Глава 7

Поезд, направлявшийся в столицу, набрал скорость уже через несколько минут после узловой станции, и Тина, не спускавшая глаз с брата, заметила, что он волнуется не меньше ее.

Волнение это началось еще вчера, когда в Эттинген прибыл курьер из дворца с требованием немедленно возвращаться. Разгадать причину такой спешки брат с сестрой так и не смогли, а потому сильно беспокоились.

Как только они остались наедине, Тина спросила:

— Как ты думаешь, неужели все это потому, что папа узнал о наших похождениях в Париже? По кто мог сообщить ему об этом?

— Кто угодно, но только, мне кажется, вызывают нас в столицу совсем не по этой причине.

— К чему же тогда такая спешка?

— Ума не приложу.

И тогда Тина рассказала брату секрет о приезде графа, который она скрывала от него целых два дня.

— Он приезжал сюда?! — недоверчиво воскликнул брат.

Девушка молча кивнула, а затем поведала Кендрику и то, что рассказала возлюбленному об их происхождении, а он, в свою очередь, пообещал жениться на ней, несмотря ни на какие препятствия и трудности.

— Ты сумасшедшая, если поверила его обещаниям, — презрительно усмехнулся Кендрик.

— Он сказал, что я должна только верить ему — и все будет хорошо… Кендрик заботливо обнял сестру.

— Послушай, Тина, я знаю о твоих чувствах к графу, знаю о твоих страданиях, но я не хочу, чтобы ты поддавалась ложным обольщениям. Они сделают тебя лишь еще более несчастной, чем сейчас.

— Но я люблю его, — тихо ответила Тина. — Я слишком люблю его, Кендрик!

— Я знаю, — мягко сказал брат, — но и я люблю тебя, а потому говорю прямо и откровенно: забудь его. Ведь если граф даже осмелится попросить у отца твоей руки, то ничем иным, как крупными неприятностями, дело для него не кончится.

— Я уже предупредила его об этом.

— Тогда он должен прислушаться к твоим словам, ибо он умен — и безоговорочно вернуться в Париж. Я бы на его месте поступил именно так.

— Наверное, и я… тоже, — согласилась Тина и уже в который раз заплакала.

Поезд прибывал в столицу Виденштайна поздним полуднем, и Тина, как только увидела на платформе статс-секретаря и множество дворцовых слуг, почувствовала, что дверцы золотой клетки готовы за ней захлопнуться.

Отныне она больше не Тина Бельфлер и даже не графиня де Кастельно, а ее королевское высочество принцесса Мария-Терезия.

Брат с сестрой проследовали до кареты, окруженные бесчисленным количеством дежурных офицеров, раздвигавших толпу, восторженно приветствовавшую их высочеств.

При первой же возможности Тина спросила у статс-секретаря:

— По почему за нами было послано с такой поспешностью? Мы собирались вернуться еще только через десять дней.

— Полагаю, что его королевское величество объяснит вам все причины возвращения. Я же прошу и вас и его королевское высочество по прибытии во дворец тотчас отправиться в свои покои и срочно переодеться. — Тина в изумлении посмотрела на секретаря. — Его королевское величество пребывает с гостями, и вы найдете его в Красной приемной.

Услышав о Красной приемной, девушка сразу поняла, что речь идет о каких-то очень важных гостях, и уныло задумалась о цели их очередного визита.

Большего от статс-секретаря добиться было все равно невозможно, и Тина погрузилась в молчаливое созерцание народа, во множестве собравшегося по сторонам их дороги и махавшего им шляпами и платками.

— Что же произошло, как ты думаешь? — спросила она брата только под конец, когда они уже поднимались по мраморным дворцовым ступеням.

— Совершенно ничего не понимаю, — ответил он, — но буду благодарен любой отсрочке, которая хоть немного задержит бурю, уже готовую разразиться над нашими головами.

Испуганная и тоже ничего не понимающая, девушка переоделась, как могла быстро, даже особо не обратив внимания на платье, которое выбрала для нее камеристка.

На самом же деле оно было очень милым, пусть не таким роскошным, как те, которые она брала с собой в Париж, но зато его простота делала Тину еще более юной и похожей на весну.

Через несколько минут к ней в комнату зашел Кендрик, чтобы пойти в приемную вместе, и как школьники, которых уличили в прогуле, брат с сестрой отправились вниз. Лакей немедленно распахнул перед ними двери.

