— А вы уверены в этом? — испугалась Тина.

Граф снова загадочно усмехнулся:

— В сущности, он просто благодарен мне за предложение присмотреть за вами.

И Тине не оставалось ничего, кроме как согласиться, тем более что она действительно начинала уставать, ибо не спала уже вторую ночь.

К тому же ей хотелось выспаться, чтобы никоим образом не упустить те немногие часы, что были в их распоряжении в Париже.

Граф накинул ей на плечи плащ, и девушка совсем уже было собралась подойти к Кендрику, чтобы сказать «спокойной ночи», как вдруг увидела, что брат тоже встал и, никому не говоря ни слова, вышел через другой конец сада, обращенный к Елисейским полям. Онемев от удивления, она увидела, как брат с Ивонной вскочили в один из фиакров, во множестве поджидавших посетителей, и укатили.

Тина замерла и почти плача прошептала:

— Куда же он уехал? Ведь здесь было так весело и хорошо, гораздо лучше, чем во всех остальных местах, где мы были.

Граф посмотрен на нее как-то очень странно, но вспух сказал, что Кендрик просил его передать ей «спокойной ночи", вот и все.

Потрясенная девушка молчала, и вскоре они оба уже сидели в фиакре с опущенным верхом. Подняв лицо к звездам. Тина неожиданно призналась:

— Я всегда считала, что в Париже есть некая магия, но теперь знаю: красивей и волшебней города на свете нет.

— Но ведь я уже спрашивал вас раньше, первый ли это ваш визит сюда?..

— Первый — с тех пор, как я выросла.

— То есть совсем недавно.

Замечание графа насторожило девушку, она опустила лицо и сказала:

— Вы пытаетесь угадать мой возраст? Но я всегда считала, что это невоспитанно и дурно.

— Только тогда, когда женщина хочет скрыть его. А вам скрывать нечего, я и без вашего ответа знаю, что вы очень молоды, как годами, так и жизненным опытом.

— Это вы угадали.

— Вот видите, значит, я и впрямь читаю ваши мысли.

— И все же я попросила бы вас не совершать ничего подобного.

И хотя граф не сделал ни одного движения, девушке показалось, что он стал какого к ней ближе и, более того, получил над ней некую необъяснимую власть.

К счастью, до квартиры на улице Сент-Оноре было недалеко, и вскоре лошади остановились перед их высоким домом.

— Поскольку это частное владение, надо предполагать, вы с виконтом остановились у друзей?

— Да, нам разрешили воспользоваться этими апартаментами.

Но вместо того чтобы открыть дверцы фиакра и помочь девушке выйти, граф посмотрел в окно и сказал:

— Поскольку вы, конечно, собираетесь сейчас же лечь в постель, я не стану беспокоить вас своим предложением проводить до дверей вашего дома, но… вам так же, как и мне, хорошо известно, что нам надо слишком многое сказать друг другу — сказать гораздо больше, чем мы сумели сделать это сегодня ночью, — поэтому я приглашаю вас завтра в половине первого позавтракать со мной в одном из тихих уютных ресторанов, где разговору нашему никто не помешает.

Именно этого и хотелось Тине больше всего, и она почти уже согласилась, как вновь вспомнила о брате.

— Но сначала… я должна спросить… — начала она.

— Виконт, разумеется, в курсе моего предложения и может в любую минуту к нам присоединиться, но, боюсь, он предпочтет иное времяпрепровождение.

Перед глазами девушки снова встала недавняя картинка — Кендрик с Ивонной — и она вынуждена была признать, что граф, скорей всего, прав. Оставаться же целый день одной совсем не входило в ее намерения.

— Тогда я согласна. Благодарю за приглашение.

Она протянула руку, и граф взял ее в свои ладони. Оба замолчали, как будто не зная, что еще можно сказать друг другу и что сделать.

Затем, словно решившись, граф снова, как и в ложе, поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Спокойной ночи. Тина. Я счастлив, что стал пусть небольшой, но частью вашего первого вечера в Париже, и надеюсь, что вечер этот для нас был не последним.

Его губы еще раз, но уже более горячо и настойчиво, коснулись ее руки.

