел?

— С ней я разберусь завтра, — ответил маркиз. Он проговорил это весьма мрачно.

— О, пожалуйста, — взмолилась Идона, — не сердитесь на нее очень, она доверилась мне, сказала, что ей надо уйти, а я ее подвела! Это я виновата.

Казалось, маркиз не слышит.

— Вы когда-нибудь раньше целовались?

— Нет! Конечно, нет!

— А почему так горячо вы говорите «нет»? — насмешливо спросил маркиз. — Большинство молоденьких женщин любит целоваться.

Идона вспомнила, как вчера вечером граф Баклифф пытался поцеловать ее, и вздрогнула.

— Да забудьте вы про это! — резко бросил он.

— Я бы хотела, но я его боюсь.

— Об этом поговорим завтра. Но сейчас надо вернуться в свою спальню и выспаться, чтобы никто больше не мешал.

— Но, Роузб… — начала Идона, но поняла, что говорить что-либо бесполезно: ее отсутствие все равно обнаружено, и она ничего не может изменить.

Идона посмотрела на маркиза и сказала:

— Я вернусь, но, пожалуйста, или выйдите, или отвернитесь.

Ей показалось, маркиз удивился, и она объяснила:

— Я пришла сюда в ночной рубашке.

Она сперва подумала, что он рассмеется, но он сидел и смотрел на нее. Потом сказал:

— Вы так юны для этой сложной жизни, полной интриг. И все они в итоге кончаются ложью, уловками, от которых кто-то обязательно страдает.

Несомненно, он имеет в виду, что она не подходит для этой жизни. Идона умоляюще посмотрела на него и сказала:

— Я же вам говорила, мне лучше остаться в деревне, чтобы не наделать ошибок. Все это ужасно…

Неожиданно маркиз улыбнулся.

— А я-то думал, что у тебя большой успех!.. — удивленно протянул он. — И даже, может, слишком большой.

Конечно, снова намек на графа Баклиффа, а она-то надеялась уговорить маркиза спасти ее от притязаний графа.

Маркиз поднялся и подошел к окну, отдернул штору и посмотрел поверх деревьев, покрытых листвой, серебряной от лунного света.

Идона быстро выбралась из постели, пересекла комнату и открыла дверь.

— Спокойной ночи, милорд, — сказала она. — Мне жаль, очень жаль, что я сделала нечто, с вашей точки зрения, недопустимое.

И, не дожидаясь ответа, поспешила в свою спальню.

Огонь в камине почти погас, когда Идона нырнула в постель, накрылась одеялом и снова ощутила невероятный восторг при воспоминании о поцелуе маркиза.

«Так вот значит что такое поцелуй! А почему никто раньше не говорил мне, как это прекрасно? Так замечательно!»

Она подумала, что ведь и родители наверняка испытывали то же самое, целуясь. Они же любили друг друга.

И вдруг Идона нашла ответ на свой вопрос. Такой восторг переживаешь лишь тогда, когда целует человек, которого ты любишь.

Она все еще не решалась признаться себе, но потом, как будто прочитала это на стене ее спальни, поняла — она любит маркиза.

Конечно, это любовь, ведь она парила в небесах, в ее сердце звучала музыка, а мир казался удивительно прекрасным.

Да, это любовь. Иначе разве могла бы она испытать такое облегчение, увидев его в беседке?

Да, это любовь. Иначе разве могла она уткнуться ему в плечо, хотя он ни о чем и не догадывается? И разве не любовь заставила ее спасти маркиза от разбойников? Не рука ли любви навела ее пистолет на того, кто готовился убить его там, на дороге?

«Откуда же это? Как я угадала, что полюблю столь значительного и прекрасного человека, как он?» — спрашивала себя Идона.

И вдруг молнией мелькнула мысль: маркиз обручен с Роузбел. Он скоро женится!

И вдруг все вокруг померкло, тоска стиснула сердце.

Идона села в постели.

«Как могу я теперь здесь оставаться? И видеть их вместе?»

И что еще хуже, маркиза будет настаивать, чтобы она приняла предложение графа Баклиффа, а он непременно сделает ей это предложение.