В приемной, кроме их родителей, оказалось еще всего несколько человек.

Эрцгерцог даже поднялся им навстречу, и Тина подставила отцу щеку для поцелуя.

— Вот мы и дома, папа!

— Рад видеть тебя, моя дорогая! Произнесенные слова и, главное, сам тон отца дали Тине понять, что все их страхи необоснованны, а их срочное возвращение во дворец продиктовано отнюдь не отцовским гневом.

— А как ты, мой мальчик? — поинтересовался эрцгерцог у Кендрика.

— Счастлив вернуться домой, сир. Леопольд улыбнулся, понимая, что штудии профессора Шварца сыну надоели изрядно, а затем взял за руку дочь.

— Я вернул вас домой, — начал он, — потому, что герцог Фэйверстоун прибыл к нам несколько раньше, чем предполагалось. Сейчас он разговаривает с твоей матерью, и я представлю его тебе.

Тина на мгновение окаменела, но ничего невозможно было сделать, стоя в толпе придворных и политиков, и оставалось только смотреть в ту сторону, где ее мать действительно с кем-то серьезно разговаривала.

В эту минуту она поняла, что, конечно, ее брат был прав и что даже такой человек, как граф, никогда не добьется, чтобы она стала его женой. И слабый проблеск надежды, который теплился в ее сердце со времени приезда графа в Эттинген, погас, как огонь свечи, потушенный грубой рукой. Отныне уже никто и ничто не спасет ее от брака с ненавистным англичанином.

Ей захотелось убежать прочь, устроить скандал, все, что угодно, лишь бы не знакомиться с герцогом, но долгие годы дисциплины и дворцовой школы заставили ее отступиться от столь безумного шага, а спокойно подойти вместе с отцом к человеку, из-за которого судьба ее решалась так трагически — и который лишал ее счастья любви.

Единственное, на что еще можно было надеяться, что пол приемной сейчас разверзнется и поглотит ее — или она умрет еще каким-нибудь способом.

Тем не менее ничего подобного не произошло, она продолжала стоять рядом с отцом, стараясь только не поднимать глаз на того, кому суждено было стать ее нелюбимым мужем.

— Ах, вот и ты. Тина, — раздался над ее ухом голос матери. Но отвечать ей даже не пришлось, ибо отец уже представлял ей герцога:

— Позволь мне представить тебе, Тина, герцога Фэйверстоуна, нашего нежданного, но дорогого гостя!

Девушка автоматически протянула руку, которая тотчас оказалась в крепком пожатии, и низкий мужской голос произнес:

— Счастлив познакомиться с ее королевским высочеством.

Что-то до боли знакомое почудилось Тине в этом голосе и в этом прикосновении, и медленно, словно через силу. Тина подняла на говорившего глаза. На мгновение ей показалось, что она снова грезит — или просто сошла с ума.

На нее смотрел ее Жан, высокий, темноволосый и прекрасный, с улыбкой на губах и любовью во взгляде.

Девушке почудилось, что она теряет сознание, и как в бреду она услышала тихие обращенные к ней знакомые слова:

— Я же говорил, чтобы ты верила мне.

Платформа была покрыта алым ковром, а королевский поезд отливал белым и малиновым, только что заново покрашенный.

Аплодисменты толпы, растянувшейся на всю дорогу от дворца до станции, беспрерывно сопровождали молодых к свадебному поезду.

Наконец в здании вокзала принцесса Мария-Терезия герцогиня Фэйверстоун с мужем начали прощаться с августейшей семьей и многочисленными гостями, пришедшими проводить жениха и невесту в свадебное путешествие.

Поезд сегодня отправлялся значительно позже, чем обычно, ибо молодые задержались на королевском банкете, который устроили после венчания.

Банкет, по обычаю, должен был состояться еще вчера, но поскольку лошади герцога выиграли главный приз скачек, то он провел предыдущий вечер в Жокей-клубе за обедом, который всегда дается в честь победителя.

Свадебная же церемония длилась целый день, но несмотря на это, Тина не устала ни капли.

Она была так счастлива и так возбуждена, что казалось, все происходящее только удивительный сон, а сама она парит на крыльях экстаза.

По побыть с графом наедине у нее практически не было никакой возможности.

А у девушки были к нему тысячи вопросов, которые можно было задать, только оставшись вдвоем да еще и в полной уверенности, что их не подслушивают.

