Последнее слово было произнесено Кендриком как-то необычно, и Тина вопросительно подняла на него глаза:

— Ужин считается здесь чем-то особенным?

— Именно так. Именно там мы увидим весь бомонд парижского общества и, более того, посетим места, куда порядочные девушки не допускаются.

— Звучит захватывающе, — призналась Тина, — но сегодня ночью мы все-таки отправимся на бал.

— Непременно. Но сначала мы встретимся с друзьями Филиппа в ложе и… Предупреждаю тебя: там может быть несколько вольная атмосфера, так что приготовься.

Все это звучало так возбуждающе, что бедная девушка не знала, что и делать: то ли оставаться в ресторане и смотреть на удивительных разодетых женщин, то ли скорей поспешить на заманчивый бал.

Наконец ей показалось, что уже очень поздно — над чем откровенно посмеялся брат, — и она все же решилась отправиться на бал. Тине казалось, что нет сейчас на земле человека счастливей ее, и даже предстоящая свадьба с утомительным и скучным герцогом не представлялась ей настолько ужасной. Когда они прибыли на бал, огни, музыка и сотни танцующих уже сливались в какой-то бешеной карусели.

Друзей Филиппа они действительно скоро нашли в одной из лож. Молодые люди встретили их с таким энтузиазмом, что Тина чрезвычайно удивилась, но, к счастью, быстро нашла объяснение такой пылкости в бесчисленных бутылках шампанского на столике прямо у двери.

— Заходите, заходите! — кричали они. — Филипп просил нас присмотреть за вами на первых порах, и мы с радостью беремся за это дело!

Кендрик поздоровался с каждым за руку и в свою очередь был представлен четырем молодым дамам, сидевшим в глубине ложи. Затем он познакомил со всеми Тину.

Несколько робевшая девушка все же заметила, что дамы были чересчур накрашены и чересчур раздеты. Она не на шутку смутилась от вида их слишком откровенных декольте и от тех поз, в которых они сидели, выставляя на обозрение всем желающим свои затянутые в шелк ноги чуть не до середины икр.

Больше того, две из них при представлении горячо поцеловали Кендрика, а третья немедленно, как он только сел рядом, обвила рукой его шею.

— Какой ты хорошенький, мон шер, — проворковала она, — обожаю красивых мужчин!

Такое поведение показалось Тине весьма странным, но она вовремя одернула себя и решила отказаться от любой критики. Перед ней был тот мир, который она так стремилась увидеть, и надо приготовиться к вещам еще более странным.

Один из молодых людей сунул ей и руки бокал шампанского, а затем налип и всем остальным, причем до краев.

Тина увидела, что в внизу в танцевальном зале большинство гостей одеты в маскарадные костюмы, и догадалась, что это студенты различных художественных школ, которые потом, как было заявлено в программке, дадут некое представление.

Девушка не раз читала о подобных балах в газетах и журналах, но сколько ни пыталась представить себе их в действительности, ничего у нее из-за слабого знания реальной жизни так и не получалось.

На самом деле все оказалось очень весело, с каждой минутой бал разгорался, оркестр играл громче, пары кружились в вальсе быстрей, и у Тины от этого безумия почти закружилась голова.

Один из присутствующих в ложе мужчин, которого, кажется, звали Поль, предложил спуститься потанцевать, все с восторгом согласились и тут же вознамерились присоединиться к всеобщей суматохе внизу.

Кендрик хотел было остаться, но девица, уже давно весьма откровенно прижимавшаяся к нему, заявила, что танцевать намерена только с ним.

— Обними меня, — — твердила она, — что может быть лучшим оправданием, чем вальс?

— Уверяю вас, я не нуждаюсь в таковых, — заявил брат, и они оба исчезли из ложи вместе с остальной компанией, оставив Тину наедине с молодым человеком, который выглядел несколько больным.

— С вами все в порядке? — обеспокоилась девушка, увидев, как он сел на самый краешек стула, рискуя в любой момент свалиться.

— Все… будет… в порядке, — пробормотал он заплетающимся языком. — Надо только пойти…. глотнуть свежего воздуха… Здесь слишком… жарко… — С этими словами он тоже удалился.

Тина осталась одна.

Она решила спокойно облокотиться на барьер и продолжить свои наблюдения за танцорами внизу. Ей хорошо был виден Кендрик, танцевавший с повисшей у него на шее партнершей, и другие из их новой компании.