И чего ради ее опекуну отказывать столь подходящему претенденту на ее руку, коль его самого она не интересует?

Мысль о том, что она ему безразлична, что он поцеловал ее лишь в наказание за обман, вызвала у нее в душе настоящую бурю. Идона почувствовала, как на глазах выступили слезы, и подумала, что так же, должно быть, сочится кровь из ее раненого сердца.

— Я люблю его! Я люблю его! — сказала она громко. И поняла, как безнадежна ее любовь, она навсегда останется неразделенной.

— Я не вынесу этого! — произнесла она.

И тут же поняла, что ей делать. Идона встала с постели и принялась одеваться.

Так как она понятия не имела о том, что стало с одеждой, в которой она приехала в Лондон, то облачилась в прекрасный новый костюм для верховой езды, который маркиза купила ей для прогулок в Роттен-Роу.

Она даже не подошла к зеркалу, чтобы взглянуть, как сидит на ней костюм, надетый в первый раз; ее это не интересовало сейчас. Надо скорее найти шляпу с газовой вуалью и перчатки, убранные няней в специальный ящичек. Из-под пышной юбки виднелись носки изящных ботиночек.

Потом как во сне Идона подошла к столу и написала письмо. Ему, маркизу.

«Милорд, я ухожу. Пожалуйста, не сердитесь на меня больше, чем вы уже сердитесь. Но у меня нет никакого желания встречаться завтра с графом Баклиффом. Надеюсь, вы дадите ему понять, что не знаете, куда я уехала, чтобы он не отправился меня искать.

Надеюсь, вы и леди Роузбел будете очень счастливы. Пожалуйста, простите меня за все ошибки и за мою глупость. Ваша светлость, я знаю, согласится — я не гожусь для жизни в обществе, которое всегда пугало меня.

Остаюсь ваша, со смирением и извинениями,

Идона».

Не перечитывая, она оставила письмо на постели, где его наверняка найдут.

Потом, открыв дверь, быстро пошла по коридору.

Она не пошла через холл, где мог оказаться кто-нибудь из слуг, а через дверь в задней части дома вышла в сад и добралась до конюшни.

Там стоял знакомый запах сена и лошадей. Идона нашла конюха, спавшего в стогу, потрясла его за плечо, и он испуганно вытаращил на нее глаза.

— Все в порядке, не шуми, — велела Идона. — А то разбудишь кого-нибудь. Его светлость разрешил мне взять Тандерера, так что оседлай его, пожалуйста.

Она знала: это самая быстрая из всех лошадей маркиза. Он заплатил за нее астрономическую сумму, и не зря. Лошадь оправдывала каждый заплаченный пенни.

Но сейчас Идона думала только об одном: как бы поскорее уехать! Она была просто уверена, что маркиз догадается, куда она отправилась, так что сможет забрать Тандерера или послать за ним конюхов. Но ее он не найдет.

Улицы были тихи и пустынны, заря только занималась, звезды гасли.

Идона была уверена, что легко найдет дорогу домой, потому что помнила, что в фаэтоне маркиза они ехали прямо, никуда не сворачивая, до самой Беркли-сквер.

Тандедер был полон сил. Это была самая быстрая и замечательная лошадь, на которой ей когда-либо приходилось сидеть; к тому же Тандерер был послушен и управлять им было легко.

Они выбрались за город, Идона направила Тандерера в сторону полей. По дороге он легко перемахнул через несколько изгородей и сделал это так грациозно, что Идона поняла, почему мужчина иногда любит лошадь больше, чем женщину.

Даже мимолетная мысль о маркизе отзывалась в сердце болью, которая, она знала, станет еще сильнее, превратится в нестерпимую муку. Но у нее не было другого выхода, кроме как убежать.

Могла ли она, любя маркиза, жить на Беркли-сквер? И как было бы унизительно, если бы он догадался о ее чувствах к нему?

— Я люблю его! — произнесла она громко, и ветер подхватил ее слова.

Тандерер навострил уши, и она снова ощутила на губах поцелуй маркиза и огонь, зажженный в груди этим поцелуем.

Глава 7

Идона приехала домой рано, когда солнце только поднималось. Стекла золотились от первых лучей, и девушке казалось — все радуется ее возвращению.