Затем, как ни в чем не бывало, он открыл дверцу фиакра, помог девушке выйти и даже разбудил привратника, уже спавшего глубоким сном.

Так окончательно и не проснувшись, тот вручил Тине ключ от ее квартиры, а сам тотчас вернулся в свою каморку и мгновенно уснул снова.

Девушка стояла в темном дверном проеме, и волосы ее в свете единственного газового рожка отливали крошечными язычками пламени.

Было видно, что граф не в сипах отвести от нее глаз.

— Спокойной ночи, — еще раз повторил он своим низким бархатным голосом.

— Спокойной ночи и… благодарю вас, — отозвалась Тина и стала подниматься наверх.

Но, даже не оборачиваясь, она знала, что граф по-прежнему стоит внизу, всей душой желая, чтобы вечер этот не кончался никогда. Самое странное, что именно этого желала и она сама.

Тина проснулась и по тому, как ярко заливало солнце ее спальню, поняла, что на дворе уже позднее утро.

Посмотрев на часы, стоявшие на камине, она в ужасе убедилась, что время уже подходит к одиннадцати. Девушка и забыла, когда вставала столь поздно.

Потом она припомнила, что вчера консьерж сказал, что в случае, если она захочет немного подкрепиться утром, стоит только позвонить в колокольчик, как он или его дочь тотчас подадут ей завтрак прямо в апартаменты.

Тина уже потянулась к колокольчику, но тут ей в голову пришла здравая мысль, что Кендрик, должно быть, завтрак уже давно заказал, и она решительно направилась в гостиную.

Ей было очень интересно узнать, когда же он вчера вернулся и почему не разбудил ее утром пораньше. Она прошла пустую гостиную и постучалась в спальню брата. Ответа не последовало, и она приоткрыла дверь.

Первым делом в глаза ей бросилась одежда Кендрика, в беспорядке раскиданная по стульям, а то и по полу. Сам же он спал в постели беспробудным сном.

Поначалу Тина решила, что, пожалуй. лучше его разбудить, но потом посчитала это ошибкой.

Она тихо вышла из комнаты, прикрыла дверь и заказала завтрак только для себя, впрочем попросив побольше кофе, на случай, если Кендрик все-таки скоро проснется.

Прошло довольно много времени, прежде чем дочь консьержа Рене принесла ей поднос. На нем дымился кофе в открытом кофейнике, лежали теплые, только что из печи, круассаны, масло и клубничный джем.

— Бонжур, мамзель, — пропела Рене. — Хорошо ли провели вчера время?

— Отлично, спасибо.

— Я слышала, вы вернулись около четырех утра, — болтала Рене, ставя поднос на столик у окна. — А мсье и того позднее. Кажется, он появился не раньше семи и наверняка еще спит.

— Не раньше семи?! Никогда не думала, что в Париже танцуют до самого утра!

Тут ей показалось, что Рене тоже весьма странно на нее посмотрела, и взгляд ее чем-то напоминал взгляд графа, когда Кендрик с Ивонной уехали вчера в фиакре.

Но граф тогда не сказал ничего, а девушка прямодушно заявила, расхохотавшись:

— Но я не думаю, что мсье танцевал, мамзель!

И с этими словами Рене покинула комнату, оставив Тину в совершенном замешательстве.

Если Кендрик не танцевал, то где же он в таком случае был?

Затем она пришла ко вполне правдоподобному выводу, что, скорее всего, он отправился к веселой француженке домой и там они болтали и, может быть, даже пили до самого утра.

Подробностей прошлой авантюры брата с русской танцовщицей Тина, конечно, не знала, за исключением того, что родители были крайне возмущены тем обстоятельством, что Кендрик не ночевал дома. Кроме того, танцовщица была расценена эрцгерцогиней как компания, совершенно не подходящая для наследного принца. По если Кендрик и с русской балериной вел себя так же, как вчера с этой Ивонной, то возмущение матери стало Тине совершенно понятным.

— Ах, если мама когда-нибудь узнает о том, как Кендрик вел себя здесь, — пробормотала Тина, — то гневу ее не будет предела!

Но тут девушка сообразила, что гнев этот в равной степени будет обращен и на нее, на нее, танцевавшую всю ночь напролет с человеком, никем ей не представленным, и теперь даже намеревавшуюся отправиться с ним завтракать наедине, потому что Кендрик, конечно, вряд ли теперь составит ей компанию.