Толпа танцующих представляла собой великолепное зрелище: одни были одеты в костюмы старинных рыцарей, другие в шкуры диких зверей, женщины щеголяли просвечивающими греческими туниками, а множество Пьеро и фальшивых монашек так и шныряли по всему залу.

Все это было совершенно обворожительно, и Тина боялась упустить малейшую подробность, включая небольшие скандалы, когда один мужчина пытался увести у другого его партнершу.

Какой-то господин, особенно назойливый, даже получил в результате таких действий сильный удар в подбородок, заставивший его растянуться на натертом до блеска паркете. Тина едва удержалась от легкого вскрика.

Неожиданно сзади нее раздался спокойный и насмешливый голос:

— Я вижу, вы поражены увиденным, мадемуазель. Я сам всегда полагал, что спектакля, увлекательней этого, нет.

Тина повернула голову и обнаружила, что к ней обращается мужчина из соседней ложи, которую отделяла от ее ложи лишь тонкая перегородка, крытая алым бархатом.

Мужчина был смугл и, судя по широким плечам, весьма высок. Кроме того, как заметила Тина, он отличался удивительной красотой, ничем не напоминавшей, однако, внешность ее отца и брата. Мужчина обратился к ней по-французски, но выговор его решительно отличался от речей филипповских приятелей. Девушка приписала это обстоятельство его более старшему возрасту и несомненно лучшему воспитанию.

— Я просто вижу такой бал впервые, — пояснила она, догадавшись, что незнакомец ждет ответа на свое замечание. — Поэтому все мне в диковинку и все крайне занимательно.

— Вы впервые и в Париже? Девушка совсем уже была готова ответить, что не была во французской столице со времен детства, но вдруг подумала, что весь этот разговор весьма странен. Она ответила ему на чистом французском — почему же он решил, что она приехала Бог знает откуда? Но затем Тина вспомнила не раз повторенные слова брата: «Если ты путешествуешь под чужим именем, всегда лучше говорить настолько честно, насколько это возможно». «Что ты имеешь в виду?» — уточнила тогда она. «А то, что если тебя когда-нибудь спросят о твоей родине, то говори, что ты из Виденштайна и приехала в Париж к приятелю-французу». "Но зачем? Не будет ли это опасно?» — упорствовала Тина. "Едва ли. А на француженку ты все равно не похожа. Слишком много в тебе отцовского. Но и на баварку ты не похожа тоже… А такие женщины встречаются где? Правильно — только в Виденштайне». Тина тогда рассмеялась. «Уговорил. И поскольку я очень боюсь разоблачения, поскольку сразу буду признаваться, что я из Виденштайна».

Пауза слишком затянулась, и Тина поспешила ответить незнакомцу:

— Чувствую, что мне следовало бы оскорбиться тем фактом, что вы нашли меня недостаточно равнодушной для француженки.

Господин улыбнулся:

— Поверьте, я не имел ни малейшего намерения оскорбить вас. А если вы жаждете комплимента, то извольте: вы очаровательны, больше того, сегодня вы самая очаровательная женщина на всем балу.

— Благодарю. — Тина склонила голову и стала горячо уверять себя, что смущаться не стоит, что надо вести себя так, будто подобные комплименты она слышит изо дня в день,

— Кроме того, разрешите мне сказать вам, — продолжал господин, — что цвет ваших волос превышает по своей необычности и яркости все, что только может представиться богатому воображению. Как удалось вам быть столь оригинальной в нашем Городе Оригинальность?

Тина улыбнулась:

— Боюсь, что вы наносите мне новое оскорбление, предполагая, что цвет моих вопос подобран искусственно.

— О нет, я понимаю, что это невозможно. Такой оттенок мог создать только великий художник — а кто является таковым, кроме самого Господа Бога? — Девушка посмотрела на говорящего широко раскрытыми от удивления глазами. — Сказать откровенно, я в восторге и от ваших волос, и от вашего маленького прямого носика, и от ваших невыразимо прелестных синих глаз, — продолжал мужчина.

Тина залилась краской, но быстро заставила себя вспомнить, что в качестве чужой любовницы ей не следует ожидать уважения и почтительных речей от кого бы то ни было. Она немного успокоилась, но, снова посмотрев в глаза незнакомому господину, вдруг почувствовала стыд, причин которого уже окончательно понять не могла. Ей захотелось немедленно убежать и в то же время остаться в этой ложе навсегда.