Она въехала на двор и услышала, как Меркурий принялся бить копытом и тихо ржать, почуяв хозяйку.

Идона спешилась, из конюшни вышел Нэд и остолбенел, уставившись на нее.

— Ой, а мы вас и не ждали, мисс Идона!

— Я приехала на лошади его светлости, Нэд.

— Превосходное животное! — оценил Нэд.

— Он донес меня из Лондона как на крыльях, — ответила Идона. — Его светлость, я думаю, сегодня сам приедет за ним, но кто бы ни приехал, говори — меня нет, и ты не знаешь, где я.

Нэд пытался понять:

— Вы уезжаете?

— Да, — твердо сказала Идона. — Я уезжаю. Нэд приготовил пустое стойло для Тандерера, а она пошла поздороваться с Меркурием.

Он так обрадовался, так тыкался мордой, что она подумала: если даже никто ее больше не любит, то у нее есть Меркурий, он будет любить ее всегда.

Она долго пробыла у него, потом прошла в дом и удивила Эдама с женой. Они завтракали, и при виде Идоны едва не уронили ложки от удивления.

Идона сказала им то же самое, что и Нэду, — приехала на лошади маркиза, но сейчас же отправляется дальше.

Они ей, конечно же, поверили, ведь Идона так замечательно выглядела в новом дорожном платье.

Выпив чашку чая, перекусив на кухне, она пошла наверх, в свою спальню.

Боже, как же не похож ее старый, уютный дом на роскошный особняк маркиза!

Пожалуй, впервые Идона посмотрела на свой дом отстраненным взглядом. Да, с точки зрения маркиза, это настоящая бедность.

— Но это мой дом, и мне некуда больше идти. Она уже решила, что делать, чтобы маркиз не заставил ее вернуться в Лондон, где, без сомнения, ей придется выйти замуж за графа Баклиффа.

Идона сняла красивое платье и повесила подальше в шкаф. Потом надела старенькое платьице, которое носила уже не один год.

Посмотрела в зеркало и усмехнулась: увидел бы ее в нем граф! Наверняка прекратил бы ухаживания.

Идона спустилась по лестнице и вышла в сад.

Она сказала Эдаму, что за ней должен приехать экипаж, и если он не появится тотчас после завтрака, то она пойдет ему навстречу по дороге.

Она знала, что ни Эдам, ни его жена не будут следить за ней: при всем желании они не в силах выйти из дома.

А может, было бы лучше всего, если бы маркиз поселил ее в маленьком деревенском домике? Почему она раньше не подумала и не предложила ему это?

«Слишком поздно. Я никогда больше не сумею с ним поговорить. И даже не услышу его насмешек».

Идона пыталась успокоиться, говоря себе, что он чрезмерно насмешлив, циничен и придирчив. Но что она может сделать с собой — она его любит!

Закрыв за собой калитку, она пошла дальше через сад. Никто не должен ее видеть, все должны поверить, что ее нет дома.

По дороге из Лондона она составила план и детально продумала его. Она обманет маркиза, он поверит, что она уехала на край света, и никогда не найдет ее!

Идона тут же горько возразила себе, что он и не попытается искать, если только граф Баклифф не подтолкнет его к этому.

Она миновала сад, старый мостик через ручей, потом оказалась в парке и подошла к высокому дереву. Это было особенное дерево.

В детстве Идона любила лазить по деревьям, и отец построил для нее домик на этом дереве, остроумно назвав его вороньим гнездом. Она любила сидеть там и наблюдать.

Осторожно она влезла на дерево; оно уже состарилось, кора засохла. В деревянном полу появились щели, а в соломенной крыше — дырки, через которые заливал дождь. Вот маленький деревянный столик, за которым она поила чаем кукол. А вот два стула, на которых она усаживала друзей, деревенских сверстников.

К. своему удивлению, Идона совершенно забыла про книги, которые любила здесь читать. Как дороги они ей были!

Страницы загнулись от сырости, переплет выцвел, но взяв их в руки, она снова почувствовала себя девочкой, у которой все хорошо и нет причин для беспокойства.

И бояться нечего, в любой момент можно побежать к маме.