Через два дня пребывания во дворце Виденштайна граф уехал обратно в Англию, чтобы сообщить королеве и прочим родственникам о принятом решении и совершить необходимые приготовления.

Их оставили наедине всего лишь на пять минут, чтобы герцог, как и полагается, официально сделал принцессе предложение.

Но разговора даже в эти короткие мгновения не получилось, ибо влюбленные немедленно бросились друг к другу и соединились в долгом поцелуе, забыв про все вопросы и ответы.

— Так это правда… что ты герцог Фэйверстоун? — задыхаясь от поцелуев, все-таки спросила напоследок Тина.

— Я задавал себе точно такой же вопрос, когда Тина де Кастельно утверждала, что она принцесса Мария-Терезия, — улыбнулся герцог, после чего вновь стал целовать невесту, сделав ненужными все дальнейшие расспросы.

Прощаясь с сестрой, Кендрик весело шепнул ей на ухо:

— Клянусь, ты теперь вечно должна благодарить меня, что я взял тебя с собой в Париж!

— О. у меня даже нет слов, чтобы выразить тебе всю благодарность за столь блистательную авантюру! — и близнецы заговорщицки подмигнули друг другу. Теперь они были счастливы оба, ибо в вечер возвращения эрцгерцог вызвал к себе сына и заявил:

— Кстати, Кендрик, мои планы в отношении тебя изменились. В Дюссельдорф ты не поедешь. — Не веря своему счастью, Кендрик молчал. — Наш министр обороны полагает, что Пруссия рано или поздно все же начнет свое вторжение во Францию, и потому с нашей стороны не стоит никаким образом намекать Бисмарку на нашу поддержку.

— Совершенно с тобой согласен, папа!

— Таким образом, мы решили, что будет гораздо лучше, если мы пошлем военную миссию под командованием генерала Нихаймса сначала в Англию, а потом и в другие страны Европы. А ты станешь адъютантом генерала. — Па лице сына отразился такой восторг, что эрцгерцог не удержался и добавил: — Правда, генерал считает, что первым делом надо все-таки посетить не Лондон, а Париж.

— Какие прекрасные новости, папа!

Леопольд положил руку на плечо принца.

— Я знал, что эта новость обрадует тебя больше всего. Я, пожалуй, и сам поеду с вами.

— Конечно, это абсолютно верное решение, сир: вы непременно должны увидеть, с каким блеском я справляюсь с возложенной на меня ответственной миссией!

Эрцгерцог рассмеялся.

— Вижу, вижу, Кендрик, в тебе уже есть зачатки дипломата. Я подумаю о твоих словах.

Отец с сыном обменялись многозначительными улыбками, и счастливый принц помчался наверх поделиться радостными новостями с сестрой.

Первые мгновения он даже не мог ничего сказать, а только пылко обнимал Тину, хлопая ее по спине, как бывало в детстве.

— Увидишь ли ты в Париже свою Ивонну? — спросила она.

— Ну, на этот раз я обращу свои взоры на кого-нибудь повыше рангом!

— Но покупать драгоценности у Массина ты все равно не сможешь. — улыбнулась Тина, и они оба расхохотались.

И вот теперь наступила пора прощания. Тина поцеловала брата, а потом отца и мать.

— Желаю тебе всяческого счастья, — ласково напутствовал дочь эрцгерцог.

— Я уже и так счастливей, чем была когда-нибудь в жизни! — призналась Тина.

Отец немного удивился, но остался вполне доволен ответом дочери, посчитав, что такая откровенность совершенно излишня, но, с другой стороны, радуясь счастью младшей дочери. Сердце эрцгерцога постоянно грызло раскаяние за судьбу старшей, несчастной Мелани, которую выдали замуж против ее воли за человека нелюбимого и несимпатичного.

Но на сей раз сияющие глаза дочери и некий свет радости, исходивший от новобрачной, говорили отцу, что его любимая Тина действительно счастлива.

Поезд тронулся, увозя махавшую платками счастливую пару.

Когда же вся королевская семья скрылась из виду. Тина наконец повернулась к мужу, мгновенно оказавшись в его объятиях.

Но через некоторое время герцог ласково отстранил ее, сказав:

— Сегодня у тебя был долгий-долгий день, моя радость. Ложись-ка в постель, пока я сниму с себя всю эту мишуру.

Тина улыбнулась:

— Но ты выглядишь в ней так роскошно!

На герцоге был надет мундир генерал-полковника королевской конной гвардии, вся грудь которого была увешана галунами и орденами.