— Не пора ли нам уже представиться друг другу? И, возможно сделав это, мы найдем более удобным соединиться или в моей ложе — или в вашей.

Предложение также показалось девушке странным, хотя на первый взгляд ничего нарушающего обычные светские нормы в нем не было. Кроме того, она хорошо помнила, что художнические балы отличаются свободой поведения, весельем и непринужденностью. А представить ее незнакомому мужчине сейчас было все равно некому.

— Возможно… По лучше все-таки, чтобы вы зашли в… эту ложу, несмотря на то, что мы с моим… другом всего лишь гости здесь и у меня нет никакого права… приглашать сюда еще кого-либо.

— В таком случае, поскольку моя ложа принадлежит исключительно мне и нахожусь я в ней в полном одиночестве, не могу ли я предложить вам все же перебраться сюда?

Полагаю, что здесь будет спокойней и удобней.

В таком предложении действительно был резон, тем более что Тина боялась возвращения пьяного молодого человека, которой еще, не дай Бог, пригласит ее танцевать. Танцевать с пьяным ей еще ни разу не приходилось, и желания такого она отнюдь не испытывала.

— Когда ваш друг вернется, — продолжал господин, — вы сразу увидите его через перегородку, и искать вас ему не придется.

— Да-да, конечно. — Тина встала с кресла и пошла к выходу, старательно обходя не только кое-как расставленные стулья, но и многочисленные бутылки из-под шампанского, валяющиеся под ногами.

Не успела она протянуть руку, как дверь перед ней распахнулась сама, а за ней возникла фигура высокого господина.

Тина оказалась права: незнакомец был очень высок, широкоплеч, и глаза его горели черным огнем. Впрочем, последнее обстоятельство девушку весьма и весьма смущало. С другой стороны, трудно было не порадоваться такому взгляду, в котором светилось явное восхищение.

До соседней ложи оказалось всего несколько шагов, и, войдя в нее, девушка немного справилась со своей растерянностью, убедившись, что ложа действительно уютна и пуста.

Господин предложил ей кресло, и Тина отметила, что это действие было весьма тактичным с его стороны — кресло оказалось рядом с перегородкой и поставлено так, чтобы она сразу могла увидеть вошедшего Кендрика.

— Спасибо, — просто ответила она.

Он подвинул свое кресло поближе.

— Ну а теперь расскажите мне о себе. До того момента, как я увидел вас здесь, признаюсь, я скучал, но теперь вечер заиграл для меня всеми цветами радуги, и я даже могу наслаждаться музыкой Оффенбаха, на которую не обращал внимания прежде.

— Я слышала, кто-то утверждал, что она, как никакая иная, отражает настоящий парижский дух.

— Я бы сказал, что парижский дух отражаете вы, несмотря на ваше нефранцузское происхождение. Впрочем, выговор у вас безукоризненный.

Улыбаясь, Тина подумала, что последнее замечание наверняка порадовало бы ее отца, который всегда настаивал, чтобы она говорила именно с парижским акцентом.

— Так вы приготовились угадывать мою родину? — спросила она.

— Увы, — покачал головой смуглый господин, — я пытался сделать это с того самого мгновения, как вас заметил, но полностью провалился.

— Может быть, стоит так и оставить вас в неведении? Загадка хороша только до тех пор, пока она не разгадана.

Девушке казалось, что говорит она очень умно, но господин наклонился к ней поближе и почти прошептал:

— Но загадка не кончается на открытии тайны вашего рождения. Я хочу знать гораздо больше, ибо нахожу в вас слишком много загадочного и, признаюсь, возбуждающего.

Что-то в этом бархатном голосе снова заставило Тину покраснеть; ей показалось, что именно таким тоном разговаривали мужчины с полуодетыми дамами в "Кафе Англэ». Она снова почувствовала себя на сцене, участницей некоего представления и решила вести свою роль до конца, чтобы, не дай Бог, незнакомый господин не счел ее за неопытную и глупую школьницу.

— Думаю, что прежде всего вам все же следует представиться, мсье, ибо здесь пет никого, кто бы мог это сделать за вас.