Мысль о возмущении родителей была очень неприятной, и Тина постаралась побыстрей успокоить себя тем, что поведение их вряд ли будет раскрыто, если только барон и графиня в этот самый момент не докладывают об их исчезновении во Дворце.

«Но, полагаю, Кендрик прав, и они не рискнут потерять свои места, признавшись в такой беспомощности и ротозействе», — решила она, потому что думать о том, что произойдет, если все обернется не так, было просто страшно.

Тина доела завтрак и направилась к себе, чтобы одеться. Но затянуть корсет, пусть даже маленький, без горничной оказалось делом весьма сложным, а застегнуть сзади ряд пуговиц на платье — и совсем невыполнимым.

Поэтому Тина прекратила любые попытки, все еще надеясь, что Кендрик скоро встанет и поможет ей в этом.

Правда, надежда была слабая, ибо девушка понимала, что пяти часов сна после бессонной ночи все-таки маловато.

А пока она причесала волосы как можно лучше, но решила сегодня вечером перед выездом на очередной бал все же попросить консьержа пригласить парикмахера.

Затем Тина выбрала свое самое изысканное платье, предназначавшееся вовсе не для завтраков с незнакомцами, а для праздника королевского сада, который устраивали в Виденштайне каждый август.

Кроме того, эрцгерцогиня заявила, что платье будет хорошо и для «Золотого приза», на который будут выставлены лошади герцога Фэйверстоуна.

«Вот он удивился бы, скажи ему кто, что я в этом самом платье завтракала наедине с французским графом, с которым познакомилась сама на балу художников!» — развеселилась Тина.

Неожиданно ей пришла в голову мысль, что, произойди это, герцог может и вовсе отказаться жениться на ней. Какой прекрасный способ отделаться от ненавистного жениха! Но в таком случае его место может занять какой-нибудь из ужасных немецких принцев типа Георга, и тогда ее судьба окажется еще более плачевной.

«Впрочем, что сейчас об этом думать? По крайней мере на несколько дней я просто Тина Бельфлер, и на мне не лежит никаких государственно-матримониальных обязанностей — так что, я могу вести себя, как мне заблагорассудиться!"

Но тут перед ней встал вопрос, должна ли она, будучи такой же попрыгуньей, как эта Ивонна, и вести себя точно так же, как она?

Неужели и ей надо так же обнимать мужчину, целовать его на глазах у всех и танцевать столь неподобающим девушке образом?!

Как может она так же открыто флиртовать с кем ни попадя, как делали это многие дамы прошлой ночью? А ведь так вели себя даже те дамы, которых она видела вчера в «Кафе Англэ», а уж они то явно рангом выше, чем девицы с бала…

Впрочем, кроме флирта, дамы из кафе не позволяли себе ничего неприличного. и Тина подумала, что им дарят драгоценности и осыпают комплиментами только за их яркую красоту.

Мелькнула у нее какая-то смутная мысль, что здесь должно быть что-то еще, но поскольку она совершенно не знала что — то и мысль эта быстро ускользнула.

Часы на камине уже пробили полдень, и Тина поняла, что брата будить все же придется, если она действительно хочет успеть на ленч с графом. Но тут, слава Богу, Кендрик встал сам.

В открытую дверь спальни Тина увидела, как он вошел в столовую, и, подпрыгнув от счастья, бросилась к нему.

— Наконец ты проснулся, Кендрик! Ах, как хорошо! А я уж думала, что ты заснул навеки!

Брат хмуро потер глаза.

— И с удовольствием бы, — зевнул он. — Который час?

— Уже первый. Давай я закажу тебе завтрак, или ты подождешь до ленча?

— Лучше просто кофе. Вчера я выпил столько шампанского, что голова раскалывается.

— Ах, бедняжка! По, знаешь, у меня с собой есть немного одеколона. Мы намочим платок, ты приложишь его к вискам, и, может быть, станет легче.

Кендрик простонал нечто утвердительное и рухнул в первое подвернувшееся кресло. Со своими густыми взъерошенными волосами он казался совсем юным, почти школьником.