— О том, как выглядишь ты, я предпочту пока умолчать и скажу тебе чуть позже. Впрочем, поскольку я очень хочу это сделать, прошу тебя поторопиться отправиться в постель.

Тина немного покраснела, но поспешила в спальню, расположенную рядом с салоном. Она очень хорошо знала этот королевский поезд, поскольку ее отец, частенько разъезжавший по всей Европе, брал дочь с собой куда только возможно.

Правда, в главной спальне, тем более почти заново переделанной к ее свадьбе, она еще никогда не спала.

Вагон отделывали в спешке, ибо герцог очень торопил со свадьбой, объясняя это тем, что мать его тяжело больна, и случись с ней что, бракосочетание будет отложено на год по случаю траура. Впоследствии, правда, выяснилось, что сын весьма преувеличил опасность, и свекровь

Тины, находясь под наблюдением врачей, прожила рядом с ними еще долгие годы.

Но в Виденштайне все это приняли близко к сердцу — и началась бурная подготовка к свадьбе. Все произошло буквально в три дня, и страна ликовала, воздавая должное настойчивости и пылу влюбленного герцога.

Поначалу отец с матерью возражали против такой, как они выражались, "невиданной поспешности», но потом смирились, и, провожая дочь в собор, эрцгерцог даже признался ей:

— Сказать честно, я даже доволен тем, что весь Виденштайн восстал от многолетнего сна из-за твоей свадьбы!

— Что ты имеешь в виду, папа?

— А то, что будучи вынуждены торопиться с приготовлениями, все оживились, а те толпы, что приехали в нашу столицу поглазеть на свадьбу наследной принцессы, сыграли весьма на руку нашей торговле и промышленности.

Тина гордо подняла голову.

«И все это благодаря Жану!" — Или Джону, как ведено было теперь называть его, — хотелось сказать невесте, но она сочла за лучшее промолчать.

И вот теперь она вошла в королевскую опочивальню со стенами, выкрашенными в бело-золотой цвет и с бирюзовыми занавесками под цвет ее глаз — и застыдилась.

Кровать, казалось, занимала все пространство купе, а подушки с королевскими коронами были разбросаны буквально повсюду. Горничная сняла с девушки фату и платье, богато украшенное бриллиантами и серебром, а затем поспешила удалиться.

Оставшись одна. Тина даже порадовалась тому, что свою первую брачную ночь она проведет не в доме герцога Суассонского, который хозяин предоставил им на все время медового месяца, а в купе поезда. В доме им неминуемо предстояла бы долгая церемония встречи, множество слуг, а тут они были практически одни, не считая ее горничной и его лакея. Да и те на ночь переходили в другой вагон, где спали все слуги.

К тому же поезд, рассчитанный на преодоление очень небольших расстояний, на ночь вообще останавливался, и, таким образом, до рассвета не будет слышно стука колес, который непременно помешал бы ей вслушиваться в нежные признания, нашептываемые ей мужем.

Переодевшись в ночную рубашку из тончайшего шифона, украшенную драгоценными кружевами, привезенными специально из Парижа, и названную эрцгерцогиней "совершенно неприличной». Тина легла в постель. Постель оказалась мягкой и удобной, а простыни приятно холодили тело после дневной жары. Свет был погашен, лишь небольшая лампа над кроватью давала нежный неяркий свет.

Сердце Тины отчаянно билось в ожидании мужа — и вот наконец дверь тихонько скрипнула, и он вошел.

Девушке показалось, что даже и сейчас, несмотря на полумрак, он окутан сияющим светом, как тогда у окна на улице Сент-Оноре. Но теперь она знала, что это не солнечный свет — а свет великой любви, исходящий от них обоих.

Герцог же, в свою очередь, видя невесту с ее распущенными золотыми кудрями и широко распахнутыми синими глазами, думал, что нет на свете никого соблазнительней и в то же время невинней, чем его возлюбленная. Ему хорошо были видны выпуклости ее грудей под тонкой ночной рубашкой, но даже эти прелести не манили его сейчас настолько, насколько привлекала сама душа этого дивного существа.

Его жена возбуждала в графе такие высокие и благородные чувства, которых не вызывала в его жизни еще ни одна женщина.

По объяснять чувства словами — дело всегда бесполезное и бессмысленное, и граф твердо мог сказать только одно: его любовь к этой девушке отныне постоянно будет делать его все лучше и лучше.