— Отлично. Меня зовут Жан, ну а если говорить о полном титуле, то я граф де Грамон.

— Рада познакомиться с вами, мсье, — официальным тоном ответила девушка. — Я же — Тина Бельфлер.

— Превосходно, мадемуазель! Какое еще имя подошло бы к вам более! — Граф поднял ее руку к своим губам.

Тина, заглядевшись из своей ложи на танцующих, машинально сняла перчатки и теперь смело протянула руку для поцелуя, который, как она ожидала, мало чем будет отличаться от тех уважительных касаний губами, что не раз приходилось ей испытывать на дворцовых приемах.

Однако вместо этого ее руку обжег огонь — и она вздрогнула. Все это было слишком странно. Смущаясь в который раз, девушка отняла руку и снова стала смотреть на танцующие пары внизу.

— Что ж, я подожду, — услышала она за своей спиной.

— Чего? — удивилась Тина.

— Того, что вы все-таки расскажете мне, откуда здесь появились, если, конечно, не спустились с Венеры или другой планеты, которые, по моему разумению, и населены именно такими соблазнительными богинями.

Тина даже поперхнулась.

— Что ж, тогда я признаюсь вам, что прилетела на крыльях прямо с Млечного Пути. Признайтесь, это будет более интригующе, чем сообщить о моем приезде откуда-нибудь из Европы.

— Согласен, если кто и мог слететь с высот Млечного Пути, то это только вы, — согласился граф.

И снова девушка почувствовала себя актрисой в какой-то неведомой пьесе. У них во дворце тоже имелся собственный театр, и, несмотря на строгие предписания эрцгерцогини ставить там только классические драмы и прочие вещи, не слишком возбуждающие воображение, принцесса Мария-Терезия всегда получала от волшебного мира рампы неизъяснимое наслаждение.

— Чему вы улыбаетесь? — поинтересовался граф.

И Тина сказала ему правду:

— Я улыбалась тому, что представила нас обоих играющими какую-то пьесу, а я — поскольку мне просто очень нравится сегодняшний вечер — играю в ней главную роль.

— Совершенно с вами согласен и добавлю больше: играете блестяще. Смею также признаться, что крайне польщен тем, что могу играть с вами, вернее, только вам подыгрывать. — Голос графа с каждой фразой начинал звучать все интимней — или это девушке просто казалось из-за его блестевших глаз и близко склоненного к ней лица. Она решила, что игре все-таки пора положить конец, и призналась:

— Я приехала из Виденштайна. Брови графа медленно поползли вверх.

— Вы в этом уверены?

— Разумеется, уверена. Мне ли не знать своей родины!

— Приятно удивлен, ибо всегда полагал, что жители Виденштайна очень похожи на французов. Наши же женщины обычно темноволосы, и кожа у них смуглая… Словом, несмотря на всю их подвижность и изобретательность, вас они никак не напоминают.

— В Виденштайне меня тоже никто не напоминает, — улыбнулась Тина.

— Охотно верю. Б противном случае все известные мне мужчины устроили бы в Виденштайн настоящее паломничество, и ваша родина стала бы полна алчущих донжуанов.

Девушка звонко рассмеялась.

— Идея недурна!

— По боюсь, что вы все же создание уникальное, и вряд ли тысячи виденштайнских дам хотя бы отдаленно похожи на вас. — Голос графа упал до шепота. — И вряд ли тысячи виденштайнских мужчин не говорили вам подобного уже много-много раз!

Подобный комплимент потряс Тину, и на мгновение она даже забыла, кого представляет в настоящее время. Девушка подняла на собеседника глаза, потом опустила их и, запинаясь, пробормотала:

— Я не.. думаю… что вам… позволительно говорить со мной… в таком тоне…

— А почему нет, когда это чистая правда? — Тина промолчала. и граф продолжил: — Но понимаете ли вы, что такой своей фразой вы даете мне понять, что ваш парижский друг будет мной недоволен и даже, возможно, вызовет меня на дуэль?

— О нет! — едва не вскрикнула Тина. — Нет-нет, этого он не сделает!

— Тогда я не понимаю, почему же он ушел, оставив вас одну. Ведь должен же он понимать, что мужчине, оставившему без надзора сокровище, грозит похищение этого сокровища — и в самом скором времени!

Тине стало смешно.