День был в разгаре, когда она посмотрела в сторону дороги и увидела, как и ожидала, экипаж.

Скорее всего маркиз отправил одного из своих конюхов за Тандерером и велел спросить, дома ли она.

Сквозь ветки деревьев Идона наблюдала за приближающимся экипажем, и с удивлением увидела не только конюха, но и няню с багажом.

Она смотрела и не верила собственным глазам, но потом поняла: маркиз вычеркнул ее из своей жизни.

Что ж, она это ожидала, но, правда, не так быстро.

Отправив няню обратно с вещами, он ясно дал понять, что Идона не годится для жизни в обществе.

Но одно дело говорить так о самой себе, и совсем другое понять, что и маркиз так думает и даже не протестует против ее бегства из Лондона.

Итак, маркиз умывает руки, она остается без денег, без крыши над головой, предоставленная самой себе.

Будущее рисовалось ей бесконечно туманным.

А может, побежать, остановить экипаж, не дать ему уехать обратно на Беркли-сквер без нее? Сказать, что передумала и готова вернуться?

Она могла бы поскакать на Тандерере, если бы захотела, а няне просто не надо было бы выходить из экипажа, вот и все.

Потом Идона печально покачала головой — если она так поступит, то маркиза снова возьмется за свое, и очень скоро появится граф Баклифф.

«Бесполезно, — грустно вздохнула Идона, — если бы даже граф предложил мне весь мир и небеса, я бы все равно отказалась. Я лучше умру с голоду, чем выйду за него замуж».

Конечно, маркиза и маркиз сочтут, что она просто глупа, но они не в силах приказать ей выйти замуж за нелюбимого.

«И вообще, как я могу кого-то еще любить, если я люблю маркиза?» — спросила она себя.

Как ужасно осложнилась ее жизнь! И теперь, что бы она ни делала, — все пойдет не так.

Какое найти решение и избавить себя от позорного возвращения в Лондон с извинениями за побег?

И всякий раз, стоило ей лишь представить дом в Лондоне, а в нем — маркиза, Идона тут же ощущала на себе горячие руки графа, его твердые губы.

Нет, ей лучше умереть с голоду!

Скорее всего именно это ее и ожидает.

С няней будет все в порядке. Она станет получать деньги от маркиза каждую неделю, как Эдам и его жена, Нэд и все старики.

Но если она уйдет из дома, ей не от кого ждать помощи.

В Лондоне казалось все так легко — она убежит и спрячется в имении, маркиз не найдет ее. Она откроется только Эдаму и Нэду, но уже после того, как ее перестанут искать.

Теперь Идона поняла, как ее мечты далеки от реальной жизни.

Ей надо что-то есть.

Конечно, слуги не выдадут ее намеренно, но могут сделать это по ошибке.

И няня. Как и маркиза, она тоже подумает, что глупо не принимать предложение богатого человека, и уж няня постарается употребить все свое влияние и вернуть Идону в Лондон.

«Что же мне делать?» — спрашивала себя Идона.

Голова шла кругом, ответа не было ни на один вопрос.

Даже самой себе она не признавалась, что очень хотела, чтобы маркиз стал искать ее. Она всматривалась в дорогу в надежде увидеть его в одном из красивых фаэтонов, запряженных четверкой лошадей.

Или верхом. А когда Идона представила его на красавце Тандерере, она почувствовала, как сердце переворачивается у нее в груди, — таким он ей нравился больше всего.

Потом на дороге появился экипаж. Он направлялся в сторону Лондона; в нем сидел только кучер, а рядом ехал конюх на Тандерере.

Тандерер вставал на дыбы, брыкался, выказывая свою независимость.

Наблюдая за ним, она вспомнила, как еще сегодня утром наслаждалась его стремительным галопом.

И вновь, с трудом, она сдержалась, чтобы не остановить слуг маркиза и не вернуться с ними в Лондон.

Поздно. Да она просто не успеет! Пока слезет с дерева, добежит до дороги, они будут далеко.

«Слишком поздно!» — кричало все вокруг, и Идоне казалось, что она слышит слова няни.

«Как постелешь, так и поспишь!»

«Да, вот так я и посплю, — сказала себе Идона со вздохом. — У меня такое чувство, что спать будет неудобно».