Тина заказала кофе и сбегала к себе за флаконом одеколона.

Кендрик полулежал в кресле, совершенно расслабившись, пока сестра накладывала ему на лоб пахучую повязку.

— Послушай, Кендрик, — осторожно начала она, — граф пригласил нас сегодня на ленч и скоро уже будет здесь, но… если ты не хочешь идти, то ладно, отпусти меня одну.

Кендрик приоткрыл один глаз.

— Ах да, ведь я сам обещал Ивонне позавтракать с ней!

— Значит, мы завтракаем по отдельности!

Брат довольно заулыбался.

— Сказать по правде, это было бы самым лучшим решением вопроса.

— Тогда все в порядке! Я позавтракаю в компании графа и, слава Богу, больше не буду видеть твоих развлечений.

— Вот-вот… — пробурчал Кендрик и сел в кресле. Теперь он стал немного больше походить сам на себя. — Я не собирался тебе говорить. Тина, но я буквально покорен ею…

— Конечно, она куда приятней, чем та твоя первая, Нанетта.

— Ты права, и к тому же она не из того сброда, что вился вчера рядом с нами в ложе.

Тина с ним согласилась, а потом решила сделать еще один маленький шажок в направлении уточнения истины:

— А эта Ивонна… Она актриса? Кендрик как-то сник и неуверенно ответил:

— Я верю, что когда-то она действительно играла на сцене…

— А теперь?

На этот раз повисло долгое молчание.

— Честно говоря, у меня не было времени о многом ее расспрашивать.

— Да-да, конечно, — поспешно согласилась Тина, — сделать это минувшим вечером было очень трудно не только для тебя. Оркестр играл так громко, особенно в том заведении на Монмартре…

— Прости меня, это заведение оказалось совсем для тебя неподходящим, и мне не следовало тебя водить туда…

— По зато последние танцы на Елисейских полях оказались очаровательны! Одно только странно: как это ты не сказал мне «спокойной ночи»?

Кендрик откровенно покраснел.

— Если признаваться до конца, сестренка, то я просто забыл. — Он снял со лба намоченный платок. — Вся беда в том, что мне вообще не следовало впутывать тебя в эту мою авантюру — да теперь поздно!

— Честное слово, ничего страшного не произошло! — запротестовала девушка. — Мне было весело, и граф оказался весьма любезен. — Тине показалось, что при последних словах брат посмотрел на нее как-то подозрительно.

— Вел ли он себя достойно по отношению к тебе? — вдруг резко повысив тон, потребовал отчета Кендрик. — Не пытался ли поцеловать или еще что-нибудь в таком духе?

— Конечно, нет! Он два раза поцеловал мне руку, но в этом ничего неприличного нет.

— Нет-то оно нет, — с сомнением в голосе протянул брат, — но держись от него подальше. Ты же знаешь, каковы все французы.

Тина улыбнулась.

— Пусть я пока и не знаю, каковы они, но тем интересней будет это узнать!

Кендрик буквально застонал:

— Вот что. Тина, предупреждаю тебя сразу: если только ты выкинешь что-нибудь этакое, то я тут же отправлю тебя прямиком в Эттинген!

— О, только не это, Кендрик! Да и как это еще у тебя получится? Впрочем, я дала тебе обещание вести себя смирно и намерена его выполнять. Но как все-таки жаль, что я не взяла подобного обещания с тебя, мой братец!

— Ха, — рассмеялся Кендрик, — должен же я в этих распроклятых казармах иметь хоть какие-нибудь оживляющие душу воспоминания!

— То же самое я могу сказать и о себе.

И оба близнеца, довольные друг другом, радостно улыбнулись.

Тут как раз появился и заказанный кофе.

Тина тотчас же обратилась к принесшей его Рене:

— Не окажете ли вы мне любезность зашнуровать мой корсет и застегнуть платье?

— С удовольствием, мамзель. Девушка сразу направилась к спальне, а двинувшуюся вслед сестру Кендрик остановил коротким тихим свистом. Она тут же остановилась.

— Ты должна дать ей на чай, — прошептал он.

Тина искренне удивилась, но быстро сообразила, что это следовало бы сделать уже давно.