Тина так и подалась к нему, как только он вошел.

— Знаешь ли ты о том, как красив, мой любимый?

— Я мог бы задать этот вопрос и тебе. Знаешь ли, насколько я счастлив, став твоим мужем? Но молчи, молчи, позволь мне самому облечь это в слова. Мне кажется, что я, чтобы добиться тебя, сдвинул небо и землю, но на самом деле я не сделал ничего. Все сделала за нас Судьба.

— Судьба, которая занесла меня в Париж, чтобы нам встретиться? — Тина стиснула руки мужа. — Понимаешь ли ты, что если бы мы не встретились при таких странных обстоятельствах, которые, я знаю, шокировали тебя, я, может быть, и сейчас ненавидела бы тебя из-за того, что ты англичанин… И, кто знает, сколько бы еще времени понадобилось мне, чтобы понять, какой ты… удивительный и необыкновенный!

Герцог улыбнулся.

— Но я то уверен, что с первого взгляда влюбился бы в принцессу Марию-Терезию — точно так же, как я влюбился в Тину Бельфлер с неумело накрашенными губами.

— По ведь признайся, что те чувства, которые ты испытал к девице из соседней ложи, были не любовью! То есть не той любовью, которая связывает нас теперь…

— Возможно, — согласился герцог. — По надо признаться и в том, что как только я увидел тебя и услышал твой голос что-то повернулось в моем сердце.

— Правда?!

— Правда. Но почему же ты не спросишь меня, что я делал тогда в Париже да еще и под чужим именем?

— У меня еще не было на это времени.

Герцог даже рассмеялся.

— Да, когда я увидел, каким утомительным вниманием ты окружена дома, всеми этими статс-дамами, камеристками с их протоколами поведения, я понял причины твоего побега!

— Никогда бы не подумала, что англичанин способен понять такие вещи, — тоже рассмеялась Тина. — Да, кстати, зачем же англичанину пришлось прикидываться французом?

— Именно об этом я и не успел еще тебе рассказать. Моя бабка по отцу была, между прочим, чистокровной француженкой, и звали ее, как ты можешь догадаться, де Грамон. И потому я при всех посещениях Франции всегда останавливаюсь у своих многочисленных родственников, называясь графом де Грамоном, что мне в детстве нравилось даже больше, чем мое собственное имя.

— Итак, и ты выдавал себя за другого!

— Увы. Но зато это давало мне возможность избежать множества утомительнейших часов в Тюильри с императором и императрицей. Ведь английские герцоги страдают от скуки почти так же, как наследные принцессы!

— Значит, приехав на Бал художников, ты тоже сбежал от своих обязанностей!

— Именно так! А знаешь от чего, или, вернее, от кого я сбежал еще?

— От кого?

— От некой особы по имени Мария-Терезия Виденштайнская! — Тина смотрена на него во все глаза, ничего не понимая. — Когда мне сообщили, что я должен жениться на какой-то занудной, никому не ведомой европейской принцессе, я пришел в ужас.

— Ты… не хотел жениться?!

— Разумеется, не хотел! Я был вполне счастлив, ведя свою свободную холостую жизнь, и среди своих, признаюсь, многочисленных любовных авантюр не находил никого, кто бы мог подвигнуть меня на брак.

— Но почему ты… не мог отказаться от предложения жениться на мне?

— Когда мы попадем в Англию, ты сама поймешь, как трудно отказывать нашей королеве в ее желаниях, — скривив губы, пояснил герцог. — Но я был решительно настроен бороться с ее величеством до конца и уехал в Париж, чтобы хорошенько обдумать способы этой борьбы.

— И только для этого? — ревниво уточнила Тина.

— Ну, не только, — в глазах графа заблестели лукавые искорки. — Я собирался вдоволь поразвлечься.

— Развлечениями, которые предоставляет мужчинам… полусвет?

— Именно.

Тина едва не заплакала.

— А если бы я встретила тебя чуть позже, когда ты уже нашел бы себе подружку из числа тех дам, которые обедали у принца Наполеона?!

— После того, как встретил тебя, я пришел к выводу, что единственным способом избежать женитьбы на ненавистной Марии-Терезии будет принять приглашение твоего отца, но заявить ему, что я прибуду на скачки "Золотого приза» только вместе с женой.

— О, как я рада, что ты… влюбился в меня!