Она сидела в вороньем гнезде до середины дня. На что надеялась? Чего ждала? Перед кем было скрывать правду? Самой себе она могла признаться, что ждала маркиза.

«Может, потом когда-нибудь, — горько подумала она, — он и пойдет к мистеру Лоусону или еще к кому-то выяснить, не знают ли они, где я. Но это так, для очистки совести, а потом он все равно женится на леди Роузбел».

Дневная жара спала, когда она медленно возвращалась домой по шаткому мостику, через разросшиеся кусты сада.

Хотелось есть, и, может, позднее она пойдет на кухню и чего-нибудь попросит.

Что ж, придется признаться, что она солгала, если ее спросят, почему она не уехала.

Идона прошла, как в детстве, в маленькую гостиную матери. Как бы ей хотелось, чтобы все пережитое за последнее время было просто сном!

Сейчас она увидит мать за столом, склонившуюся над неоплаченными счетами или сидящую перед камином с шитьем и рабочей корзинкой.

Столько воспоминаний связано у Идоны с этой комнатой, залитой солнечным светом! Она прошла по коврику у камина, посмотрела на портрет матери.

— Помоги мне, мама! Я так одинока, и мне так страшно! — молила она. — Я не знаю, что делать.

Она ждала, когда ей покажется, что мать посмотрит на нее и может даже ответит.

И вдруг в тиши комнаты раздался голос:

— Может быть, лучше послушаешь меня? Идона вздрогнула, как от выстрела. Потом вскрикнула, повернулась и увидела сидящего на подоконнике маркиза.

Она решила, что это галлюцинация, и сверхчеловеческим усилием воли удержала себя и не бросилась ему в объятия.

Он здесь! Он приехал! Он беспокоился и искал ее!

Сердце запело от радости, но разум напоминал, что маркиз Роксхэм обручен с Роузбел и его приезду найдется весьма прозаическое объяснение.

Идона стояла, молча смотрела на него, а он спросил:

— Почему ты убежала после того, что я сказал тебе прошлой ночью?

Все, что она помнила из прошлой ночи, — это его поцелуй. Идона покраснела и отвернулась.

Маркиз медленно встал с подоконника и подошел к ней.

Она не смотрела на него, но знала, как он хорош в костюме для верховой езды и в сверкающих сапогах.

— Вы действительно здесь? — спросила она. — Я не видела, как вы приехали.

— Я догадался, что если ты меня увидишь, то станешь прятаться, — признался маркиз. — Но был уверен: если у тебя на душе нерадостно, то обязательно придешь в эту комнату, к матери.

Она вспомнила, как в прошлый раз он нашел ее рыдающей на диване, и, отвернувшись, сказала:

— Не могу понять, почему вы поехали за мной. Я объяснила причину своего отъезда.

— Ты не хочешь выходить замуж за Баклиффа. Мне это понятно, но прежде чем бежать, надо было поговорить со мной.

Идона вздохнула:

— Да я заранее знала, что вы скажете. Я все это слышала от маркизы и леди Роузбел.

Произнеся последние слова, она перевела дыхание и спросила:

— А как леди Роузбел? Она очень расстроилась, узнав, что вы меня нашли в ее спальне? Вы очень рассердились на нее?

— В данный момент она меня не волнует, — ответил маркиз. — Я думаю о тебе.

— Я…я… извините…

— За что?

— За доставленные вам волнения. Я только сейчас поняла, что здесь очень трудно спрятаться, чтобы никто не знал…

Она умолкла, а потом, заметив, что он ждет, добавила:

— Ну, я даже не подумала о том, что мне нужно чем-то питаться, а денег у меня нет.

Маркиз улыбнулся:

— План был обречен на провал с самого начала. Кстати, ты не имела права ехать на Тандерере одна.

А вдруг разбойники захотели бы его отнять? Что бы ты делала?

— Я… я и не подумала… Но я знаю, Тандерер уйдет от кого угодно.

— В любом случае никогда больше так не делай. Идона хотела сказать — вряд ли у нее еще раз появится возможность ехать на Тандерере.

Она стояла и смотрела в сторону, чувствуя, что маркиз рядом и не сводит с нее глаз.