— Конечно. По сколько же? Брат пожал плечами.

— Два-три франка, я думаю. Тина кивнула и скрылась в спальне. Рене умело и ловко помогла ей справиться со всеми трудностями, и девушка немедленно протянула ей три франка.

— Благодарю за помощь. Тина даже немного покраснела, отдавая эти несчастные деньги, ибо никогда в жизни ей не приходилось давать чаевых — обычно за нее это делали сопровождающие. Рене же невозмутимо приняла деньги и весело прощебетала:

— Мерси, боку, мамзель.

После ее ухода Тина высунула голову в гостиную и прошептала брату:

— Ты не должен забывать подсказывать мне вещи, которых я не знаю! Я же никогда не давала никому на чай.

— Так запомни: на чай надо давать за любую услугу, даже самую Мелкую. А если ты забудешь про это, то французы быстро тебе об этом напомнят.

— Так сколько же стоила тебе наша прошлая ночь?

— Я платил везде и со всеми на равных — и потратил таким образом куда больше, чем рассчитывал. Словом, к Уорту ты вряд ли попадешь.

— Тогда я с удовольствием стану посещать рестораны и балы. К тому же не забывай, у меня есть немного и своих денег, а кроме того драгоценности.

— По ты, должно быть, не в своем уме, если думаешь продавать их. Ведь если что-то исчезнет, то мама заметит это тотчас. Начнется расследование! И в конце концов придется признаться во всем, чем мы здесь занимались.

Тина вскрикнула от ужаса и скрылась за дверью.

Там она быстро надела капор, удивительно шедший к ее платью и, посмотрев на себя в зеркало, пришла к выводу, что в таком виде, да еще с подкрашенными губами и ресницами, в родном Виденштайне ее не узнал бы никто.

— Никто и не узнает, — весело пропела она своему отражению и в тот же миг услышала, как двери в гостиную хлопнули и голос Рене сообщил:

— К вам господин, мсье! Сердце Тины радостно подпрыгнуло, ибо она и до объяснений Рене поняла, кто это. Действительно, через несколько секунд раздался голос графа:

— Доброе утро, Вийерни. Вижу, вы поднялись совсем недавно.

— Увы, увы… Кстати, благодарю вас за то, что отвезли домой мою… — Тут Кендрик немного замялся, и Тина затаила дыхание. Непроспавшийся Кендрик был вполне готов назвать вещи своими именами. По, к счастью, брат кое-как все-таки выговорил «мою Тину», и инцидент был исчерпан.

Облегченно вздохнув, девушка решилась выйти в гостиную.

Граф, высокий и импозантный еще более, чем вчера, стоял у окна рядом с Кендриком, и свет, лившийся сзади, окружал его фигуру призрачным золотым ореолом.

— Бонжур, мсье, — учтиво поздоровалась девушка.

Граф обернулся, и мгновенно по его вспыхнувшим глазам Тина поняла, что он в восторге и от ее нового платья, и от шляпки, и от умело подкрашенного лица.

— Доброе утро. Тина, — поздоровался он. — Не спрашиваю о том, как вы выспались, — ибо выглядите, как сама Весна!

— Именно так я себя и чувствую. Зато у бедняги Кендрика ужасно болит голова и потому… Словом, он, вероятно, не сможет составить нам компанию.

— Приношу свои соболезнования вашей голове, но ничего удивительного в этом не нахожу. Если вы пили шампанское в этом чудовищном дансинг-холле на Монмартре, то еще удивляюсь, как вы вообще живы.

— Увы, я оказался настолько глуп, что умудрился выпить там не меньше двух стаканов. К несчастью, меня мучила жажда.

Граф улыбнулся несколько покровительственно, и Тина поспешила на помощь брату:

— Кендрик только что уверял меня, что отныне в подобные места мы не ездим.

— Вам то уж действительно не стоит повторять столь печальный опыт, — улыбнулся граф, подчеркивая голосом местоимение «вам».

— Простите, — вмешался Кендрик, — но я должен тотчас вас покинуть — в противном случае я опоздаю на свой собственный ленч. — Он поднялся и пошел к себе, но был остановлен тревожным вопросом Тины:

— Но когда ты вернешься? Когда мы сегодня увидимся опять?