— Не думаю, чтобы Кендрик был очень обеспокоен этим, хотя мне и приятно считать себя сокровищем.

— Я мог бы описать вас в куда более сильных выражениях, но, к сожалению, бальная ложа — не лучшее для этого место…

Но в это время за перегородкой раздался шум и послышались голоса, и девушка увидела брата, вернувшегося с той девицей, с которой он отправился танцевать. К их компании присоединилось еще несколько новых, незнакомых Тине молодых, людей.

Все снова принялись за шампанское, а Кендрик, увидев ее в соседней ложе, решительно туда направился.

— С тобой все в порядке. Тина?

— Конечно, — обрадовалась она. — Так я возвращаюсь?

До Кендрика словно только что дошел тот факт, что сестра сидит теперь совсем не там, где он ее оставил, — и он вознамерился было высказаться, но в разговор немедленно вмешался граф:

— Могу я представиться? Жан де Грамон. Это я пригласил мадемуазель к себе в ложу, ибо она сидела в полном одиночестве.

Щеки Кендрика залила краска стыда.

— Я думал, с тобой кто-нибудь остался, — пробормотал он.

— Остался, но ему стало дурно, и он вышел на свежий воздух.

— Прошу прощения, но я посчитал, что смогу позаботиться о мадемуазель в ваше отсутствие. — снова вступил в беседу брата и сестры граф.

— Это было очень мило с вашей стороны, — поблагодарил его Кендрик. — Я — де Вийерни.

— Вы хотите сказать — виконт Вийерни? — воскликнул граф. — Я слышал, ваш отец не так давно умер?

— Вы знали его? — насторожился Кендрик, и Тина услышала в голосе брата тревогу.

— Мой отец чрезвычайно интересовался раковинами и потому так много говорил о коллекции вашего покойного батюшки, что у меня сложилось впечатление, будто я знаю ее с детства. Хотя на самом деле я никогда не был в Виденштайне.

— В таком случае я надеюсь, что покажу ее вам наяву при первой же возможности. — Кендрик уже взял себя в руки, и Тина порадовалась такому самообладанию брата.

— Благодарю. Возможно, в один прекрасный день я и смогу воспользоваться вашим искренним приглашением.

Наступила неловкая пауза, а затем Кендрик все-таки заставил себя сказать то, что, как ему казалось, он сказать был должен:

— Не хочешь ли потанцевать со мной. Тина?

— Спасибо, но я предпочла бы смотреть на танцы отсюда. Мне кажется, внизу все-таки слишком шумно.

— Увы, — вынужден был признаться Кендрик. Он намеревался сказать что-то еще, но в это время девица, с которой он танцевал до этого, подошла ближе и обняла его за талию.

— Ты совсем забыл меня, противный, — надула она губки. — Это совсем нехорошо с твоей стороны! Принеси мне лучше бокал шампанского, и мы посмотрим шоу, которое уже начинается, а уж потом поедем куда-нибудь еще.

— К сожалению, это невозможно, — твердо ответил Кендрик. — Я не один.

— Тогда прихватим и ее, — согласилась девица. — Хотя, трое — это, конечно, несколько многовато…

Кендрик совсем смутился, и тут ему на помощь снова пришел граф:

— Может быть, поскольку я в одиночестве и совершенно свободен, вы позволите составить вам компанию?

И не успел Кендрик ничего ответить, как девица, уже откровенно висевшая у него на шее, радостно воскликнула:

— Прекрасно! Так мы повеселимся еще лучше! Только я хочу потанцевать где-нибудь в другом месте, где не так многолюдно — и непременно с тобой, милашка! — И с этими словами она чмокнула Кендрика в щеку, обняв его еще крепче.

Тина почувствовала, что не может оторвать от подобного невиданного зрелища глаз, но все же, чтобы еще больше не смущать брата, заставила себя отвернуться.

Но тут взгляд ее упал на графа, в свою очередь, взиравшего на нее с удивлением, и чтобы окончательно не запутаться, девушка сочла за лучшее смотреть только вниз, на танцующий вовсю зал.

— Шоу уже вот-вот начнется, — прошептала она, чувствуя, несмотря на неловкость положения и некоторый стыд за свое поведение, бьющую через край молодую радость.

Правда, она предпочла бы не думать о том, что ее мать, узнай она правду о своей дочери, постиг бы сердечный удар.