Идона молчала, и маркиз сказал:

— Мне кажется, если, конечно, я правильно читаю твои мысли, ты жалеешь о столь поспешном бегстве.

— Я… я должна была уехать.

— Из-за страха, что я захочу выдать тебя за Баклиффа? Да как ты могла подумать, что я стану заставлять тебя силой идти замуж за человека, который тебе противен?

Глаза Идоны засветились.

— Правда? Вы действительно бы так не сделали?

Она подняла глаза и увидела странное выражение, которого раньше никогда у маркиза не видела.

Ей было трудно смотреть на него и в то же время она не могла отвести глаз.

— В общем-то, — тихо сказал маркиз, не растягивая привычно слова, — у меня нет намерений давать разрешения тебе выходить за кого-то замуж, кроме… меня.

Идона подумала, что ослышалась.

Непонимающим взглядом она посмотрела на него, а он привлек ее к себе. Она дрожала, но не сопротивлялась, и он понимал — дрожь не от страха.

— Ты мне говорила, что выйдешь замуж только за того, кого полюбишь. И тебя не интересует его положение. Это все еще правда?

Идона вздохнула.

Она хотела сказать, что отчаянно любит его и, кроме него, ни за кого замуж не пойдет. Никогда!

Маркиз, будто зная ответ на свой вопрос, тихо проговорил:

— Значит, ты должна выйти за меня. И не спорь.

Он все еще прижимал ее к себе, потом прикоснулся губами к ее губам, и ей казалось, что она летит, а в сердце звучит божественная музыка.

Он целовал Идону, пока ей не стало казаться, что она касается звезд руками, все ее тело ожило, и это было так прекрасно, что захотелось умереть, чтобы никогда не расставаться с удивительным чувством.

А потом ей захотелось жить, чтобы он целовал ее снова и снова, и она сама прижалась к нему теснее.

Наконец маркиз поднял голову и сказал дрогнувшим голосом:

— И как ты осмелилась убежать от меня? Как посмела испугать меня так, как я не пугался никогда в жизни? Я не могу тебя потерять.

— Я… люблю тебя!

И добавила взволнованным шепотом:

— Но, Роузбел!..

— А Роузбел собирается выйти за того, кого любит. Я не намерен на ней жениться, хотя многие пытались устроить наш брак.

— Но ведь Роузбел… не хотела бы… жить в бедности, — пробормотала Идона, желая понять, что произошло.

Маркиз улыбнулся, как будто это не важно, а его губы касались щеки Идоны, когда он сказал:

— Я все устроил. Чтобы она смогла принять предложение лорда Рока — я отдал ему одно имение и дом.

Идона радостно воскликнула:

— Значит, Роузбел будет счастлива! Как я рада! Я так рада!..

— А теперь, когда я освободился от всех проблем, что ты собираешься делать со мной? — спросил маркиз.

Он почувствовал, как Идона задрожала.

— Ты, вероятно, понимаешь, раз ты спасла мою жизнь, ты теперь ответственна за меня навсегда.

— А как это?

Она чувствовала, что не может говорить связно, потому что все ее существо было переполнено незнакомыми ощущениями, совершенно прекрасными, которых она никогда прежде не знала.

Маркиз изобразил кривую усмешку и сказал:

— Ты знаешь ответ, но я понимаю: каждая женщина хочет, чтобы предложение руки и сердца было сделано по всей форме.

— Руки и сердца? — пробормотала она. — Вы действительно говорите, что я могу выйти за вас замуж?

— Во всяком случае, я намерен на тебе жениться, — заявил маркиз. — И все готово.

— Я люблю тебя, но думаю, мне не стоит выходить за тебя замуж.

— Почему?

— Но ты такой необыкновенный, такой важный, а я боюсь общества, в котором ты живешь.

— Ты говорила мне, что ты хотела бы выйти замуж только за того, кого любишь, и что скорее будешь мыть полы или останешься старой девой, чем выйдешь замуж за нелюбимого только из-за его положения в обществе.

— Это правда, — согласилась Идона.

— Тогда, если ты меня любишь, какое значение имеет мое положение?