— Я вернусь к обеду, — беспечно пообещал Кендрик. — Правда, мы еще не решили, где будем обедать на этот раз, но приглашений

у нас множество, так что есть из чего выбрать.

— Я надеюсь, — неожиданно сказал граф, — что вы с Тиной сегодня отобедаете со мной.

Кендрик так и подскочил.

— Могу ли я оставить ваше приглашение под вопросом до сегодняшнего вечера? — И не дожидаясь ответа, скрылся в своей спальне.

Тина посмотрела на графа и обнаружила, что тот несколько удивлен, и, чтобы не отвечать на вопросы, которые, как ей казалось, должны были неминуемо последовать, девушка поторопилась спросить сама:

— Так мы отправляемся? Жалко сидеть дома, когда солнце светит уже вовсю.

Она подхватила сумочку, также удачно дополнявшую ее наряд, натянула длинные, по локоть, перчатки и впереди графа направилась к выходу.

Он поспешил открыть перед ней двери и заметить при этом:

— Надо ли мне говорить вам, как прекрасно вы выглядите сегодня, или мне подождать выражать свои эмоции до тех пор, пока мы окажемся в том месте, которое я выбрал для завтрака?

— Я вполне могу и подождать. Но поскольку ваши комплименты всегда так откровенны, я попросила бы вас не произносить их вовсе.

Выйдя на улицу, граф возобновил разговор:

— Если ваша оценка моих комплиментов действительно искренна, то, надо вам сказать, вы решительно отличаетесь от женщин всего Парижа!

— О, я всегда слышала, что комплименты французских мужчин слишком красноречивы, чтобы быть искренними, — и с каждым часом это утверждение начинает казаться мне все более правдоподобным.

Граф ничего не ответил на это обвинение, зато Тина ахнула от удивления, увидев возле дома не обычный фиакр, но крайне изысканную частную карету с кучером на высоких козлах и лакеем на запятках.

Тина с удовольствием поднялась в карету и почти утонула в мягких подушках сиденья.

— Это по-настоящему роскошно! — вырвалось у нее.

— Я посчитал, что такой способ передвижения будет гораздо более л подходящим для вас, в отличие от той развалины, на которой мы ехали вчера ночью.

Тине безумно захотелось узнать, принадлежит ли эта карета лично графу, или он где-то ее нанял, но посчитала подобные расспросы неприличными. Граф же, словно действительно читая ее мысли, улыбнулся и объяснил:

— Я позаимствовал ее у одного из моих приятелей и рад, что она пришлась вам по вкусу.

Тине показалось обидным, что граф, принимая ее за существо низшего класса, видимо, считает, что ей никогда не приходилось ездить в столь роскошных экипажах, и у нее возникло непреодолимое желание опровергнуть это мнение. Можно было рассказать, что она раскатывала и в королевских каретах и что конюшни ее отца лучшие в Виденштайне… Но она вовремя сообразила, что если у графа появятся хотя бы малейшие подозрения в отношении ее истинного происхождения, то вся прелесть общения с мужчиной, считающим ее обыкновенной демимонденкой, пропадет совершенно.

А после вышколенной учтивости придворных и государственных деятелей было неизъяснимо возбуждающе слушать обращенные к ней смелые речи графа и думать, что, наверное, именно так обращается к своей Ивонне ее брат.

Поэтому Тина только улыбнулась и как можно мелодичней сказала:

— Да, быть в Париже и с вами — восхитительно! Расскажите же мне, куда мы едем.

— В один маленький ресторанчик в Буа, который только что открылся и еще не успел стать модным. А те огромные дворцы, где можно любоваться всеми известными лицами с их супругами, — не для нас. По крайней мере, сегодня. — Девушка с любопытством посмотрела на фафа, и он вынужден был объясниться: — Я повел бы вас, конечно, и туда, но, боюсь, там нам встретится множество моих друзей, которые захотят поговорить о том о сем, а я сегодня мечтаю побыть с вами тет-а-тет, которое никто, кроме поющих птиц, прервать не сможет.

— Звучит очень романтично, — бездумно согласилась Тина.

— Именно этого я и добиваюсь, — прошептал граф едва ли не ей на ухо.