— Но как этого могло не произойти, когда ты не только самая прекрасная женщина в мире, но и нечто большее? Может быть, мы уже были когда-то вместе в минувших жизнях или мы те половинки, что вечно ищут друг друга… — Тут голос герцога перешел в страстной шепот, и он снова обнял жену.

Ее губы покорно раскрылись ему навстречу, а он, ощущая под руками горячее податливое тело, разгорался все больше и больше.

Ворота рая раскрылись для Тины, и она вступила в страну мечты.

Волна за волной дрожь счастья пробегала по ее телу, с каждым разом все сильней, причиняя уже почти страдания. Но вдруг герцог отпустил ее. Она вскрикнула от ужаса, теряя его, но обнаружила, что сделано это лишь для того, чтобы ее возлюбленный мог скинуть с себя одежду и лечь к ней под хрустящие простыни.

Поезд давно остановился, но новобрачные и не заметили этого. Герцог прижимал к себе Тину все плотней, а она жарко шептала:

— Это… как в том маленьком домике, в котором я мечтала жить с тобой.. если мы убежим… Жить там вдвоем… и только любить… любить тебя…

— Теперь уже неважно, где мы, родная… Я хочу твоей любви и сам буду дарить ее тебе до конца дней… И никуда никогда ты больше не сбежишь, моя маленькая драгоценная женушка, потому что отныне я буду очень и очень ревнивым мужем…

— Как и я… ревнивой женой… Вдруг ты после нашей свадьбы попадешь в Париж без меня и встретишь там какую-нибудь из этих женщин… И захочешь сделать ей подарки за то, что она обожает тебя.

— Если я попаду в Париж, то только с тобой. Терять тебя еще раз — нет, такой трагедии я больше не вынесу.

— А это была трагедия?

— О да. Ведь я так хотел тебя, несмотря на то, что ты выглядела невинной даже в этом вульгарном гриме. Мне все время казалось, что ты носишь его просто как щит.

— О Жан, какие вещи ты мне говоришь! Как я счастлива, что вызываю в тебе такие чувства! — почти сквозь слезы прошептала Тина.

— Но ведь и ты во мне будишь лишь самое возвышенное, самое светлое, и я буду всегда беречь эти чувства, как и тебя, моя радость, счастье мое!

— О, как люблю тебя и как хочу принадлежать тебе безраздельно! — Она спрятала лицо у него на груди. — Ведь ты знаешь, я совсем, совсем неопытна и… ты должен сказать мне, что происходит между… мужчиной и женщиной, когда они… любят друг друга… Но я знаю, уже знаю, что как бы это ни происходило, это… прекрасно, потому что… это ты…и твои поцелуи уже, как солнце… божественны и сладостны…

Тут Тина почувствовала, как все тело герцога напряглось, и он медленно стал целовать ее лицо. Закрыв глаза, она подставила ему губы, но вместо того чтобы коснуться их, он перенес свои поцелуи на ее шею. Девушка задрожала от нового ощущения, а муж тем временем опустил ночную рубашку с ее плеч и припал ртом к округлым плечам.

Губы его скользили все ниже и наконец добрались до ее груди. Тину охватило такое возбуждение, что тело ее стало двигаться в такт его движениям, как под музыку.

Он поднял к ней бледное лицо.

— Я груб и нетерпелив? — спросил герцог каким-то чужим хриплым голосом.

— Н-нет…

— Холоден?

Она вскрикнула и еще крепче обняла его руками за шею.

— Ты горячий… дивный, .. удивительный… любимый…

И тогда герцог завладел ее ртом, целуя его требовательно и мучительно, а все тело его застыло в каком-то напряжении, понять причину которого Тина не могла, хотя и чувствовала, что за этим напряжением скрывается нечто еще более волнующее и прекрасное.

Она ощущала его руки на своем теле, доводившие ее до исступления, доселе неведомого ей, и уносившие ее от расплавленного золота солнца к малиновому зареву огня. Все ее существо горело в этом пламени и рвалось слиться с мужем еще тесней и ближе.

Пусть она не понимала еще своего желания, но зато твердо чувствовала одно: без этого слияния их любовь останется неполной и незавершенной…

— Люби меня… Я прошу тебя, люби… — стонала она. — Прошу, прошу тебя… научи меня любви…

Эти мольбы зажгли в герцоге то божественное пламя страсти, в сполохах которого рождается вершина любви и которое унесло счастливую пару на крыльях экстаза туда, где сливаются не только тела, но и души.