— Я люблю тебя, но я не думала, что ты об этом догадываешься.

Маркиз счастливо рассмеялся.

— Я подозревал, дорогая, я умею читать твои мысли. И подозревал до того, как вчера ночью поцеловал тебя. А когда поцеловал, то понял — ты даешь мне ту любовь, которую я искал всю жизнь и которой не надеялся найти.

— Правда? На самом деле? — спросила Идона. Его слова поразили ее, она не ожидала услышать их от маркиза.

— Каждая женщина, с которой я встречался до сих пор, больше интересовалась моими титулами и богатством, чем мной.

— Ну ты же знаешь, мне это не важно, — выразительно подчеркнула Идона.

— Ты довольно ясно дала это понять, убежав сегодня утром, — сказал маркиз. — И поскольку я не хочу тебя потерять, мы поженимся сегодня в шесть вечера.

Идона удивленно посмотрела на него:

— Что ты сказал? В шесть часов?

— Я чувствую, с моей стороны было бы ошибкой ждать. Ты найдешь у няни свадебный наряд, он готов. А викарий ждет нас в церкви, той самой, возле которой покоятся твои предки.

— Я не могу поверить, что это возможно, что я могу выйти за тебя замуж. А что подумают твои друзья? А твоя бабушка?

— А разве это имеет значение? И вообще разве что-то имеет значение, если мы нашли друг друга? Что может быть важнее любви, о которой ты всегда говорила и которая, пока я тебя не встретил, я был уверен, вообще не существует.

— Я… действительно тебя люблю! — воскликнула Идона. — Я люблю тебя так отчаянно, что уйти от тебя или оставить тебя — подобно смерти. Но вдруг я тебя подведу, вдруг ты будешь со мной несчастлив?

Маркиз нежно улыбнулся:

— Поцелуи заставляют нас парить в небесах, так что нам не о чем беспокоиться.

Он снова стал целовать ее и целовал до тех пор, пока Идона не почувствовала, что покинула тело и улетела на небеса.

Потом маркиз сказал:

— Иди и приготовься. Мне жаль расставаться с тобой даже на минуту, я хочу тебя целовать бесконечно, но мы продолжим, когда ты станешь моей женой.

Идоне хотелось задать тысячу вопросов, но она подчинилась ему, импульсивно поцеловав его в щеку. Он протянул к ней руки, но она ускользнула.

Добежав до дверей, обернулась. Солнце из окна упало на волосы Идоны; они засверкали золотом, а глаза сияли любовью.

Маркиз смотрел ей вслед: никогда раньше он не встречал девушку красивей.

Ровно без десяти шесть Идона спускалась по лестнице в холл, где ждал ее маркиз. На ней было белое платье, которое, как решила няня, больше всех привезенных из Лондона подходило для этого случая.

Идону украшала вуаль из брюссельских кружев и венок, который леди Овертон надевала на свадьбу, как и многие невесты не одного поколения Овертонов до нее. Идона воплощала в себе все, что маркиз хотел видеть в своей жене.

Он любил ее не только за красоту, но и за робость, неуверенность, проглядывающие на лице сквозь сияние любви.

Это была как раз такая свадьба, о которой он мечтал всегда, но думал, что она невозможна.

Маркиз помог Идоне сесть в экипаж и положил букет белых орхидей ей на колени. Их взгляды встретились, и он понял — ее чувства настолько сильны, что выразить их словами невозможно.

Всю дорогу до церкви они молчали. Маркиз держал ее за руку. Лошади остановились, и маркиз тихо проговорил:

— Я люблю тебя, дорогая.

По его телу пробежала дрожь, подобно волне прилива.

Священник ждал.

Алтарь был украшен белыми лилиями, звуки органа очень тихи, в церкви никого не было.

Когда Идона встала на колени рядом с маркизом и священник благословил их, она была уверена: ее мать и отец смотрят на них с небес, и они счастливы за дочь, нашедшую такую же любовь, которую познали они и которая дала им все, чего они желали.

Возвращаясь из церкви, маркиз целовал пальцы Идоны один за другим.

— Я думаю, моя драгоценная, хотя это и очень необычно, но мы лучше начнем наш медовый месяц у тебя в доме.